Эпилог

Эпилог

Летом 1990 года весь мир все еще пребывал в эйфории по поводу окончания холодной войны и в преддверии нового, более устойчивого мирового порядка. А 1989 год действительно был «годом чудес», поскольку именно тогда были заложены основы этого порядка. Противостоянию Востока и Запада был положен конец. Прекратили существование коммунистические режимы в Восточной Европе. Был разрушен и символ «холодной войны» — Берлинская стена. В Советском Союзе шли процессы глубоких преобразований, вызванные не только политическими и экономическими переменами, но и взрывом национализма, который подавлялся на протяжении длительного времени. Демократия прочно заняла позиции в тех странах, где совсем недавно такая вероятность и не предполагалась, как абсолютно нереальная. Объединение Германии перестало быть абстрактной темой для упражнений в красноречии. Теперь это была неотвратимая реальность, и объединенная Германия стала европейской супердержавой. Япония стала признанной финансовой сверхдержавой мирового масштаба, а глобальные коллизии будущего виделись лишь в мировой конкуренции за деньги и рынки. Такая перспектива казалась столь приземленной, что многие говорили не только о конце холодной войны, но о «конце истории».

Нефти по— прежнему уделялось много внимания с точки зрения охраны окружающей среды, в прочих же аспектах она становилась все менее важной, поистине «просто еще один товар». Потребители были счастливы, поскольку цена на нефть была низкой. Фактически, американские автолюбители платили за бензин самую низкую цену за весь период после Второй мировой войны. Казалось, не предвидится никаких проблем с поставками нефти в долгосрочной перспективе, ведь мировые запасы нефти существенно увеличились — от 615 миллиардов баррелей в 1985 году до 917 миллиардов баррелей в 1990 году.

При всем самоуспокоении причины для беспокойства оставались. Мировые ресурсы заметно выросли, но все они были сконцентрированы у пяти основных производителей в Персидском заливе плюс Венесуэла. И при этом не имелось нефти из альтернативных, не-ОПЕКовских, источников, как это было в случае с Аляской, Мексикой и Северным морем во время кризиса

1973 года. Доля мировых запасов нефти в Персидском заливе действительно возросла до 70 процентов.

С экономической точки зрения, ситуация с нефтью в меньшей степени походила на начало восьмидесятых годов, нежели на начало семидесятых, за которыми последовал нефтяной кризис 1973 года. Мировой рынок нефти уплотнился. Спрос рос достаточно энергично. Добыча в США с 1986 по 1990 года резко упала на два миллиона баррелей в день, что по объему больше, чем добыча Кувейта или Венесуэлы. Импорт нефти в США достиг самого высокого уровня, и продолжал расти. Мир откатывался к прежней зависимости от Персидского залива. «Резерв безопасности» — разница между спросом и производственными возможностями сокращался, что делало рынок более уязвимым при конфликтах или чрезвычайных ситуациях. Такой резерв был достаточно большим лишь в начале и середине восьмидесятых годов, чтобы компенсировать падение объемов добычи во время ирано-иракской войны, но никогда не позднее.

Насколько вырастут цены на нефть? Это зависело от того, насколько быстро в мире появятся новые добывающие мощности1. При низких ценах и вернувшейся уверенности по поводу надежности поставок, энергосбережение стало неактуальным. Несмотря на ту роль, которую она сыграла в конце семидесятых — начале восьмидесятых, теперь ничего не делалось для того, чтобы вернуться к нему. Поиски альтернативных источников заметно ослабли. Все это не казалось таким уж важным. И в дополнение ко всему, везде, в особенности, в Соединенных Штатах, не было подвижек, способных разрешить конфликт между потребностью в энергии и защитой окружающей среды. Энергетический кризис казался реликтом прошлого. На слушаниях в Сенате США весной 1990 года говорилось о том, что вероятность крупных срывов поставок нефти невелика, по крайней мере в течение нескольких лет. И некоторые аналитики объявили весной 1990 года, что в этом десятилетии нефтяной кризис невозможен.

НАСТУПЛЕНИЕ ИРАКА

В 2 часа ночи 2 августа 1990 года иллюзии растаяли. Стотысячная армия Ирака начала вторжение в Кувейт. Не встречая значительного сопротивления, иракские танки вскоре неслись в Эль-Кувейт по шестиполосной автомагистрали. Так первым кризисом после холодной войны стал геополитический нефтяной кризис.

На протяжении нескольких предшествующих этому лет большинство экспортеров нефти пытались восстановить разрушенные в семидесятых годах связи со странами-потребителями. Благодаря новым разведанным запасам, добывающие страны уже не беспокоились о том, что они быстро растрачивают истощающиеся ресурсы. Напротив, они хотели показать себя надежными поставщиками в длительной перспективе, убедить, что они без опасений могут считаться источником энергии для промышленно развитых стран, что на нефть можно полагаться. Нефти нужны рынки, а рынкам нужна нефть. Учет многосторонних интересов может стать основой стабильных, конструктивных, исключающих конфронтацию взаимоотношений, которые продолжатся в двадцать первом веке.

