ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1.

Демократизация, гласность стали в настоящий момент политической необходимостью ускорения социального и экономического преобразования России, в конечном счёте, они стали условием выживания нашей страны. Всё более ясным и естественным оказывается понимание, что это объективный процесс, движение, а не чьи?то злобная воля и вредительство, и у него есть собственные законы развития.

Природа предоставила обществу, как бы на выбор, два способа совершенствования экономических и социально–политических отношений. Один — посредством проб и ошибок, он подразумевает использование интуиции лидеров в тёмном лабиринте сложных обстоятельств и препятствий, когда им приходится по наитию принимать решения, чертыхаться и набивать синяки и шишки. Этот первый способ имеет множество сторонников. Второй же опирается на осмысление причин и следствий событий, благодаря чему мысль подобно фонарику высвечивает путь продвижения вперёд на основании пусть смутного, но понимания происходящего. И этот второй способ представляется более достойным homo sapiens`а – человека разумного.

Трудно спорить с тем, что демократизация подразумевает нарастание прав, ответственности личности и, как следствие, обусловлена ростом патриотизма и духовного единства общества. Только тогда она способствует укреплению цивилизованного социального порядка в условиях усложняющихся экономических отношений и ведёт к усложнению и росту экономики. Но воспитывается ли у нас единство общества? Формально — да, но только формально. Ведь как, к примеру, нужно по уму сажать деревце? Надо подобрать место, вырыть ровную ямку, заполнить её навозом, чернозёмом, затем, засыпав корни, регулярно поливать их, добавлять удобрения. А как чаще всего делается у нас? В спешке, часто подвыпив, кое–где вырывается яма, кое?как забрасываются корни глиной, дрянью какой?нибудь, а потом мы стоим над деревцем и в нетерпении дёргаем то одну, то другую ветку, чтобы росло быстрее. И орём друг на друга, что вырастает уродец.

Конечно, нельзя уйти от своей непростой истории, но нельзя же до бесконечности валить на неё нежелание учиться культуре мысли, культуре разумной деятельности. Трудно, очень трудно даётся нам понимание, что общество есть то же самое деревце, и расти оно сможет пышно, с сочными листьями только при тщательном уходе за посадкой его корней и уходе за ними. И одним из самых главных корней для нашего общества является тот, что связан с Сибирью.

Вновь и вновь приходится признать, что после октябрьской революции 1917 года подавляющее большинство в нашей стране растеряло понимание, что такое самоуправляемое общество. У нас очень низкая политическая культура, культура понимания, что общество состоит из разных социальных, региональных слоёв населения страны, а каждый из них выступает со своим собственным видением мира, отношением к нему, поэтому единство этих слоёв достигается постоянными компромиссами их главных интересов. И при этом ещё меньше сознающих, что следует учитывать постоянно меняющееся значение разных слоёв для поддержания жизненной силы всего общества. Жёсткая централизация управления государственной власти, которая имела место последние полсотни лет, приучила нас к диктатуре идей и взглядов одной социальной группы, а именно той, которая с 17–го года взяла на себя чрезвычайную ответственность за выведение страны из глубокого общегосударственного кризиса, за преодоление экономической, культурной отсталости, за создание отечественной промышленности, не привязанной к промышленности и капиталам Западной Европы. Но за это она потребовала от остальных социальных и региональных слоёв населения России безусловного подчинения своей стратегии, своей тоталитарной идеологии, что было возможным лишь при безусловном авторитете столичного Центра.

Дальше управлять страной подобным образом становится невозможным делом. Ибо отстранённые от власти социальные и региональные общественные слои теряют представление о своей политической ответственности, о своей сопричастности к выбору собственной судьбы, погружаются в моральную и нравственную апатию, при которой ни о каком динамизме экономического развития не может быть и речи.

2.

Сейчас вопрос должен встать не об отрицании всего, в том числе и положительного, что было осуществлено коммунистическим режимом, а о серьёзной перестройке общественных взаимоотношений, которая позволит преодолеть отрицательные следствия чрезмерно централизованного государственного управления. И надо бы дать самый решительный отпор попыткам оплевать недавнюю историю страны, попыткам гуманитарной интеллигенции истерично лягать память страны, в том числе лягать память Сталина, намерениям превратить его в некое инфернальное Зло.

Ни один правитель не в состоянии взять такую власть, какую имел Сталин, если её не отдадут ему исторические обстоятельства, народ в самом широком смысле этого слова. При спокойном и взвешенном видении обстоятельств, которые терзали государство с начала века, кажется вообще чудом, что оно выбралось из бурь и потрясений, беспримерных в мировой истории, и после Второй мировой войны стало Второй Сверхдержавой глобальной политики.

