13. Сохранение ресурсов, экология и рост

13. Сохранение ресурсов, экология и рост

Недовольство либералов

Леволиберальные интеллектуалы – это изумительный объект наблюдений. За последние три или четыре десятилетия – краткий миг на часах человеческой истории – они с энергией, достойной лучшего применения, выдвинули ряд серьёзных обвинений в адрес рыночного капитализма. Примечательно, что каждое очередное обвинение противоречило хотя бы одному из предыдущих. Но эта противоречивость нимало не смущала либеральных интеллектуалов и не ослабляла их гнева, хотя в быстрой смене позиций нередко участвовали одни и те же люди. Меняя позицию, они сохраняли изумительную уверенность в собственной правоте.

Рассмотрим основные этапы леволиберальной эволюции:

1. В конце 1930-х и начале 1940-х годов либеральные интеллектуалы пришли к выводу, что капитализм страдает от неизбежной вековой стагнации, причина которой заключается в замедлении роста населения, исчезновении ещё неосвоенных территорий и остановке технического прогресса – всё возможное человечество уже изобрело. В общем, возникала перспектива вечной стагнации, массовой безработицы и необходимости замены капитализма системой государственного планирования. Всё это говорилось накануне величайшего бума в американской истории!

2. В 1950-х годах, несмотря на послевоенный экономический бум, либеральные интеллектуалы не сбавляли обороты – на повестке дня был культ экономического роста. То есть рост имел место, но был недостаточно быстрым. Поэтому срочно требовался отказ от рыночного капитализма и переход к политике государственного вмешательства с целью ускорения экономического роста, наращивания инвестиций и сбережений, питающих этот рост, даже если бы мы не хотели столь быстрого роста.

3. В 1958 году на либеральной сцене объявилась новая звезда – Джон Кеннет Гэлбрейт с его бестселлером «Общество изобилия». И либеральные интеллектуалы как по команде поменяли позицию. Теперь вся беда оказалась опять-таки в капитализме, который, как выяснилось, растёт слишком быстро; стагнация больше никого не тревожила, а проблемой стало чрезмерное благополучие – в мире супермаркетов и сияющих лимузинов люди теряли духовность. Что следовало делать? Правильно, правительство должно было вмешаться и с помощью налогов избавить потребителей от излишнего богатства.

4. Страх перед чрезмерной зажиточностью длился недолго. Его сменила озабоченность проблемой бедности, которую возбудила опубликованная в 1962 году книга Майкла Харрингтона «Другая Америка». Но хотя проблемой теперь стало не богатство, а растущая бедность, лекарство осталось прежним – правительство должно вмешаться, ввести плановое развитие и обложить налогами богатых, чтобы помочь бедным. На несколько лет мы вовлеклись в войну с бедностью.

5. Стагнация, замедленный рост, чрезмерное изобилие, зияющая бедность – интеллектуальные моды менялись, как длина дамских юбок. В 1964 году к счастью просуществовавший недолго Комитет по тройной революции выпустил нашумевший тогда манифест, замкнувший цикл интеллектуального круговращения. Два или три безумных года мы носились с идеей, что беда Америки – не стагнация, а её прямая противоположность: в ближайшие годы все предприятия в Америке будут автоматизированы и компьютеризированы, производство и доходы неизмеримо возрастут, но при этом все окажутся безработными. Рыночный капитализм неизбежно порождает массовую безработицу, а лекарство от неё – легко догадаться! – энергичное вмешательство государства или откровенный социализм. В середине 1960-х годов мы несколько лет страдали от того, что было метко названо «истерией автоматизации»[1].

6. К концу 1960-х годов всем стало ясно, что автоматизации боялись напрасно, что она идёт примерно с той же скоростью, с какой некогда шла механизация, да и вообще из-за рецессии 1969 года рост производительности труда замедлился. В наши дни об ужасных перспективах автоматизации уже никто не вспоминает. Сегодня мы пребываем в седьмой фазе либерального круговращения.

7. Теперь мы снова чрезмерно богаты, капитализм растёт слишком быстро, и все озабочены проблемами экологии и исчерпания природных ресурсов. Необходимы государственное планирование или социализм, способные остановить рост и построить общество и экономику с нулевым ростом, чтобы избежать в некоем отдалённом будущем отрицательного роста, или движения вспять. Мы вернулись к позиции Гэлбрейта, которую усилили наукообразными разглагольствованиями о промышленных отходах, экологии и «космическом кораблике Земля», а главным злом стали промышленные технологии. Капитализм навязал человечеству технологии и рост (в том числе рост населения, промышленности и загрязнения среды), и только правительство может избавить нас от всех этих бед.

Не так уж редко приходится сталкиваться с людьми, занимающими внутренне несовместимые позиции 5 и 7, которые в одно и то же время утверждают, что: а) мы живём в эпоху изобилия, а потому больше не нуждаемся в частной собственности, капитализме или материальных стимулах к производству, и б) что капиталистическая алчность ведёт к стремительному истощению ресурсов и толкает мир к дефициту всех жизненно важных вещей. На все эти проблемы либералы дают традиционный для себя ответ: рыночный капитализм должен быть заменён социализмом или государственным планированием. Великий экономист Йозеф Шумпетер ещё поколение назад дал замечательно лаконичную характеристику позиции либеральных интеллектуалов:

… капитализм предстал перед судьями, в карманах у которых уже лежит его смертный приговор. Они его и вынесут, какие бы доводы не приводила защита; единственный успех, на который может рассчитывать обвиняемый, – это изменённая формулировка обвинительного акта[2].

