У истоков сбережения

У истоков сбережения

Стремясь изменить то, что есть, на то, что должно быть, Рич осознаёт, что его возможности в добыче пищи и воды можно увеличить. Очень вероятно, что, смастерив несколько крысоловок, он обеспечит себя шестью жареными крысами в день вместо четырех. Если бы у него была бочка для сбора дождевой воды, он мог бы использовать ее для приготовления пищи и для разнообразия иногда лакомиться вареными крысами вместо жареных. Рич решает смастерить эти полезные приспособления.

Для того чтобы их сделать, Ричу придется чем-то пожертвовать. Так как его время ограничено, изготовление этих предметов имеет издержки: они равны ценности того, что Рич мог бы сделать вместо крысоловок и бочек. Этот принцип останется верным даже в том случае, если он просто отказывается от времени, которое было бы потрачено на отдых. Усвоив принцип предельной полезности, мы понимаем: независимо от того, от какой деятельности Рич отказывается, чтобы выкроить время на изготовление крысоловок и бочек, это будет вид деятельности, следующая единица которой имеет для него самую низкую предельную полезность.

(Повторимся, что полезность не следует понимать в значении некоей измеримой субстанции. Выражение «самая низкая полезность» просто более кратко передает смысл выражения «то, что приносит Ричу наименьшее удовлетворение».) И он будет отказываться от единиц этого вида деятельности только до тех пор, пока ценность дополнительных крысоловок и бочек для него будет превышать ценность того, от чего он отказывается.

Предположим, Рич работает над крысоловками в то время, когда он мог бы отдыхать. Изготовление каждой крысоловки занимает один час. Когда для Рича ценность следующей крысоловки, которую он мог бы смастерить, станет меньше ценности, ожидаемой от часа отдыха, Рич прекратит работу. Предельная полезность дополнительной крысоловки стала ниже предельной полезности дополнительного часа досуга.

Но что является источником ценности таких благ, как крысоловки и бочки? Рич не может питаться крысоловками или использовать бочку вместо одежды. И все же ясно, что эти блага действительно ценны для Рича: чтобы иметь их, он решил пожертвовать другими вещами, имеющими ценность.

Ценность благ, о которых мы говорили в главе 2 — пищи, воды, жилища, отдыха — проистекает из их способности немедленно устранять некоторую неудовлетворенность. Рич ценит пищу, потому что для него имеет ценность жизнь, а пища помогает ему непосредственно удовлетворить свое желание остаться в живых. Чуть ниже, чем саму жизнь, он может ценить вещи, которые делают жизнь комфортной. Таким образом, пища также получает ценность благодаря тому, что она непосредственно избавляет от мук голода. (Снова подчеркнем: экономическая наука не утверждает ни то, что Рич должен ценить свою жизнь превыше всего остального, ни то, что так поступает каждый. Она даже не утверждает, что каждый человек ценит или должен ценить жизнь вообще. Экономическая наука рассматривает последствия того факта, что мы тем или иным образом оцениваем окружающий нас мир.)

Немного поразмыслив, мы понимаем, что ценность таких благ, как крысоловки и бочки, проистекает из их способности производить те блага, которые приносят непосредственное удовлетворение. Рич ценит крысоловку за пойманных крыс, а бочку — за ту воду, которую можно использовать для приготовления пищи.

Карл Менгер назвал блага, непосредственно снимающие некоторую неудовлетворенность, подобно воде или пище, благами первого порядка. Их также можно назвать потребительскими благами. Такие блага, как крысоловки и бочки, чья ценность проистекает из помощи, которую они оказывают в производстве благ первого порядка, называются благами более высокого порядка, средствами производства или капитальными благами. Заметим, что это различие существует отнюдь не в товарах самих по себе, а только в человеческой мысли и планировании. Если я коллекционирую бочки как предметы искусства, то для меня они являются потребительскими благами. Если же я владею бакалейным магазином, то продукты питания, хранящиеся на складе, для меня являются производственными благами. Как отметил в своей книге «Капитал и его структура» экономист австрийской школы Людвиг Лахманн: «Родовое понятие капитала... не имеет никакого измеримого эквивалента в мире материальных объектов; оно отражает предпринимательскую оценку этих объектов. Пивные бочки и доменные печи, портовые сооружения и мебель в номере гостиницы — все это является капиталом, но не в силу физических свойств этих объектов, а в силу экономических функций, которые они выполняют».

