Глава 12 Эпоха процветания 1920-х годов в США и флоридский бум недвижимости Какими их увидели Синклер Льюис, Джон Дос Пассос и Сомерсет Моэм

Глава 12

Эпоха процветания 1920-х годов в США и флоридский бум недвижимости

Какими их увидели Синклер Льюис, Джон Дос Пассос и Сомерсет Моэм

Над заголовком этой главы я думала долго. Пыталась сложить какое-нибудь троесловие на манер известных: секс, наркотики и рок-н-ролл; секс, ложь и видео; улица, фонарь, аптека; карты, деньги, два ствола; небо, самолет, девушка. Получилось не очень складно: выпивка, электроприборы и акции. Зато отражает экономическую суть эпохи.

Как пишет Эдгар Доктороу в романе «Рэгтайм», Америка на заре XX века – это «нация паровых экскаваторов, локомотивов, воздушных кораблей, двигателей внутреннего сгорания, телефонов и двадцатипятиэтажных зданий». США 1920-х годов – это уже нация самолетов, автомобилей, электрических двигателей, электробытовых приборов и 100-этажных небоскребов.

1920-е годы называют американской эрой процветания или периодом процветания Кулиджа – по имени тогдашнего президента США. Ускорение американской экономике придала Первая мировая война, от которой США – единственная страна в мире – выиграла. В 1920-е годы она обладала самой быстроразвивающейся экономикой в мире. Движущие силы экономического развития – автомобильная промышленность, авиастроение, энергетика, производство бытовых приборов. Повышаются производительность труда и зарплата. Растет и оптимизм американцев, крепнет вера в будущее. Люди начинают понемножку залезать в долги. На потребительские кредиты они покупают товары длительного пользования, которые раньше были доступны лишь немногим. Теперь американцы могут позволить себе гораздо больше предметов роскоши, чем раньше. Маркетинговым лозунгом 1920-х стало «Купи сейчас!»

В первую очередь они покупают… легковые машины. Если в 1900 году в США было зарегистрировано всего 8 тыс. автомобилей, то в 1912-м – 944 тыс., в 1917 году в стране насчитывалось уже 5,1 млн авто, а производство легковушек достигло 1,7 млн штук. В 1925 году производство выросло до 3,6 млн легковых автомашин в год, а парк составил 20 млн (при населении 120 млн человек!). Форд был массово доступным. Генри Форд на своем заводе еще в 1914 году увеличил зарплату рабочих с 2,34 доллара в день (за 8-часовую смену) до 5 долларов, что составляло в год примерно 1250 долларов. А автомобиль знаменитой модели «Т» стоил 360 долларов, что позволяло простому рабочему у Форда менять машину ежегодно. В 1920 году один автомобиль приходится на три семьи, к концу десятилетия он есть практически в каждом доме. Кстати, процентная ставка по автомобильному кредиту достигала 30% годовых, выплачивался кредит равными долями.

Одно маленькое, но важное замечание относительно роста зарплат на заводе Форда. Придуманный им конвейер и система рациональной организации труда Тейлора увеличивали производительность раз в пять-шесть, делая труд рабочего гораздо более тяжелым, тогда как зарплата выросла в два раза. В романе Дос Пассоса «Большие деньги», о котором мы будем подробно говорить, об этом написано так:

