Национал-демократия и национал-социализм
Национал-демократия и национал-социализм
I.
Кажется, русский национализм начинает, наконец-то, выходить из состояния бездумной зачарованности немецким национал-социализмом в его мифологизированном обличье. И даже предпринимает попытки осмыслить его как историческое явление. Действительно, хватит нам подстраиваться под цели и задачи немецкого национал-социализма, выступая послушниками с веригами на ногах, с веригами канувшего в лету прошлого. Обращение к опыту и достижениям партии, осуществлявшей Национальную революцию в Германии, очень полезно, однако, лишь с позиций разумного анализа отечественных и мировых проблем конца ХХ века, анализа, не опускающегося до уровня проблем и политических мифов его первой трети.
Для того чтобы оценить, что же возможно взять из опыта национал-социалистического движения в Германии, а что лучше сдать в музеи политического хлама, надо посмотреть на политэкономический фундамент, на котором зародилось и набрало силу вышеуказанное движение.
Имеющий много общего с итальянским фашизмом немецкий национал-социализм был движением по осуществлению немецкой Национальной революции; а Национальная революция - одно из проявлений социальных революций вообще. Социальная революция как таковая, всегда и везде происходила в исторические эпохи качественного усложнения производительных сил. В такие эпохи сложившиеся на прежнем мировосприятии, на прежней этике и морали производственные отношения оказываются не приспособленными изменяться необходимыми для развития производства темпами. Поэтому и происходит революционная смена всей системы обуславливающих производственные отношения идеологических, юридических и политических отношений, приводящая к смене правящих классов в целом ряде стран, где быстрое усложнение производительных сил имеет место.
В стране, в которой разворачивалась индустриализация, численность организованных общими производственными интересами наёмных рабочих и связанных с производством прослоек предпринимателей и инженеров, учителей и учёных, политиков возрастала до такого значения, когда они превращались в политически самую влиятельную часть взрослого населения этой конкретной страны. Их политические настроения и действия начинали определять социальную устойчивость государства, его политические позиции в мире. Под воздействием их интересов во всех странах, в которых начиналась индустриализация, неуклонно вызревала необходимость коренного изменения культуры производственных отношений всего общества. Эта необходимость революционной, прорывной замены общественных этики и морали, способствующей индустриальной социологизации всех проявлений общественных и политических отношений и приводила к острейшим и затяжным политическим кризисам в целом ряде европейских стран в первой трети ХХ века. И в Италии, и в Германии затяжные политические кризисы, как предвестники социальных революций, проявились вследствие бурной индустриализации этих стран, которая разворачивалась в них со второй половины девятнадцатого столетия. И кризисы эти явно нарастали буквально с каждым десятилетием индустриализации, о чём можно судить по развитию политической борьбы в этих странах и её непрерывному ужесточению.
Политические режимы и правящие классы в европейских странах были так или иначе наследниками феодальных традиций, так или иначе отражали существенные интересы этих феодальных традиций. С эпохи средневековья христианский феодализм выстраивался на основаниях полного господства интересов земледельческого производства над всеми прочими видами деятельности, земельной собственности над прочими видами собственности. Поэтому сложившиеся на традициях феодализма режимы государственной власти, их правящие классы, народные отношения с началом индустриализации оказывались неспособными отвечать совершенно новой политической действительности, в которой происходило быстрое сокращение относительной численности земледельческого населения и значения сельскохозяйственного производства. Им не удавалось изнутри себя осуществить решительное преобразование, реформацию отживших политических учреждений и традиций для соответствия новым требованиям к общественно-производственным отношениям, к их всеохватной урбанизации и буржуазной социологизации, сопровождавшейся постепенным подчинением земельной собственности интересам городского, буржуазного капитализма. А потому, в целом ряде стран вызревала неспособность феодально-бюрократических верхов управлять по-старому, а городских низов – нежелание больше существовать по-старому, - то есть вызревала революционная ситуация.