Ирак был одним из исключений. Он не скрывал враждебности по отношению к своим основным потребителям — к демократическим странам. В июле 1990 года диктатор Ирака — Садам Хусейн предупреждал Запад о том, что нефтяное оружие может быть использовано вновь. Несмотря на заверения о передовых взглядах, Садам Хусейн был на удивление анахроничной фигурой, неким атавизмом. Он утверждался посредством националистической риторики и яростью, присущими сороковым-пятидесятым годам. Он говорил, что Иосиф Сталин является одним из примеров для него, и это в то время, когда Восточная Европа и Советский Союз пытались отмежеваться от наследия сталинского террора и лицемерия. Садам Хусейн сотворил собственный культ личности. Известна и его личная репутация как очень жестокого человека. На Ближнем Востоке ходили видеокассеты с записью расправы Хусейна над своими противниками, и с телами казненных офицеров армии, подвешенными на мясные крюки. Вооруженные силы Хусейна использовали отравляющий газ как против иранцев, так и против курдских женщин и детей на территории собственного государства. Когда один из западных визитеров в конце июня 1990 года напрямую задал вопрос о безжалостности Хусейна, тот вкрадчиво ответил: «Слабость не обеспечивает достижение целей, стоящих перед лидером».

Начиная с 1985 года Ирак был одним из крупнейших покупателем оружия. Израиль уничтожил иракский комплекс по производству атомного оружия в 1981 году, но Ирак продолжал эти попытки, а также публично заявлял о наращивании арсенала химического оружия. Ирак был закрытым полицейским государством, но цели Садама Хусейна были очевидны: доминировать в арабском мире, добиться гегемонии в Персидском заливе, сделать Ирак господствующей нефтяной державой — и в конечном итоге, превратить Великий Ирак в военную державу мирового масштаба. Но в финансовом отношении Ирак испытывал огромные затруднения. Ирано-иракская война, затеянная Садамом Хусейном, стоила стране полмиллиона погибших и серьезно раненных, и завершилась тупиком. А восемнадцатимиллионная нация продолжала содержать миллионную армию. Хусейну были нужны более высокие цены на нефть, и вскоре, в связи с тем, что Ирак рыскал по миру в поисках нового, более разрушительного и необыкновенного оружия, возникли проблемы с оплатой по международным счетам.

В июле 1990 года Ирак выдвинул стотысячную армию к границе с Кувейтом, который придерживался стратегии низких цен на нефть. Войска были частью войны нервов, инструментом новой роли Садама Хусейна как надзирателя, следящего за тем, чтобы такие страны как Кувейт и Объединенные Арабские Эмираты соблюдали свои квоты, и чтобы цены ОПЕК были подняты. Предполагалось, что солдаты находятся там для устрашения Кувейта, с тем, чтобы решить в свою пользу пограничный спор, включающий большое нефтяное месторождение, а также передачу двух островов Ираку. Тем не менее, у Багдада на уме было нечто большее — это захват и аннексия всей страны. Это было основной принцип стратегической неожиданности: войска были там, их все видели, понимая, что они находятся там для устрашения, спутники проводили съемки, но при всем при этом вряд ли кто мог подумать, что войска будут использованы именно так. При вторжении члены королевской семьи покинули Кувейт, и маленькая страна оказалась в руках иракцев.

В оправдание своей акции Хусейн заявил, что Кувейт по праву принадлежит Ираку, и что западные империалисты захватили его. В действительности, история Кувейта восходит к 1756 году, за два десятилетия до того, как Соединенные Штаты провозгласили независимость, и, уж конечно, задолго до того, как образовался современный Ирак, собранный в 1920 году из трех провинций, на протяжении четырех веков бывших частью Оттоманской империи а до того, являлись периферией иных империй. Жители Кувейта выжили на протяжении двух веков благодаря своему уму и знанию как настраивать соседей и крупные державы друг против друга. И даже когда иракские войска сконцентрировались на границах, они считали, что смогут, как и в прежние времена перехитрить иракцев. Однако, на этот раз их застали врасплох.

В 1980 году начиная войну с Ираном, Садам Хусейн допустил огромный просчет, который мог стоить ему должности. Он предположил, что потребуется всего несколько недель, чтобы разгромить Иран. Он ошибался, и Ирак был близок к поражению. Десятилетием позже, в 1990 году, он решил, что сможет быстро поглотить Кувейт, и поставить мир перед свершившимся фактом, что вызовет лишь нарекания, и ничего более. Тем временем он решит свои финансовые проблемы за одну ночь и получит необходимые средства для финансирования своих грандиозных военных и политических амбиций. Он станет героем арабского мира, Ирак станет нефтяной державой номер один, и, хотят они этого или нет, западные страны должны будут ему поклониться.

Он допустил просчет еще раз. И это было второй неожиданностью. Протест против его акции был выражен с беспрецедентным единодушием в мировом сообществе и в большей части арабского мира. Соединенные Штаты воспользовавшись личными связями с руководителями других государств, наработанными Джорджем Бушем на протяжении двадцати лет, возглавили сосредоточения войск и координации противодействия. Это было столь успешное и удивительное достижение дипломатии, которого не мог ожидать Садам Хусейн и многие другие. Ираку не удалось осознать насколько сильно изменились интересы и положение недавнего союзника — Советского Союза. ООН сделала то, чего не удалось сделать Лиге Наций в тридцатые годы — наложить эмбарго для предотвращения агрессии. Опасаясь того, что следующей страной в перечне Хусейна может быть Саудовская Аравия, многие страны спешно направили свои вооруженные силы в этот регион. Американские войска были самой большой составляющей, подтверждая гарантии, изложенные в письме Гарри Трумена Ибн Сауду в 1950 году. Вторжение Ирака повергло ОПЕК в самый тяжелый из кризисов. Теперь на карту была поставлена не просто цена на нефть, а суверенитет и выживание наций, и большинство членов ОПЕК без обиняков сделали шаг навстречу в отношении увеличения добычи, с тем, чтобы компенсировать потерю добычи Кувейтом и Ираком, углубляя изоляцию Ирака и фактически выражая свое согласие с новыми взаимоотношениями с потребителями.