Процесс производства у Форда постоянно улучшался: меньше непроизводственных потерь, больше надсмотрщиков, соглядатаев, провокаторов и осведомителей (пятнадцать минут на ланч, три минуты на туалет) повсюду скоростная, “потогонная” система Тейлора – поднимай, заверни гайку, завинти болт, вгони шпонку, поднимай, заверни гайку, завинти болт, вгони шпонку, поднимайзавернигайкузавинтиболтвгонишпонку, и повторяй эти монотонные быстрые операции до тех пор, покуда не отдашь все свои жизненные соки до последней унции, а вечером работяги возвращаются домой с посеревшими лицами, с дрожащими от напряжения мускулами{Для сравнения привожу рассуждения о конвейере Форда в «Рэгтаймс" Эдгара Доктороу: «В Хайленд-Парке, штат Мичиган, первый автомобиль модели “Т” шатко съехал с конвейерной линии в траву под ясными небесами. Черный и нескладный коробок, высоко стоящий над землей. Изобретатель смотрел на него издали. Котелок-“дерби” на затылке. Челюсти пережевывают соломинку. В левой руке карманные часы. Работодатель множества людей, среди которых порядочно иностранцев, он твердо верил, что большинство человеческих существ тупы и неспособны к достойной жизни. Он изобрел и разработал идею разбивки рабочих операций на простейшие элементы так, чтобы любой олух мог их производить. Вместо того, чтобы обучать каждого сотням всяких манипуляций, связанных с постройкой автомобиля, вместо того, чтобы таскаться туда-сюда за разными деталями, почему бы этому каждому не стоять на одном месте, делая одну и ту же операцию снова и снова, между тем как детали будут проплывать мимо него на движущихся ремнях. В этом варианте мы совершенно независимы от умственных способностей трудящегося. Человек, который всовывает винт, не накидывает на него гайку, так говорил изобретатель своим сотрудникам. Человек, который накидывает гайку, не закручивает ее. Идея этих движущихся поясов озарила его однажды на бойне, где он увидел, как коровьи туши, висящие на стропах, проплывают над головами мясников. Он передвинул языком соломинку из одного угла рта в другой и посмотрел на часы. <…> Ровно через шесть минут идентичный автомобиль появился на съезде, задержался на один момент, словно показываясь холодному утреннему солнцу, а потом скатился вниз и стукнулся в задок первача. До этого Генри Форд был простым производителем машин. Сейчас он испытал такой мощный экстаз, какого до него не сподобился ни один американец, не исключая и Томаса Джефферсона. Он заставил машину повторять саму себя до бесконечности. Производители работ, менеджеры и помощники ринулись к нему с рукопожатиями. На их глазах были слезы. Он выделил шестьдесят секунд на выражение чувств, а затем отослал всех по рабочим местам. Он знал, что можно внести еще множество улучшений, и он был прав. Контролируя скорость конвейера, он может контролировать уровень выработки. Он вовсе не хотел, чтобы рабочий горбатил больше, чем надо. Каждая секунда должна быть необходима для работы, но ни одной секундой больше. Исходя из этих принципов, Форд установил конечную задачу индустриального производства – не только части продукции должны быть внутризаменяемы, но и люди, выпускающие эту продукцию, должны быть внутризаменяемы. Вскоре он начал выпускать три тысячи “тачек” в месяц и продавал их во множестве. Ему предстояло прожить долгую и активную жизнь. Он любил животных и птиц и среди своих друзей называл Джона Бэрроуза, старого натуралиста, изучавшего жизнь скромных лесных тварей – суслика и енота, крапивника и черноголовой синицы чикади» [Доктороу 2000].}. 1920-е годы прошлого века были временем резкого научно-технического прогресса. В это время появилось радио, возникла телефонная связь, была практически завершена «электрификация всей страны». Были созданы энергосбытовые компании. Их появление улучшало ситуацию в экономике радикально – передача энергии на дальние расстояния позволяла теперь размещать производство где угодно, например, поблизости от источников сырья, в местах с дешевой рабочей силой или рядом с рынком сбыта, а не как раньше – только рядом с угольной шахтой или рекой. В 1907 году к электрической сети было подключено 8% строений, в 1921-м – 37,8%, в 1929 году – 67,9%, в том числе жилые дома. В 1929 году США вырабатывали больше электроэнергии, чем весь остальной мир.

В результате электрификации резко возрос спрос на электроприборы – пылесосы, кофеварки и тому подобное. С 1921 по 1929 годы почти удвоились продажи электроприборов – а в эту категорию входили фонографы, стиральные машины, швейные машины, пылесосы и изобретенный в 1919 году холодильник, считавшийся тогда умопомрачительной роскошью. Продажи радио подскочили в 30 раз: ведь в 1920-е годы начинается регулярное радиовещание.

В моде и авиационная отрасль, всплеск интереса к ней связан с полетом в Париж пилота Чарльза Линдберга в мае 1927 года. Это был первый беспосадочный одиночный перелет через Атлантику. Предыдущие 12 попыток закончились неудачно, из них шесть – смертями. Слава Линдберга была примерно такой же, как и у Юрия Гагарина после первого полета в космос, а инвесторы принялись скупать «авиационные» акции.

В 1925–1929 годах экономика росла средними темпами – 8,9% в год. На фондовом рынке – бум, там играют около 1 млн американцев. Массово возникают взаимные фонды. В 1921 году индекс Доу-Джонса – индекс цен акций крупнейших промышленных компаний – колебался ниже отметки 80 пунктов, к концу 1928-го он достиг 300 пунктов, а на пике – 3 сентября 1929 года – составил 381 пункт.