Эта революционная ситуация не могла разрешиться иначе, кроме как через буржуазную революцию, завершавшуюся затем той или иной социальной революцией. В России, например, февральская буржуазная революция 1917 года быстро завершилась большевистской социальной революцией, которая была одновременно политической контрреволюцией, совершавшей социалистическую реформацию народных общественных отношений и феодально-бюрократической государственной власти. Тогда как в целом ряде стран Западной и Центральной Европы буржуазные революции завершались национальными революциями, создававшими национальные капиталистические государства.
Экономическое существование одних стран больше зависело от развития промышленного капиталистического производства, других – меньше. А потому в Европе и имело место такое многообразие идеологий и внешних политических форм режимов осуществления Национальных революций. Чем всеохватнее оказывалась индустриализация, тем глубже и существеннее становились социальные и политические противоречия, которые вызывали особо острую необходимость в решительном разрыве с христианско-феодальными пережитками общественного бытия. Для разрешения политических кризисов в странах с наибольшей индустриализацией нужны были наиболее радикальные Национальные революции. Именно поэтому Национальная революция в самой индустриальной державе Европы начала ХХ века, в Германии, оказалась столь великой по задачам, по историческому значению, по тому, каких самобытных деятелей она выдвинула в руководство государством, как перевернула судьбу страны и немцев, и больше того, судьбу остального мира.
Советская же Россия пережила такую тотальную индустриализацию, какой не было и у немцев. Это, во-первых. А во-вторых, в конце ХХ века эпоха индустриального промышленного развития переходит в эпоху постиндустриального промышленного развития. Поэтому для осуществления объективно предстоящей русской Национальной революции понадобится идеология, приемлемая уже не рабочему классу, а занятому на постиндустриальном производстве среднему классу.
II.
Начавшись в крупных государствах, индустриализация вела к устойчивому росту в них абсолютной и относительной численности индустриального пролетариата и рабочего класса. В Германии, самой индустриальной державе Европы начала ХХ-го века, численность этих социальных слоёв во времена Веймарской республики была преобладающей среди всего населения страны.
Немецкий рабочий класс и пролетариат были быстро растущими слоями горожан, отличались высоким политическим самосознанием, имели традиции борьбы за мифы марксистского социализма, согласно которым класс собственников производства должен стать подконтрольным рабочим или устраняем от производства вообще вследствие обобществления собственности. После большевистской социалистической революции в России давно вызревавшие в социал-демократической партии Германии противоречия между пролетариатом и рабочим классом привели к её расколу. Немецкий пролетариат стал объединяться вокруг коммунистической партии Германии, а рабочий класс – вокруг социал-демократов. Немецкий рабочий класс в 20-х годах уже был в основном городским во втором-третьем поколении, он приспособился к мелкобуржуазным городским отношениям и неосознанно тянулся к врастанию в такие отношения. Поэтому настроения ожесточающейся борьбы против режима диктатуры коммерческого интереса в Веймарской Германии, превращаясь в главные политические настроения связанных с промышленным производством слоёв горожан, перетягивали часть представителей рабочего класса из социал-демократической партии в ряды сторонников мелкобуржуазно революционного национал-социализма!
Рабочий национал-социализм развился из мелкобуржуазного анархо-синдикализма, а не из близких малоквалифицированным пролетариям теорий революционного марксизма, как это имело место, например, с немецкой социал-демократией и с русским большевизмом. Как раз этого принципиального положения не поняли и не желали понимать наши отечественные “национал-социалисты”, вроде Баркашова и прочих национал-патриотов, твердолобо и невменяемо воспринимающих немецкий национал-социализм в надуманных образах, приспосабливая к постсоветской России, как некую разновидность большевизма или доморощенного, "национал"-коммунистического социализма. И не поняли они этого именно потому, что в России до сих пор не было собственной интеллектуально-духовной среды, осмысливающей коренные материальные и политические интересы горожан.
