Бонапарт финансового мира

Бонапарт финансового мира

Обладатель несметного состояния, он получает равное удовольствие, когда объявляет войну и заключает мир или продлевает кредит, а с ним и жизнь целой страны легким кивком головы; письма на его адрес приходят из всех мало-мальски важных точек земного шара; с посыльными его не могут соперничать в скорости гонцы герцогов и абсолютных монархов; министры многих правительств находятся у него на содержании. Его влияние на политику континента огромно, и он будет рад распространить его на нашу страну¹⁶.

Так говорил в 1828 году известный своими радикальными взглядами депутат английского парламента Томас Данском. Слова Данскома сочатся ненавистью и уважением к Натану Мейеру Ротшильду, основателю лондонского отделения банка и полноправному владыке банковского мира XIX столетия¹⁷. Семейство Ротшильдов сколотило свое состояние на рынке облигаций. На эти деньги они построили – а пра-праправнук Натана, четвертый лорд Ротшильд, отреставрировал – грандиозный Уоддесдон-мэнор в английском графстве Бакингемшир, а также четыре десятка дворцов по всей Европе (домами их не назовешь). О прославленном предке лорд Ротшильд отзывался без лишнего почтения: “Толстяк, коротышка, фанатик, дьявольски умный и дьявольски же сосредоточенный… вряд ли он был приятен в общении”. Эвелин де Ротшильд согласен с кузеном. Словно желая убедиться в собственной правоте, он кидает взгляд на портрет Натана Ротшильда в зале заседаний совета директоров банка “Н.М. Ротшильд”, что в лондонском переулке Святого Свитина. “Думаю, он был крайне амбициозным и упертым человеком. Не сомневайтесь – дураков он на дух не переносил”.

Ротшильды непрерывно обменивались новостями, ощущениями, мнениями, хотя писем Натана к братьям осталось совсем немного. Но и одной из сохранившихся страниц хватит, чтобы понять, что это был за человек. Как и вся их корреспонденция, она написана, а лучше сказать закодирована, с помощью Judendeutschy причудливого наложения немецких слов и грамматики на буквы иврита. В этих строчках – весь Натан Ротшильд, еврей в жизни и в бизнесе, вечно недовольный своими менее ловкими родственниками:

Поскольку я вынужден писать тебе, черт бы тебя побрал, я напишу все, что думаю… Твои письма я прочитываю не раз, а сто раз – ты и сам понимаешь. После ужина мне обычно нечем заняться. Книг я не читаю, картами не увлекаюсь, по театрам не хожу, меня увлекает только дело, и поэтому я просматриваю послания от Амшеля, Соломона, Якова и Карла… Что же до сообщения Карла [о покупке более просторного дома во Франкфурте]… то все это чушь: пока мы успешны и богаты, все будут облизывать нас, и только те, кто с нас ничего не имеет, будут ворчать. Бедолага Соломон слишком хорошего мнения о всех и вся, и стоит какой-нибудь сволочи нашептать ему на ушко, мир становится прекрасным и удивительным, а люди – благородными; мы-то знаем, что на деле каждый думает только о себе¹⁸.

Понятно, почему братья называли Натана не иначе как генералом. Они уставали от него, и в 1815 году Соломон сорвался: “От тебя только и слышишь: заплати этому, заплати тому, отправь это и еще вон то”¹⁹. Фантастическая твердость в достижении цели в сочетании с природным дарованием и сделали Натана великим финансистом, превратив обитателя франкфуртского гетто в короля лондонского рынка облигаций. И снова движущей силой финансовых инноваций выступила война.

* * *

Ватерлоо, Бельгия, 18 июня 1815 года. Союзная армия под командованием герцога Веллингтона готовится к встрече с войсками императора французов, Наполеона Бонапарта. Британских, голландских и немецких солдат насчитывается 67 тысяч – примерно столько же, сколько их противников. Этот день поставил точку в конфликте между Англией и Францией, будоражившем Европу почти два десятка лет. Но для убедительной победы над врагом одной воинской храбрости и умения было мало. Между собой сражались и две принципиально разные финансовые системы: Наполеон полагался на разграбление захваченных территорий, англичане же предпочитали брать в долг.