Государство есть особый организм, такой же живой, как и человек, и его бытиё тоже подчиняется законам Природы, в том числе естественному отбору. Оно окружено другими государственными организмами и ведёт с ними борьбу за существование, порой очень ожесточённую, когда ставится под сомнение само его выживание. Если оно исторически молодо, энергично, ему присущ обострённый инстинкт самосохранения, и патриотизм государствообразующего этноса — одна из составных частей сил, определяющих этот инстинкт самосохранения государства, хотя, быть может, и не самая важная. Когда все силы, заинтересованные в выживании государства, сливаются воедино в ответ на враждебные обстоятельства, они превращаются как бы в неистовую волю к жизни самого государства. Именно она и приводит государственную власть к высокой централизации, а политику к радикальным мерам борьбы, именно она привела Сталина к кажущейся неограниченной личной власти, часто руководила его поступками. Жёсткая централизация есть всегда реакция государства на угрозу его существованию, и она определяет собственные правила политической борьбы со своими противниками как внутренними, так и внешними.

Да, Ленин разработал стратегию спасения народа, страны в исторических обстоятельствах глубочайшего общегосударственного кризиса, провёл страну через тяжелейший, первый этап восстановления обновлённой государственности. Но грязную работу по расчистке фундамента под строительство новой государственной власти пришлось делать Сталину. Его железная воля, ясность в видении целей как своих, так и врагов страны, изворотливый дипломатический ум с такой самоотверженностью служили государству, какой трудно найти в нашей истории. Да, он совершал просчёты. Но ему каждый день приходилось принимать тяжелейшие решения под домокловым мечом выбора между войной или миром. Да, он раскрутил маховик репрессий. Но как иначе можно было заставить служить государству корыстных мерзавцев и паразитов, карьеристов и просто глупых людей, которых тогда было не меньше, а возможно много больше, чем сейчас.

Свидетели падения Константинополя рассказывали, что когда турки уже шли на приступ городских стен, греки были заняты не столько задачами обороны города, сколько внутренними склоками, религиозными спорами. И погибла великая православная империя. Не следует забывать, духовную культуру Россия получила от неё. Так может быть, окажись тогда в Константинополе такой же властный и жестокий правитель, как Сталин, Византия пережила бы кризис и возродилась бы, существовала до сих пор?

Умеющий думать участник Второй Мировой войны как?то уверял меня: СССР победил гитлеровскую Германию только потому, чтоеющий думать участник Второй Мировой войны как?то уверял меня: СССР победил гитлеровскую Германию только потому, что "нарицательной немецкой дисциплине страна смогла противопоставить в три раза более дисциплинированную армию" и что сама армия появилась у нас только в сорок втором, под Сталинградом, после "знаменитого" обращения Сталина, в котором он объявил о введении расстрела за невыполнение приказов. Трудно найти иное разумное объяснение причин и следствий хода событий той войны. Сама жизнь толкала страну к жёсткой централизации, чрезвычайной дисциплинированности всего и вся. При естественных недостатках подобной организации общества центральной властью, у неё есть стоящее их всех достоинство. Она быстро и кумулятивно реагирует на враждебные внешние воздействия, и не только внешние. Во многом как раз волей к решительной централизации, проявленной тем режимом, который олицетворяется личностью Сталина, государство имеет сейчас выходы к Тихому океану, не имеет сухопутных границ с Японией, скажем, по Байкалу. нарицательной немецкой дисциплине страна смогла противопоставить в три раза более дисциплинированную армию"и что сама армия появилась у нас только в сорок втором, под Сталинградом, послееющий думать участник Второй Мировой войны как?то уверял меня: СССР победил гитлеровскую Германию только потому, чтоеющий думать участник Второй Мировой войны как?то уверял меня: СССР победил гитлеровскую Германию только потому, что "нарицательной немецкой дисциплине страна смогла противопоставить в три раза более дисциплинированную армию" и что сама армия появилась у нас только в сорок втором, под Сталинградом, после "знаменитого" обращения Сталина, в котором он объявил о введении расстрела за невыполнение приказов. Трудно найти иное разумное объяснение причин и следствий хода событий той войны. Сама жизнь толкала страну к жёсткой централизации, чрезвычайной дисциплинированности всего и вся. При естественных недостатках подобной организации общества центральной властью, у неё есть стоящее их всех достоинство. Она быстро и кумулятивно реагирует на враждебные внешние воздействия, и не только внешние. Во многом как раз волей к решительной централизации, проявленной тем режимом, который олицетворяется личностью Сталина, государство имеет сейчас выходы к Тихому океану, не имеет сухопутных границ с Японией, скажем, по Байкалу. нарицательной немецкой дисциплине страна смогла противопоставить в три раза более дисциплинированную армию"и что сама армия появилась у нас только в сорок втором, под Сталинградом, после "знаменитого" обращения Сталина, в котором он объявил о введении расстрела за невыполнение приказов. Трудно найти иное разумное объяснение причин и следствий хода событий той войны. Сама жизнь толкала страну к жёсткой централизации, чрезвычайной дисциплинированности всего и вся. При естественных недостатках подобной организации общества центральной властью, у неё есть стоящее их всех достоинство. Она быстро и кумулятивно реагирует на враждебные внешние воздействия, и не только внешние. Во многом как раз волей к решительной централизации, проявленной тем режимом, который олицетворяется личностью Сталина, государство имеет сейчас выходы к Тихому океану, не имеет сухопутных границ с Японией, скажем, по Байкалу. знаменитого"обращения Сталина, в котором он объявил о введении расстрела за невыполнение приказов. Трудно найти иное разумное объяснение причин и следствий хода событий той войны. Сама жизнь толкала страну к жёсткой централизации, чрезвычайной дисциплинированности всего и вся. При естественных недостатках подобной организации общества центральной властью, у неё есть стоящее их всех достоинство. Она быстро и кумулятивно реагирует на враждебные внешние воздействия, и не только внешние. Во многом как раз волей к решительной централизации, проявленной тем режимом, который олицетворяется личностью Сталина, государство имеет сейчас выходы к Тихому океану, не имеет сухопутных границ с Японией, скажем, по Байкалу.