Когда Рич решил производить блага более высокого порядка, он начал делать сбережения. Сбережение можно определить как решение направлять деятельность таким образом, чтобы достичь более отдаленного по времени удовлетворения, хотя бы индивиду и было известно, что можно достичь удовлетворения, более близкого по времени.

Блага более высоких порядков, которые Рич накапливает посредством сбережения, составляют его запас капитала. В один прекрасный день мы обнаруживаем, что в его распоряжении уже пять крысоловок и две бочки. Пока что у нас нет другого способа подсчитать общую сумму запаса капитальных благ Рича, кроме как составить список предметов, составляющих его. Мы не можем сложить крысоловки с бочками. Ценность, которую придает им Рич, субъективна. У нас нет никакого масштаба, секундомера или иного мерила, посредством которого мы могли бы измерить «количество» удовлетворения, получаемого от них Ричем. В действительности ценность этих капитальных благ не что иное, как та ценность, которую Рич приписывает им как средствам удовлетворения будущих, неопределенных потребностей. Даже если бы мы могли подключить к Ричу некий измеритель и определить, какова для него интенсивность того или иного удовлетворения, это не решило бы проблемы, с которой сталкивается Рич в момент выбора: он должен оценить, сколько удовлетворения принесет его выбор «будущему Ричу», знание и вкусы которого неизвестны «сегодняшнему Ричу» и который будет жить в мире, скрытом от «сегодняшнего Рича» в тумане неопределенности.

Мастеря крысоловки и бочки, Рич со временем решает, что было бы полезно иметь молоток, пилу и некоторое количество гвоздей. Он подумывает о том, чтобы их изготовить. Теперь Рич работает над двумя порядками благ, исключенных из процесса потребления. Он будет оценивать молоток, пилу и гвозди по той помощи, которую они принесут в процессе изготовления крысоловок и бочек, а последние, в свою очередь, оцениваются за пищу и воду, которую помогают добывать. Все блага более высоких порядков получают ценность от благ следующего за ними более низкого порядка, которые они помогают производить. В итоге любое производственное благо ценно только тем, что оно в конце концов приводит к созданию одного или нескольких потребительских благ.

Эту зависимость можно проиллюстрировать, рассмотрев, что происходит, когда Рич меняет свою оценку потребительского блага. Рич может обнаружить, что крысы на острове больны и питаться ими вредно. Для него крысы перестанут иметь ценность. До тех пор пока Рич не найдет другого применения сделанным им крысоловкам, они тоже утратят для него свою ценность. Рич больше не захочет жертвовать чем-то другим, чтобы сделать больше крысоловок, и не будет заботиться о судьбе уже сделанных. (Конечно, если он придумает, как иначе использовать крысоловки — например, разжигать ими костер, — они сохранят часть своей ценности.)

Если присмотреться к процессу оценивания благ более высокого порядка повнимательнее, возникает интересный вопрос. Пусть без использования крысоловок Рич может поймать за день четыре крысы. Используя крысоловки, он рассчитывает поймать за день восемь крыс. Почему при таком повышении производительности ловли крыс за счет использования крысоловок по сравнению с ловлей крыс вручную Рич не тратит 100 процентов своего рабочего времени на изготовление крысоловок?

Первый ответ, который сразу приходит на ум, таков: с подобным графиком работы он просто умрет от голода. Несомненно, любое сбережение с расчетом на будущее, подразумевающее сокращение текущего потребления ниже уровня, необходимого для поддержания жизни, не имеет смысла. (Конечно, если человек не осуществляет сбережения исключительно для своих наследников!) Однако можно себе представить, что Рич будет в состоянии свести концы с концами всего с двумя крысами в день, хотя и с некоторым дискомфортом. Почему он не откладывает все потребление, превышающее минимально необходимый уровень, для того, чтобы делать сбережения?