Итак, могут быть выдвинуты другие обвинения, но другого приговора ждать не приходится.

Критика технологий и экономического развития

Модную атаку на экономический рост и богатство ведут хорошо устроившиеся в жизни, довольные собой либералы из высшего класса. Когда есть возможность наслаждаться материальным достатком и уровнем жизни, о котором не могли и мечтать самые богатые люди прошлого, легко высмеивать материализм и призывать к замораживанию экономического прогресса[3]. Разговоры об остановке роста, когда в мире ещё полно нищеты и убожества, просто непристойны, и даже в Соединённых Штатах рано пока говорить о пресыщенности и сверхизобилии. Да и сами либералы из высшего класса не были пока замечены в отказе от своего жалованья в качестве вклада в войну с материализмом и изобилием.

Широкая атака на технологии ещё более безответственна. Если вернуть технологии к уровню доиндустриального мира, результатом окажутся массовый голод и беспрецедентное вымирание человечества. Выживание большей части мирового населения зависит от современных технологий и промышленности. В доколумбову эпоху Североамериканский континент мог прокормить примерно миллион индейцев, и жили они чрезвычайно бедно. Сегодня благодаря современным технологиям и промышленности здесь могут жить несколько сот миллионов человек, и все они имеют намного более высокий уровень жизни. Ликвидируйте современную промышленность, и вы ликвидируете людей. Можно предположить, что нашим борцам с перенаселённостью такое решение демографической проблемы вполне подходит, но подавляющее большинство остальных людей такое варварское «окончательное решение» никак не устраивает.

Безответственная атака на технологии – это очередной либеральный перевёртыш: с этими лозунгами носятся те же самые либеральные интеллектуалы, которые 30 лет назад отвергали капитализм за неспособность в полной мере использовать потенциал современной техники, призывали к введению государственного планирования и передаче власти новой технократической элите. Сегодня те же самые интеллектуалы, ещё недавно призывавшие к диктатуре технократов, пытаются лишить нас жизненно важных достижений современных технологий.

При этом противоречащие сами себе кульбиты либеральной мысли продолжаются, и многие из противников современных технологий, забыв о прежних страхах перед сплошной автоматизацией и массовой безработицей, теперь с прежней уверенностью пророчат остановку технического прогресса. Они жизнерадостно предвидят, что ускоренное развитие и совершенствование технологий уже позади, и предсказывают человечеству мрачное будущее. Таковы методы псевдонаучного прогнозирования знаменитого Римского клуба с его идеологией остановки технического прогресса. Как пишут Пассел, Робертс и Росс в своей критике Доклада Римского клуба, «если бы телефонные компании сохранили технологию начала XX века, сегодня для обслуживания телефонных звонков потребовалось бы держать на коммутаторах 20 миллионов телефонисток». Или, как заметил британский публицист Норман Макре, «при сохранении транспортных технологий 1880-х годов современные города были бы погребены под многометровым слоем конского навоза»[4]. Или так:

Модель [Римского клуба] исходит из того, что потребности промышленности и сельского хозяйства будут расти по экспоненте, но при этом произвольно ограничивает темпы технического прогресса, способные удовлетворить эти потребности…

Преподобный Томас Мальтус двести лет назад пришёл к сходным выводам без помощи компьютеров… Мальтус доказывал, что численность населения увеличивается по экспоненте, а вот производство продуктов питания растёт в лучшем случае линейно. Он предположил, что для восстановления равновесия потребуются периодические войны и массовый голод…

Единственным объяснением подобного рода спекуляций может служить близорукость. Мальтус ошибся – производство продовольствия увеличивалось теми же темпами, что и рост населения. И хотя будущее всегда туманно, можно утверждать, что технический прогресс не подаёт сигналов торможения. Согласно лучшим эконометрическим оценкам, здесь имеет место экспоненциальный рост[5].

Нам нужно не замедление, а ускорение экономического роста, нужны более мощные и более совершенные технологии, а не абсурдные попытки уничтожить современную промышленность и вернуться в каменный век. Совершенствование технологий и увеличение инвестиций в основной капитал приведут к повышению уровня жизни для всех и обеспечат не только материальное благополучие, но и досуг для наслаждения духовной стороной жизни. У людей, которые вынуждены беспрестанно надрываться, чтобы заработать на пропитание, очень мало возможностей общения с культурой или цивилизацией. Реальная проблема состоит в том, что инвестиции в производственный капитал поглощаются налогами, ограничениями и расточительными и непроизводительными правительственными расходами, в том числе на военные и космические цели. Более того, драгоценные интеллектуальные ресурсы, учёные и инженеры, всё чаще отвлекаются от производства гражданской продукции на выполнение заказов государства. Нам нужно, чтобы правительство убралось с дороги, избавило экономику от гнёта налогов и правительственных программ, предоставило производительным и техническим ресурсам всецело посвятить себя благосостоянию масс потребителей. Нам нужны рост и более высокий уровень жизни, нужны технологии и производственное оборудование, удовлетворяющие потребности потребителей, но для всего этого необходимо предварительно избавиться от демонов этатизма и направить энергию всего населения в русло свободной рыночной экономики. Нам нужен порождаемый свободным рынком экономический и технологический рост, а не искажения и расточительность, с 1950-х годов навязываемые мировой экономике либералами с их этатистскими идеями. Короче говоря, нам нужна подлинно свободная рыночная либертарианская экономика.