Никогда прежде война не требовала выпуска облигаций в таком масштабе. С 1793 по 1815 год британский долг утроился – до 745 миллионов фунтов – и вдвое превосходил ежегодный выпуск экономики страны. Лавинообразное увеличение количества облигаций не прошло незамеченным в Лондоне. Если в феврале 1792-го за консоль номиналом 100 фунтов с купоном в 3 % можно было выручить 96 фунтов, то накануне сражения при Ватерлоо цена упала ниже 60 фунтов, а в крайне неудачном для Англии 1797-м она и вовсе стоила меньше половины номинала. Миссис Анна Хоуэс могла лишь мечтать, чтобы не было хуже.

Только ленивый не знает, что свои первые миллионы Ротшильды заработали благодаря прозорливости Натана – тот правильно оценил влияние исхода ключевого сражения на цену английских облигаций. Так вот, это неправда. В другом изложении миф звучит иначе: поняв, к чему идет дело, Натан прямо с поля битвы бросился в ближайший порт, пересек бушующий Ла-Манш и успел купить облигации прежде, чем известие о победе Веллингтона достигло Англии и взвинтило их цены до небес; хитрый финансист заработал по разным оценкам от 20 до 135 миллионов фунтов. Нацисты в Германии изо всех сил старались приукрасить и без того знаменитую легенду. В 1940 году Йозеф Геббельс лично дал добро на выход в прокат картины “Ротшильды”: в воображении ее создателей Натан, весьма скользкий тип, подкупает французского генерала и тем обеспечивает победу Веллингтона, затем намеренно вводит в заблуждение финансовый мир Лондона, добивается падения цен и наконец скупает все по дешевке. События развивались совсем иначе²⁰. После Ватерлоо Ротшильды не то что не озолотились – они чуть было не пошли по миру. Их состояние было нажито не благодаря торжеству англичан, но вопреки ему.

А было так. После серии неудачных вылазок в августе 1808 года будущий герцог Веллингтон, а тогда генерал-лейтенант сэр Артур Уэлсли повел экспедиционные войска в Португалию, занятую противником в предыдущем году. На долгих шесть лет Пиренейский полуостров стал ареной изнурительных боевых действий; потребность в свежих силах и провизии была постоянной. Английское правительство в совершенстве овладело техникой получения денег с помощью облигаций, но на таком отдалении от дома банковские билеты становились не более чем фантиками. Чтобы сохранить боеспособную армию и поддерживать на плаву союзников Британии, Веллингтону требовалась валюта как можно более широкого хождения. Вырученные на рынке облигаций средства надо было не только обменять на золотую монету, но и доставить в нужное место. Посылать груженные металлом корабли из Лондона в Лиссабон было очень рискованно. Но отказ португальских купцов принять у Веллингтона векселя не оставил ему выбора.

Сын скромного торговца антиквариатом и брокера из Франкфурта, Натан Ротшильд ступил на английскую землю всего за несколько лет до описываемых событий, в 1799 году, и провел около десяти лет в колыбели промышленной революции на севере страны, где покупал и отсылал в Германию ткани. В банковских кругах Лондона он не появлялся вплоть до 1811 года. Так почему же в час великой нужды британское правительство обратилось именно к этому человеку? Главным аргументом в пользу Натана стал его бесценный опыт контрабандиста: в годы навязанной Наполеоном экономической блокады Англии он без устали переправлял на континент партии золота (верные идеям меркантилистов французские власти наивно полагали, что отток металла ослабит военную мощь врага, и не чинили препятствий). В январе 1814-го министр финансов уполномочил начальника военно-торговой службы Джона Чарльза Херриса “в строгом секрете нанять этого господина, дабы тот в течение двух месяцев разыскал в Германии, Франции и Голландии столько французских монет, сколько сможет, общей стоимостью не более чем 600 тысяч в фунтовом эквиваленте”. Вырученные деньги следовало погрузить на британские суда в голландском порту Гельвет-слайс, а оттуда переправить во Францию – Веллингтон боролся с врагом на его территории. Успех предприятия полностью зависел от надежности перекинутых через пролив кредитных мостов и способности братьев оперировать значительными объемами золотых слитков. Они справились с задачей блестяще, и в письме Веллингтон не скрывал своей благодарности за “столь щедрое… снабжение денежными средствами”. Херрис тоже был приятно удивлен: “Этот Ротшильд выполнил данное ему поручение просто великолепно, и мы очень рассчитываем на его услуги, пусть он и еврей (! – Прим, автора)”. К маю Натан достал для правительства почти 1 200 000 фунтов, вдвое превысив изначальные запросы.