Рынок внезапно лишился четырех миллионов баррелей нефти из-за разрушений и эмбарго, что сопоставимо с масштабами кризисов 1973 и 1979 годов. Степень неопределенности была высока и, как и в предыдущие кризисы, лишенные уверенности фирмы и потребители стали создавать запасы. Цены на нефть взлетели, и финансовые рынки обвалились. Близился новый кризис.

Возможные последствия могли быть ужасными для девяностых годов и двадцать первого века. Если бы Садаму Хусейну удалось удержать Кувейт, то он напрямую бы контролировал 20 процентов добычи ОПЕК и 25 процентов мировых запасов нефти, и смог бы угрожать соседним странам, включая прочих основных экспортеров нефти. Он мог бы стать господствующей державой в Персидском заливе, хорошо оснащенной для возобновления войны с Ираном. Он обладал бы экономической независимостью для того, чтобы предпринять и более серьезные шаги. Одиннадцать лет назад четыре из пяти основных добывающих стран Персидского залива были прозападными. Если Кувейт был бы поглощен Ираком, то осталось бы только две дружественные добывающие страны. Джордж Буш обобщил видение опасности, сказав: «Пострадают наша работа, наш образ жизни, наша собственная свобода и свобода дружественных стран во всем мире, если контроль над самыми крупными запасами нефти попадет в руки Садама Хусейна».

Нефть вновь стала темой номер один. Вот так началось последнее десятилетие двадцатого века.

НАВСТРЕЧУ БУДУЩЕМУ

Наш мир постоянно трансформируется под воздействием технологий и новшеств. Они дали импульс к распространению компьютеризации, глобальным системам связи, и «информационной экономики», которая сейчас сосуществует с «промышленной экономикой», унаследованной от девятнадцатого века. Лидерство и динамизм в современной экономике перешли к тому, что японцы называют наукоемкими отраслями промышленности. Тем не менее нефть остается движущей силой индустриального общества и источником жизненной силы цивилизации, которую она помогает создавать. Она по-прежнему остается основой для самого крупного бизнеса в мире, который объединяет крайности риска и вознаграждения за него, а также взаимосвязь и конфликт между предпринимательством и корпоративным предприятием, а также между частным бизнесом и государственным. Нефть остается, как показали лето и осень 1990 года, существенной составляющей национальной мощи, основным фактором мировой экономики, причиной войны и конфликта, и решающей силой в международных отношениях.

А что впереди? Можно обозначить множество сценариев развития для будущего нефтяной отрасли и мира. Но, определенно, один из уроков в истории нефти, это следует ожидать неожиданного, «сюрприза», который станет очевидным только после свершившегося факта. Насилие, войны, техногенные угрозы, политические коллизии, экономические императивы, этнические, религиозные, идеологические или социальные конфликты — все, что повлияет на доступ к нефти, может случиться внезапно. Но неожиданность может принять и другие формы. Это могут быть, например, и серьезные подвижки развития мировой экономики. Или это может быть технологический прорыв в получении альтернативной энергии, что уменьшит значимость нефти, который уже на подходе в некоторых американских, или, что более вероятно, в японских лабораториях. (Ведь к концу восьмидесятых годов японское правительство тратило больше денег на научно-исследовательские работы в области энергетики, чем американское правительство). Неожиданное может возникнуть в связи с кризисом в окружающей среде, что приведет к серьезным изменениям в энергетики. Либо это может исходить из Советского Союза.

Политика Советского Союза может существенным образом повлиять на мировую энергетику в ближайшие годы. СССР является самым крупным производителем, с объемом добычи в 1989 году в два раза превышающим добычуСаудовской Аравии, и является вторым по величине после Саудовской Аравии экспортером. Время от времени в прошлом русская нефть доказывала свою мировую значимость, начиная с девятнадцатого века, когда развитие нефтяной промышленности в Азербайджане вокруг Баку ослабило мировую хватку «Стандард ойл», а также возможную монополию западной Пенсильвании. Результатом революции 1905 года стало первое прекращение поставок нефти, вызванное политическими причинами. Большевики приступили к экспорту в двадцатых годах девятнадцатого века, спровоцировав мировую войну цен, которая привела к переговорам в Ахнакари Касл в Шотландии в 1928 году, и договору сохранения статус-кво. В конце пятидесятых годов «наступление коммунистической нефти», борьба Советского Союза за долю рынка, способствовала снижению цен, что привело к созданию ОПЕК.