Сохранение ресурсов

Мы уже отметили, что те же самые либералы, которые утверждают, что мы уже вступили в эпоху изобилия, а потому не нуждаемся в дальнейшем экономическом росте, громче всех кричат о том, что капиталистическая алчность разрушает скудные природные ресурсы Земли. Так, грозящие ужасом и разорением пророки Римского клуба, механически экстраполируя сегодняшние тенденции, самонадеянно предсказывают, что в течение 40 лет нас ждёт истощение всех жизненно важных видов сырья. Но ведь и в прошлые века подобных предсказаний – не менее уверенных – было немало.

Эти пророки не смогли понять ту важнейшую роль, которую экономические механизмы свободного рынка играют в сохранении и наращивании запасов природных ресурсов. Возьмите, к примеру, типичный медный рудник. Почему вся медная руда не была выбрана задолго до нашего времени для удовлетворения ненасытного спроса нашей индустриальной цивилизации? Почему получается так, что после того, как медная жила найдена и начала разрабатываться, горняки не добывают сразу всю содержащуюся в ней медь, а вместо этого действуют экономно, разведывают новые запасы и разрабатывают залежи меди постепенно, год за годом. Потому что владельцы рудника понимают, что, утроив добычу медной руды в этом году, они могут утроить доход за этот год, но при этом ускорят истощение запасов и тем самым понизят будущие доходы от этого рудника. На рынке сокращение будущих доходов немедленно отражается на цене рудника. Продажная цена и курс акций основаны на оценке будущего дохода от добычи руды, так что истощение запасов приведёт к понижению цены рудника в целом и, соответственно, к падению курса его акций. Поэтому каждому владельцу рудника приходится сопоставлять выгоды от увеличения текущего дохода от добычи медной руды и убытки от понижения стоимости основного капитала рудника в целом и, соответственно, от понижения курса его акций.

Решения владельцев рудников определяются их расчётами на будущий спрос и будущую прибыль от добычи руды, оценками будущих ставок процента. Представьте себе, что появился некий синтетический металл и через несколько лет спрос на медь должен упасть до нуля. В этом случае владельцы рудников постараются произвести как можно больше меди сейчас, пока она ещё чего-то стоит, и не станут заботиться о будущих запасах, когда медь окажется не нужна, так что потребители и экономика в целом выиграют от того, что будет произведено больше меди сейчас, когда на неё есть спрос. Однако если ожидается нехватка меди, владельцы рудников ограничат добычу, чтобы произвести больше в будущем, когда цены на медь вырастут, – и в этом случае общество снова будет в выигрыше, потому что, когда спрос на медь поднимется, её будет произведено больше. Таким образом, рыночная экономика обладает замечательным механизмом, благодаря которому решения собственников ресурсов о величине производства сегодня и в будущем приносят выгоду не только им самим, но и массе потребителей и экономике в целом.

Но этим возможности рыночного механизма не исчерпываются. Предположим, в будущем ожидается повышение спроса на медь. В результате часть медных запасов немедленно будет выведена из производства для того, чтобы удовлетворить будущий спрос. Цена на медь повысится. Повышение цены будет иметь ряд «сберегающих» эффектов. Во-первых, это сигнал потребителям меди, что она становится более редкой и дорогой, что побудит их экономнее использовать этот подорожавший материал. Они постараются использовать меньше меди и по возможности заменять её более дешёвыми металлами и пластмассами, так что она по преимуществу начнёт использоваться только там, где её нечем заменить. Более того, повышение цен на медь подтолкнёт к: a) поиску её новых месторождений и б) к поиску её дешёвых заменителей и, возможно, к новым технологическим решениям. Повышение цены создаст также заинтересованность в более экономном использовании отходов. Именно механизм рыночных цен нужно благодарить за то, что медь и другие ценные ресурсы не исчезли давным-давно. Как пишут Пассел, Робертс и Росс,

в модели Римского клуба запасы природных ресурсов и потребности в них рассчитаны… без учёта переменной «цена», влияющей на то, как будут использованы ресурсы. В реальном мире рост цен является сигналом о необходимости более экономно расходовать редкие ресурсы, что подталкивает, прежде всего, к использованию более дешёвых материалов, стимулирует изучение более экономных способов использования и поиск новых источников сырья[6].

