Введение
Введение
Со времен первых переселенцев из Европы Новый Свет был магнитом для людей, ищущих приключений, спасающихся бегством от тирании или просто желающих создать лучшую жизнь для себя и своих детей.
Поток переселенцев стал нарастать после американской революции и основания Соединенных Штатов Америки и превратился в поток в XIX веке, когда миллионы людей, гонимых нищетой и тиранией и привлекаемых обещаниями свободы и богатства, устремились через Атлантику и — сравнительно немногие — через Тихий океан.
Попав в Америку, они не нашли легкой жизни и улиц, вымощенных золотом. Здесь их ждали только свобода и благоприятные возможности для наиболее полного приложения своих способностей. Благодаря тяжкому труду, изобретательности, бережливости и удаче большая их часть настолько успешно воплотила в жизнь свои надежды и чаяния, что их друзья и родственники поспешили присоединиться к ним.
История Соединенных Штатов — это история экономического, но также и политического чуда, ставших возможными благодаря применению на практике двух наборов идей, которые по любопытному стечению обстоятельств были сформулированы в документах, опубликованных в одном и том же 1776 году.
Один ряд идей нашел свое выражение в «Богатстве народов», шедевре, сделавшем шотландца Адама Смита отцом современной экономической науки. Этот труд содержал анализ того, каким образом рыночная система сочетает свободу людей в преследовании своих собственных целей с всесторонним взаимодействием и сотрудничеством, которые необходимы в хозяйственной сфере для обеспечения людей пищей, одеждой и жильем. Ключевым в теории Адама Смита явилось понимание того, что обе стороны обмена могут получать выгоду, коль скоро они вступают в сотрудничество на строго добровольной основе, и что никакой обмен не будет иметь места, если обе стороны не получат выгоды. Для организации совместной взаимовыгодной деятельности людей не требуется вмешательства внешних сил, принуждения либо ограничения свободы. Вот почему, как указывал А. Смит, индивид, преследующий только свою собственную цель, «невидимой рукой направляется к цели, которая совсем и не входила в его намерения; при этом общество не всегда страдает от того, что эта цель не входила в его намерения. Преследуя свои собственные интересы, он часто более действительным образом служит интересам общества, чем тогда, когда сознательно стремится делать это. Мне ни разу не приходилось слышать, чтобы много хорошего было сделано теми, которые делали вид, что они ведут торговлю ради блага общества»{1}.
Другой ряд идей был воплощен в Декларации независимости, в которой Томас Джефферсон выразил господствующее умонастроение своих соотечественников. Она провозгласила образование новой нации, которая впервые в истории утвердила принцип, согласно которому каждый индивид имеет право руководствоваться своими личными ценностями: «Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью».
Или, как это было сформулировано почти столетие спустя в более радикальной и безоговорочной форме Джоном Стюартом Миллем:
…люди, индивидуально или коллективно, могут справедливо вмешиваться в действия индивидуума только ради самосохранения… каждый член цивилизованного общества только в таком случае может быть справедливо подвергнут какому-нибудь принуждению, если это нужно для того, чтобы предупредить с его стороны такие действия, которые вредны для других людей, — личное же благо самого индивидуума, физическое или нравственное, не составляет достаточного основания для какого бы то ни было вмешательства в его действие. Власть общества над индивидуумом не должна простираться далее того, насколько действия индивидуума касаются других людей; в тех же своих действиях, которые касаются только его самого, индивидуум должен быть абсолютно независим над самим собою, — над своим телом и духом он неограниченный господин{2}.
История Соединенных Штатов в значительной мере формируется стремлением воплотить в жизнь принципы Декларации независимости, начиная с борьбы против рабства, которая в конечном счете привела к кровопролитной гражданской войне, последующих попыток осуществить принцип равенства возможностей и кончая недавними попытками добиться равенства результатов.
Экономическая свобода — важнейшая предпосылка политической свободы. Давая людям возможность организовывать совместную деятельность без принуждения или централизованного управления, она ограничивает сферу действия политической власти. Кроме того, свободный рынок обеспечивает рассредоточение власти и таким образом предотвращает чрезмерное усиление государства. Сосредоточение экономической и политической власти в одних руках является прямым путем к тирании.
Благодаря сочетанию экономической и политической свободы XIX век стал для Великобритании и США золотым. США, начав «с чистого листа», преуспели даже больше, чем Великобритания. Там было меньше классовых и сословных пережитков, меньше ограничений со стороны правительства, а значит, была более плодородная почва для энергии, упорства и новаторства и, вдобавок, совершенно неосвоенный континент.
Плодотворность свободы с наибольшей наглядностью проявилась в сельском хозяйстве. На момент принятия Декларации независимости менее трех миллионов выходцев из Европы и Африки (без учета местных индейцев) заселяли узкую полосу на восточном побережье. Сельское хозяйство было основным видом экономической активности. Из двадцати работников девятнадцать были заняты в производстве продовольствия, необходимого, чтобы накормить страну и отправить на экспорт в обмен на иностранные товары. Сегодня хватает менее одного работника из двадцати для того, чтобы накормить 220 миллионов населения страны и обеспечить излишек, благодаря которому Соединенные Штаты превратились в крупнейшего мирового экспортера продовольствия.
