2 Критика монетаризма

2 Критика монетаризма

Мифологема капитала

В общем и целом неоклассическая школа следует традиции, господствовавшей в период до субъективистской революции. В соответствии с этой традицией производящая система рассматривалась как такая система, в которой производственные факторы неким однородным и вневременным образом порождают потребительские товары и услуги. Такая трактовка процесса производства не предполагает никакого временн?го и пространственного бытия производственных факторов, в принципе не позволяя учесть их временн?ю и пространственную определенность, связанную с продвижением от более ранних стадий производства к более поздним. Это было более или менее общей схемой для всех работ экономистов классической школы, от Адама Смита, Рикардо, Мальтуса и Джона Стюарта Милля до Маршалла[520]. В рамках этой же традиции работал и Джон Бейтс Кларк (1848–1938), профессор экономики Колумбийского университета в Нью-Йорке. Резкое неприятие Кларком применения субъективистского подхода к теории капитала и процента и сегодня лежит в основании неоклассики и монетаризма[521]. Кларк считал, что производство и потребление должны рассматриваться как одновременные. По его мнению, процессы производства не образуют стадий, а получение результатов производственного процесса не требует ожидания в течение сколько-нибудь продолжительного времени. Кларк трактует капитал как постоянный фонд, который «автоматически» генерирует производительность в форме процента. Согласно Кларку, чем больше этот общественный капитальный фонд, тем меньше процент. Феномен временн?го предпочтения не нашел никакого отражения в его модели.

Концепция производства Дж. Б. Кларка сводится к применению введенного Вальрасом понятия общего экономического равновесия к теории капитала. Вальрас разработал модель общего экономического равновесия в форме системы совместных уравнений, которая была призвана объяснять процесс установления рыночных цен на все множество товаров и услуг. Главная ошибка модели общего экономического равновесия Вальраса состоит в том, что указанная система уравнений оперирует величинами (переменными и коэффициентами системы), которые в действительности относятся не одному к и тому же моменту, а появляются последовательно, по мере того, как участники экономической деятельности осуществляют свои действия во времени. Модель общего экономического равновесия Вальраса является, в сущности, статической моделью, не способной учитывать течение времени и предполагающей наличие взаимосвязи между переменными и коэффициентами, существующими одновременно, тогда как в реальной действительности эти параметры никогда не реализуются в один и тот же момент.

Использование модели, в которой игнорируется феномен времени и которая в принципе не позволяет изучать процессы, разворачивающиеся во времени, приводит к логической невозможности объяснить реальные экономические процессы[522]. Удивительно, что, несмотря на этот порок, теории, подобные теории Кларка, до сих пор пользуются у экономистов самым широким признанием, фигурируя в большинстве вводных курсов по экономике. Практически все эти учебники начинаются со схемы «кругооборота доходов»[523], которая описывает взаимозависимость производства, потребления и обмена между различными группами экономических агентов (домашними хозяйствами, фирмами и т. д.). Такого рода объяснения полностью упускают из виду ту роль, которую в развертывании событий в экономике играет время. Иными словами, эта модель опирается на предположение, согласно которому все действия совершаются мгновенно. Это предположение является совершенно ошибочным и необоснованным, что не только не позволяет решать важнейшие собственно экономические проблемы, но и воздвигает непреодолимые преграды для изучения и понимания этих проблем учеными-экономистами. Эта же идея лежит в основе убежденности Кларка и его последователей в том, что процент определяется «предельной производительностью» мифического однородного фонда, каковым является, по их мнению, капитал. Именно на этой концепции капитала основан их вывод о тенденции ставки процента к понижению по мере увеличения этого капитального фонда[524].

Наряду с Дж. Б. Кларком концепцию капитала как «фонда», а дохода, соответственно, как «потока», разделял другой американский экономист, Ирвинг Фишер, внесший наибольший вклад в развитие количественной теории денег в ее механистической версии. Соответствующие положения были сформулированы И. Фишером в его книге «Природа капитала и дохода», а его аргументация в защиту этого тезиса способствовала утверждению очевидно «макроэкономической» точки зрения Кларка, опиравшейся на понятие общего экономического равновесия[525].