На деле, вопреки мрачным прогнозам, цены на сырьё и природные ресурсы остались низкими и в целом даже понизились относительно других цен. Для либеральных и марксистских интеллектуалов это признак капиталистической эксплуатации неразвитых стран, специализирующихся на производстве всевозможного сырья. Но в действительности это говорит совершенно об ином, о том, что природные ресурсы стали не большей, а меньшей редкостью, а потому и цены на них стали сравнительно ниже. Производство их дешёвых заменителей, таких как пластмассы или синтетические волокна, тоже содействовало дешевизне и изобилию естественных ресурсов. В недалёком будущем можно ожидать, что современная технология откроет доступ к поразительно дешёвому источнику энергии, к энергии ядерного синтеза, а это автоматически обеспечит человечество изобилием практически любого сырья.

Пророки грядущих катастроф проглядели развитие синтетических материалов и дешёвой энергии, которые составляют жизненно важную часть современных технологий: создаются новые ресурсы там и из того, что прежде никаким ресурсом не было. Например, до появления керосиновых ламп и автомобилей нефть была не ресурсом, а никому не нужной чёрной грязью. Только развитие современной промышленности превратило нефть в полезный ресурс. Более того, современные технологии и совершенствование методов геологической разведки позволяют быстро увеличивать объём ещё не добытых запасов нефти.

В предсказании грядущего истощения ресурсов нет ничего нового. В 1908 году президент Теодор Рузвельт созвал конференцию по естественным ресурсам и заявил об угрозе их «неминуемого исчерпания». На той же конференции сталепромышленник Эндрю Карнеги предсказал, что к 1940 году запасы железной руды на Верхнем озере будут исчерпаны, а железнодорожный магнат Джеймс Д. Хилл заявил, что через десять лет нам негде будет брать лесоматериалы. И не только их: Хилл даже пророчил, что грядёт нехватка зёрна, и это в Соединённых Штатах, где мы до сих пор решаем проблему избытка зёрна, порождённую нашей системой субсидирования сельского хозяйства. Сегодня мрачные пророчества строятся на той же основе – не учитываются ни особенности рыночной экономики, ни возможности современных технологий[7].

Нужно признать, что и в прошлом, и в наши дни отдельные виды природных ресурсов действительно истощаются. Но в каждом таком случае причина не в капиталистической алчности, а, напротив, в том, что правительство препятствует установлению полноценной частной собственности на эти ресурсы.

Примером могут служить лесоматериалы. В Канаде и на американском западе большая часть лесов принадлежит государству (федеральному правительству или местным органам власти). Государство сдаёт леса в аренду частным лесозаготовителям. Попросту говоря, частная собственность существует только на годовое использование ресурса, а не на сам ресурс, не на лес. В этой ситуации лесозаготовительные компании не владеют самим капиталом, а потому могут не беспокоиться о его истощении. Компании не заинтересованы в том, чтобы экономно обходиться с ресурсом или проводить лесонасаждения. Не имея интереса в поддержании и сохранении лесных богатств, они думают только о том, как быстрее спилить как можно большее число деревьев. В Европе, где частные леса – явление более обычное, почти не слышно жалоб на истощение лесных ресурсов. Когда лес находится в частной собственности, владельцу выгодно заботиться о его сохранении и восстановлении, о том, чтобы избежать истощения своего основного капитала[8].

Таким образом, в Соединённых Штатах дело упирается в Службу охраны лесов Министерства сельского хозяйства, которой принадлежат леса и которая ежегодно продаёт право на рубку леса, что ведёт к истощению лесных ресурсов. А вот в частных лесах, эксплуатируемых крупными компаниями, такими как Georgia-Pacific и U.S. Plywood, видна деятельная забота о восстановлении вырубленных деревьев, и о сохранности их лесных ресурсов можно не беспокоиться[9].

Другим печальным примером того, куда ведёт отсутствие частной собственности на ресурсы, может служить история западных прерий в конце XIX века. Каждый любитель вестернов знаком с таинственностью «открытых просторов» и жестокими войнами между овцеводами, ковбоями и фермерами за пастбища. «Открытые просторы» или ранчо были результатом неудачи американского правительства в проведении политики приватизации новых земель в условиях засушливых степей к западу от Миссисипи. На востоке бесплатно закрепляемые за первопоселенцами на государственных землях 160 акров обеспечивали приличные условия для ведения фермерского хозяйства в условиях влажного климата. Но в условиях засушливого запада для успешного разведения овец или крупного рогатого скота 160 акров не хватало. А федеральное правительство отказалось выделять скотоводам более 160 акров. Так и появились «открытые просторы», иначе говоря, скот начали бесконтрольно пасти на ничейных (т.е. государственных) пастбищах. Поскольку земля никому не принадлежала, каждому скотоводу было выгодно как можно быстрее стравливать пастбища, пока этого не сделали овцы или коровы другого скотовода. Результатом недальновидного отказа от передачи крупных участков прерий в частные руки стало выбивание, чрезмерное стравливание пастбищ, и никто не тратил средства на их восстановление, потому что в отсутствие прав собственности на землю заниматься этим бессмысленно. Это привело к выбиванию прерий и возникновению пылевых бурь. Отсюда же незаконные попытки фермеров и скотоводов взять закон в собственные руки и огородить кусок прерий в частную собственность, что часто приводило к войнам за пастбища.