Все люди каждый день потребляют гораздо больше необходимого для простого выживания, поэтому они сберегают намного меньше, чем могли бы. Всем известно, что сбережение — это путь к богатству. Почему же тогда брокерская элита с Уолл-стрит не живет в крошечных лачугах, не ест консервированные бобы и не ездит до станции метро на старых велосипедах? Почему кинозвезды транжирят деньги на безумные покупки и отдыхают на сказочных курортах? Разве не стоило бы им затянуть пояса и экономить каждый грош?

Ответ заключен в самих вопросах. Вообразите, сколь странно выглядел бы мир, в котором бы люди упорно трудились, чтобы иметь возможность делать сбережения для будущего потребления, и все же никогда не приступали к нему, потому что при наступлении этого будущего они делали бы сбережения для потребления в еще более отдаленное время. Это был бы мир Зазеркалья, подобный тому, который Красная Королева описывала Алисе: варенье завтра и варенье вчера, но никогда — варенье сегодня. (На самом деле, и варенья вчера тоже бы не было.)

Люди могут потреблять только в настоящем. Утоления требует именно существующая в данный момент неудовлетворенность. Именно в настоящем мы испытываем удовольствие и боль. Сбережение в интересах бесконечно отложенного потребления вообще не является сбережением — это чистая потеря.

Теперь мы сталкиваемся с проблемой объяснения другой стороны вопроса о сбережении: если мы можем потреблять только в настоящем, почему тогда вообще кто-то делает сбережения? Дело в том, что хотя мы и не можем потреблять в будущем, мы можем его себе представить. Мы способны предвидеть, что в будущем тоже будем чувствовать неудовлетворенность и захотим уменьшить ее. Кроме того, мы способны представить, что достаточно высокая степень удовлетворения в какой-то день в будущем могла бы компенсировать нам некоторую дополнительную неудовлетворенность сегодня.

Ключом к пониманию феномена сбережения является осознание того, что уже сам по себе образ будущей неудовлетворенности становится источником тревоги, испытываемой сегодня. Представление о том, что на следующей неделе мне, возможно, придется страдать от голода, выводит из душевного равновесия. Делая сбережения, я могу устранить чувство тревоги. Однако если я боюсь умереть от голода сегодня, то беспокойство по поводу мук голода на следующей неделе будет вытеснено желанием получить какую-нибудь еду прямо сейчас. Удовлетворение от сознания того, что я запасся провизией на следующую неделю, лишь в минимальной степени сравнимо с неудовлетворенностью, которую доставляет мне понимание, что я буду мертв к обеду. Аналогичным образом, само по себе представление будущего удовлетворения служит источником удовлетворения в настоящем. Пловец, мечтающий выиграть олимпийское золото, заставляет себя упорно тренироваться, представляя, как потрясающе будет себя чувствовать, первым коснувшись бортика бассейна на финише. Если бы мы не могли включить ощущения будущей боли и удовольствия в наши размышления в настоящем, то у нас не было бы никакого способа придать нашим действиям направленность в будущее.

Величина осуществляемых индивидом сбережений объясняется его временным предпочтением — степенью, в которой он предпочитает удовлетворение в настоящем такому же удовлетворению в будущем. Возможные значения временного предпочтения изменяются в диапазоне от нуля до бесконечности, причем в крайних точках — в нуле и бесконечности — человеческая деятельность прекращается.

В качестве одной крайности мы имеем гипотетического индивида с временным предпочтением, равным нулю. Но в этом случае нет ни деятельности, ни потребления. Ни один действующий человек при прочих равных условиях не пожертвует сегодняшним удовлетворением ради точно такого же удовлетворения в будущем. Представьте, что вы уже готовы отбыть в отпуск на Ривьеру, как в этот момент вам звонит биржевой маклер. «Послушай, — говорит он, — у меня отличная идея! Если ты отложишь свой отпуск и на те деньги, которые собираешься потратить, купишь акции компании XYZ, то через 50 лет я гарантирую тебе... точно такой же отпуск на Ривьере». Кто же примет такое предложение? Никто не станет делать инвестиций, если не сможет надеяться, что будущее удовлетворение, являющееся результатом инвестиций, будет больше удовлетворения, которым он должен пожертвовать сегодня, чтобы сделать эти инвестиции.