Как и Кларк, объективистскую статическую концепцию капитала отстаивал также Фрэнк Найт (1885–1962), основатель современной чикагской школы. Найт, следуя Кларку, считал капитал постоянным фондом, автоматически и синхронно генерирующим доход. Он рассматривал процесс производства как мгновенный и не складывающийся из различных временных стадий[526].

Критика концепций Кларка и Найта экономистами австрийской школы

Экономисты австрийской школы резко критиковали ошибочные объективистские концепции процесса производства Кларка и Найта. Так, Бём-Баверк называл концепцию капитала Кларка «мистической» и «мифической», отметив, что процессы производства никоим образом не определяются таинственным однородным фондом, а напротив, всегда основаны на совместном использовании конкретных капитальных благ, которые должны быть разработаны, произведены и скомбинированы предпринимателями в рамках некоего экономического процесса. Согласно Бём-Баверку, воззрения Кларка на капитал представляют собой разновидность концепции «однородной массы ценности», которая является совершенно искусственной. Демонстрируя примечательную дальновидность, Бём-Баверк предупреждал, что принятие этой концепции неизбежно приведет к фатальным ошибкам, которые выявятся по мере развития экономической теории[527].

Через много лет после Бём-Баверка другой австриец, Фриц Махлуп, подверг резкой критике теорию капитала Кларка-Найта. Махлуп писал, что «…всегда существовал и всегда существует выбор между поддержанием, увеличением и потреблением капитала. И опыт прошлого, и факты “настоящего” подсказывают нам, что решение в пользу потребления капитала ни в коей мере не является ни невозможным, ни неподходящим. Капитал не обязан сохраняться вечно»[528].

Не считая дискуссию между представителями этих разных точек зрения бессмысленной (поскольку такая дискуссия предполагает столкновение между принципиально различными, несовместимыми между собой концепциями экономической науки – а именно между субъективизмом, с одной стороны, и объективизмом, опирающимся на понятие общего экономического равновесия, с другой), Хайек также атаковал позицию Кларка и Найта, указывая на следующую ошибку: «Главная ошибка – если тот факт, что вместо того, чтобы решать проблему, употребляют бессмысленные выражения, можно назвать ошибкой, – заключается в трактовке капитала как автоматически самоподдерживающегося фонда. Получается, что раз уж когда-то образовалось некоторое количество капитала, то необходимость его воспроизводства не представляет собой никакой экономической проблемы»[529].

Хайек настаивает на том, что эта дискуссия о природе капитала является не просто спором о терминологии. Наоборот, он подчеркивает, что мифическое понятие наличия в производственном процессе капитала как самодостаточного фонда, не предполагающего существования времени, вообще лишает его сторонников возможности осознать важнейшие вопросы экономической жизни. В частности, по этой причине они не в состоянии увидеть изменений в производственной структуре, являющихся следствием изменений уровня добровольных сбережений. Они не видят того механизма, посредством которого расширение кредита воздействует на структуру производства. Иными словами, мифическая концепция капитальных благ мешает ее сторонникам понять тесную связь, существующую между микро– и макроуровнями экономики. Эта связь реализуется через планы предпринимателей, имеющие разную временн?ю структуру – но именно предприниматели исключены из вальрасовской модели экономической системы, которую Кларк и Найт инкорпорировали в свою теорию капитала[530].

Позже к этой полемике присоединился Людвиг фон Мизес, выказав свое несогласие с теми экономистами, которые «изобретают новые химерические понятия типа “вековечного характера” полезных вещей»[531]. Мизес вторит Бём-Баверку[532], когда указывает, что цель этих «химерических» концепций состоит, в конечном счете, в том, чтобы оправдывать доктрины, оперирующие якобы существующим «недопотреблением» и указывающие на предполагаемый «парадокс бережливости», с тем, чтобы обеспечить теоретическими основаниями экономическую политику, стимулирующую рост потребления в ущерб сбережениям. Мизес поясняет, что структура всех имеющихся в наличии капитальных благ является результатом конкретных предпринимательских решений, сделанных в прошлом реальными людьми. Все эти люди при одних обстоятельствах выбирали инвестирование в создание определенных капитальных благ, при других обстоятельствах – их замену или объединение в составе каких-то групп, а при еще каких-то обстоятельствах их выбор состоял в том, чтобы полностью потребить или даже выбросить капитальные блага, произведенные ранее. Таким образом, «мы более обеспечены, чем предшествующие поколения, потому что оснащены капитальными благами, которые они накопили для нас»[533]. Невероятно, но факт – похоже, что эти и иные, столь же очевидные теоретические положения все еще не дошли до сознания экономистов.