Профессор Сэмюель П. Хейс, автор истории движения за охрану природных богатств в Америке, пишет о проблеме ничейных прерий:

На западе промышленное животноводство развивалось на «открытых» пастбищах, которые принадлежали федеральному правительству, но могли использоваться кем угодно… Конгресс так и не принял законов, регулирующих использование пастбищ или разрешавших их приватизацию. Скотоводы выгораживали участки степей для своего исключительного пользования, но конкуренты резали проволоку. Овцеводы и ковбои обращались к насилию и разрешали конфликты за пастбища, вырезая чужой скот и убивая конкурентов… Отсутствие элементарной собственности на землю порождало замешательство, ожесточение и разруху.

В условиях этого хаоса государственные степи стремительно деградировали. Первоначально покрытые буйным разнотравьем, они быстро приходили в упадок под давлением слишком многочисленных стад… В ничейных степях развели слишком много скота, его не могли прокормить. Опасаясь, что другие могут его опередить, каждый скотовод слишком рано начинал выпас, трава ещё не успевала созреть и дать семена. В этих условиях качество пастбищ быстро ухудшалось, а их производительность падала; сочные многолетние травы быстро заглушались однолетними, а однолетние – сорняками[10].

Хейс утверждает, что в результате этого процесса кормовой потенциал ничейных степей снизился более чем на две трети. Есть ещё одна жизненно важная область, где отсутствие частной собственности на ресурсы было и остаётся причиной не только истощения, но и невозможности заниматься развитием потенциально огромных ресурсов. Речь идёт о многообещающих богатствах Мирового океана. Океаны – это международное общественное достояние, иными словами, никакое частное лицо, компания и даже национальное правительство не имеет права собственности на часть океана. В результате океаны остаются в том же первобытном состоянии, в каком была земля до возникновения сельского хозяйства. Первобытные люди занимались охотой и собирательством, т.е. охотились на диких животных и собирали съедобные семена, орехи, плоды и коренья. Первобытный человек пассивно приспосабливался к природной среде, вместо того чтобы активно её изменять. Он жил за счёт земли, не предпринимая попыток облагородить её. В результате земля была непродуктивна, и огромные территории могли дать скудное пропитание сравнительно небольшому числу первобытных людей. Только с появлением сельского хозяйства, когда человек начал возделывать почву и улучшать её, продуктивность земли начала расти, и вместе с ней резко повысился уровень жизни. Изобретение сельского хозяйства создало условия для развития цивилизации. Но развитие сельского хозяйства неразрывно связано с установлением частной собственности: сначала – на возделанные участки и урожай, а потом – и на саму землю.

Что же касается океана, мы до сих пор пребываем на непродуктивном этапе первобытной охоты и собирательства. Каждый может ловить в океане рыбу или извлекать какие-либо ресурсы, но только в качестве охотника и собирателя. Никто не может возделывать океан, заниматься в нём водным хозяйством. Из-за этого мы лишены возможности использовать безмерные рыбные и минеральные ресурсы морей. Если, например, кто-нибудь попытается возделывать море и повысить продуктивность рыбных мест с помощью удобрений, его усилия пропадут даром, потому что он не сможет помешать другим рыбакам ловить выращенную им рыбу. Потому-то никто и не пытается удобрять океан так, как мы удобряем землю. Более того, нет экономических стимулов, есть, пожалуй, только препоны – для исследования средств и способов повышения продуктивности рыбных мест или извлечения океанских минеральных ресурсов. Такие стимулы появятся только с возникновением прав собственности на участки океана, таких же, как ставшие привычными для нас права собственности на участки земли. Уже сегодня есть простой и эффективный метод повышения продуктивности рыбных мест: с помощью электроники можно огораживать части океана и разделять рыб по величине. Можно многократно увеличить запасы рыбы, если не давать крупным рыбам поедать мелких. Если бы в Мировом океане был введён режим частной собственности, океанские ресурсы были бы умножены методами водного хозяйства, и мы даже не можем себе представить, какие результаты тут возможны.

Национальные правительства безуспешно пытались справиться с проблемой истощения рыбных запасов с помощью иррациональных и лишённых экономического смысла ограничений на общую величину улова или продолжительность сезона добычи рыбы. В случае лосося, тунца и палтуса ограничение продолжительности сезона добычи способствовало сохранению примитивных и непроизводительных методов лова, понижению качества пойманной рыбы и стимулированию чрезмерной интенсивности лова в сезон добычи – вместе с недоиспользованием рыболовецкого флота в течение года. И само собой разумеется, подобного рода правительственные ограничения никак не стимулировали развитие водного хозяйства. Как отмечают профессора Норт и Миллер,

рыбаки бедны, потому что вынуждены использовать неэффективное оборудование и заниматься ловом лишь малую часть года [из-за правительственного регулирования], а к тому же их слишком много. Потребитель платит за нерку намного больше, чем было бы необходимо при использовании эффективных методов рыболовства. Несмотря на постоянно растущую сеть запретов и ограничений, сохранение стада сёмги до сих пор не гарантировано.