Даже хвалёная американскаяже хвалёная американская "демократия", подчистую уничтожившая пятнадцать миллионов индейцев на огромной территории, не может обойтись без насилия со стороны кругов власти над интересами остального населения. И "Ирангейт" наглядный пример такому утверждению. Американская "демократия" сложилась в тепличных условиях развития островного государства, сотни лет пользовавшегося своей неуязвимостью для держав Европы и европейского общественного мнения, в условиях постоянной нехватки рабочей силы, подстёгивавших предприимчивость и технический прогресс. А это побуждало многих брать ответственность на себя, что позволяло государству перераспределять ответственность за жестокости и произвол в стране на всех, кто занимался освоением территорий, делать её коллективной, то есть фактически ничьей конкретно. демократия", подчистую уничтожившая пятнадцать миллионов индейцев на огромной территории, не может обойтись без насилия со стороны кругов власти над интересами остального населения. Иже хвалёная американскаяже хвалёная американская "демократия", подчистую уничтожившая пятнадцать миллионов индейцев на огромной территории, не может обойтись без насилия со стороны кругов власти над интересами остального населения. И "Ирангейт" наглядный пример такому утверждению. Американская "демократия" сложилась в тепличных условиях развития островного государства, сотни лет пользовавшегося своей неуязвимостью для держав Европы и европейского общественного мнения, в условиях постоянной нехватки рабочей силы, подстёгивавших предприимчивость и технический прогресс. А это побуждало многих брать ответственность на себя, что позволяло государству перераспределять ответственность за жестокости и произвол в стране на всех, кто занимался освоением территорий, делать её коллективной, то есть фактически ничьей конкретно. демократия", подчистую уничтожившая пятнадцать миллионов индейцев на огромной территории, не может обойтись без насилия со стороны кругов власти над интересами остального населения. И "Ирангейт" наглядный пример такому утверждению. Американская "демократия" сложилась в тепличных условиях развития островного государства, сотни лет пользовавшегося своей неуязвимостью для держав Европы и европейского общественного мнения, в условиях постоянной нехватки рабочей силы, подстёгивавших предприимчивость и технический прогресс. А это побуждало многих брать ответственность на себя, что позволяло государству перераспределять ответственность за жестокости и произвол в стране на всех, кто занимался освоением территорий, делать её коллективной, то есть фактически ничьей конкретно. Ирангейт"наглядный пример такому утверждению. Американскаяже хвалёная американскаяже хвалёная американская "демократия", подчистую уничтожившая пятнадцать миллионов индейцев на огромной территории, не может обойтись без насилия со стороны кругов власти над интересами остального населения. И "Ирангейт" наглядный пример такому утверждению. Американская "демократия" сложилась в тепличных условиях развития островного государства, сотни лет пользовавшегося своей неуязвимостью для держав Европы и европейского общественного мнения, в условиях постоянной нехватки рабочей силы, подстёгивавших предприимчивость и технический прогресс. А это побуждало многих брать ответственность на себя, что позволяло государству перераспределять ответственность за жестокости и произвол в стране на всех, кто занимался освоением территорий, делать её коллективной, то есть фактически ничьей конкретно. демократия", подчистую уничтожившая пятнадцать миллионов индейцев на огромной территории, не может обойтись без насилия со стороны кругов власти над интересами остального населения. Иже хвалёная американскаяже хвалёная американская "демократия", подчистую уничтожившая пятнадцать миллионов индейцев на огромной территории, не может обойтись без насилия со стороны кругов власти над интересами остального населения. И "Ирангейт" наглядный пример такому утверждению. Американская "демократия" сложилась в тепличных условиях развития островного государства, сотни лет пользовавшегося своей неуязвимостью для держав Европы и европейского общественного мнения, в условиях постоянной нехватки рабочей силы, подстёгивавших предприимчивость и технический прогресс. А это побуждало многих брать ответственность на себя, что позволяло государству перераспределять ответственность за жестокости и произвол в стране на всех, кто занимался освоением территорий, делать её коллективной, то есть фактически ничьей конкретно. демократия", подчистую уничтожившая пятнадцать миллионов индейцев на огромной территории, не может обойтись без насилия со стороны кругов власти над интересами остального населения. И "Ирангейт" наглядный пример такому утверждению. Американская "демократия" сложилась в тепличных условиях развития островного государства, сотни лет пользовавшегося своей неуязвимостью для держав Европы и европейского общественного мнения, в условиях постоянной нехватки рабочей силы, подстёгивавших предприимчивость и технический прогресс. А это побуждало многих брать ответственность на себя, что позволяло государству перераспределять ответственность за жестокости и произвол в стране на всех, кто занимался освоением территорий, делать её коллективной, то есть фактически ничьей конкретно. Ирангейт"наглядный пример такому утверждению. Американская "демократия" сложилась в тепличных условиях развития островного государства, сотни лет пользовавшегося своей неуязвимостью для держав Европы и европейского общественного мнения, в условиях постоянной нехватки рабочей силы, подстёгивавших предприимчивость и технический прогресс. А это побуждало многих брать ответственность на себя, что позволяло государству перераспределять ответственность за жестокости и произвол в стране на всех, кто занимался освоением территорий, делать её коллективной, то есть фактически ничьей конкретно. демократия"сложилась в тепличных условиях развития островного государства, сотни лет пользовавшегося своей неуязвимостью для держав Европы и европейского общественного мнения, в условиях постоянной нехватки рабочей силы, подстёгивавших предприимчивость и технический прогресс. А это побуждало многих брать ответственность на себя, что позволяло государству перераспределять ответственность за жестокости и произвол в стране на всех, кто занимался освоением территорий, делать её коллективной, то есть фактически ничьей конкретно.