С 1923 года в стране действует «сухой закон» – полный запрет на продажу алкоголя. Но выпивку можно достать у бутлегеров – подпольных торговцев спиртным. Из литературных героев бутлегером является, например, Гэтсби из романа Скотта Фицджеральда «Великий Гэтсби». Помните, как роскошно он живет?

«Приметы времени» можно найти в гениальном романе Синклера Льюиса «Бэббит», вышедшем в 1922 году. Льюис (1885–1951) – один из лучших американских писателей первой трети XX века, первый лауреат Нобелевской премии по литературе из США (заслуженный!) и лауреат Пулитцеровской премии – самой престижной литературной награды в США. Льюиса отличает тщательная фактологическая проработка материала для каждого своего произведения, он ас деталей.

«Бэббит» – пожалуй, самый знаменитый его роман, который принес писателю настоящую славу сразу же после выхода в свет. Главный герой книги Джордж Бэббит – торговец недвижимостью в провинциальном городке. Он рядовой обыватель, спешащий воплотить американскую мечту, изредка брыкающийся и пытающийся вырваться из рутины жизни. Но ни на какие кардинальные шаги он так и не решается. Вот как описывает Льюис новый дом главного героя – относительно богатый по местным меркам:

Дом, где жили Бэббиты, был выстроен пять лет назад. Он весь был такой же удобный и такой же вылощенный, как спальня. Здесь все было выдержано в лучшем вкусе – самые лучшие недорогие ковры, самая простая и добротная планировка, самые новейшие удобства. Везде электричество заменяло свечи и грязные камины. В спальне было три штепселя для ламп, скрытые крошечными медными дверцами. В коридоре были специальные штепсели для пылесосов, а в гостиной – для торшера и для вентилятора. В нарядной столовой (с отличным дубовым буфетом, стеклянной горкой, кремовыми стенами и скромной картиной, изображающей лосося при последнем издыхании рядом с горой устриц) тоже были специальные штепсели для электрического кофейника и электротостера{Произведение цитируется по: [Льюис 1965а].}.

Кстати, в «Рэгтаймс", действие которого происходит в 1900–1910-е годы, электробытовые приборы уже упоминаются: «Горничная Бригита тянет через ковер в гостиной новомодный электрически всасывающий очиститель», то есть пылесос.

А вот и фрагмент о росте производительности труда в результате внедрения электроприборов – правда, не в промышленности, а в домашнем хозяйстве:

На Цветущих Холмах и в других зажиточных кварталах Зенита, особенно среди “молодоженов”, было много женщин, которые ничего не делали. Хотя прислуги они держали мало, но при газовом отоплении, электрических плитах с мойками для посуды и пылесосами в выложенных кафелем кухнях квартиры у них были настолько удобные, что домашней работы делать почти не приходилось, а кроме того, их стол главным образом состоял из полуфабрикатов и готовых закусок. Редко у них бывало больше одного-двух детей, чаще браки были бездетными, и хотя существовала легенда, будто мировая война приучила людей считать всякую работу респектабельной, их мужья не позволяли им “тратить время зря и забивать себе голову дурацкими идеями”, занимаясь бесплатно общественной деятельностью, и еще больше возражали против платной работы, чтобы не было повода для разговоров, будто мужья их плохо обеспечивают. Забот по дому им хватало часа на два, не больше, а в остальное время они объедались шоколадом, ходили в кино, разглядывали витрины магазинов, собирались по двое, по трое сплетничать и играть в карты, робко мечтали о любовниках, которых и в помине не было, и накапливали невероятную энергию, находившую выход в грызне с мужьями.

В другом произведении того же Льюиса – ироничной повести «Человек, который знал Кулиджа», – находим:

И чего я только для Мэми не делал – и чего ей только не дала современная американская наука! Ты подумай, как облегчают жизнь консервы, а магазины полуфабрикатов, где все – от салата до холодной индейки – покупаешь в готовом виде, прямо подавай к столу, а свежий хлеб в булочной – ведь его не надо печь дома. Только подумай об электромойке для посуды – работа хозяйки сводится, можно сказать, к минимуму – и о пылесосе. Что за изобретение! Не надо больше подметать и выколачивать ковры – пусть проповедники толкуют обо всяких таинствах; изобретя пылесос, Америка дала миру собственное таинство, и оно останется, когда колонны Акрополя рассыплются в прах{Произведение цитируется по: [Льюис 1965б].}.