Корнем проблемы является отсутствие права собственности. Ни один рыбак не заинтересован заботиться о поддержании численности сёмги. Напротив. В его интересах за сезон добычи выловить как можно больше рыбы[11].

Норт и Миллер отмечают, что права частной собственности в океане, позволяющие собственнику использовать самые дешёвые и эффективные технологии, при этом сохраняя и повышая продуктивность ресурсов, сегодня доступнее, чем когда-либо: «Изобретение современной электронной сенсорной аппаратуры позволяет сравнительно легко и дёшево контролировать большие участки водной поверхности»[12].

Обострение международных конфликтов за части Мирового океана только подчёркивают особую важность установления здесь прав частной собственности. Когда Соединённые Штаты и другие страны объявили своей 200-мильную прибрежную зону, когда частные компании и правительства ссорятся, а рыбаки, нефтяники и добывающие компании воюют за одни и те же участки океана, значимость прав собственности наглядно и ощутимо растёт. Как пишет Фрэнсис Кристи,

в шахтах, расположенных под дном океана, добывают уголь, нефть выкачивают с помощью платформ, опирающихся на дно и возвышающихся над водой, минералы можно черпать со дна с помощью драг… Морских животных, которые прикрепляют себя ко дну, можно собирать с подводных телефонных кабелей, придонных рыб вылавливают с помощью тралов, среднеглубинных рыб ловят на крючок или сетями, в которых иногда запутываются подлодки, тех, кто плавает на поверхности, берут с помощью сетей и гарпуна, а сама поверхность используется судами, перевозящими людей, грузы и оборудование для добычи подводных ресурсов[13].

Констатировав обострение конфликта, Кристи говорит о том, что «моря пребывают в промежуточной стадии. Они переходят из ситуации, в которой прав собственности почти не существует, к такой, в которой определённые формы собственности станут доступны». В конечном итоге, заключает Кристи, «когда морские ресурсы станут достаточно ценными, возникнут исключительные права собственности»[14].

Загрязнение окружающей среды

Итак, можно признать, что режим полноценной частной собственности на ресурсы и свободный рынок обеспечивают защиту природных богатств и делают это намного эффективнее, чем правительство с его запретами и ограничениями. Но как обстоит дело проблемой загрязнения окружающей среды? Разве неконтролируемая капиталистическая алчность не приведёт к обострению этой проблемы?

Прежде всего у нас есть голый эмпирический факт. Правительственная собственность и социализм не решают проблему загрязнения. Даже самые наивные сторонники государственного планирования признают, что загрязнение озера Байкал в Советском Союзе является памятником бездумного промышленного использования ценного природного объекта. Но только к этому проблема не сводится. Так, например, особенно остро стоит проблема загрязнения воздуха и водных путей, в частности рек. Но именно в эти две сферы доступ частной собственности закрыт.

Начнём с рек. Реки и моря обычно принадлежат государству, и полноценная частная собственность здесь запрещена. Но государственная собственность по определению ущербна, потому что правительственные чиновники хоть и могут контролировать всё, что угодно, но не могут получить выгоду от повышения рыночной стоимости ресурсов. Они не могут продавать реки или акции на них, а поэтому не имеют экономической заинтересованности в сохранении чистоты и ценности рек. В чисто экономическом смысле реки ничьи, и получается, что загрязнение происходит с разрешения чиновников. Каждый имеет возможность сбрасывать в воду мусор и отходы. Но давайте посмотрим, что было бы, если бы частным фирмам было разрешено владеть реками и озёрами. Если бы частная фирма владела, например, озером Эри, тогда каждый, выбросивший в озеро мусор, был бы должным образом привлечён к суду за нанесение ущерба частной собственности, и суд заставил бы его уплатить денежное возмещение и впредь воздерживаться от подобных действий. Таким образом, только частная собственность может положить конец загрязнению – нанесению ущерба ресурсам. Из-за ничейности рек нет собственника, который мог бы защитить этот ценный ресурс от ущерба. А вот если бы кто-нибудь рискнул сбросить мусор или отходы в частное озеро (многие небольшие озёра находятся в частной собственности), его быстро призвали бы к порядку – владелец не замедлил бы броситься на защиту своей Собственности[15]. Профессор Долан пишет, что

если бы Миссисипи была собственностью корпорации General Motors, можете быть уверены, что на стоящие на её берегах предприятия и муниципалитеты обрушился бы поток исков и её воды стали бы достаточно чистыми, чтобы максимизировать доходы от желающих платить за право пользования питьевой водой, отдыхать на реке и заниматься промышленным рыболовством[16].

Будучи собственником рек, правительство не только допустило их загрязнение, но, в качестве собственника городских канализационных сетей, и само является одним из самых активных загрязнителей. Уже существуют дешёвые химические туалеты, которые перерабатывают отходы, не загрязняя воздух, почву или воду, но кто станет тратиться на них, если местные власти могут бесплатно сбрасывать канализационные стоки в окружающую среду?