Сейчас экспорт нефти (и газа) Советским Союзом является жизненно важным для его системы. Экспорт дает основной «урожай валюты», более 60 процентов от общей валютной выручки, которая является необходимой для приобретения технологии и продуктов питания за рубежом. Но советская нефтяная отрасль находится в тисках кризиса, вызванного неэффективностью и низкой производительностью, плохой организацией и технологической отсталостью, расточительностью и пренебрежением к вопросам окружающей среды. «Политика в области энергетики была единственным разрушительным фактором в советской промышленности с середины семидесятых годов и одной из основных непосредственных причин спада и застоя советской экономики, — отмечал один из обозревателей. — Для реформаторов времен Горбачева никакой другой вопрос экономической политики не был столь сложным препятствием в реализации их планов»4. Накопившиеся проблемы и сокращение инвестиций обозначили приближение уже давно предсказываемого спада в добыче советской нефти. И если объем экспорта в значительной степени уменьшится, то последствия этого будут ощущаться во всем мире.

Советская нефтяная индустрия страдает от тех же беспорядков и деморализации, которым подвержено все советское общество в целом. Сейчас Советский Союз испытывает горячее желание привлечь западный капитал и технологии в нефтегазодобывающий сектор, что напоминает ситуацию времен НЭПа в начале двадцатых годов, когда Ленин предлагал выставить район вокруг Баку на международный аукцион. А западные компании проявляют заметный интерес. Советский Союз обладает крупнейшими в мире запасами природного газа, и, считается, что запасы нефти также могут оказаться огромными. Но западным фирмам, то есть промышленно развитым странам мира, мешают дезорганизация, политические конфликты, отсутствие гибкости, беспорядок, неопределенность и риск, присущие всей советской системе. На сектор советской энергетики также оказывают влияние этнические конфликты, которые разразились в эпоху гласности, когда ослабла жесткая хватка коммунистического правления. В отличие от бурных дней девятнадцатого века, когда Баку был одним из двух крупнейших в мире источников нефти, сегодня советская Азербайджанская республика добывает менее чем три процента от общей добычи нефти в Советском Союзе, оставаясь при этом основным источником обслуживания и обеспечения промышленности всей страны. А гражданская война, разразившаяся между азербайджанцами и армянами в 1989 году, выглядит возвратом к кровавому насилию 1904–1905 годов, за исключением того, что на смену берданкам пришли АК-47. Этот и прочие этнические конфликты могут завершиться так, что это серьезным образом скажется на добыче нефти, что, в свою очередь, уменьшит объем поступающей на мировой рынок нефти из Советского Союза. Беспокойство по поводу советской нефти, в избытке поступающей на мировой рынок, что стало причиной стольких значимых событий в истории нефтяной индустрии, в девяностых годах может быть вызвано прямо противоположной причиной — ее недостатком. Но в конечном итоге, если развитие будет продолжено, Советский Союз может стать и еще более значимым экспортером.

А если есть новые неожиданности, новые кризисы, то насколько хорошо мы готовы к ним? После нефтяного кризиса 1973 года, было ясно, что нефтяные компании не смогут и не сумеют справиться с будущими кризисами в одиночку, и что теперь эту роль предстояло взять на себя правительствам. За истекшие годы промышленные страны разработали систему энергетической безопасности на основе Международного энергетического агентства (МЭА) и стратегических запасов, таких как Стратегические нефтяные запасы США и аналогичных запасов Германии и Японии, которыми можно будет воспользоваться, чтобы восполнить дефицит и предотвратить панику. МЭА являет собой структуру, которая позволяет координировать меры и обеспечивать своевременный обмен точной информацией, что является абсолютным требованием для предотвращения паники подобного рода. Годы, последовавшие за нефтяными кризисами показали, что если рынку дать время, то он приспособится и укрепится. Эти годы также дали свидетельство тому, что правительства сумели противостоять искушению сразу же установить контроль за рынком, вплоть до микроэкономического уровня. Естественно, правительствам трудно воздержаться от действий, когда сильна неопределенность, нарастает паника и копятся обвинения. Тем не менее промежуток времени от начала пятидесятых годов до начала восьмидесятых, когда произошло пять крупных потрясений, показал, что система материально-технического обеспечения и поставок способна адаптироваться до такой степени, что возникший дефицит был менее страшным, нежели это ожидалось. Фактически же, проблемой был не абсолютный дефицит, а нарушение системы поставок и путаница в вопросе собственности на нефть, что влечет за собой спешное преобразование системы в условии высокой нестабильности.

Даже если опыт подсказывает как поступать оптимальным образом, остаются другие очень важные вопросы. Во время нефтяного кризиса в семидесятые годы, политическая система США была парализована перед лицом одного из самых крупных и дорогостоящих потрясений в послевоенную эпоху. Вместо взвешенной реакции на весьма серьезную проблему в ход пошли озлобление, поиски виновных и «козла отпущения». Уотергейт, конечно, был частичным объяснением. Тем не менее, зрелище такой фрагментарной, спорной реакции, для которой была характерна погоня за сиюминутными интересами, заставляет задуматься, как же Соединенные Штаты, уже после разрешения конфликта в Персидском заливе, будут реагировать в будущем на энергетические потребности и кризисы.