И еще один пассаж:

Я не меньше кого другого восхищаюсь Америкой Авраама Линкольна, Эмерсона (американский поэт, философ и эссеист XIX века. – Е.Ч.), Эдгара По, Натаниэля Готорна (американский писатель второй трети XIX века. – Е.Ч.). Но эти джентльмены жили слишком рано и не могли представить себе, с одной стороны, нацию в сто десять миллионов человек, которая дает свои идеалы всему миру и руководит им, а с другой – новый уровень жизни: радио вместо фисгармонии, электролампа с художественным абажуром вместо старинной керосиновой и журнал с двухмиллионным тиражом вместо старой пыльной книги, переплетенной в телячью кожу.

Помимо «Бэббита» Синклера Льюиса дух процветания 1920-х отражен в романе «Большие деньги» Джона Дос Пассоса (1896–1970) – последнем произведении его «Американской трилогии». Фамилия Дос Пассос – португальская, отец писателя – выходец с о. Мадейра. Дос Пассос-старший был очень богат: он работал на крупные американские конгломераты в качестве юриста. Дал сыну прекрасное образование: Джон закончил одну из лучших частных школ Чикаго, а затем и Гарвардский университет.

«Американская трилогия», написанная Дос Пассосом в молодом возрасте, считается вершиной творчества писателя. Он прожил долгую жизнь, но в последние 30 лет ничего существенного не создал, так как он отошел от художественности и посвятил себя агитации за левые идеи.

Первая книга трилогии – «42 параллель» (1930) – охватывает начало XX века до Первой мировой войны, вторая – «1919» (1932) – саму войну, а третья (1936) – «тучные» послевоенные годы.

Теперь, пишет в романе «Большие деньги» Дос Пассос, «…люди делают куда больше денег, чем когда-либо прежде в своей жизни, покупают акции, стиральные машины, шелковые чулки своим женам и еще посылают деньги престарелым родителям»{Произведение цитируется по: [Дос Пассос 2001].}. В Нью-Йорке все строят карьеру. Интеллектуалы зачитываются «Теорией праздного класса» Т. Веблена. Движение на улицах Нью-Йорка плотное.

Один из главных героев – Чарли – талантливый инженер и один из соучредителей крупной компании, разрабатывающей авиационные двигатели. До того как была создана эта компания, Чарли мыкался в поисках работы, был вечно на мели, и девушки рядом с ним не задерживались. Но вот инвесторы найдены, и дела начинают налаживаться. «Авиация – это отрасль, за которой будущее… Лет через десять…», – такими словами уговаривает Чарли свою девушку остаться с ним.

Финансовый раздел газеты «Ивнинг ньюс» предсказывает бум на акции авиастроительных компаний. Тот факт, что Чарли связан с авиастроительной отраслью, теперь начинает привлекать женщин. На одной из вечеринок, признавшись, что он занимается авиационными двигателями, Чарли слышит в ответ: «Значит, вы летчик. Ах, как здорово, с ума можно сойти. Как мне нравится приходить к Эвелин, никогда не знаешь наперед, с кем здесь встретишься. Знаете, когда я была здесь в последний раз, от нее только что ушел Гудини (знаменитый маг и волшебник. – Е.Ч.)». То есть Чарли – инженер-авиастроитель – сравнивается с самим Гудини! В другом месте романа один из героев утверждает, что на самолетах можно заработать столько денег, сколько никогда не заработаешь, «торгуя дешевыми фордами».

Семейные корпорации не в моде, в моде – акционерные общества. Партнер Чарли Джо «хочет сам управлять заводом в провинциальном городке и потом передать его по наследству своим внукам. Все это было вполне приемлемо на севере штата Нью-Йорк в далеком прошлом… Теперь же, если бизнес топчется на одном месте, не расширяется, можешь забыть о нем». Партнеры приходят к выводу, что им для производства одного из типов самолетов «нужна отдельная корпорация». Чарли становится ее вице-президентом с зарплатой в 25 тыс. долларов в год (полмиллиона в пересчете на нынешний уровень цен. – Е.Ч.).

Инженеру Чарли приходится вникать в финансовые вопросы: «...на листках бумаги появлялись такие мудреные слова, как “капитализация”, “амортизация”, “износ”, а за ними следовали крупные цифры с кучей нулей». «Скоро все мы будем с большими деньгами», – уверены наши предприниматели. Мечта сбывается, его концерн сделал IPO, акции взлетели и Чарли сказочно богат. На свободные деньги он скупает акции. Системы у него нет: в один день «Чарли решил бросить монетку, чтобы попытать судьбу. Выпал орел. Он позвонил в офис и распорядился скупать завтра акции по цене открытия». Подзуживают и брокеры, которым активный клиент выгоден: Чарли нравилось «постоянно разговаривать с Нэтом (его брокер. – Е.Ч.) по междугородному телефону. Нэт убеждал его, что у него крепнет чутье рынка ценных бумаг».