НТР лишила США экономической и военной неуязвимости. Мировые рынки перенасыщены товарами различных марок, и американской продукции становится всё сложнее конкурировать с товарами новых промышленных держав. Всё это приводит к тому, что промышленное производство американской индустриальной державы и уровень жизни американцев не удержатся на достигнутых показателях без милитаризации экономики и растущих бюджетных дефицитов, которые, в конечном итоге, “задушат” демократию. Не получится ли в обозримом будущем так, что логическим завершением огромного влияния римской политической традиции в этой стране станет появление императорской системы власти, которая введёт в палату представителей и сенатР лишила США экономической и военной неуязвимости. Мировые рынки перенасыщены товарами различных марок, и американской продукции становится всё сложнее конкурировать с товарами новых промышленных держав. Всё это приводит к тому, что промышленное производство американской индустриальной державы и уровень жизни американцев не удержатся на достигнутых показателях без милитаризации экономики и растущих бюджетных дефицитов, которые, в конечном итоге, “задушат” демократию. Не получится ли в обозримом будущем так, что логическим завершением огромного влияния римской политической традиции в этой стране станет появление императорской системы власти, которая введёт в палату представителей и сенат "лошадь императора"? Учитывая склонность природы поддерживать амплитуду колебаний от одной тенденции к другой, ломка нынешней американской государственности может принять весьма малопривлекательные формы, затмить и сталинизм. лошадь императора"? Учитывая склонность природы поддерживать амплитуду колебаний от одной тенденции к другой, ломка нынешней американской государственности может принять весьма малопривлекательные формы, затмить и сталинизм.

3.

Вся история цивилизаций однозначно свидетельствует, для начала реальной демократизации необходимо предварительное осуществление, по крайней мере, одного из двух непременных условий. Во–первых, подавление угрозы государственной независимости. Во–вторых, развитый внутренний рынок товарообмена, и чем больше он развит, тем отчётливее средние слои населения заинтересованы в соучастии в управлении обществом, что является необходимым условием для демократии.

Без победы Вьетнама в войнах с Францией и с США, без революций в Афганистане, в Иране, в Никарагуа, в Эфиопии и ряде других стран Африки, которые оттеснили угрозы зонам жизненных интересов Запада от Советского Союза в иные регионы мира, демократизация у нас была бы невозможной. В большой мере она обязана той структуре деловых, торговых, политических отношений с Европой, которые стране позволили завязать нефть и газ Западной Сибири. Но определяющей причиной демократизации стало то, что с начала 80–х годов выявилось возникновение единого взаимозависимого рынка страны от Калининграда до Тихого океана, от Памира до Обской губы. Взаимозависимый внутренний рынок производства товаров и потребления создаёт сеть самых прочных хозяйственно–экономических связей, подталкивает становление единой языковой, психологической культуры общественных и производственных отношений. Он делает буквально каждого человека соучастником интересов регионов, в которых тот не бывал. Это необходимейшее основание демократизации, как политического процесса, выводящего общество к принципиально новому качеству его развития.