Другая крайность — это человек с бесконечным временным предпочтением. Он настолько ориентирован на настоящее, что никакое предложение сколь угодно большого количества будущих товаров не компенсирует ему даже самого незначительного уменьшения потребления в настоящем. Он не пожертвует даже крошкой имеющегося хлеба ради обещания сотни хлебов через пять минут. Для него человеческая деятельность невозможна, потому что требует отвлечения от потребления некоторого времени для построения плана действий. Им управляет только инстинкт. Можно сказать, что у новорожденного младенца, чей плач можно прекратить, лишь немедленно дав ему молока, временное предпочтение практически равно бесконечности. Не будет преувеличением сказать, что новорожденный младенец не действует, а лишь реагирует.

Временное предпочтение, конечно, субъективно. Степень его меняется от человека к человеку, а для одного и того же индивида различно в различные моменты времени. Временное предпочтение человека в тридцателетнем возрасте могло быть более низким, чем у него же в восемьдесят лет. В тридцать он вполне может решить отложить поездку в Альпы, чтобы накопить денег на дом для своей новой семьи, в то время как в восемьдесят, скорее всего, решит: «Съезжу-ка я лучше в горы!» Однако это не предполагает существования некоей «функции», которая «определяет» временное предпочтение в зависимости от возраста. Точно так же может иметь место противоположное соотношение временных предпочтений: кто-то в тридцать лет думает только о том, чтобы «жить сегодняшним днем», а в возрасте восьмидесяти лет этот же человек может целиком посвятить себя созданию трастовых фондов для внуков.

Таковы некоторые психологические факторы, оказывающие влияние на временное предпочтение. Но временное предпочтение как таковое предполагается уже самим существованием человеческой деятельности, вне зависимости от каких бы то ни было психологических воздействий. Если бы при прочих равных мы не предпочитали удовлетворение в более близком времени такому же удовлетворению, но в более отдаленном будущем, мы бы вообще никогда не действовали. Нам было бы достаточно инертного существования. Нас не волновало бы, будет ли достигнуто некое удовлетворение завтра или спустя вечность. Как писал Мизес в «Человеческой деятельности»: «Мы должны понять, а не просто объяснить, что человек, не предпочитающий удовлетворение на протяжении ближайшего будущего периода по сравнению с удовлетворением на протяжении более отдаленного периода, вообще никогда не дойдет до потребления и удовольствия».

Нет никаких экономических оснований говорить, что одна степень временного предпочтения лучше другой. Поэтому с экономической точки зрения не существует никакого «правильного» уровня сбережения. Одни люди движимы «жаждой удовольствий», а другие делают сбережения, желая основать благотворительный фонд. Экономическая наука не в состоянии сказать, что одни из них правы, а другие не правы. Однако она может прояснить условия, при которых индивид решит делать сбережения, и указать некоторые следствия такого решения.

Теперь мы подготовлены к тому, чтобы более строго исследовать решение Рича о необходимости сберегать. Пусть, чтобы высвободить время, требующееся для изготовления одной крысоловки, Рич должен целую неделю жертвовать текущим потреблением в количестве одной крысы в день. Кроме того, предположим, он считает, что крысоловка будет служить ему одну неделю, в течение которой он поймает на 14 крыс больше, чем без помощи крысоловки. Грубо говоря, мы можем сказать, что он должен пожертвовать семью крысами сейчас, чтобы получить 14 через неделю. Его норма отдачи от этих инвестиций равна 100 процентам в неделю.

Если Рич решает смастерить крысоловку, можно сказать, что он оценивает одну крысу, которой мог бы располагать сегодня, ниже, чем двух, доступных через неделю. Недельной нормы отдачи в 100 процентов оказалось достаточно, чтобы убедить его заменить настоящее потребление будущим. Если же Рич не делает крысоловку, то понятно, что он оценивает одну крысу в настоящий момент выше, чем двух в будущем. Нормы отдачи в 100 процентов недостаточно, чтобы убедить его отказаться от потребления крыс сегодня ради потребления большего количества крыс в будущем. Мы вернемся к этой теме в главах 7 и 8, когда будем исследовать ставку процента в рыночной экономике.

Важно отметить, что оценка Рича зависит от обстоятельств, в которых он находится. Если бы ему неожиданно удалось найти ящик с консервированными сардинами и печеньем, забытый съемочной группой, его решение могло существенно измениться. Вспомним, что, согласно закону предельной полезности, каждая следующая единица блага имеет для индивида меньшую ценность по сравнению с предыдущей. Я мог бы заплатить 50 долларов, покупая одну кошку, но к тому времени, когда у меня их было бы 300, я бы с удовольствием заплатил уже за то, чтобы от них избавиться.