Однако некоторые действия героя на рынке ценных бумаг весьма осмысленны и похожи на игру на инсайдерской информации. Так, Чарли получает телеграмму от некоего сенатора и спешит поговорить со своим брокером.

…На следующую ночь телеграфные агентства передали сообщение о внесении в Конгресс законопроекта о субсидировании пассажирских аэролиний, и акции авиационных заводов мгновенно взлетели вверх. Чарли продал все, что у него было, по самой высокой цене… Вечерние газеты не подтвердили сообщения телеграфных агентств.

Чарли вдруг обнаруживает, что может пользоваться банковским кредитом, что он и делает.

Новый автомобиль, костюмы от “Брукс бразерс”{Марка дорогой одежды. Существует и по сей день.}, застолья в ресторанах. У него появился спортивный “паккард-фаэтон”, длинный, низенький, сделанный на заказ, с кожаной обивкой.

К Чарли пытается вернуться и бросившая его когда-то из-за бедности девушка:

Чарли – ты мой лучший друг (подчеркнуто двумя линиями), тот человек, который живет в реальном мире бизнеса, производства и труда, и все такое, к которому мне так сильно хотелось бы принадлежать…

Неужели в 1920-е годы девушки писали такие любовные письма?

Отдыхать герои отправляются, разумеется, на собственном автомобиле и, как и следовало ожидать, во Флориду. Про пузырь на местном рынке недвижимости им, кажется, все понятно. Тот же брокер Нэт предостерегает отбывающего Чарли: «Если только ты не станешь там участвовать в этом буме по распродаже земельных участков».

Во Флориде вновь прибывших встречает реклама Корал-Гейблс, одного из самых престижных «коттеджных поселков», о строительстве которого я писала в своей «Анатомии финансового пузыря» в главе «Под жарким солнцем Флориды». Реклама такая{Я уверена, что это подлинный текст. Книга перемежается выдержками из газет того времени.}: «Человеческий гений, тяжкий труд, богатейшие природные ресурсы, сила и воля достичь чего-то выдающегося, чего-то более прекрасного, чего-то более удовлетворяющего самый тонкий вкус и здравое мышление избранных лучших людей, – вот что превратило Корал-Гейблс в то, чем он сегодня является, а завтра может стать куда лучше, куда больше, и его красота будет доведена до совершенства».

И, само собой разумеется, в спекуляцию Чарли все ж таки пытаются втянуть. Думаете, кто? Встречающий его местный сенатор. Вспоминаем «Мартина Чезлвита»! Чарли не так прост, чтобы «впарить» ему простой участок под домик. Поэтому речь идет о техническом прогрессе и индустриальном развитии штата{Во Флориде в 1920-е годы индустриальные проекты стали появляться ближе к концу бума. Вообще это верно и для любого бума на рынке недвижимости. Видимо, потому что жилая, офисная и торговая недвижимость – более понятные, просчитываемые проекты для инвестора-непрофессионала. И рынок в первую очередь насыщается такими проектами.}: «Они без умолку, перебивая друг друга, говорили о грузовых автомобильных перевозках, о соединительных маршрутах, о строительстве аэропортов, о земельных участках под них».

Чуть позже на горизонте появляется помощник сенатора, некий Гомер Кассиди, который отправляется с Чарли на рыбалку и продолжает агитацию в соответствии с ситуацией:

Послушай меня, парень, я ведь еще помню, когда Майами только начинал строиться, превращался, так сказать, в трамплин. Всего несколько развалюх между полотном железной дороги и рекой. А москиты?.. Здесь были не москиты, а вампиры. Несколько бедняков выращивали ранние помидоры и постоянно болели из-за простуды и лихорадки… а теперь любо-дорого посмотреть… а там, в Нью-Йорке, нас пытаются убедить, что никакого строительного бума здесь нет.

“Здесь ничего нет, кроме мелкой скумбрии” – так они пытаются убедить всех, что рыбалка здесь напрасная трата времени. Обычная пропаганда в пользу Западного побережья… – продолжал Кассиди{Как я писала уже в «Анатомии финансового пузыря», во время флоридского бума недвижимости разразилась пропагандистская «война между Севером и Югом», экономической причиной которой стало беспокойство нью-йоркских банкиров по поводу того, что деньги из их банков утекают во Флориду. В романе Дос Пассоса мы слышим отголоски этой войны.}.