Однако без становления широкой структуры потребления и сферы услуг для обслуживания среднего слоя тех, кто честно трудится на общественное благо, — слоя, на котором, собственно, и держится современное экономизированное общество, — стабильная демократизация химера. Без ускорения темпов развития внутреннего рынка России, без ускорения цивилизованной индустриализации Сибири и Дальнего Востока общественные отношения у нас не выдержать демократизации. Говоря точнее, если наше общество, действительно, осознало потребность в демократии для дальнейшего поступательного развития, оно должно в корне изменить прежний взгляд на роль Сибири, который сложился за четыре столетия. Рано или поздно, придётся учиться считаться с тем, что это не только и не столько сырьевая кормушка, но в первую очередь место жизни важнейшей, с постоянно растущим динамизмом и влиянием составной части общества. И эта часть общества имеет право на собственное яркое лицо во всех проявлениях жизнедеятельности общества и должна его иметь ради нашего общего блага.

В известном смысле, мы все должны стать сибиряками. До тех пор, пока наша экономика, культура, наше пространственное сознание не выйдут к Тихому океану всерьёз и навсегда, у нас будет сохраняться высокая вероятность возврата к жёсткой централизации и определённому произволу государственной власти, будет играть огромное значение роль властного политического вождя, как яркой сильной личности, стабилизирующей и структурирующей общество в периоды экономических и политических кризисов.

4.

Если исходить из взгляда на общество, как на живой, объективно развивающийся организм, если внимательно и без предрассудков учиться у опыта становления мировых цивилизаций, нельзя не признать, что советский энтузиазм освоения Сибири есть внутренняя реакция общества на вставшие перед ним исторические проблемы, характерная для вполне определённого периода истории страны. И он неизбежно должен отмереть, когда Россия достигнет нового качества социально–экономического развития. Попытки гальванизировать его вряд ли будут эффективны в этом обществе, тем более что они вступят в противоречие с растущей значимостью производственной дисциплины и профессионализма, для которых энтузиазм изнурителен и малоэффективен. С БАМом была связана последняя волна энтузиазма освоения восточных регионов страны, завершающая строка славной героической эпохи, уходящей в историческое прошлое.

Наша культура, наша интеллектуальная мысль ещё не осознала всю символическую знаковость, всё политическое значение БАМа, всю глубокую ломку традиций московской государственности, русского национального характера, порождаемых бурным выходом нашей экономики к Тихому океану и принципиальным выравниванием требований к качеству социального поведения всех граждан страны. С завершением БАМа экономика Дальнего Востока и Восточной Сибири получает транспортные средства сбалансированного цивилизационного развития производительных сил без надрыва всей страны, без необходимости в централизации направляемых для этого огромных ресурсов.

Ускоряемое БАМом формирование единого рынка страны уже вскоре окажет определяющее воздействие на повышение внутренней дисциплинированности, внутренней культуры общественного поведения жителей России. Трудно же представить себе, чтобы возможно было жить во фраке в гостиной, когда в соседних комнатах идёт капитальный ремонт. А БАМом этом “капитальный ремонт” огромного восточного региона заканчивается. И требования Перестройки есть, во многом, требования оптимизации путей этому процессу и ставят вопрос так: готова ли Сибирь органично связать производительные силы, культуру, политические традиции стареющей европейской части страны с жемчужиной России, её потенциально самым богатым и самым динамично развивающимся регионом, экономически самым перспективным, — а именно с её Дальним Востоком?

Можно утверждать, близость завершения БАМа стала последним толчком к началу выработки политики Перестройки и демократизации. Разве могла бы зайти речь о демократизации в обстоятельствах, когда связь с колоссальным регионом Дальнего Востока поддерживалась узкой и очень уязвимой транспортной веной Транссиба? Нет. Положение Дальнего Востока до последнего времени было сравнимо с висящей на нитке пудовой гирей, и нитку эту десятилетиями стремились перерезать несколько держав. Потеря Россией Дальнего Востока не казалась невозможной: полторы тысячи километров близкого к границе участка не имели ни одного города, никакой энергетической, производственной инфраструктуры, были слабо обжиты, что порождало сложности с обеспечением их необходимой охраной. Чтобы поддерживать устойчивую работу Транссиба, приходилось держать у протяжённой границы значительные войска, в том числе и в Монголии, поддерживать страну в близком к мобилизационному состоянии, а это не могло не отражаться на всём характере политического устройства государства.