НОВЫЙ ПОРЯДОК

Садам Хусейн дал знать всему миру, что он вновь может «вынуть из ножен нефтяное оружие». Но по иронии, это оружие обернулось против него, когда ООН наложила эмбарго на экспорт нефти из Ирака и оккупированного Кувейта. Так кто же сумеет удержать власть над нефтью в будущем: нефтяные компании, страны, добывающие нефть, правительства стран-потребителей или, может быть, даже сами потребители? В то время как частные нефтяные компании по-прежнему будут оказывать огромное влияние, благодаря своим масштабам и состоянию, они все же утеряли свою когда-то уникальную силу. Времена Рокфеллера, Тигла и Детердинга давно минули. В Америке на протяжении всего двадцатого века, компании стали объектом пристального контроля, подозрений и недоверия. «Нефтяная промышленность похожа на лося, который пытается спрятаться на голой местности», — говорил Роберт Андерсен, бывший председатель совета директоров «Арко». «Мы не можем не высовываться»5. И одно это продолжает сдерживать мощь гигантов этой отрасли.

В дни процветания до и после Второй мировой войны, транснациональные нефтяные компании, как обвиняли их критики и противники, казалось, обладали всеми атрибутами независимых государств: особыми условиями торговли, множеством преданных граждан, богатством большим, чем у многих наций, своей внешней политикой, и даже собственным воздушным флотом. Это было в те дни, когда добывающие страны были слабыми или еще колониями, и когда лишь небольшое число компаний владело таинствами технологии, материально-технического снабжения, рынками, капиталом и глобальным подходом. И это было время, когда компании имели сильную поддержку, или, по крайней мере, казалось, что имели таковую, со стороны правительств Великобритании и Америки. В послевоенные годы господству крупных компаний, их мощи способствовал также общий международный порядок, где лидерство отводилось США.

Однако, ослабление мощи этих компаний началось уже к концу пятидесятых годов, с появлением новых компаний в мире нефтяной индустрии — это были европейские государственные компании — «национальные старатели» и независимые американские фирмы. Великобритания по мере деколонизации превращалась из имперской державы в торговое государство, обеспокоенное своим платежным балансом. Травма деколонизации определяла внешнюю политику Франции, до тех пор, пока этой стране не удалось найти новую роль в Европе. А в шестидесятые-семидесятые годы собственная мощь и влияние Америки на международный порядок, а также способность поддерживать его, были заметно подточены. Еще в большей степени нефтедобывающие страны урезали власть западных компаний в шестидесятые — семидесятые года, когда последним приходилось или подписывать новые соглашения, или подвергаться национализации либо просто экспроприации. Таким образом в начале девяностых годов международные нефтяные компании лишились былой политической власти, при том, что их коммерческое, а иногда и политическое влияние оставались весьма значительными. Но они уже не являлись выразителями воли одного человека, равно как их нельзя было сравнить и с беспощадным осьминогом. Теперь это крупные бюрократические корпорации, которые преодолевают риск в пределах корпоративной структуры, сидя на огромных денежных потоках, выступая в качестве подрядчиков на государственном уроне, пополняя свои счета в США, на Северном море и в других местах, привлекая технологии мирового класса, а также владея массой нефтеперерабатывающих заводов и автозаправочных станций.

Американские «независимые», тем временем, стали чем-то вроде вымирающих видов, по крайней мере во второй половине восьмидесятых годов, когда капитал стал покидать американские нефтяные месторождения. «Семи сестер» Энрико Маттеи — а на самом деле их восемь, включая французского лидера СФП — уже не было. Персидский залив был успокоен, в то время как большинство других фирм — не только основных, но и поменьше, хотя тем не менее тоже крупных международных компаний — прошли через процесс сокращения бизнеса и ухода из некоторых регионов. Штаты претерпели значительное сокращение на всех уровнях: от руководства до «парня с бензоколонки», ведь сейчас до 80 процентов бензина, продаваемого в США, приходится на АЗС с самообслуживанием. Более того, изменилась повестка дня. Вероятно, единственная сложная задача, с которой столкнулась нефтяная отрасль — это ни спрос, ни поставки, ни взаимоотношения между странами и правительствами, а усиливающиеся требования по защите окружающей среды, при выполнении в то же время своей традиционной работы поставщика энергии. И эта новая реальность вынудила всю индустрию занять оборону.

Крушение коммунизма и конец холодной войны означал кардинальный пересмотр международного порядка. Судя по всему, это вернет ведущее положение западным капиталистическим нациям, и определенно означает победу капитализма и частного предпринимательства. Но вряд ли это приведет к реставрации прежнего положения нефтяных компаний как мощной силы. По мере того, как нефть становится «одним из товаров», нефтяная отрасль становится «одним из видов бизнеса».