Ясно, что даже в тылу такое количество золота таило в себе огромную опасность. Но Ротшильды прекрасно знали, чем рисковали и зачем: за свои труды они получили более чем солидное вознаграждение. Братья замечательно подходили на роль исполнителей, ведь их семья представляла собой самую настоящую банковскую сеть: Натан обосновался в Лондоне, Амшель – во Франкфурте, младший брат Яков облюбовал Париж, Карл – Амстердам, а Соломон находился там, куда его направлял “генерал”. Пятеро Ротшильдов чувствовали пульс всей Европы и могли лучше других извлекать выгоду из малейших расхождений континентальных рынков в ценах или обменных курсах; иными словами, они были идеально приспособлены для занятий арбитражем. Если, к примеру, золото дорожало в Париже по сравнению с Лондоном, Яков тут же обменивал слитки на векселя и посылал Натану в Лондон, где на эти же бумажки можно было купить большее количество металла. Исполняя заказ Херриса, они лишь усиливали различия в ценах и не оставались внакладе. К тому же через Ротшильдов проходила значительная часть отчислений англичан в пользу союзников на континенте. По подсчетам самого Херриса, к июню 1814 года сумма этих платежей достигла 12 600 000 франков. А премьер-министр лорд Ливерпуль признался, что с недавних пор стал “очень дорожить дружбой мистера Ротшильда”. Высказанная им в беседе с министром иностранных дел лордом Каслри мысль – “я не знаю, что бы мы делали без него” – наверняка приходила в голову не одному только Ливерпулю. А братья уже в открытую называли Натана повелителем лондонской фондовой биржи.

В апреле того же года Наполеон отрекся от престола и был изгнан на крошечный остров Эльба, немедленно ставший его новой, утешительной империей. Долго это продолжаться не могло. В первый день весны 1815 года короли и министры – участники Венского конгресса по установлению послевоенного (а на самом деле прежнего) порядка в Европе получили неприятное известие: Наполеон уже во Франции и полон решимости вернуть потерянное. Под его знамена тут же встали ветераны грозной французской армии. Услыхав “досадную новость”, Натан с удвоенной энергией бросился скупать золото и успокоился, только когда братья приобрели все доступные им слитки и монеты; по заведенному обычаю, Херрис получил металл для скорейшей отправки Веллингтону. Всего Ротшильды собрали золотых монет на сумму более чем в 2 миллиона фунтов, для транспортировки которых понадобилось 884 коробки и 55 бочонков. Заодно Натан вызвался помочь с передачей новых партий денег союзникам, так что в 1815 году суммарный объем заключенных по поручению Херриса сделок поднялся до 9,8 миллиона фунтов. Если учесть, что комиссионный сбор Ротшильдов варьировался от 2 % до 6 %, возвращение Наполеона сулило им светлое будущее. Но тут Натана подвело чутье. Скупая золото в гигантских объемах, он рассчитывал, что, как и все войны с Наполеоном, эта будет затяжной. Просчет едва не стал роковым.

“За свою жизнь я не видел состязания более равных друг другу противников”, – как-то заметил Веллингтон о битве при Ватерлоо. Весь день прошел в яростных атаках и контратаках, но оборона обеих сторон была на высоте, и исход сражения предрешило лишь несколько запоздалое появление прусской армии. Веллингтон одержал свою великую победу и вошел в историю. Ротшильдам в этот день было не до смеха. Разумеется, Натан был рад получить от своих гонцов весть о разгроме Наполеона почти за двое суток до официального рапорта майора Генри Перси кабинету министров. Но в жизни бывают случаи, когда предупрежден вовсе не значит вооружен. Он был просто-напросто не готов к столь быстрому развитию событий. Братья фактически сидели на куче предназначенных для финансирования уже завершившейся войны денег. С заключением мира великие армии – победительницы Наполеона могут быть расформированы, а коалиция союзников распадется. А значит, не будет больше никаких жалований солдатам и подачек друзьям Англии на континенте. Военный рост цены золота с неизбежностью обернется падением в мирное время. Приготовившийся получить баснословные прибыли и стать живой легендой Натан теперь думал, что делать с огромными – и растущими с каждым днем – убытками.