В своей недавней книге An Essay on Capital Израэль Кирцнер особо подчеркнул тот факт, что концепция капитала Кларка – Найта исключает из процесса производства акты принятия людьми предпринимательских решений. Различные планы индивидов, касающиеся конкретных капитальных благ, о создании и применении которых они принимают свои решения, даже не рассматриваются. Кларк и Найт предполагают, что поток событий течет «сам по себе» и будущее существует объективно, не подвергаясь влиянию со стороны микроэкономических действий и решений индивидов – участников экономического процесса. Таким образом, Кларк и Найт считают будущее полностью детерминированным. Кларк и Найт, заключает Кирцнер, игнорируют «планомерный характер процесса поддержания капитальных благ», добавляя, что их модель требует принятия концепции, в соответствии с которой «…будущее само заботится о себе, пока должным образом поддерживаются теперешние источники потока будущего выпуска… Подход Найта точно отражает тот способ, которым введенное им понятие “автоматизма”, сбивающее с толку и бесполезное, было доведено им до развернутой и самодостаточной теории капитала»[534].

Критика механистической монетаристской версии количественной теории денег

Монетаристы не только проглядели ту роль, которую время и стадийность производства играют в формировании производящей структуры экономики. Они также приняли механистическую версию количественной теории денег, базирующуюся на уравнении, призванном продемонстрировать непосредственную причинно-следственную связь между совокупным количеством денег в обращении, «общим уровнем» цен и совокупным объемом производства. Это уравнение имеет вид

MV= PT,

где:

M – запас денег,

V – «скорость обращения» (число переходов из рук в руки, совершаемых денежной единицей в среднем в течение некоторого периода),

P – общий уровень цен

T – «агрегат» всего количества товаров и услуг, участвовавших в обменах в течение года[535].

Предполагая, что «скорость обращения» денег относительно постоянна во времени, а валовой национальный продукт соответствует уровню «полной занятости», монетаристы считают, что в долгосрочном периоде деньги являются нейтральными, и, таким образом, расширение денежного предложения M ведет к пропорциональному увеличению соответствующего общего уровня цен. Иными словами, хотя в номинальных единицах доходы производственных факторов и цены потребительских и производственных благ могут увеличиваться тем же темпом, что и предложение денег, в реальных единицах с течением времени они остаются теми же самыми. Таким образом, монетаристы считают инфляцию денежным феноменом, который влияет на все сектора экономики единообразно и пропорционально и, следовательно, не оказывает ни разрушающего, ни искажающего воздействия на структуру стадий производства. Очевидно, что монетаристская точка зрения является чисто «макроэкономической» – она игнорирует микроэкономические последствия, которые увеличение денег имеет для производственной структуры. Как мы показали в предыдущем разделе, такой подход представляет собой следствие отсутствия теории капитала, принимающей во внимание фактор времени.

Одним из экономистов, позиция которого хорошо иллюстрирует трудности, вставшие перед монетаризмом, был английский экономист Р. Хоутри, бывший в первой половине XX столетия главным теоретиком монетаризма. В рецензии на книгу Хайека «Цены и производство», вышедшую в 1931 г., Хоутри продемонстрировал полную неспособность понять эту работу. Для того чтобы оценить этот факт, нужно иметь в виду, что подход Хайека предполагает теорию капитала; не имея своей теории, монетаристы не сумели понять, каким образом кредитная экспансия воздействует на производственную структуру[536]. Более того, противореча всем эмпирическим свидетельствам, Хоутри заявил, что первыми симптомами всякой депрессии является падение продаж в секторе конечных потребительских товаров, упустив из виду тот факт, что в начале депрессии всегда имеет место куда более резкое падение цен на капитальные блага. В ходе цикла цены на потребительские блага колеблются относительно мало – по сравнению с колебаниями цен на капитальные блага, произведенные на стадиях, наиболее удаленных от потребления. Более того, в соответствии со своей монетаристской позицией, Хоутри полагает, что кредитная экспансия порождает избыточный денежный спрос, который равномерно распределяется по всем товарам и услугам[537].