Как тут не вспомнить, чем были США в подобной же ситуации во второй половине прошлого века, когда Восточное и Западное побережья были связаны экономически и политически лишь единственной узкоколейкой. Они были страной с Диким Западом и вели напряжённую борьбу за существование. США того времени буквально помешались на историях о бесчисленных нападениях на железнодорожные поезда, при обеспечении безопасности которых у военных постоянно сдавали нервы и они разворачивали боевые действия против индейцев и множества бандитов, без суда и следствия уничтожая и тех и других.

Уже четыре столетия со времени основания начали отмечать сибирские города. Но никогда прежде страну не затягивало в водоворот сибирских проблем с такой буквально головокружительной быстротой. Поражающие воображение запасы нефти и газа — эти аз и ять современной экономики — точно щедрый дар Земли оживили потоками капиталов величайшее на планете болото, и наш хозяйственный рынок впервые за всю историю государства фронтально перевалил за Урал, двинулся к Енисею, круша вековые предания и социально–психологические барьеры. Сибирь меняется, и мы меняемся с нею, — вполне может стать credo нашего общества на ближайшую перспективу.

Это изменение нас вместе с изменениями в Сибири проявляется уже сейчас. Даже наиболее яркие проявления зарождающегося общественного политического мнения, дающие уверенность в необратимости демократизации, оказываются связанными с проблемами сохранения природы Сибири, с экологической обстановкой вокруг Байкала и с бюрократическим проектом поворота Оби на юг, в Среднюю Азию. В связи с пропагандой поворота сибирских рек, впервые за советские времена общественное мнение России пробудилось таким возмущением против хищнического отношения к Сибири и побеждает запущенную бюрократией гигантскую машину всяческих организаций, запланированную и утверждённую на самом верху руководства страны. Формирующееся общественное сознание приобрело новое мировосприятие, новые пространственные горизонты, оно впервые становится общерусским, действительно национальным.

5.

И всё же осознание возрастающей самостоятельной значимости Сибири, её влияния на общественные процессы, на культуру явно отстаёт от духа времени, не поспевает за успехами индустриализации в последнее десятилетие. Беглого взгляда по карте страны достаточно, чтобы испытать тягостное впечатление от противоречия между геополитической, экономической значимостью Сибири и тем, как слабо она представлена в культуре, полностью зависит от пропагандистских кампаний Центра, здравомыслия и добросовестности столичных средств массовой информации. Это настолько ненормально, что напоминает самый настоящий культурный империализм метрополии, со всеми вытекающими из этого моральными и социально–политическими последствиями.