Ротшильды могли рискнуть и вложить все свое золото в облигации, и при отсутствии других приемлемых вариантов они так и поступили. В вечернем выпуске лондонского “Курьера” за 10 июля 1815 года сообщалось, что Натан приобрел “огромное количество бумаг” – обязательств британского правительства. Он уповал на победу при Ватерлоо: заключив мир, правительство не будет больше влезать в долги и рынок отреагирует повышением цены государственных облигаций. За новой покупкой последовал долгожданный рост, и теперь Натана было уже не остановить. Братья умоляли его не увлекаться и получить прибыль, пока это возможно, – но тщетно. Натану хватило самообладания, чтобы более года продержать облигации на руках. Он продал их только в ноябре 1817 года, когда те поднялись более чем на 40 %. Если учесть инфляцию и экономический рост последних двух столетий, прибыль Натана Ротшильда составила около 600 миллионов фунтов в сегодняшних ценах. Ему удалось провернуть одну из самых смелых и амбициозных сделок в истории финансов и мастерски обратить поражение Наполеона в собственный триумф. От внимания современников не ускользнуло сходство между победителем и побежденным. Это касалось и злейших конкурентов Ротшильда из банка “Братья Беринг”: “Должен сказать откровенно, у меня бы на такое не хватило духу. Его действия всегда продуманы до мельчайших подробностей, а природные ловкость и ум гарантируют идеальное проведение замыслов в жизнь. Недаром в мире денег и финансов его положение сравнимо лишь с ролью Наполеона в военной истории”²¹. Помощник австрийского канцлера князя Меттерниха называл Ротшильдов – и эта игра слов не нуждается в переводе – die Finanzbonaparten²². Иные шли еще дальше, не теряя при этом чувства юмора. “Деньги – наш бог, – объявил немецкий поэт-романтик Генрих Гейне в марте 1841 года, – и Ротшильд пророк их”²³.

* * *

Полвека после Ватерлоо Ротшильды безраздельно господствовали в мире финансов – и вряд ли кто сравняется с ними в наше время или в будущем. Похоже, их достижения в буквальном смысле поражали воображение современников: те нередко объясняли успех Ротшильдов вмешательством сверхъестественных сил. Пожелавший остаться неизвестным автор в 1830-х годах утверждал, что своим богатством Ротшильды обязаны таинственному “еврейскому амулету” – именно он позволил Натану стать “левиафаном денежных рынков Европы”²⁴. Различные варианты этой истории гуляли по российской черте оседлости (где в царскую эпоху были вынуждены селиться евреи) вплоть до конца XIX века²⁵. Нацисты, как мы видели, уверяли себя и всех вокруг, что Ротшильды добились своего за счет манипуляций новостями и других столь же приличных приемов. И сегодня мировая лига конспирологов не дремлет. Сон Хонбин, автор вышедшей в Китае в 2007 году и сразу полюбившейся читателям книги “Валютные войны”, свято убежден: Ротшильды и по сей день контролируют мировую финансовую систему при помощи своих марионеток из Федеральной резервной системы США²⁶.