Позднее многие другие монетаристы также продемонстрировали отсутствие у них адекватной теории капитала и, подобно Хоутри, запутались в анализе последствий денежной экспансии для производственной структуры. Говоря о возможном воздействии, которое деньги оказывают на производственную структуру, Милтон Фридмен и Анна Шварц утверждают, что «мы не очень-то доверяем своему пониманию механизма передачи, если речь идет о чем-то большем, чем использование весьма общих и расплывчатых терминов, которое подходит скорее к манере отражения реальности в картинах импрессионистов, чем в чертежах инженеров»[538].

Более того, к немалому удивлению читателя, оба эти автора настаивают на том, что нет никаких эмпирических свидетельств, подтверждающих тезис о возмущающих воздействиях кредитной экспансии на производственную структуру. Таким образом, они отрицают правомерность не только теоретического анализа, который мы проводим весьма детально здесь, но и различных эмпирических исследований, обзор которых мы дали в предыдущей главе. В ходе этих исследований были установлены типичные эмпирические характеристики, которые являются в значительной мере общими и наблюдаются во всех экономических кризисах, имевших место от начала времен.

Фридрих Хайек утверждает, что «…главное возражение против монетаристской теории состоит в том, что, будучи, так сказать, “макротеорией”, она обращает внимание только на воздействие изменения количества денег на общий уровень цен, а не на структуру относительных цен. Как следствие, эта теория склонна игнорировать то, что я считаю наиболее вредными последствиями инфляции, а именно искажения структуры использования ресурсов и неизбежно проистекающую от этого безработицу»[539].

Нетрудно понять, почему теория, подобная той, которую развивают монетаристы и которая вся построена в макроэкономических терминах, без опоры на какой-либо анализ микроэкономических факторов, игнорирует не только последствия кредитной экспансии для производственной структуры, но и – в более общем плане – тот способ, посредством которого колебания «общего уровня цен» воздействуют на структуру относительных цен[540]. Вместо простого подъема или снижения общего уровня цен колебания кредита порождают «революцию», которая оказывает воздействие на систему относительных цен и, в конечном итоге, провоцирует кризис ошибочных инвестиций и экономический спад. Неспособность [приверженцев количественной теории] осознать этот факт побудила американского экономиста Бенджамена Андерсона сделать вывод о фундаментальном пороке количественной теории, который состоит в том, что она скрывает от исследователя микроэкономические явления, вызванные вариациями общего уровня цен. Действительно, монетаристы удовлетворились уравнением обмена количественной теории денег, посчитав, что поскольку это уравнение должно адекватно отвечать на все важнейшие вопросы, то соответствующий микроэкономический анализ является излишним[541].

Все сказанное выше проливает свет на причины отсутствия у монетаристов удовлетворительной теории экономических циклов и на их убежденность в том, что кризисы и спады вызываются просто «денежным сжатием». Это наивный и поверхностный диагноз, в котором перепутаны причины и следствия. Как мы знаем, экономические кризисы происходят потому, что вначале кредитная экспансия и инфляция деформируют производственную структуру в ходе сложного процесса, который впоследствии обнаруживает себя в форме кризиса, сжатия денежной массы и спада. Объяснять кризисы денежным сжатием – все равно что объяснять язвы лихорадкой и сопровождающими ее метаниями. Такое объяснение циклов может быть принято только в рамках сциентистской, делающий упор на эмпирике методологии монетаристской макроэкономики, в которой отсутствует теория капитала[542].

