Вступление
Вступление
Мы находимся в разгаре самого сильного финансового кризиса после кризиса 1930-х годов. Отчасти он напоминает другие, возникавшие на протяжении последних двадцати пяти лет, однако у него есть существенное отличие: нынешний кризис знаменует собой завершение эпохи кредитной экспансии, основанной на долларе как всемирной резервной валюте. Периодические кризисы были частью обычного циклического процесса, состоявшего из бумов и спадов, однако на этот раз кризис является кульминацией супербума, продолжавшегося более двадцати пяти лет.
Для того чтобы понять происходящее, мы должны признать новую парадигму. Превалирующая сейчас парадигма, согласно которой финансовые рынки склонны стремиться к равновесию, несостоятельна и направляет нас по ложному пути. Многие из наших сегодняшних проблем во многом связаны с тем, что международные финансовые системы развивались на основе именно этой парадигмы.
Новая, предлагаемая мной парадигма не ограничивается финансовыми рынками. Она касается связи между нашими представлениями и реальностью. Согласно ей ход истории во многом определяется неверными предположениями и неправильными трактовками. Я начал изучать эту концепцию, когда был студентом Лондонской школы экономики, еще до начала работы на финансовых рынках. Находясь под большим влиянием философии Карла Поппера, я подверг сомнению предположения, лежащие в основе теории совершенной конкуренции, в особенности постулат о совершенном знании. Я пришел к заключению, что участники рынка не могут базировать свои выводы лишь на знании, а их искаженное восприятие оказывает влияние не только на рыночные цены, но также на фундаментальные факторы, на которые и должны ориентироваться цены. С моей точки зрения, мышление участников играет двойственную роль. С одной стороны, они пытаются понять ситуацию на рынке — я назвал это когнитивной функцией. С другой стороны, пытаются ее изменить. Такое положение вещей я назвал функцией участия, или манипулятивной функцией. Эти две функции действуют в противоположных направлениях и при определенных обстоятельствах могут оказывать обратное воздействие друг на друга. Такое взаимовлияние я обозначил с помощью понятия рефлексивность.
Став участником рынка, я нашел практическое применение моей концепции. Это позволило мне лучше понять природу самостоятельно зарождающихся и в конечном счете саморазрушающихся процессов бумов и крахов.
Как управляющий хеджевым фондом, я сумел извлечь из полученных знаний выгоду. Теория рефлексивности изложена в моей первой книге «Алхимия финансов», опубликованной в 1987 году. Книга стала культовой, однако в академических кругах теорию рефлексивности не восприняли всерьез. Я и сам сомневался в том, являются ли высказываемые мной мысли новыми или важными. В конце концов, речь шла об одном из основных и активно изучавшихся вопросов философии, и я не исключал, что все возможное по этому поводу уже сказано. Тем не менее для меня моя концепция оставалась крайне важной. Помогая мне зарабатывать деньги в качестве управляющего хеджевым фондом и расходовать их в качестве филантропа, она постепенно превратилась в часть моей личности.
Когда разразился финансовый кризис, я отказался от активного управления моим фондом и превратил его из агрессивного хеджевого фонда в более спокойный попечительский. Тем не менее кризис заставил меня снова сосредоточиться на финансовых рынках, и я стал более деятельно участвовать в принятии инвестиционных решений. Затем, ближе к концу 2007 года, я решил написать книгу, в которой бы анализировалась и объяснялась нынешняя ситуация. К этому меня подтолкнули три обстоятельства. Во-первых, для понимания того, что происходит, срочно требовалась новая парадигма. Во-вторых, серьезное изучение могло бы помочь мне в принятии инвестиционных решений. В-третьих, предоставив своевременную картину происходящего на финансовых рынках, я мог бы надеяться, что к теории рефлексивности наконец-то отнесутся с заслуженной долей серьезности. Сложно заинтересовать абстрактной теорией, однако люди склонны внимательно изучать происходящее на финансовых рынках, особенно когда те находятся в шатком положении. Я уже использовал финансовые рынки в качестве лаборатории для тестирования теории рефлексивности и описал этот процесс в «Алхимии финансов». Теперь у меня была прекрасная возможность продемонстрировать важность и уместность моей теории. Из всех трех предпосылок третья стала наиболее весомой в принятии решения о публикации этой книги.
Тот факт, что при создании книги я преследовал более чем одну цель, усложняло мою работу: мне не хотелось сосредоточиваться лишь на анализе финансового кризиса. Позвольте вкратце объяснить, как применяется к кризису теория рефлексивности. В противовес классической экономической теории, предполагающей наличие совершенного знания, ни один из участников и ни одно финансовое или налоговое ведомство не может базировать свои решения только на знании. Их неверные предположения и ошибочные точки зрения влияют на рыночные цены, но что еще более важно — рыночные цены начинают воздействовать на фундаментальные основы, которые они призваны отражать. На самом деле (и вопреки принятой парадигме) рыночные цены не отклоняются от теоретического уровня равновесия случайным образом. Мнение участников рынка или регулирующих организаций никогда не соответствует реальному положению вещей. Иначе говоря, рынки никогда не достигают равновесия, о котором говорит экономическая теория. Существует двусторонняя рефлексивная связь между реальностью и восприятием реальности; она может запустить самозарождающиеся и самоуничтожающиеся процессы бума и спада, иначе называемые пузырями. Каждому пузырю соответствует определенный тренд и неверная предпосылка, взаимодействующие между собой рефлексивным образом. На рынке жилья США существовал пузырь, однако сегодняшний кризис — это не просто лопающийся пузырь в одной отдельно взятой отрасли. Его масштабы больше, чем у любого циклически возникавшего на протяжении нашей жизни финансового кризиса. Все эти кризисы являются частью того, что я называю «сверхпузырь» (super-bubble), — долгосрочного рефлексивного процесса, развивавшегося на протяжении последних двадцати пяти лет. Он состоит из самого существующего тренда, а именно роста объемов кредитования, и основной неверной предпосылки — рыночного фундаментализма (носившего в XIX веке название laissez-faire), согласно которому рынки должны быть максимально свободны от стороннего управления. Предшествовавшие кризисы были успешными тестами, укрепившими как тренд, так и основную неверную предпосылку. Нынешний кризис представляет собой поворотную точку, где тренд и основная предпосылка больше не смогут оставаться прежними.
Здесь может потребоваться чуть больше объяснений: для начала я опишу картину кризиса, о котором идет речь.