Увы, в действительности все было несколько скучнее: череда удач на закате эпохи Наполеоновских войн позволила дому Ротшильдов закрепить за собой звание крупнейшего игрока на главном рынке облигаций в мире – лондонском. Надежная опора на собственные средства и разветвленная сеть контактов – вот слагаемые победы Ротшильдов над своими главными соперниками Берингами. Подсчитано, что в период с 1815 по 1859 год лондонское отделение банка выпустило 14 различных типов суверенных облигаций на общую сумму 43 миллиона фунтов, оставив позади все остальные лондонские банки вместе взятые²⁷. Наибольшим спросом у инвесторов, как и всегда, пользовались облигации британского правительства, а еще в продаже были облигации французские, прусские, русские, австрийские, неаполитанские и бразильские. Не говоря уже о том, что начиная с 1830 года Ротшильды фактически завладели монополией на выпуск облигаций правительства Бельгии. Все шло по стандартной схеме: Ротшильды выкупали очередной блок ценных бумаг непосредственно у выпустившего их правительства, а затем за вознаграждение распространяли их по опутавшей всю Европу паутине брокеров и потенциальных инвесторов, причем государство получало деньги не раньше, чем облигации находили покупателей. Ну и, понятное дело, брались облигации по одной цене, а продавались совсем по другой (так что простор для “накрутки” оставался и после первоначального предложения бумаг). Крупномасштабные международные заимствования случались и раньше, достаточно вспомнить Геную, Антверпен и Амстердам²⁹. Лондонский рынок облигаций в эпоху Ротшильдов – после 1815 года – отличался от предшественников жесткими требованиями к основной массе заемщиков: те должны были устанавливать номинал облигаций в фунтах стерлингов, пренебрегая валютой своей страны, и непременно выплачивать проценты в Лондоне или любом другом городе с представительством банка Ротшильдов. В 1818-м в результате долгих и напряженных переговоров [20] облигации правительства Пруссии с доходностью 5 % были одновременно размещены на рынках в Лондоне, Франкфурте, Берлине, Гамбурге и Амстердаме – и правила игры вновь оказались переписаны³⁰. Немецкий правовед Иоганн Генрих Бендер видел в этом едва ли не главный пример новаторства Ротшильдов в области финансов, о чем в 1825 году писал на страницах трактата “О движении государственных облигаций”: “Каждый держатель государственных облигаций… может без помех получить деньги в наиболее удобном для него месте”³¹. Справедливости ради стоит сказать, что у Ротшильдов был миллион других дел помимо выпуска облигаций: они торговали этими самыми облигациями и золотыми слитками, занимались валютным арбитражем и предоставляли банковские услуги частным лицам, а также инвестировали в страховые компании, рудники и железные дороги. Но рынок облигаций был превыше всего. Ротшильды гордились тем, что, в отличие от своих конкурентов, они имеют дело лишь с самыми надежными ценными бумагами (сейчас их называют “ценными бумагами инвестиционного уровня”). К 1829 году не было зафиксировано ни одного случая отказа по выпущенным за предыдущую декаду облигациям Натана и его братьев – и это на фоне разразившегося в Латинской Америке долгового кризиса (первого, но далеко не последнего).

Семья опережала всех конкурентов – и сказочно богатела. Натан умер в 1836 году, когда его личное состояние достигло 0,62 % национального дохода страны. За три с лишним десятка лет, с 1818 по 1852 год, суммарный капитал пяти домов Ротшильдов (во Франкфурте, Лондоне, Неаполе, Париже и Вене) вырос более чем в пять раз, с 1,8 до 9,5 миллиона фунтов. Уже в 1825-м этот показатель превышал достижения “Братьев Беринг” и Банка Франции в девять раз. К 1899 году он увеличился до 41 миллиона и превысил совокупный капитал пятерки крупнейших в Германии акционерных банков. Со временем фирма все сильнее погружалась в управление международными активами ближайших родственников своих основателей и руководителей. С каждым новым поколением число родственников росло, и семейная целостность держалась на двух столпах: регулярно обновляемых соглашениях между пятью домами и не менее регулярных бракосочетаниях кузенов с кузинами и племянниц с дядями. С 1824 по 1877 год сыграли двадцать одну свадьбу с участием потомков отца Натана, Мейера Амшеля Ротшильда, и только в шести случаях хотя бы один новобрачный не принадлежал к дружному семейству. В эпоху, когда евреи часто отрекались от своей веры или вступали в смешанные браки, Ротшильды остались верны своим корням; их сплотила общая миссия “еврейской королевской фамилии”.