Более того, монетаристы не только оказались не способны объяснить экономические спады ничем, кроме денежного сжатия[543], они также не смогли представить никаких разумных аргументов против австрийской теории цикла. Они просто проигнорируют ее либо, подобно Фридмену, упоминают о ней лишь походя, упрекая (совершенно необоснованно) в том, что она покоится на недостаточном эмпирическом фундаменте. Поэтому-то Дэвид Лэйдлер, недавно подвергший австрийскую теорию цикла критическому разбору, и не имел иного выбора, кроме как обратиться к затасканной кейнсианской аргументации, вращающейся вокруг предположительно позитивного влияния, которое эффективный спрос оказывает на реальный доход. Главная идея этого построения заключается в следующем. Увеличение эффективного спроса может в конечном итоге привести к росту дохода, а следовательно, как предполагается, и сбережений. Поэтому искусственное удлинение [производственной структуры], опирающееся на кредитную экспансию, может поддерживаться в течение бесконечного времени, а процесс ошибочного распределения ресурсов не обязательно обращается вспять в форме спада[544]. Главная ошибка этого аргумента Лэйдлера была убедительно продемонстрирована Хайеком еще в 1941 г. Хайек показал, что единственный возможный вариант, при котором производственный процесс, финансируемый при помощи кредитной экспансии, может осуществляться без спадов, будет иметь место, если все экономические агенты добровольно будут сберегать весь новый денежный доход, созданный банками, используя его для расширения производства. Австрийская теория цикла предполагает, что циклы генерируются, когда любая часть нового денежного дохода (создаваемого банками в форме ссуд и достигающего производственной структуры) тратится владельцами капитальных благ и первичных средств производства на потребительские товары и услуги. Таким образом, расходование части дохода на потребление, которое всегда имеет место, является достаточным для того, чтобы запустить известные микроэкономические процессы, неотвратимо ведущие к кризису и спаду. По словам самого Хайека, «для того, чтобы наше исследование было приложимо к ситуации увеличения доходов посредством инвестиций, необходимо лишь, чтобы доля дополнительного дохода, израсходованного на потребительские блага в течение любого периода времени, была больше, чем та пропорция, в которой новые инвестиции увеличивают выпуск потребительских благ за тот же период времени. И, разумеется, нет никаких оснований полагать, что будет сбережено больше, чем только часть нового дохода, поскольку это означало бы, что практически весь доход, полученный от новых инвестиций, должен сберегаться»[545].

Интересно отметить, что Дэвид Лэйдлер, один из наиболее известных современных монетаристов, вынужден прибегать к кейнсианской аргументации в безрезультатной попытке атаковать австрийскую теорию экономического цикла. Тем не менее сам автор правильно понимает, что с позиций австрийской теории разница между монетаристами и кейнсианцами является второстепенной и по большей части условной, поскольку и те и другие в своих исследованиях применяют весьма схожие «макроэкономические» методы[546].

Приведенные выше характеристики монетаризма (отсутствие теории капитала и использование макроэкономического подхода, скрывающего действительно важные вопросы) будут неполными без критического анализа уравнения обмена, MV = PT, на которое монетаристы опираются с тех пор, как Ирвинг Фишер предложил его в своей книге «Покупательная способность денег»[547].

Очевидно, это «уравнение обмена» представляет собой не более чем идеограмму, в которой довольно неуклюже представлено отношение, существующее между ростом предложения денег и снижением их покупательной способности. Эта «формула» описывает простую тавтологию, которая говорит, что совокупное количество денег, израсходованных в сделках, имевших место в экономической системе в течение некоторого периода времени, должно совпадать с количеством денег, полученных в тех же сделках в течение того же периода (MV = ?pt). Однако монетаристы затем совершают необоснованный логический скачок, когда предполагают, что правая часть уравнения может быть записана как PT, где T представляет собой абсурдный «агрегат», который требует суммирования разнородных количеств товаров и услуг, обмененных в течение периода времени. Отсутствие однородности делает существование этой суммы невозможным[548]. Мизес отмечал также абсурдность понятия «скорость обращения денег», которая определена просто как переменная, которая зависит от всех других переменных и нужна только для того, чтобы обеспечить выполнение уравнения обмена (баланс). Это понятие не имеет экономического смысла, поскольку экономические агенты не в состоянии действовать так, как указывает эта формула[549].