Ну а дальше – больше. Гений «разговорного жанра», Кассиди умудряется увязать перспективы Флориды с тем, что близко и понятно Чарли, – с развитием авиационной промышленности и гражданской авиации:

…авиация способна сделать Майами настоящим Майами… Подумай, восемнадцать, потом четырнадцать, а потом и десять часов полета и ты в Нью-Йорке… Ну чего мне тебе рассказывать… ты, я… сенатор… все вместе… а с этим аэропортом мы станем отцами-основателями… Боже, я всю жизнь ждал, когда можно будет сорвать приличный куш. <…> Мне кажется, пора уже нажить свое состояние.

В романе «Большие деньги» так же, как и в других частях трилогии, несколько сюжетных линий с разными героями, которые к финалу сливаются в одну. Героиня другой сюжетной линии, девушка Эгнис, self-made, работающая в театральной труппе и далекая от бизнеса и инвестирования, тоже приезжает во Флориду. У них с Чарли общая подруга Марго. Она выводит Эгнис на Чарли и Кассиди. Эгнис является еще меньшим профессионалом в инвестировании, нежели Чарли, и идет по проторенной дорожке. Она хочет «приобрести кое-какие права на недвижимость», ведь «скоро здесь начнется строительный бум», и мечтает: «Может быть, сумеем сделать кое-какие деньги».

Из текста ясно, что инвестиция эта будет чисто спекулятивная. Эгнис спрашивает Кассиди: «Как долго, по Вашему, продолжится бум»? Это типичный вопрос спекулянта, рассчитывающего заработать на перепродаже. Нужно успеть. Потребительские свойства, то есть реальная ценность объекта инвестиций, ее не интересуют. Примечательно, что Кассиди разговаривает с Эгнис на совсем другом языке. На ее замечание о том, что «кое-кто может позволить себе терять деньги, но нам такое непозволительно», Кассиди отвечает исключительно как психолог, а не консультант по недвижимости: «Моя дорогая юная леди, подобных слов не должно быть в лексиконе молодости». Подобные приемчики применяются по отношению к самым непродвинутым инвесторам, принимающим решения на основе эмоциональных впечатлений.

Кассиди быстро препровождает Эгнис в то место, где сейчас идет аукцион по продаже очередного объекта. Неподалеку от места аукциона «то там, то сям среди островков зелени возвышались новые здания с еще не просохшей как следует штукатуркой, похожие на театральные декорации», – видимо, этот «объект» и распродается. Аукцион проходит в Венецианском бассейне в Корал-Гейблз, где аукционист общается с толпой, «сидя в кресле на плавающем плотике под навесом в полоску». Марго заходит в офис по недвижимости у самой кромки бассейна. «Там было полно потных мужчин в жилетках. <…> Все цены были ужасно высокие. <…> За дверью все скамьи на лужайке были заполнены толпой участников торгов. Отовсюду доносились резкие лающие голоса. Аукцион начинался». Эгнис уходит, так и не приняв участия в торгах.

А вот ее подруга Марго еще раньше кое-что из недвижимости все же купила: «Недвижимость в Майами пользовалась спросом, и Марго удалось получить тысячу долларов прибыли на свои права, правда, существовавшие только на бумаге. Ей никак не удавалось получить деньги наличными».

Речь здесь идет вот о чем. Продавались не сами объекты, а права на их приобретение. Этими правами все спекулировали, ибо среди покупателей спекулянтов было большинство. Права перепродавались по нескольку раз – на бумаге, с отсрочкой платежа. Так образовывалась бумажная прибыль. Чтобы получить реальные деньги, нужно, чтобы кто-то в конце цепочки их наконец заплатил, и тогда они пойдут предпоследнему перепродавцу, от него – к предпредпоследнему, и когда-то, возможно, их получит Марго. Зачастую такие цепочки «рвались» в том смысле, что последний покупатель не мог найти, кому перепродать права, и не мог внести деньги. Тогда права возвращались тому, кто продал их ему. Такая спекуляция была возможной, потому что на пике пузыря авансы были минимальными – процентов пять.

Чарли не удается сохранить богатство. Выражаясь канцелярским языком, и по объективным, и по субъективным причинам. Инвестирует он в то, в чем мало понимает, а модные акции на пике, естественно, завышены, к тому же азарт приводит ко все более абсурдным решениям.