Во многих и многих людях исторические и культурные мифы прошлого укоренились настолько, что в них прочно сидит образ Сибири, как месте ссылки и каторги, мрачных задворках цивилизации. Мы так и не научились видеть в Сибири человека, патриота, с чувствами, с оценками смысла своего бытия, с собственным достоинством. Недавно пришлось услышать замечание молодого инженера московского НИИ по поводу претензий Японии в отношении многих и многих людях исторические и культурные мифы прошлого укоренились настолько, что в них прочно сидит образ Сибири, как месте ссылки и каторги, мрачных задворках цивилизации. Мы так и не научились видеть в Сибири человека, патриота, с чувствами, с оценками смысла своего бытия, с собственным достоинством. Недавно пришлось услышать замечание молодого инженера московского НИИ по поводу претензий Японии в отношении "северных территорий". "А зачем нам Сахалин и Курильские острова? — высказался он. — Продать японцам. Они бы нам столько понастроили". Он не понимает, что на Сахалине и на Курилах есть коренные жители, что они любят свой остров, считают своей малой родиной. Для него Сахалин и Курилы просто куски территории, предмет освоения, и только. Но можно ли его винить в таком видении страны, если вся культурная политика до сих пор именно так и подаёт всё, что совершается за Уралом, с позиции некоего постоянного освоения сибирского придатка к "цивилизованной" Москве? северных территорий". многих и многих людях исторические и культурные мифы прошлого укоренились настолько, что в них прочно сидит образ Сибири, как месте ссылки и каторги, мрачных задворках цивилизации. Мы так и не научились видеть в Сибири человека, патриота, с чувствами, с оценками смысла своего бытия, с собственным достоинством. Недавно пришлось услышать замечание молодого инженера московского НИИ по поводу претензий Японии в отношении многих и многих людях исторические и культурные мифы прошлого укоренились настолько, что в них прочно сидит образ Сибири, как месте ссылки и каторги, мрачных задворках цивилизации. Мы так и не научились видеть в Сибири человека, патриота, с чувствами, с оценками смысла своего бытия, с собственным достоинством. Недавно пришлось услышать замечание молодого инженера московского НИИ по поводу претензий Японии в отношении "северных территорий". "А зачем нам Сахалин и Курильские острова? — высказался он. — Продать японцам. Они бы нам столько понастроили". Он не понимает, что на Сахалине и на Курилах есть коренные жители, что они любят свой остров, считают своей малой родиной. Для него Сахалин и Курилы просто куски территории, предмет освоения, и только. Но можно ли его винить в таком видении страны, если вся культурная политика до сих пор именно так и подаёт всё, что совершается за Уралом, с позиции некоего постоянного освоения сибирского придатка к "цивилизованной" Москве? северных территорий". "А зачем нам Сахалин и Курильские острова? — высказался он. — Продать японцам. Они бы нам столько понастроили". Он не понимает, что на Сахалине и на Курилах есть коренные жители, что они любят свой остров, считают своей малой родиной. Для него Сахалин и Курилы просто куски территории, предмет освоения, и только. Но можно ли его винить в таком видении страны, если вся культурная политика до сих пор именно так и подаёт всё, что совершается за Уралом, с позиции некоего постоянного освоения сибирского придатка к "цивилизованной" Москве? А зачем нам Сахалин и Курильские острова? — высказался он. — Продать японцам. Они бы нам столько понастроили". Он не понимает, что на Сахалине и на Курилах есть коренные жители, что они любят свой остров, считают своей малой родиной. Для него Сахалин и Курилы просто куски территории, предмет освоения, и только. Но можно ли его винить в таком видении страны, если вся культурная политика до сих пор именно так и подаёт всё, что совершается за Уралом, с позиции некоего постоянного освоения сибирского придатка к многих и многих людях исторические и культурные мифы прошлого укоренились настолько, что в них прочно сидит образ Сибири, как месте ссылки и каторги, мрачных задворках цивилизации. Мы так и не научились видеть в Сибири человека, патриота, с чувствами, с оценками смысла своего бытия, с собственным достоинством. Недавно пришлось услышать замечание молодого инженера московского НИИ по поводу претензий Японии в отношении многих и многих людях исторические и культурные мифы прошлого укоренились настолько, что в них прочно сидит образ Сибири, как месте ссылки и каторги, мрачных задворках цивилизации. Мы так и не научились видеть в Сибири человека, патриота, с чувствами, с оценками смысла своего бытия, с собственным достоинством. Недавно пришлось услышать замечание молодого инженера московского НИИ по поводу претензий Японии в отношении "северных территорий". "А зачем нам Сахалин и Курильские острова? — высказался он. — Продать японцам. Они бы нам столько понастроили". Он не понимает, что на Сахалине и на Курилах есть коренные жители, что они любят свой остров, считают своей малой родиной. Для него Сахалин и Курилы просто куски территории, предмет освоения, и только. Но можно ли его винить в таком видении страны, если вся культурная политика до сих пор именно так и подаёт всё, что совершается за Уралом, с позиции некоего постоянного освоения сибирского придатка к "цивилизованной" Москве? северных территорий". многих и многих людях исторические и культурные мифы прошлого укоренились настолько, что в них прочно сидит образ Сибири, как месте ссылки и каторги, мрачных задворках цивилизации. Мы так и не научились видеть в Сибири человека, патриота, с чувствами, с оценками смысла своего бытия, с собственным достоинством. Недавно пришлось услышать замечание молодого инженера московского НИИ по поводу претензий Японии в отношении многих и многих людях исторические и культурные мифы прошлого укоренились настолько, что в них прочно сидит образ Сибири, как месте ссылки и каторги, мрачных задворках цивилизации. Мы так и не научились видеть в Сибири человека, патриота, с чувствами, с оценками смысла своего бытия, с собственным достоинством. Недавно пришлось услышать замечание молодого инженера московского НИИ по поводу претензий Японии в отношении "северных территорий". "А зачем нам Сахалин и Курильские острова? — высказался он. — Продать японцам. Они бы нам столько понастроили". Он не понимает, что на Сахалине и на Курилах есть коренные жители, что они любят свой остров, считают своей малой родиной. Для него Сахалин и Курилы просто куски территории, предмет освоения, и только. Но можно ли его винить в таком видении страны, если вся культурная политика до сих пор именно так и подаёт всё, что совершается за Уралом, с позиции некоего постоянного освоения сибирского придатка к "цивилизованной" Москве? северных территорий". "А зачем нам Сахалин и Курильские острова? — высказался он. — Продать японцам. Они бы нам столько понастроили". Он не понимает, что на Сахалине и на Курилах есть коренные жители, что они любят свой остров, считают своей малой родиной. Для него Сахалин и Курилы просто куски территории, предмет освоения, и только. Но можно ли его винить в таком видении страны, если вся культурная политика до сих пор именно так и подаёт всё, что совершается за Уралом, с позиции некоего постоянного освоения сибирского придатка к "цивилизованной" Москве? А зачем нам Сахалин и Курильские острова? — высказался он. — Продать японцам. Они бы нам столько понастроили". Он не понимает, что на Сахалине и на Курилах есть коренные жители, что они любят свой остров, считают своей малой родиной. Для него Сахалин и Курилы просто куски территории, предмет освоения, и только. Но можно ли его винить в таком видении страны, если вся культурная политика до сих пор именно так и подаёт всё, что совершается за Уралом, с позиции некоего постоянного освоения сибирского придатка к "цивилизованной" Москве? цивилизованной"Москве?