Таким образом, тот факт, что используемая монетаристами формула не имеет ни математического, ни экономического смысла, сводит ее в лучшем случае к идеограмме, или, как сказано в «Кратком оксфордском словаре английского языка», к «символу или фигуре, олицетворяющей идею вещи без выражения ее наименования, например китайские иероглифы и т. п.»[550] Эта идеограмма содержит неоспоримый элемент истины в том смысле, что она отражает представление о неизбежном влиянии, оказываемом изменениями денежного предложения на покупательную способность денег (т. е. цену денежной единицы в терминах всех товаров и услуг). Однако ее использование в качестве предполагаемого средства для объяснения экономических процессов причинило значительный ущерб прогрессу экономической мысли, поскольку помешало анализу основных микроэкономических факторов и породило механистическую интерпретацию соотношения между предложением денег и общим уровнем цен, замаскировав в итоге истинные микроэкономические последствия, которые денежные изменения имеют для реальной производственной структуры. Результатом стало распространение ложной и вредной концепции, согласно которой деньги являются нейтральными. Однако еще в 1912 г. Людвиг фон Мизес показал, что любое увеличение денежного предложения с необходимостью изменяет структуру относительных цен на товары и услуги. Если не принимать во внимание чисто умозрительный случай, когда новые деньги равномерно распределяются по всем экономическим агентам, они всегда вбрасываются в экономику последовательно и в определенных точках (посредством государственных расходов, кредитной экспансии или открытия новых месторождений золота в определенных местах). Когда это случается, первыми получателями новых денежных единиц могут быть лишь какие-то конкретные лица. Они получат возможность приобретать новые товары и услуги по ценам, еще не затронутым ростом количества денег. Так начинается процесс перераспределения дохода, в ходе которого первые получатели денежных единиц извлекают из ситуации выгоды за счет всех остальных экономических агентов, обнаруживающих, что они вынуждены покупать товары и услуги по возросшим ценам и до того, как вновь созданные денежные единицы достигнут их карманов. Процесс перераспределения дохода с неизбежностью изменяет «структуру» не только шкал предпочтений (ценности) экономических агентов, но и их вес на рынке, что может привести лишь к изменению всей структуры относительных цен во всем обществе. Конкретные характеристики этих изменений в случае, когда увеличение денег имеет своей причиной кредитную экспансию, подробно освещались в предыдущих главах[551].

Какую же политику рекомендуют проводить монетаристы для того, чтобы предотвратить и нейтрализовать кризис и экономический спад? Как правило, они ограничиваются мерами, имеющими отношение лишь к симптомам кризиса, а не к его истинным причинам. Монетаристы предлагают увеличивать количество денег в обращении, тем самым снова надувая экономику, что должно противодействовать сокращению количества денег, которое в той или иной степени всегда сопутствует любому кризису. Они не могут понять, что такая макроэкономическая политика сдерживает процессы ликвидации ошибочно начатых проектов, продлевая спад, что в конце концов приводит к стагфляции, которую мы уже детально проанализировали[552]. Как мы видели выше, в долгосрочном периоде расширение новых кредитов в ходе кризиса в лучшем случае откладывает неизбежный спад, делая соответствующую адаптацию еще более болезненной. Как ясно сформулировал Хайек: «Таким образом, любая попытка бороться с кризисом с помощью расширения кредита, не только говорит о том, что симптомы принимаются за причины, но и может продлить спад, откладывая неизбежную реальную адаптацию»[553].

Некоторые монетаристы предлагают устанавливать темп увеличения предложения денег путем принятия соответствующей конституционной нормы, что должно, по их мнению, гарантировать стабильность денежной сферы и экономический рост. Однако и этот план не станет эффективным средством предотвращения кризисов, если выпуск [в обращение] любых новых порций денег будет по-прежнему осуществляться посредством кредитной экспансии. Кроме того, даже если бы кредитная экспансия и «требовалась» – как способ обеспечить стабилизацию покупательной способности денег в условиях роста производительности экономики, – это спровоцировало и интенсифицировало бы все те процессы, которые неумолимо приводят к инвестиционным ошибкам и кризису, чего монетаристы не могут понять вследствие очевидной недостаточности используемого ими макроэкономического инструментария[554].