Одна из причин того, что жизнь Чарли начинает трещать по швам, в том, что он потихоньку спивается. «Головокружение от успехов?..» Кстати, в стране «сухой закон», а алкоголь ему продают всюду, где он пожелает, и это тоже примета времени. Приезжает с девушкой на машине во Флориду, и рассыльный в гостинице из-под полы достает ему пинту кукурузной водки. По дороге в Джексонвилл – город во Флориде – они покупают за восемь долларов кварту «дрянного джина» у какого-то «цветного мальчишки, который долго убеждал их, что это самый лучший английский джин, только вчера доставленный прямо из Нассау»{Во время «сухого закона» Флорида стала центром перевалки контрабандного алкоголя с Карибских и Багамских островов.}. Напивается Чарли без проблем и в нью-йоркских барах. В другом месте романа уже известная нам Марго устраивает вечеринку и пытается занять тысячу долларов. Ее партнер Макс устраивает большую вечеринку, а «бутлегер отказывается везти спиртное без оплаты и требует только наличные».

Заканчивается все крахом на бирже. Дос Пассос перемежает литературные главы, то есть художественные, написанные им самим, с дайджестами «новостей дня». Пока, например, заголовки такие: «На рынках царит оптимизм» или «Займы брокеров опять сильно возросли»{Чем сильней рычаг (отношение заемных средств к собственным), с которым ведется торговля, тем рискованней операции. Перед кризисом 1929 года был зафиксирован не только резкий рост займов брокеров, но и процентов по ним, устанавливаемых банками, что современные экономисты трактуют как понимание рынком того, что крах был неизбежен.}. А тексты новостей выглядят так:

Научились по-новому использовать цемент. Научились как наладить бизнес по производству железобетона. Как правильно оценивать свойства строительных материалов. Как создавать рабочие места. Как сделать железобетон еще прочнее. Как строить опалубку, дороги, тротуары, возводить фундаменты, настилать полы, укладывать канализационные трубы, рыть подвалы… <…>

Широкая реклама{Текст без запятых – это особенность стиля Дос Пассоса.}умение вздувать цены на бирже расширение услуг телеграфных аппаратов передающих сообщения с биржи оборудование такими аппаратами всех брокерских контор, ясные увеличенные светящиеся строчки биржевых сообщении привели к вполне естественному результату – возникновению по всей стране повышенного интереса к фондовой бирже.

Роман заканчивается еще до начала Великой депрессии. Все признаки бума пока налицо.

Над головой в голубом небе гудит самолет. <…> Трансконтинентальные пассажиры уютно устроились в мягких креслах, большие люди с банковскими счетами, у них хорошо оплачиваемая работа, их встречают у подъезда привратники, миловидные телефонистки приветствуют их, говорят “доброе утро”. <…>

Трансконтинентальный пассажир думает о контрактах, прибылях, путешествиях во время отпусков, об этом могучем континенте, протянувшемся от Атлантического до Тихого океана, о власти, о шелесте долларовых бумажек; перенаселенные города, безлюдные горы, индейская тропа, ведущая к гужевой дороге, асфальтированное платное шоссе, авиатрасса; поезда, самолеты: история ускорения ценой в миллиарды долларов…

Еще один роман о процветании 1920-х годов в США написан, как ни странно, англичанином – Сомерсетом Моэмом. Он вышел в 1943–1944 годах. По времени действия охватывает Великое процветание и Великую депрессию и описывает жизнь богатой американской прослойки как у себя дома, в Чикаго, так и во Франции, куда одни богачи отправляются, чтобы на Ривьере коротать старость, а другие – чтобы спасаться от Великой депрессии. Моэм точно ухватил и передал изменения в психологии инвесторов, вызванные длинным рынком быков.

Кстати, Моэм в инвестировании кое-что понимал. Гонорары от своих ранних книг он вложил в государственные облигации США. В 1921 году фирма, где был открыт его брокерский счет, обанкротилась, а Моэм смог вернуть 2/3 своего капитала. Он считал, что это банкротство было мошенническим. Эти деньги писатель опять вложил в облигации, на этот раз через более достойного брокера из Сан-Франциско, который впоследствии стал его другом. В облигациях он счастливо пересидел Великую депрессию [Friedson 1998, p. 57–58]. Как мы помним, дефолтов по гособязательствам тогда не было.