Этот пример указывает на проблему, подобную той, что сдерживает правильную эксплуатацию морей и океанов из-за отсутствия частной собственности: пока правительства, будучи собственниками рек, допускают загрязнение вод, промышленность будет использовать технологии, загрязняющие реки. Пока собственники рек допускают существование технологий, отравляющих реки, мы будем иметь именно такие технологии.

Допустим, что право частной собственности на реки и озёра может решить проблему загрязнения вод, но как быть с загрязнением воздуха? Что могут предложить либертарианцы для решения этой нелёгкой проблемы? Разве возможны права частной собственности на воздух? Ещё как возможны! Нам уже известно, что радиочастоты могут быть предметом частной собственности. То же самое и с авиакомпаниями. Коммерческие авиамаршруты могут быть предметом частной собственности, и Управлению гражданского воздухоплавания нет нужды заниматься их распределением между авиационными компаниями. Но в случае с загрязнением воздуха мы имеем дело не столько с частной собственностью на воздух, сколько с защитой частной собственности в виде наших лёгких, садов и полей. В загрязнении воздуха существенно то, что загрязнители выбрасывают в воздух нежелательные и опасные отходы производства – в виде дыма, радиации, двуокиси серы и т.д., и всё это попадает в лёгкие невинных жертв и наносит ущерб их имуществу. Все подобные выбросы, наносящие вред личности или имуществу граждан, суть нанесение ущерба частной собственности пострадавших. В конце концов загрязнение воздуха точно также является причинением вреда, как и поджог чужого дома или причинение человеку физических увечий. Загрязнение воздуха – это просто-напросто причинение вреда другим людям. Главная функция государства – судов и полиции – останавливать причинение вреда, но оно не исполняет своих функций и не защищает всех тех, кто страдает от загрязнения воздуха.

Важно понять, что государство не справилось с задачей не в силу простого неведения, не потому, что должно пройти время от столкновения с новой технологической проблемой до того момента, когда люди найдут способ дать на неё достойный ответ. Некоторые современные загрязнители воздуха появились только недавно, но ведь дым и чад от фабричных труб известны со времён Промышленной революции, причём известны настолько, что американские суды в XIX веке принимали решения, разрешавшие дыму от промышленных предприятий наносить ущерб собственности граждан. При этом суды систематически изменяли и ослабляли защиту прав собственности, предусмотренную англосаксонским общим правом. До середины и даже до конца XIX века любое вредное загрязнение воздуха считалось гражданским правонарушением, помехой, и пострадавший мог требовать возмещения ущерба и прекращения дальнейшего причинения вреда его собственности. Но на протяжении всего XIX века суды систематически изменяли закон о халатности и закон о причинении вреда таким образом, чтобы сделать возможным загрязнение воздуха, не превышающее средний уровень, т.е. не выходящее за пределы сложившейся практики.

По мере того как заводы строились и начинали дымить, причиняя вред садам соседних фермеров, последние обращались в суд с исками, требуя возместить ущерб и прекратить дальнейшее причинение вреда их собственности. А судьи в ответ говорили примерно следующее: «Сожалеем. Нам известно, что промышленный дым (т.е. загрязнение воздуха) вредит вам и нарушает ваши права собственности. Но есть нечто более важное, чем права собственности – это государственная политика и „общее благо“. А общее благо заставляет признать, что промышленность нужна, что без промышленного прогресса не обойтись, а потому ваши права частной собственности придётся попрать ради общего благосостояния». Теперь все мы платим за это попрание частной собственности, и платой являются лёгочные и другие заболевания. И всё это ради «общего блага»[17].

Тем же принципом руководствовались суды и в области развития воздухоплавания, что видно из решения суда штата Огайо в 1947 году, когда жители пригорода Акрона обратились в суд с требованием закрыть частный аэропорт. Основание – чрезмерный шум, нарушающий их право собственности. Суд отказал им в удовлетворении этого требования и мотивировал свою позицию следующим образом:

Принимая решение по этому делу, мы, являясь судом справедливости, должны не только взвесить противоположные интересы владельцев аэропорта и соседствующих с ним землевладельцев, но и признать интересы общества, в котором мы живём. Мы должны признать, что создание аэропорта… имеет большое значение для общества, и если такой аэропорт запретить или помешать его созданию, то результатом будет не только серьёзное нарушение прав владельца этого аэропорта, но и серьёзная потеря для всех жителей округа, которые лишатся ценного ресурса[18].

Продолжая преступление судей, законодатели всех уровней внесли свой вклад и запретили жертвам загрязнения воздуха подавать коллективные иски против загрязнителей. Понятно ведь, что если завод отравляет атмосферу города и страдают десятки тысяч человек, непрактично каждому подавать отдельный иск о возмещении ущерба (хотя судебного запрета мог бы добиться и один пострадавший от загрязнения воздуха). Поэтому общее право предусматривает возможность коллективных исков, когда один или несколько пострадавших могут возбудить иск от лица целого класса жертв загрязнения. Но законодатели систематически запрещали подавать коллективные иски против загрязнителей. Поэтому у каждого есть возможность взыскать по суду возмещение личного ущерба от загрязнения. Но при этом закон запрещает требовать возмещения ущерба от того, кто наносит вред большому числу людей в данной местности! Как пишет Фрэнк Бабб, «это как если бы правительство сказало тебе, что ты можешь попытаться защитить себя от вора, который украл лично у тебя, но оно не станет защищать тебя, если вор обокрал всех в твоём районе»[19].