Замечания о теории рациональных ожиданий

Проведенный выше анализ может быть использован для того, чтобы прокомментировать гипотезу рациональных ожиданий и другие результаты, полученные в работах, выполненных в рамках новой классической экономики[555]. В соответствии с гипотезой рациональных ожиданий, экономические агенты стремятся строить правильные прогнозы, основываясь на всей доступной информации и научном знании, предоставляемом экономической теорией. Те авторы, которые разделяют эту гипотезу, считают попытки правительства повлиять на производство и занятость с помощью инструментов денежной и налоговой политики безнадежным делом. Сторонники гипотезы рациональных ожиданий утверждают, что в той мере, в какой экономические агенты предвидят последствия традиционной экономической политики государства, эта политика является неэффективной в части влияния на производство и занятость[556].

Тем не менее экономическая логика экономико-теоретических построений новой классической школы содержит ряд серьезных дефектов. С одной стороны, необходимо заметить, что экономические агенты не в состоянии получить весь объем относящейся к делу информации – ни в конкретных обстоятельствах текущего цикла (практическое знание), ни в смысле наличия экономической теории, наилучшим образом объясняющей ход событий (научное знание). Помимо прочего, это объясняется отсутствием единства по вопросу о том, какая из теорий цикла является наиболее правильной. Хотя вся приведенная здесь аргументация говорит о том, что правильным объяснением цикла является его объяснение с позиций австрийской школы, до тех пор, пока научное сообщество не согласилось с этой точкой зрения, нельзя ожидать, что экономические агенты будут воспринимать эту теорию в качестве приемлемой теории цикла[557]. Более того, по тем же самым причинам экономическая теория социализма доказала свою неспособность предоставить всю практически нужную информацию гипотетическому диктатору-ученому, преисполненному благих намерений. Равным образом никакой экономический агент не может располагать всей практически важной информацией, касающейся его сограждан, или стать обладателем всех научных знаний на соответствующий момент времени[558].

С другой стороны, даже если предположить, что экономические агенты могут обладать релевантной информацией и попадут в точку при теоретическом объяснении цикла (одинаково понимая главные положения теории фидуциарного кредита), теоретики рациональных ожиданий по-прежнему не будут правы, делая вывод о неспособности государственной кредитно-денежной и налоговой политики порождать реальные последствия. Это самый сильный аргумент против теории рациональных ожиданий. Даже если предприниматели будут обладать «совершенным знанием» относительно тех событий, которым предстоит произойти, они не смогут уклониться от эффектов кредитной экспансии – поскольку сам мотив получения прибыли неизбежно приводит предпринимателей к стремлению извлечь выгоду из факта создания новых денег. В действительности, если они понимают опасность удлинения производственной структуры, не сопровождаемого реальными сбережениями, то легко могут получить огромную прибыль. Для этого такие предприниматели должны набрать долгосрочные кредиты и направить их на финансирование новых проектов, при условии, что у них будет возможность вовремя выскочить из этого процесса, продав новые капитальные блага по максимальным ценам до того, как упадет их рыночная ценность, т. е. наступит событие, возвещающее наступление кризиса[559]. Предпринимательская прибыль действительно проистекает из знания специфических условий времени и места, и предприниматели вполне могут осознать значительные возможности для извлечения прибыли в каждом историческом эпизоде кредитной экспансии, несмотря на их теоретические знания о процессах, неизбежно ведущих к депрессии – фазе, относительно которой они вполне обоснованно могут считать, что им лично – благодаря их преимуществу в понимании ее первых симптомов – удастся ее избежать. Схожее наблюдение делают Джералд О’Дрисколл и Марио Риццо: «Хотя предприниматели понимают эту теорию на абстрактном – макроэкономическом – уровне, они не могут точно предсказать конкретные характеристики следующего цикла расширения и сжатия кредита. Это означает, что они не знают, чем конкретные обстоятельства одного такого эпизода будут отличаться от следующего эпизода или от «среднего» цикла. Они не обладают способностью к микроэкономическому предвидению… несмотря на то что могут предсказать общий ход будущих событий. Эти предприниматели не имеют никаких причин для того, чтобы отказаться от временно высоких прибылей, добытых в период инфляции. В конце концов, все прибыли имеют временный характер. И любые инвестиционные возможности индивидов предполагают наличие риска. С другой стороны, какие-то другие предприниматели, могут оказаться более быстрыми. Или так много предпринимателей могут ощущать наличие соответствующих возможностей, что в какой-то момент будущего наступит временный избыток предложения»[560].