Что сотворило это чудо? Ясно, что не централизованное государственное управление. В таких странах, как СССР и его сателлиты, в материковом Китае, Югославии и Индии, полагавшихся на централизованное управление, в конце 70-х годов в сельском хозяйстве было занято от четверти до половины работников, и все же они часто прибегали к помощи США, чтобы избежать массового голода. В период стремительного экстенсивного роста сельского хозяйства в Соединенных Штатах правительство играло незначительную роль. Земля стала доступной, но это была целина, которую только предстояло сделать пригодной для возделывания. Во второй половине XIX века на средства, полученные от продажи государственных земель, стали создаваться колледжи, занявшиеся, на деньги государства, распространением информации и технологий. Однако, вне всякого сомнения, главным двигателем аграрной революции являлась частная инициатива, действовавшая на свободном и открытом для всех — если абстрагироваться от позорного факта рабства — рынке. Наиболее быстрый рост начался после отмены рабства. Миллионы иммигрантов со всего света были вольны работать на себя в качестве независимых фермеров или предпринимателей либо на других на взаимно согласованных условиях. Они могли на свой страх и риск экспериментировать с новыми методами — расплачиваясь в случае провала и получая выгоду от успеха. Что еще важнее, они мало сталкивались с вмешательством правительства.
Правительство начало играть более важную роль в сельском хозяйстве во время и после Великой депрессии 30-х годов. Его деятельность была направлена главным образом на ограничение производства в целях поддержания завышенных цен.
Рост продуктивности сельского хозяйства находился в зависимости от разворачивавшейся промышленной революции, стимулом для которой послужила [экономическая] свобода. Тогда-то и появились новые машины, которые революционизировали сельское хозяйство. И наоборот, промышленная революция находилась в зависимости от доступности рабочей силы, высвобождаемой аграрной революцией. Промышленность и сельское хозяйство развивались рука об руку.
И Смит, и Джефферсон видели в концентрации власти правительства великую опасность для простого человека и считали необходимой постоянную защиту гражданина от тирании правительства. Именно это было целью Виргинской декларации прав человека (1776) и американского Билля о правах (1791); ради этого Конституция США предусмотрела разделение властей; это являлось движущей силой изменений в английской правовой системе в период от принятия Великой хартии вольностей в XIII веке и до конца XIX столетия. Согласно Смиту и Джефферсону правительству отводится роль третейского судьи, а не участника. Идеалом Джефферсона, сформулированным им в его первой инаугурационной речи в 1801 году, являлось «мудрое и бережливое правительство, которое удерживало бы людей от причинения вреда друг другу и во всех других отношениях предоставляло бы им свободу самим распределять усилия между трудом и совершенствованием».
По иронии судьбы сам успех экономической и политической свободы сделал ее менее привлекательной для более поздних мыслителей. Жестко ограниченное правительство конца XIX века не обладало такой концентрацией власти, которая представляла бы опасность для простого человека. Другой стороной монеты являлось то, что оно не обладало властью, которая давала бы возможность хорошим людям делать добро. А в этом несовершенном мире все еще существовало много зла. На деле сам общественный прогресс приводил к тому, что сохранявшееся зло становилось все более нетерпимым. Как это всегда бывает, люди принимали движение к лучшему как само собой разумеющееся. Они уже забыли о том, что сильное правительство представляет опасность для свободы. Напротив, их привлекали те блага, которые могут быть достигнуты сильным правительством — если только правительственная власть окажется в «правильных» руках.
Эти идеи начали оказывать влияние на политику правительства Великобритании в начале XX века. Они завоевывали все большее признание в интеллектуальных кругах США, но не оказывали значительного влияния на политику правительства до Великой депрессии начала 30-х годов. Как указывается в третьей главе, причиной депрессии была неудача правительства в одной сфере — денежной, где оно осуществляло власть еще с зарождения республики. Тем не менее ответственность правительства за депрессию не признавалась ни тогда, ни теперь. Напротив, депрессия широко трактовалась как несостоятельность свободнорыночного капитализма. Этот миф соблазнил общественность присоединиться к изменившейся точке зрения интеллектуалов на взаимную ответственность людей-индивидов и правительства. Если раньше упор делался на ответственность человека за свою собственную судьбу, то теперь человек рассматривался как пешка, на которую воздействуют силы, находящиеся вне его контроля. Представление, согласно которому роль правительства заключается в том, чтобы служить третейским судьей, удерживающим людей от взаимного насилия, сменилось другим, в соответствии с которым правительство должно играть роль отца, наделенного обязанностью принуждать одних к оказанию помощи другим.