Почему Моэм разбирался в финансах и что он делал в Штатах? Есть мнение, что он был «искусствоведом в штатском», то есть английским шпионом. Помнится, в своей книге «Как оценить бизнес по аналогии» я цитировала воспоминания Редьярда Киплинга, в которых он высказывается относительно котировок на гонконгской бирже. Киплинг ведь тоже был английским шпионом. Почему-то шпионы знают толк в инвестировании. Их этому в Англии учат, что ли? Или это идет от общего уровня развития?

А теперь к роману. Один из главных его героев Грей – компаньон в брокерской конторе. В 1920-е годы дела фирмы идут блестяще, и Грей гребет деньги лопатой.

Грэй ничего не жалел для жены. На рождение первого ребенка он подарил ей кольцо с огромным брильянтом, на рождение второго – соболье манто. Дела не позволяли ему надолго отлучаться из Чикаго, но, когда у него выдавались свободные дни, они всей семьей проводили их в Марвине, в огромном доме Генри Мэтюрина (старшего компаньона Грея. – Е.Ч.). Генри обожал сына, ни в чем ему не отказывал и однажды подарил к Рождеству усадьбу в Южной Каролине, чтобы было куда съездить на две недели пострелять уток{Роман цитируется по: [Моэм 1993].}.

Кажется, что для Америки наступает золотой век – то есть блаженное состояние:

– Наших королей коммерции вполне можно приравнять к тем меценатам времени итальянского Возрождения, которые наживали свои богатства торговлей. Например, Медичи. Два французских короля не погнушались взять в жены девиц из этого прославленного рода, и… недалек тот час, когда европейские монархи будут домогаться руки той или иной принцессы долларов. Как это сказал Шелли? “Снова славные дни наступают. Возвращается век золотой”.

Генри Мэтюрин много лет указывал миссис Брэдли, своей свекрови, и Эллиоту, дяде Грея, как лучше распоряжаться деньгами, и его рекомендациям верили безоговорочно. Генри же ведет самую консервативную политику и все равно зарабатывает. Это признак растущего рынка: тебя выносит на верх вместе с волной. «Он не поощрял спекуляций и помещал их деньги в самые солидные ценные бумаги; однако с ростом курса акций их сравнительно скромные состояния тоже росли, что и поражало их, и радовало. Эллиот как-то сказал мне, что, не ударив для этого палец о палец, он оказался в 1926 году почти вдвое богаче, чем был в 1918-м».

Генри отговаривает своих клиентов от сомнительных инвестиций. Гонит из офиса старушенцию, которая пришла вложить в деньги в нефтяную схему, рекомендованную ей… ее приходским священником. Священнику он тоже высказывает, что думает. Однако постепенно осторожность уступает другим чувствам:

…Генри Мэтюрин, подстрекаемый сыном и не в силах больше смотреть со стороны, как его знакомые биржевики за одни сутки наживают состояния, перестал наконец противиться силе событий и, отбросив свою всегдашнюю осторожность, включился в общий ажиотаж. Он написал Эллиоту, что к рискованным спекуляциям относится, как и раньше, отрицательно, но сейчас это не риск, это подтверждение его веры в неисчерпаемые возможности родной страны. Его оптимизм зиждется на здравом смысле. Ничто не может приостановить бурное развитие Америки.

В письме Генри проинформировал Эллиота, что его инвестиции в интересах миссис Брэдли «принесли ей двадцать тысяч долларов», и предположил, что «если Эллиот не прочь кое-что заработать и даст ему свободу действий, он об этом не пожалеет». Эллиот не смог устоять против такого искушения, «и с этого дня, получая вместе с утренним завтраком газету, стал первым делом просматривать не светскую хронику, а биржевые сводки». Однако Эллиоту хватило здравомыслия вовремя выйти из инвестиций:

Операции, которые Генри Мэтюрин провел для него, оказались такими удачными, что у Эллиота очистилась кругленькая сумма в пятьдесят тысяч долларов, доставшаяся ему как бы в подарок.

Он решил истратить эту сумму и купить дом на Ривьере. Бежать от суетного света он собирался в Антиб, расположенный как раз между Каннами и Монте-Карло и связанный удобным сообщением с обоими этими пунктами; но всемогущее ли провидение или собственный безошибочный инстинкт заставил его остановить свой выбор именно на том городке, которому предстояло в скором времени стать средоточием фешенебельной жизни, – это навек останется тайной.

Дом он покупает точнехонько в том месте, где и наш Абрамович, – губа не дура. «Продолжение следует» – в следующей главе.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.