С упрямством лишённых творческого воображения и недалёких людей они начисто отказывались и отказываются видеть очевидное. А именно, что первый идеолог и политический практик родственного национал-социализму фашизма, политический лидер первой Национальной революции в ХХ столетии, имевшей место в Италии, Бенито Муссолини подчёркивал своё политическое происхождение от мелкобуржуазного анархо-синдикализма, а не от пролетарского “национализма”, какого в природе нет и быть не может. Суть пролетарского мировоззрения действительно отражена лозунгом: “Пролетарии всех стран, соединяйтесь!” Пролетариат потерял связь с земледельческой собственностью своих предков, но не стал городским собственником; ему нечего передать в наследство своим детям, а потому у него нет прочных связей с определённой страной, с определённым общественным мировосприятием, с определённой культурой.
Это очень важно уяснить для понимания причин, почему идеологически и политически субъектный или партийный фактор предстоящей русской Национальной революции только-только ещё вызревает в России, и вызревает как прямое следствие бурно набирающей опыт и политические инстинкты мелкобуржуазной среды русских горожан. Идеи коммунистического социализма близки и понятны, в первую очередь и главным образом, малоквалифицированным, пролетарским слоям индустриальных рабочих. Пролетариат представляет собой первое поколение оказавшихся в городе крестьян, во многом наследует народно-феодальным традициям христианского мировоззрения, и он, в общем-то, плохо воспринимает буржуазные идеи национально-общественной корпоративности и демократического самоуправления. Коммунистический режим в СССР семь десятилетий осуществлял в России диктатуру пролетариата, тоталитарными мерами воспитывал в нескольких поколениях русских пролетарское мировосприятие, чуждое городскому национализму. И рассчитывать, что в России сейчас возможно возродить национал-социализм или фашизм, могут только очень недалёкие, политически малограмотные люди.
Немецкий национал-социализм в жесточайшей внутренней борьбе подчинял идеи рабочего социализма идеям мелкобуржуазного национализма, что нашло блестящее отражение в непримиримом конфликте Гитлера с братьями Штрассерами. Мелкобуржуазные националисты просто использовали идеи социализма для расширения социальной базы поддержки в борьбе с наступавшим в 20-х годах коммунизмом, без чего партия проведения Национальной революции в Германии просто не выжила бы, не пришла бы к власти. Но придя к власти, национал-социалисты начали целенаправленное идеологическое и материальное разложение индустриального пролетариата и рабочего класса, запретив их собственные партии, как коммунистическую, так и социал-демократическую. А чтобы сокращать численность пролетариата, они проводили политику законодательного и практического запрета для немцев заниматься малоквалифицированным трудом, привлекая к такому труду инородцев и военнопленных.
Немецкий национал-социализм проводил жёсткую политику ускоренного создания мелкобуржуазного среднего класса, главным образом за счёт преобразования индустриального рабочего класса в рабочую аристократию. Режим разрушал социальную базу, на какой основывалась поддержка идей рабочего социализма. И по большому счёту, при Гитлере создавался не национальный социализм, а закладывались основания для становления национально-корпоративного общества с высокой социологизацией общественного сознания, общественных этики и культуры. То есть, с помощью авторитарных мер управления проводилось углубление концептуальных задач протестантской Реформации на качественно новом историческом этапе усложнения производительных сил. Ибо причины, которые порождали социальные революции, как протестантскую Реформацию, так и Национальную революцию, – эти причины, вообще-то говоря, одни и те же, они различаются лишь степенью социологизации общественного сознания, какую нужно осуществлять для создания условий прогрессу промышленного производства, росту производительности городского общественного труда.
III.
Спрашивается, на какой социальной базе намерены были возрождать русский национал-социализм его пропагандисты и приверженцы? Опять же на профсоюзном движении, на анархо-синдикализме, как реальном сопернике коммунистов в борьбе за пролетарское сознание? Но это наивно. Пролетарский рабочий класс и его коммунистические партии в современных промышленных державах сокращаются численно и политически вымирают. Рабочие повсеместно теряют интерес к профсоюзам, да и анархо-синдикализм давно уже выродился в малочисленное сектантство. Профсоюзные движения повсюду переживают кризис.