Я принадлежу к поколению, в школьные годы испытавшему огромное впечатление от телесериалапринадлежу к поколению, в школьные годы испытавшему огромное впечатление от телесериала "Угрюм–река". Мало что запомнилось так ярко, как этот телефильм, который открывал тогда неожиданно очеловеченную Сибирь, во многом определив отношение к ней. Он дал веру в поразительную самобытность русского человека на этой земле, расширил горизонты миропонимания того, что есть Русская земля. Он пробуждал вопросы и вопросы. Что же такое для меня Сибирь? Почему сердце замирает от существования краёв, где ни я, ни мои родители и деды никогда не бывали? Почему мне дорога Аляска, и совсем иное отношение к соседней с ней Канаде? И возникали важные ответы. Только потому, что эти земли измерены судьбами моих соплеменников, потому что русские люди на них любили, страдали, рожали детей, растили хлеб, строили остроги и города. Но это было бы слишком умозрительно, если бы я не сталкивался с художественным изображением этих судеб через искусство, через телефильм "Угрюм–река", которые и превратили эти психологически близкие и понятные мне судьбы в составную часть моей личности. Угрюм–река". Мало что запомнилось так ярко, как этот телефильм, который открывал тогда неожиданно очеловеченную Сибирь, во многом определив отношение к ней. Он дал веру в поразительную самобытность русского человека на этой земле, расширил горизонты миропонимания того, что есть Русская земля. Он пробуждал вопросы и вопросы. Что же такое для меня Сибирь? Почему сердце замирает от существования краёв, где ни я, ни мои родители и деды никогда не бывали? Почему мне дорога Аляска, и совсем иное отношение к соседней с ней Канаде? И возникали важные ответы. Только потому, что эти земли измерены судьбами моих соплеменников, потому что русские люди на них любили, страдали, рожали детей, растили хлеб, строили остроги и города. Но это было бы слишком умозрительно, если бы я не сталкивался с художественным изображением этих судеб через искусство, через телефильмпринадлежу к поколению, в школьные годы испытавшему огромное впечатление от телесериалапринадлежу к поколению, в школьные годы испытавшему огромное впечатление от телесериала "Угрюм–река". Мало что запомнилось так ярко, как этот телефильм, который открывал тогда неожиданно очеловеченную Сибирь, во многом определив отношение к ней. Он дал веру в поразительную самобытность русского человека на этой земле, расширил горизонты миропонимания того, что есть Русская земля. Он пробуждал вопросы и вопросы. Что же такое для меня Сибирь? Почему сердце замирает от существования краёв, где ни я, ни мои родители и деды никогда не бывали? Почему мне дорога Аляска, и совсем иное отношение к соседней с ней Канаде? И возникали важные ответы. Только потому, что эти земли измерены судьбами моих соплеменников, потому что русские люди на них любили, страдали, рожали детей, растили хлеб, строили остроги и города. Но это было бы слишком умозрительно, если бы я не сталкивался с художественным изображением этих судеб через искусство, через телефильм "Угрюм–река", которые и превратили эти психологически близкие и понятные мне судьбы в составную часть моей личности. Угрюм–река". Мало что запомнилось так ярко, как этот телефильм, который открывал тогда неожиданно очеловеченную Сибирь, во многом определив отношение к ней. Он дал веру в поразительную самобытность русского человека на этой земле, расширил горизонты миропонимания того, что есть Русская земля. Он пробуждал вопросы и вопросы. Что же такое для меня Сибирь? Почему сердце замирает от существования краёв, где ни я, ни мои родители и деды никогда не бывали? Почему мне дорога Аляска, и совсем иное отношение к соседней с ней Канаде? И возникали важные ответы. Только потому, что эти земли измерены судьбами моих соплеменников, потому что русские люди на них любили, страдали, рожали детей, растили хлеб, строили остроги и города. Но это было бы слишком умозрительно, если бы я не сталкивался с художественным изображением этих судеб через искусство, через телефильм "Угрюм–река", которые и превратили эти психологически близкие и понятные мне судьбы в составную часть моей личности. Угрюм–река", которые и превратили эти психологически близкие и понятные мне судьбы в составную часть моей личности.