Таким образом, Рич, имея большой запас пищи для потребления в настоящем, с гораздо большей вероятностью отказался бы от охоты на крыс сегодня, чтобы произвести капитальные блага, обещающие большее предложение пищи в будущем. В этом случае дополнительная крыса сегодня имела бы для него меньшую ценность, чем до того, как он нашел ящик, так как сардины и печенье удовлетворяют ту же самую физиологическую нужду, что и крыса, и, кроме всего прочего, наверняка вкуснее.

На основании этого нельзя выводить некое универсальное правило вроде того, что «богатый сберегает больше, чем бедный». Не существует никаких неизменных законов, которые определяют, как конкретный человек станет оценивать будущее удовлетворение по сравнению с удовлетворением в настоящем. Все мы слышали истории о некой пожилой даме, которая всю жизнь проработала секретарем за умеренную заработную плату и жила очень скромно. Когда она умерла, ее друзья были шокированы, обнаружив, что она скопила целое состояние в акциях и облигациях. Знакомы нам и истории про богатых транжир, проматывающих свои состояния по ресторанам и казино. Необходимо отметить, что закон предельной полезности действителен и для сбережений, а не только в сфере потребления. Каждый дополнительный доллар сбережений будет иметь для сберегателя меньшую ценность, чем предыдущий. Вы легко можете соотнести это рассуждение со своим собственным опытом. Если на вашем счету в банке лежит 50 долларов, то возможность отложить еще 50 долларов будет представляться вам намного более важной, чем том случае, если бы у вас в банке лежало 50 миллионов.

Обратите внимание еще на один важный момент: даже в таком чрезвычайно простом хозяйстве, как у Рича, капитальные блага имеют структуру. Мы говорили о том, что он изготовил молоток, гвозди и пилу. Молоток и гвозди имеют примечательную взаимосвязь — они являются комплементарными благами. Без молотка у Рича нет ничего, чем можно забивать гвозди, а без гвоздей нечего забивать молотком. Каждый день мы имеем дело с благами, которые бесполезны без других, комплементарных благ: портативный радиоприемник и батарейки, усилитель и динамики, люстра и лампочка. Во всех этих случаях одно благо в отсутствие другого либо частично, либо полностью теряет свою ценность. Если какой-нибудь изобретатель разработает способ использования направленного потока электронов в качестве дешевого и мощного источника освещения и производители прекратят выпускать электрические лампочки, то люстры, висящие сейчас у вас под потолком, будут иметь ценность лишь как объекты ностальгии.

Это можно назвать горизонтальной структурой капитала. О вертикальной структуре капитала мы уже говорили: капитал может быть воплощен в благах второго порядка, которые используются для производства потребительских благ, в благах третьего порядка, используемых для производства благ второго порядка, и так далее. До сих пор хозяйство Рича не вышло за пределы производства благ третьего порядка, но легко понять, каким образом этот принцип можно обобщить на случай сколь угодно большого числа порядков благ.

Ценность капитального блага связана с его местом в общей структуре капитала. Благо более высокого порядка лишится своей ценности, если то же самое произойдет со всеми благами более низких порядков, для производства которых оно может быть использовано. Если бы Рич перестал использовать крысоловки или бочки и не придумал бы ничего другого, что можно сделать с помощью молотка и гвоздей, то в этом случае молоток и гвозди тоже потеряли бы для него всякую ценность. Как отмечалось выше, все капитальные блага имеют ценность только благодаря тому, что они в конце концов приводят к созданию каких-либо потребительских благ.

При изучении устройства более сложной экономики значение структуры капитала резко возрастает. Структура капитала приобретает решающее значение во время анализа социализма. Но здесь, в предельно примитивной экономике, можно наиболее ясно видеть основополагающие экономические понятия — вот почему, как я уже отмечал, мы вообще утруждаем себя рассмотрением такой экономики. Однако, чтобы продвинуться далее, мы должны усложнить картину, для начала добавив в изолированный мир Рича других людей.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.