Эти взгляды доминировали в США в середине XX века. Они привели к росту размеров правительства на всех уровнях, равно как и переходу власти от местного самоуправления и местного контроля к централизованному правлению и централизованному контролю. Правительство все в большей мере занималось тем, что — во имя безопасности и равенства — отнимало у одних и отдавало другим. Один политический курс сменялся другим с целью «регулирования» «распределения наших усилий между трудом и совершенствованием» ставя изречение Джефферсона с ног на голову (глава 7).
Подобный ход событий был вызван благими намерениями при активном участии эгоистических интересов. Даже наиболее ярые сторонники патерналистского государства всеобщего благосостояния соглашаются с тем, что полученные результаты неудовлетворительны. Очевидно, в правительственной сфере, как и в рыночной среде, существует «невидимая рука», но она действует в направлении диаметрально противоположном «невидимой руке» Адама Смита: человек, имеющий намерение с помощью правительственного вмешательства служить только общественным интересам, «невидимой рукой направляется» к продвижению частных интересов, хотя эта цель «не входила в его намерения». Этот вывод будет напрашиваться снова и снова по мере того, как в следующих главах мы будем исследовать ряд сфер, в которых осуществляется вмешательство правительства, будь то в целях обеспечения безопасности (глава 4), равенства (глава 5), поддержки образования (глава 6), защиты потребителя (глава 7) или работника (глава 8), предупреждения инфляции или обеспечения занятости (глава 9).
Таким образом, по словам А. Смита, «одинаковое у всех людей, постоянное и неисчезающее стремление улучшить свое положение — это начало, откуда вытекает как общественное и национальное, так и частное богатство, — часто оказывается достаточно могущественным для того, чтобы обеспечить естественное развитие в сторону улучшения общего положения вопреки чрезмерным расходам правительства и величайшим ошибкам администрации. Как и неизвестная нам жизненная сила организма, оно часто восстанавливает здоровье и силу вопреки не только болезни, но и нелепым предписаниям врача»{3}. Таким образом, «невидимая рука» Адама Смита является достаточно могущественной, чтобы преодолевать губительное воздействие «невидимой руки», действующей в политической сфере.
Опыт 1970-х годов — замедление темпов роста и снижение производительности — заставляет усомниться в том, сможет ли частная предприимчивость и дальше превозмогать губительное воздействие правительственного контроля, если мы будем и впредь предоставлять все большие полномочия правительству, уполномочивать «новый класс» государственных служащих распределять все большую долю наших доходов, якобы для нашей же пользы. Рано или поздно, и, возможно, раньше, чем мы ожидаем, все увеличивающееся правительство разрушит процветание, которым мы обязаны свободному рынку и личной свободе, так красноречиво провозглашенным в Декларации независимости.
Мы еще не достигли точки невозврата. У нас есть еще свобода сделать выбор: продолжать ли все ускоряющееся движение вниз по «дороге к рабству», как озаглавил свою глубокую и влиятельную книгу Фридрих Хайек, или более строго ограничить деятельность правительства и больше полагаться на добровольное сотрудничество свободных людей ради достижения различных целей? Завершится ли наш золотой век рецидивом тирании и нищеты, что всегда являлось и остается по сей день уделом большей части человечества? Или нам достанет мудрости, прозорливости и мужества изменить наш курс, извлечь уроки из собственного опыта и насладиться выгодами от «возрождения свободы»?
Если мы проявим мудрость, делая свой выбор, нам придется осознать фундаментальные принципы нашей системы: как экономические принципы Адама Смита, которые объясняют, каким образом сложная, организованная и бесперебойно функционирующая система может развиваться и процветать без централизованного управления, способна обеспечить координацию без принуждения (глава 1), так и политические принципы, сформулированные Томасом Джефферсоном (глава 5). Мы должны осознать, почему попытки заменить добровольное сотрудничество централизованным управлением могут нанести столько вреда (глава 2). Необходимо также понять тесную связь между свободой политической и экономической.
К счастью, ход событий меняется. В Соединенных Штатах, Великобритании, Западной Европе и многих других странах растет осознание опасности большого правительства, растет неудовлетворенность проводимой им политикой. Этот сдвиг находит свое выражение не только в общественном мнении, но и в политической сфере. Нашим представителям становится политически выгодно петь под другую музыку и, возможно, действовать иначе. Мы переживаем еще одно основополагающее изменение общественного мнения. У нас есть возможность подтолкнуть изменение общественного мнения в сторону большего доверия к частной инициативе и добровольному сотрудничеству, а не к ее противоположности — тоталитарному коллективизму.
В заключительной главе мы исследуем причины того, почему в предположительно демократической политической системе интересы отдельных групп превалируют над общим интересом. Мы рассматриваем, что можно сделать для исправления дефектов нашей системы, приведших к подобному результату, как можно ограничить правительство таким образом, чтобы оно могло при этом выполнять важнейшие функции: защищать страну от внешних врагов, ограждать каждого из нас от насилия со стороны сограждан, выполнять роль арбитра в наших спорах и обеспечивать всеобщее согласие с правилами игры, которым мы должны следовать.