Современное промышленное производство уже безоговорочно держится не на пролетарском рабочем классе, а на среднем образованном слое горожан, в том числе на высококвалифицированной рабочей аристократии! Численность средних слоёв горожан, занятых на производстве, в развитых странах уже перевалила за половину трудоспособного населения, и эта тенденция развивается повсеместно. Эта же тенденция наметилась и в России. И собственно, главная задача русской Национальной революции – прорывным образом ускорить эту тенденцию, революционно разрушить и уничтожить все пережитки социал-феодальных коммунистических традиций организации труда, создать идеологическую и политическую систему воспитания и формирования национально-корпоративного самосознания производственного среднего класса. И Национальную революцию, поэтому, в наших обстоятельствах может проводить только и только откровенный революционный авангард среднего класса и ради кровных интересов, эгоистичных мелкобуржуазных интересов среднего же класса.
Но зарождающийся русский национальный средний класс не поднимешь на социальную, на Национальную революцию призывами и мифами немецкого национал-социализма тридцатых годов. Средние слои горожан вообще чужды идеям социализма без личного предпринимательства и без частной собственности. Да, они выступают за социологизацию, причём за радикальную, революционную социологизацию общественных отношений, за широкие социальные программы и за националный государственный эгоизм, однако не за обобществляющий всё и вся бюрократический социализм.
Русские националисты, если они хотят победы Национальной революции, должны искать собственное идеологическое и политическое лицо, а не пытаться оживить умирающие идеи прошлого. Именно в этом они приобретут право на особую историческую миссию в судьбе России. Глобальные экологический и энергетический кризисы не за горами, кризисы эти вызовут потребность в самом эффективном производстве. Такое производство немыслимо без национально-корпоративных, без расовых общественно-политических отношений, и осознание этого вывода в развитых странах должно проявиться уже в ближайшие десятилетия. Поэтому и острые проблемы, какие придётся разрешать партии осуществления очередной русской социальной революции, революции Национальной, неизбежно заставят её искать, разрабатывать самые эффективные и действенные, самые перспективные способы корпоративной социологизации общественного сознания, давая пример остальному миру. И не через вчерашний национал-социализм, а через завтрашнюю национал-демократию.
Непреходящей заслугой немецкого национал-социализма останется то, что он показал, каким должно будет стать будущее национальное корпоративное общество, какими способами оно будет изменяться и создаваться с помощью государственной власти. Ибо что же имело место в Германии при режиме национал-социалистов? Страна накануне их прихода к власти оказалась в глубочайшем сырьевом, энергетическом, а отчасти и в экологическом кризисе. Для выхода из такого кризиса эмпирически, в большей мере посредством интуиции вождей Рейха создавалось сословно-иерархическое общество, примером для которого служили языческие европеоидные цивилизации дохристианского прошлого! Соединённые Штаты Америки начали перестраиваться в том же направлении только с семидесятых годов, когда мировую экономику потряс нефтяной кризис, – но следуя примерам неевропейских, симитизированных, олигархических тоталитарных цивилизаций древнего мира! – а объединяющаяся Европа до сих пор ещё и не подошла к этому. Германия же (не столь явно это пытались делать фашистская Италия и милитаристская Япония) начала такую трансформацию уже в тридцатых годах текущего столетия. И немецкие национал-социалисты были первыми в практической разработке основ принципиально новой глобальной цивилизации, какой ей предстоит стать в ХХI веке.
По этому пути сейчас ускоренно и наиболее последовательно движется Япония, явно под воздействием творческого осмысления опыта режима немецкого национал-социализма и тоже по причинам острого сырьевого, энергетического, экологического и демографического кризисов, которые она испытывала и испытывает при своём индустриальном и постиндустриальном развитии. По этому же пути поведёт Россию и режим русской Национальной революции, русской Национальной Реформации, которому придётся осуществлять переход от экстенсивной модели экономки к предельно интенсивной. И подчеркнём, обязательно опираясь на достижения немецкого национал-социализма по Реформации немецкого общества. Но, не копируя, не повторяя эти достижения, а творчески осмысляя их, используя во благо как позитивный опыт национал-социалистов, так и их теоретические, практические ошибки, которые показывают, какой политики надо избегать русской национал-демократии.
8 янв. 1996г.