Но чем же было нефтяное могущество для экспортеров в семидесятых годах, что определяло перегруппировку в международной политике и экономике? Со времени крушения «Стандард ойл траст» в 1911 году, реальное богатство и власть исходили не столько от конца технологической цепочки — переработки и сбыта нефтепродуктов, а от самых истоков — владения и контроля над нефтяными месторождениями. И это означает, что сегодня главенствующее положение занимают компании-экспортеры нефти, принадлежащие государству. Это разная по составу группа — «Сауди Арамко», «Петролеос де Венесуэла», «Пемекс» в Мексике, «Кувейт петролеум кампани» (во всяком случае до 1990 года), «Стат ойл» в Норвегии, если назвать некоторых. Но, вероятно, нефть не так могущественна, как это воображалось. Если в семидесятые годы наличие нефти было почти равнозначно господству в мировом масштабе, то в восьмидесятые годы экономический успех Западной Германии и тихоокеанских стран доказал иное. В конце концов, Япония — новый мировой банкир и экономическая супердержава, импортирует более 99 процентов нефти. Экспортеры нефти смогли национализировать владения американских компаний в пределах своих границ, но ведь японские риэлторские фирмы, а не экспортеры нефти владеют зданиями «Экссон Билдинг» в Нью-Йорке и «Арко-Билдинг» в Лос-Анджелесе. Падение шаха Ирака — олицетворения нефтяного могущества в семидесятые годы — показало, что рассчитать пределы и срок такой власти гораздо труднее, чем кажется. И в девяностые годы, пусть несколько иным образом, Кувейт осознал пределы этой власти перед лицом силы другого рода. Неужели же власть нефти — иллюзия, или это был результат определенного стечения экономических, политических и идеологических обстоятельств? Было ли это частным явлением, или же стало повторяющейся неотъемлемой частью международной жизни? Контроль над крупными источниками нефти, либо доступ к ним, издавна был стратегической целью. В этом не может быть сомнений Он позволяет нациям копить богатства, запитывать экономику, производить и продавать товары и услуги, строить, покупать, перемещаться, приобретать и производить оружие, побеждать в войнах. Тем не менее, этот приз нельзя переоценить. Более того, сама реальность существования мира, основой которого является нефть, ставится под вопрос.

ТРЕТЬЯ ВОЛНА БОРЬБЫ ЗА ОХРАНУ ОКРУЖАЮЩЕЙ СРЕДЫ

Несмотря на то, что мир продолжал двигаться за счет нефти, а экономика — жить за счет нефти, «Углеводородному обществу» был брошен, на это раз изнури, новый вызов, предвещающий великое столкновение, которое, возможно, окажет воздействие на нефтяную отрасль и, фактически, на весь наш образ жизни в обозримом будущем. Сейчас промышленно развитый мир вновь столкнулся с волной движения за защиту окружающей среды. Первая волна, в конце шестидесятых — начале семидесятых годов, ставила в центр внимания чистоту воздуха и воды, и носила заметный ярлык — «Сделано в США». Она имела огромное значения для энергетики, поскольку дала мощный толчок для перехода с угля на нефть, что было одной из основных сил, которая столь быстро уплотнила мировой нефтяной рынок., подготавливая основу для кризиса 1973 года. В семидесятые годы, когда больше значения стало уделяться безопасности, и тяжелые для экономики времена заставили вновь сосредоточиться на работе и экономической эффективности, движение за защиту окружающей среды в некоторой степени утратило свою движущую силу. Его вторая волна ставила более узкие задачи, в большей степени концентрируясь на замедлении или прекращении развития атомной энергетики. И оно действительно преуспело в этом в большинстве промышленно развитых стран, решительно меняя то, что предполагалось в качестве главной альтернативы нефтяному кризису.

Мощная третья волна начала подниматься в восьмидесятых годах, и она все еще на пути к своему пику. Она получила широкую поддержку, несмотря на традиционные идеологические, демографические различия, а также различия в пристрастиях. Это международное явление, касающееся любого ущерба в окружающей среде — от вырубки влажных тропических лесов до утилизации отходов. Предметом заботы этого движения является ни что иное, как само качество нашей планеты6.

Вероятно, катализатором послужило одно решающее событие для новой волны движения за охрану окружающей среды апреля 1986 года, когда операторы ядерного реактора в Чернобыле, на Украине, потеряли управление им. Сам реактор расплавился в ядерном горниле, и облака радиоактивных частиц разносились ветром по широким просторам европейского континента. Первой реакцией советского правительства было полное отрицание факта, распространение заявления о том, что ядерная катастрофа — это измышление злобной западной прессы. Тем не менее, по истечению нескольких дней до Москвы доползли слухи о беспорядках на железнодорожном вокзале в Киеве, о массовой эвакуации, о смертях и катастрофе. Нарастала критика со стороны международной общественности. Тем не менее, покров молчания оставался, что подогревало спекуляции вокруг ужасной катастрофы. В конечном итоге, более чем через две недели после аварии, Михаил Горбачев выступил по телевидению. Его речь была совершенно нетипична для советского руководителя, и она коренным образом отличалась от того, как обычно Кремль общался со своим народом и остальным миром. Не было пропаганды, не было отрицаний, а было серьезное, горькое признание того, что печальный инцидент действительно произошел, но предпринимаются меры по удержанию контроля над ситуацией. Только тогда советский народ и остальной мир узнали о том, насколько невероятно опасными были первые несколько дней после аварии. Некоторые из советских руководителей впоследствии говорили о том, что именно Чернобыль был главной поворотной точкой к политике гласности и перестройки в СССР. Те, кто в Западной Европе клеймил помешательство западного капитализма на вопросах окружающей среды, были вынуждены пересмотреть свою идеологию. И в Восточной Европе, и в Советском Союзе, движение в защиту окружающей среды, стало одним из наиболее важных объединяющих лозунгов против коммунизма, и с полным основанием, поскольку с падением железного занавеса обнаружилось, что среди наследия времен циничного правления коммунистов были страшные экологические разрушения и катастрофы, некоторые из них, вероятно, уже необратимые. Экологические проблемы с большой степенью вероятности будут среди основных вопросов новых демократических парламентов Восточной Европы.