Добавим, что сторонники теории рациональных ожиданий до сих пор не знают австрийской теории цикла и, подобно монетаристам, не имеют адекватной теории капитала. В частности, они не могут понять, какое воздействие кредитная экспансия оказывает на производственную структуру и почему все с неизбежностью оканчивается экономическим спадом даже в том случае, когда ожидания относительно общего хода событий являются безошибочными. Помимо всего прочего, если предприниматели думают, что они располагают большей (субъективной) информацией, чем все остальные экономические агенты, то они пойдут против своих собственных интересов, если будут упускать получение краткосрочных рыночных выгод, связанных с процессом кредитной экспансии. Иными словами, никто не станет воротить нос от вновь созданных денег только потому, что появление этих денег возвещает неизбежный спад в будущем. Дареному коню в зубы не смотрят, в особенности если от подарка планируют избавиться до того, как произойдет катастрофа.

В ходе цикла роль ожиданий намного скромнее, чем это полагают приверженцы новой классической школы. Эта роль была установлена Мизесом и Хайеком в рамках австрийской теории цикла, изложенной нами в главе 6. Мизес объяснил, что между началом кредитной экспансии и формированием ожиданий относительно ее последствий всегда имеется временной лаг. В любом случае формирование реалистичных ожиданий лишь ускоряет процессы, которые запускают кризис, вызывая необходимость выдавать новые кредиты с нарастающей скоростью (в том случае, если политика создания кредита продолжает проводиться, порождая все эффекты [кредитной] экспансии). Таким образом, при прочих равных, чем в большей степени экономические агенты привыкли к стабильной институциональной среде, тем более опасной будет кредитная экспансия, тем больше ошибочных инвестиций она спровоцирует на разных стадиях процесса производства (это относится, в частности, к экспансии 1920-х годов, обернувшейся Великой депрессией). Более того, при прочих равных, так как экономические агенты все больше и больше привыкают к кредитной экспансии, то для того, чтобы вызвать бум и избежать изученных нами эффектов попятного движения, требуется постоянно увеличивать темпы кредитной экспансии. Это единственное истинное положение, связанное с гипотезой рациональных ожиданий. Согласно удачной формулировке Роджера Гаррисона, оно представляет собой «зерно истины гипотезы рациональных ожиданий»[561]. Тем не менее допущения, на которых строится данная теория, ни в коем случае не могут считаться правильными, и предприниматели никогда не будут в состоянии полностью удержаться от выгод, связанных с возможностью немедленной прибыли, порождаемой получаемыми ими вновь созданными деньгами. Таким образом, даже при «совершенных» ожиданиях кредитная экспансия всегда будет искажать производственную структуру[562].

Короче говоря, неявная предпосылка, лежащая в основе теории рациональных ожиданий, – при условии, что агенты способны точно предугадывать ход будущих событий, – состоит в том, что деньги являются нейтральными[563]. Сторонники этой гипотезы не понимают, что, как правильно объяснил Мизес, концепция нейтральных денег представляет собой противоречие в понятиях: «Понятие нейтральных денег не менее противоречиво, чем понятие стабильной покупательной способности. Деньги без собственной движущей силы не могут быть совершенными деньгами; они вообще не будут деньгами»[564].

Так что не приходится удивляться ни тому, что, как и их монетаристские предшественники, «новые классики» не располагают удовлетворительной теорией капитала, ни тому, что единственное объяснение, которое они дают феномену цикла, основано на мистических непредсказуемых реальных шоках[565] и что они оказались не в состоянии объяснить, почему эти шоки регулярно повторяются и всегда демонстрируют одни и те же типичные черты[566].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.