Старик Мейер Амшель непрестанно наставлял своих отпрысков: “Не можете сделать так, чтобы вас любили, – пусть хотя бы боятся”. Те предпочли второй вариант: у этих выскочек, оседлавших рынок облигаций, а с ним и весь мир финансов XIX столетия, было мало поклонников. Реакционеры правого толка причитали по поводу новых форм богатства, куда более прибыльных и ликвидных, чем поместья европейской аристократии. Уже упоминавшийся Генрих Гейне понимал глубину тех изменений в экономической жизни, что произошли благодаря Ротшильдам:

Система, основанная на ценных бумагах… освобождает человека: он селится там, где хочет жить; люди бросают работу и обеспечивают себя процентными выплатами по облигациям, и если эти люди решают собраться в одном месте, наши города расцветают – а облигации покорно следуют за людьми. Мы прекрасно знаем, чего можно ждать от мирного сосуществования столь разнообразно одаренных личностей, от удивительной концентрации интеллектуального и общественного влияния.

По мнению Гейне, Ротшильд заслужил право упоминаться наравне с Ришелье и Робеспьером в ряду “трех грозных палачей, обрекших старую аристократию на медленную смерть”. Ришелье лишил ее власти, Робеспьер обезглавил ее жалкие останки. Ротшильд же наделил европейское общество новой элитой, ведь он облек эту новую систему государственных обязательств верховной властью… и сообщил деньгам те привилегии, что прежде принадлежали земле. Так родилась новая аристократия, но фудамент ее вовсе не так надежен… деньги утекают быстрее, чем вода, а опереться на них не легче, чем на воздух³².

Левые радикалы выступали против новой силы, которая, по сути, контролировала государственные финансы, а с ними и всю политику. После удачного выпуска государственных облигаций Австрии, Пруссии и России Натан подвергся насмешкам как помощник “презренного союза” в деле защиты Европы от очагов политического либерализма³³. В 1821 году он даже получил письмо с угрозой расправы за “связи с зарубежными странами и тем более за услуги правительству Австрии, пожелавшему расправиться со свободным духом Европы”³⁴. А вот дневниковая запись историка либеральных взглядов Жюля Мишле за 1842 год: “Господину Ротшильду знакомы все князья и биржевые брокеры. Он досконально изучил их счета и может вести деловые переговоры, не сверяясь с книгами. Часто переговоры кончаются так:

“Назначение этого министра создаст на вашем счете задолженность”³⁵. Ясное дело, еврейское происхождение Ротшильдов пришлось весьма кстати многочисленным антисемитам. Ротшильды не успели толком освоиться на американской земле, а губернатор Миссисипи уже уличал “барона Ротшильда” в том, что в “жилах его течет кровь Шейлока и Иуды, и он сочетает в себе лучшие качества своих соплеменников”. Позже популярный американский очеркист Харви по прозвищу Монета живописал банк Ротшильдов в образе гигантского черного осьминога, запустившего свои щупальца во все уголки земного шара³⁶.

Казалось, будто Ротшильды вольны начинать и останавливать войны, и именно это вызывало наибольшее возмущение публики. В 1828 году князь Пюклер-Мускау говорил о Ротшильде, что без его “благословения ни одна сила в Европе не смеет начать войну”³⁷. А уже в начале следующего столетия один писатель[21]вопрошал:

Неужели хоть кто-то всерьез думает, что в Европе начнется великая война, что хоть одна великая держава сможет выпустить новую порцию облигаций, если Ротшильды и их подельники будут против?³⁸

Стоит признать: Ротшильды и вправду нуждались в войнах. Войны с Наполеоном принесли Натану крупнейшую сделку его жизни. В условиях вечного мира государствам было бы просто-напросто незачем занимать деньги. Не забывайте при этом, что с началом очередной войны появлялась вероятность финансовых и территориальных потерь, а значит, возрастал риск отказа выплат по уже выпущенным облигациям (как это произошло с Венецией в XVI веке) и снижались их курсы. К середине века Ротшильды из торговцев превратились в осмотрительных денежных управляющих, занятых главным образом своим собственным портфелем облигаций разных стран. Нажитые на войне миллионы были в большей безопасности в мирное время. Так, Ротшильды последовательно противились попыткам объединения итальянских и немецких земель в национальные государства. И по этой же причине они с опаской поглядывали на разворачивавшуюся в Америке братоубийственную бойню. Полвека назад Ротшильды встали на защиту интересов Британии – и поражение Франции стало делом нескольких лет. Исход Гражданской войны в США также зависел от их решения. На сей раз Ротшильды предпочли наблюдать за происходящим со стороны.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.