События в Чернобыле, чья угроза невидима, но несет смертельную опасность и предупреждение о том, что технология может выйти из-под контроля, вызвали огромное доверие к новой волне движения за защиту окружающей среды. В США произошло еще одно важное событие, к счастью, без подобной опасности для здоровья и жизни людей. Это произошло в четыре минуты после полуночи, в Страстную пятницу, 24 марта 1989 года, когда супертанкер «Экссон Вальдес» врезался в скалистый Блай Риф в Заливе Принца Уильяма на Аляске, разлив 240 тысяч баррелей нефти в этих кристально чистых водах. 2 миллиарда долларов, которые затем были потрачены на устранение последствий катастрофы, ничуть не помогли стереть пятно, оставленное «Вальдесом» на политической карте. Авария танкера, произошедшая на фоне многих других инцидентов, придала сил возродившемуся экологическому сознанию, а также желанию многих людей променять производство энергии в пользу защиты окружающей среды. Это событие в 1989 года воздействовало на мировой энергетический баланс в конце девяностых годов настолько, что весы склонились против новых разработок нефтяных месторождений в США, приведя к еще большему объему импорта.

В вопросах экологии нефть имеет первостепенную важность, поскольку основную обеспокоенность вызывают последствия сгорания углеводородов — смог и загрязнение воздуха, кислотный дождь, глобальное потепление, недостаток озона. Вопросы, которые вызывают наиболее ожесточенные споры, касаются открытия новых территорий для добычи нефти и газа, независимо от того, находятся ли они в прибрежных водах, или на Аляске. Великие разногласия вызывали и вопросы расположения новых энергетических комплексов, в особенности, по производству электроэнергии. США и другие промышленно развитые страны смогли почувствовать ту значительную нагрузку, которой подвергаются системы снабжения электроэнергией в девяностые годы нашего столетия, оказавшись перед сложным и спорным выбором по поводу того, как удовлетворить растущую потребность в электроэнергии с меньшими потерями в экологии. Среди наиболее важных результатов экологического согласия будет переход на природный газ, как менее загрязняющий источник энергии, в особенности при производства электричества. Новое значение приобретет и энергосбережение, причем не только из соображений безопасности и ценовой политики, как это было в семидесятые и в начале восьмидесятых годов, а как способ сдержать процесс сжигания углеводородов, и — выиграть время.

Новый перечень экологических проблем вряд ли пройдет без крупных сражений вокруг точности науки и ее прогнозов, вокруг степени риска, верных контрмер — и затрат. Несмотря на широко распространенное мнение, что улучшение окружающей среды по сути «бесплатное», что это всего лишь вопрос нормативного регулирования, на деле это не так. Цена будет существенной, и ее легко будет определить. Экология, как оборона либо медицинское обслуживание или образование, является социальным «товаром», и значит, кто-то должен за это платить, а как только появляются затраты, сразу же возникает спор, как же следует поделить счет между фирмами, потребителями и правительствами. Общество пока еще не знает как распределить затраты между нынешними — например, дорогостоящими системами контроля за зафязнением на энергетических комплексах и предприятиях и будущим — почти непостижимыми затратами и развалом в сельскохозяйственном производстве и даже в среде обитания человека, которые могут возникнуть, если будет глобальное изменение климата.

Тем не менее девяностые годы начались не с какой-либо экологической драмы, а с борьбы за нефтяные месторождения Персидского залива, от которых мир стал по-прежнему сильно зависеть. Кризис в Персидском заливе вновь вернул на политическую повестку дня вопрос энергетической безопасности, вновь побуждая правительства заострять внимание на надежности поставок. Кризис послужил катализатором для разведки и разработки нефтяных месторождений во всем мире. По словам вдумчивого наблюдателя, Джозефа Станислава: «Правила гонки между растущим спросом и объемом добычи в девяностых годах претерпели изменения из-за кризиса в Персидском заливе. Теперь надежные объемы добычи будут стоить больше». Кризис вдохнет новую жизнь в задачи усовершенствования энергетики в промышленно развитых странах. Большая часть развитых стран обнаружат, что их захватило противостояние двух важнейших тем: энергии и безопасности и энергии и экологии. И неизбежным кажется столкновение между заботой о безопасности энергии и экономическом благосостоянии, с одной стороны, и опасениями за экологию, с другой, и это столкновение будет иметь далеко идущие последствия. Одной точкой, где два этих вопроса могут слиться воедино, может стать энергосбережение. Другой может стать более широкое применение природного газа. Наряду с этим необходимо единство мнений для решения экологических проблем и, одновременно, в такой же степени будет трудно выполнить требования безопасности, как внутри наций, так и между ними, как и достигнуть любой другой формы экономического, политического и социального сотрудничества. Но вдруг просто представим, что все это случайно сможет указать новое направление развития индустриального общества, указать на благоприятное разрешение конфликта между энергией и экологией. Есть потребность — появляются новшества, а при правильном подходе исследования и технологии станут ответом на экологические и энергетические императивы. Тем не менее, до того времени, как будет сделан новый технологический прорыв, возможно, в среде солнечной и восполнимой энергии, индустриальному обществу остаются три основных группы источников, на которые оно может положиться при новых потребностях в энергии: нефть, газ и уголь; атомная энергия; энергосбережение в форме технологических усовершенствований и более высокой эффективности использования энергии. В девяностых годах к преимуществам различных вариантов будут обращаться в дебатах по вопросам энергии и экологии, бросая вызов традиционным интересам и способам мышления. Столкновения будут принимать разные формы: образ жизни против качества жизни, рынки против контроля, регулирование против свободного развития, использования экономических целях против сбережения, зависимость против самостоятельности, сотрудничество против конкуренции между нациями, безопасность и экономический рост против экологии. На карту будут поставлены большие деньги, равно как и политическое положение и власть, не только внутри наций, но и на мировой арене. И вот таким будет образ нашей жизни. Действительно, когда судьба самой планеты, кажется, стоит под вопросом, углеводородная цивилизация, которую выстроила нефть, может быть сотрясена в самих основах.