Шум – тоже форма загрязнения воздуха: это звуковые волны, которые распространяются в воздухе и причиняют вред другим. Врачи только недавно начали изучать вредные последствия шума для физиологии человека. Либертарианская правовая система сделает возможными коллективные иски о возмещении вреда и прекращении действий, порождающих чрезмерный и наносящий вред шум.

Таким образом, методы борьбы с загрязнением воздуха чрезвычайно просты и не имеют никакого отношения к многомиллиардным паллиативным правительственным программам, которые оплачиваются налогоплательщиками и даже не затрагивают существа проблемы. Достаточно было бы того, чтобы суды вернулись к своей функции защиты прав личности и собственности от вторжения извне и прекратили бы деятельность каждого, кто наполняет воздух загрязнениями. А как же быть со сторонниками технического прогресса? И куда девать нынешние технологии, которые загрязняют воздух? А как быть с ростом издержек, которые придётся оплачивать потребителям?

Идея, что запрет загрязнения повысит стоимость промышленной продукции, столь же предосудительна, как популярный перед Гражданской войной Севера и Юга аргумент, что отмена рабства сделает хлопок слишком дорогим, а потому запрет рабства – дело в моральном отношении хорошее, но непрактичное. Иными словами, нужно позволить загрязнителям и дальше перекладывать издержки на тех, чьи лёгкие и собственность страдают от используемых ими технологий.

Более того, при этом игнорируется тот факт, что если позволить и дальше безнаказанно загрязнять воздух, то не будет экономических стимулов развивать экологически чистые, не загрязняющие технологии. Кроме того, экономические стимулы будут давить в прямо противоположном направлении. Представьте себе, например, что на заре автомобилизации суды заняли бы следующую позицию:

Вообще-то мы против того, чтобы грузовики заезжали на газоны, потому что это является нарушением права частной собственности, и мы настаивали бы на том, чтобы, несмотря на любые пробки, грузовики перемещались только по дорогам. Но грузовики жизненно важны для общего благосостояния, а следовательно, мы постановляем, что нужно разрешить им пересекать любые газоны, если это помогает облегчить дорожную ситуацию.

Если бы в своё время суды приняли такое решение, у нас и до сих пор грузовики систематически заезжали бы на газоны. И любая попытка прекратить это безобразие была бы отвергнута во имя необходимости защитить интересы общества и транспортных компаний! Но дело в том, что именно такую позицию заняли суды в вопросе о загрязнении воздуха, а ведь это приносит нам всем куда больший вред, чем порча газонов и лужаек. Правительство с самого начала включило зелёный свет для загрязняющих технологий. Что же удивляться тому, что других технологий у нас нет? Единственное решение состоит в запрете загрязнения воздуха, что направит развитие технологий по другому руслу.

Даже сегодня мы располагаем методами борьбы с шумовыми и другими загрязнениями. Существуют, например, разные звукопоглотители и шумоглушители. Трубы и дымоходы можно оборудовать поглотителями, которые перехватывают вредные выбросы и превращают их в полезную продукцию. Так, из двуокиси серы, главного загрязняющего вещества, можно изготавливать необходимую промышленности серную кислоту[20]. Отравляющие атмосферу бензиновые двигатели можно, например, заменить чистыми двигателями – дизельными, газотурбинными, паровыми или электрическими. И как указывает либертариански мыслящий инженер Роберт Пул-мл., расходы по переходу на чистые технологии «лягут на потребителей продукции соответствующих фирм, а не так, как сейчас, когда они ложатся на третью сторону в форме загрязнения (или налогов)»[21].

Роберт Пул даёт убедительное определение загрязнения: это «перенос вредного вещества или энергии на собственность или его воздействие на тело человека без согласия последнего»[22]. Либертарианское, единственно последовательное решение проблемы загрязнения воздуха заключается в использовании судов и правоохранительных органов для прекращения и предотвращения соответствующей деятельности. Уже появились признаки того, что правовой механизм начинает действовать в другом направлении: принимаются новые судебные решения и отменяются законы, запрещающие коллективные иски. Но это только начало[23].

В отличие от либертарианцев, консерваторы предлагают два сходных в конечном итоге решения проблемы загрязнения воздуха. Одни, как Айн Рэнд и Роберт Мозес, просто отрицают существование проблемы и приписывают всю борьбу с загрязнением левым политическим движениям, желающим разрушить капитализм и современную промышленность ради утверждения первобытных форм социализма. Хотя в этом обвинении есть доля истины, отрицать само существование проблемы значит отрицать саму науку и давать в руки левых аргумент, что защитники капитализма «ставят права собственности выше прав человека». Более того, защита тех, кто загрязняет воздух, даже не защищает их права собственности, напротив, всего лишь защищает право промышленников нарушать права собственности основной массы граждан.