ВЕК НЕФТИ

Крик, разнесшийся эхом в августе 1859 года по узким долинам западной Пенсильвании, о том, что сумасшедший янки, полковник Дрейк, нашел нефть, положил начало нефтяной лихорадке, которая так и не прекратилась. И впоследствии, во времена войны и мира, нефть приобретет способность создавать или разделять нации, и станет определяющим фактором в великих политических и экономических битвах двадцатого столетия. Но вновь и вновь сквозь непрерывные искания становятся очевидными, превратности, связанные с нефтью. Ее власть зависит от цены.

Почти через полтора столетия, нефть выявила все самое лучшее и самое худшее в нашей цивилизации. Она стала и благом, и обузой. Энергия — это основа индустриального общества. И из всех источников энергии нефть оказалась самым важным и самыым проблематичным из-за своей центральной роли, из-за стратегического характера, географического распределения, повторяющихся кризисов в ее поставках и неизбежного и неотразимого искушения даром захватить ее. Будет замечательно, если мы достигнем конца этого века не пытаясь проверить на прочность превосходство нефти политическими, техническими, экономическими или экологическими кризисами, отчасти прогнозируемыми, отчасти непредсказуемыми. Нельзя ждать меньшего от столетия, на формирование которого нефть оказала столь глубокое влияние. Ее история стала панорамой триумфов и литанией трагических и дорогостоящих ошибок. Это был театр благородного и низменного в человеческом характере. Творчество, самоотверженность, предприимчивость, смекалка, техническая изобретательность, сосуществовали с алчностью, коррупцией, слепыми политическими амбициями и грубой силой. Нефть помогла добиться господства над физическим миром. Она обеспечивает нашу повседневную жизнь и, буквально, через сельскохозяйственные химикаты и транспорт, и дает нам хлеб наш насущный. Она также разжигает мировые войны за политическое и экономическое превосходство. Во имя нефти было пролито немало крови. Неистовая, а иногда и жестокая борьба за нефть, за богатства и власть, которые она дает, будет, несомненно, продолжаться столь долго, сколько нефть будет удерживать свою центральную роль. Наш век — это век, в котором каждая грань цивилизации подверглась превращениям в горниле современной и завораживающей алхимии нефти. Наш век воистину остается веком нефти.

ИСТОКИ, УСТЬЕ, ВЕСЬ ПОТОК

Весь мир нефти делится на три части. «Истоки» — это разведка и добыча. «Русло» — танкеры и трубопроводы, которые доставляют сырую нефть на нефтеперерабатывающие комплексы. «Устье» включает переработку, маркетинг и распределение — вплоть до АЗС и хозяйственного магазина. Компания, которая в значительной степени занимается всем от первого до последнего, называется «интегрированной».

По общепризнанной теории, сырая нефть — это отложение органических веществ, в основном, микроскопического планктона, обитавшего в морях, а также наземных растений, которые накапливались на дне океанов, озер и прибрежных районов. Миллионы лет это органическое вещество, богатое атомами углерода и водорода, скапливалось под слоями отложений. Под воздействием давления и подземной температуры растительное вещество превращалось в углеводород — нефть и природный газ. Крохотные капли нефти перемещались через мелкие поры и разломы в скальных породах, до тех пор, пока они не скапливались внутри водопроницаемых пород, изолированные от остальных пород сверху — сланцами и снизу — более тяжелым пластом соленой воды. Обычно, в таких продуктивных пластах более легкий газ заполняет поры пород этого хранилища, служа своеобразной «пробкой» для нефти. Когда наконечник бура проникает в пласт, более низкое давление внутри бура выталкивает нефть в скважину, а, затем, и на поверхность. «Нефтяные фонтаны», как их называют в России, возникают из-за неспособности (а, иногда и невозможности) регулировать давление поступающей нефти. По мере того, как добыча продолжается, подземное давление снижается, и скважины поддерживаются в рабочем состоянии либо с помощью насосов, либо за счет обратной закачки газа в скважину, так называемого «газового подъема». То, что выходит на поверхность — это горячая сырая нефть, иногда с сопутствующим природным газом.

Но на выходе из скважины сырая нефть имеет очень ограниченную сферу применения. Фактически вся сырая нефть проходит перегонку, с тем, чтобы получить из нее такие продукты как бензин, авиационное топливо, мазут и промышленные виды топлива. На заре нефтяной отрасли, переработка производилась примитивным перегонным аппаратом, в котором нефть доводилась до кипения, и, затем, конденсировались различные продукты, в зависимости от температуры. Для этого требовалось не намного больше умения, чем для изготовления самогона, поэтому в нефтяную отрасль в девятнадцатом веке пришли производители виски. Сейчас, как правило, нефтепереработка представляет собой крупный, сложный, высокотехнологичный и дорогостоящий производственный комплекс.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.