Объявление тревоги и «Большой пакет»
Объявление тревоги и «Большой пакет»
Итак, в начале июня на рынке существовала уверенность в том, что идет подготовка крупного пакета финансовой помощи. С просьбой рассмотреть такую возможность Кириенко обратился к МВФ еще во время визита Одлинга-Сми в конце мая. 6 июня Одлинг-Сми направил письмо на имя Христенко и обозначил в нем дополнительные меры, после принятия которых МВФ мог бы организовать крупномасштабную финансовую помощь России. Затем 11 – 12 июня в Вашингтоне порядок действий обсуждался с Вьюгиным и советником премьер-министра по экономическим вопросам Ольгой Алилуевой. Вьюгин говорил, что власти готовы на жесткие меры, необходимые для восстановления доверия на рынках, но одновременно подчеркнул, что большинство предлагаемых мер требовало предварительного согласия Думы, и поэтому в существовавшем политическом климате их осуществление представлялось проблематичным.
Во избежание нежелательных реакций на рынках переговоры о дополнительной помощи было решено держать в секрете [175] . Стремясь умерить ожидания рынков, Камдессю на пресс-конференции в Казахстане сказал: «Вопреки тому, что думают рынки и комментаторы, это (то есть события в России. – Авт.) не кризис. Это не какое-то поворотное событие» [176] . 22 июня в Москву прилетели Фишер и Маркес-Руарте в сопровождении небольшой команды. Через два дня, по окончании визита, Фишер предупредил премьер-министра, что, судя по всему, это последнй шанс избежать экономического катаклизма.
29 июня Камдессю направил Кириенко письмо, изложив в нем главные принципы возможной договоренности об усилении программы и увеличении финансирования со стороны МВФ. Во-первых, необходимы были достаточно решительные фискальные меры, благодаря которым Россия смогла бы в короткие сроки сократить свои заимствования, а во-вторых, требовалось решительно осуществлять структурные реформы, которые в сочетании с уже достигнутым смогли бы обеспечить устойчивый и ощутимый экономический рост.
К концу июня ситуация ухудшилась. Специалист по глобальной стратегии на валютных рынках лондонского отделения JPMorgan Авинаш Персод выразил типичное на тот момент мнение рынка: «Утверждать наверняка, что девальвация (рубля. – Авт .) произойдет, нельзя ни в коем случае, но мы считаем необходимым предупредить, что риск присутствует существенный». Он отметил, что и время предоставления, и размеры внешней финансовой помощи имели критическое значение: «Выделение займа в недостаточных размерах и с задержкой сильно разочарует рынки» [177] .
После того как 26 июня доходность ГКО приблизилась к 75%, ЦБ повысил ставку рефинансирования с 60 до 80%. Но инвесторы все равно уходили с рынка, и доходность продолжала расти: 29 июня годовые облигации торговались на уровне 82%. Не прекратился спад и на фондовом рынке.
Наконец, о возможной девальвации рубля впервые публично высказался руководитель высшего уровня. Выступая 29 июня в думском комитете по бюджету, Михаил Задорнов сказал: «Если в ближайшие месяцы собираемость налогов не увеличится на треть, нельзя исключать девальвации рубля. Мы либо собираем налоги посредством законодательных изменений, либо нас ждут совсем другие сценарии». Пресс-служба правительства поспешила опровергнуть его слова, заявив, что они были «неверно истолкованы». Но было поздно. Рынок уже получил тревожный сигнал.
Председатель ЦБ Дубинин снова заверил общественность, что возможность девальвации не рассматривается. Он сказал, что у правительства и у Центрального банка достаточно сил и средств для того, чтобы избежать девальвации рубля. Но в то же время он не скрывал, что налицо реальный кризис. В интервью телеканалу ОРТ он сказал, что разделяет мнение Задорнова, что положение серьезное.
В МВФ на конец июня ситуацию оценивали следующим образом. С одной стороны, продолжение помощи российским властям с целью поддержания их усилий, направленных на защиту макроэкономической стабилизации (низкой инфляции и стабильного рубля), было связано со значительным риском. С другой стороны, прекращение помощи могло иметь для России, региона и международных рынков последствия не менее серьезные. Так что если российская сторона была готова действовать, невзирая ни на что, то и МВФ должен был сыграть свою роль в предотвращении краха. На тот момент считалось, что при самом благоприятном стечении обстоятельств политику в отношении обменного курса следовало оставить без изменений. А для этого властям необходимо было принять целый пакет дополнительных фискальных мер, призванных убедить рынки, что политика в налогово-бюджетной области реалистична и осуществима и позволяет поддерживать существующий обменный курс.
По подсчетам МВФ, даже после исполнения экономической программы на 1998 год в полном объеме и при снижении доходности ГКО в 1999 году в среднем до 25% требовалось формировать бюджет исходя из сокращения дефицита на 3 – 4 процентных пункта ВВП, почти до бездефицитного уровня. Другими словами, поскольку все возможные сокращения расходов уже были использованы, в бюджет на 1999 год следовало закладывать существенное увеличение доходов. Меры, которые могли бы обеспечить такой прирост, активно обсуждались с правительством в период с 27 июня по 12 июля. Последние два дня в переговорах участвовал также Одлинг-Сми, прилетевший в Москву, чтобы согласовать с Кириенко нерешенные вопросы.
При обсуждении дополнительного пакета помощи (получившего название «Большой») команда МВФ понимала, что даже при безупречном исполнении новой программы неуверенность на финансовом рынке все равно могла вызвать такое давление, что защищать текущий обменный курс рубля и далее стало бы невозможно. На этот случай предусматривались разовая девальвация [178] . Однако, поскольку сама по себе девальвация только усугубила бы дисбаланс в налогово-бюджетной сфере, требовалось дополнить ее крупномасштабной операцией по конвертации долгов [179] .
«Большой пакет» должен был в первую очередь убедить рынки, что процессы в налогово-бюджетной сфере находятся под эффективным контролем. Сотрудники МВФ были согласны с правительством, что все меры, способные серьезно повлиять на результаты 1998 года, и так уже приняты. Поэтому для завоевания доверия рынков акцент делался на планах на 1999 год и последующую перспективу. Убедившись, что правительство серьезно намерено удержаться в 1999 году в консервативных финансовых рамках, инвесторы согласились бы сохранить свои позиции по рублевым активам.
Следует отметить, что внутри МВФ к такому подходу относились с большим скептицизмом, поскольку в предыдущие годы Россия уже не раз демонстрировала свою неспособность исполнять согласованные планы. Даже внутри команды, ведшей переговоры, задавались вопросом, почему после столь долгого и безуспешного обсуждения всех этих похвальных мер они именно теперь вдруг стали приемлемы и осуществимы? Многие считали, что серьезность намерений российских властей ничем как следует не подтверждена и что в лучшем случае все кончится частичными улучшениями, не более того.
Что касается российской стороны, то президент Ельцин и его советники, судя по всему, отнюдь не были уверены, что именно предлагавшиеся жесткие меры были меньшим из зол. Вьюгин, Касьянов и другие руководители, выступавшие в защиту этих мер, пребывали в явном меньшинстве, хотя и надеялись, что в процессе переговоров динамика рынков заставит сомневающихся пересмотреть свою позицию.
В практическом плане в МВФ опасались того, что, приехав в Москву, миссия фонда окажется заложницей ситуации. Либо она должна была по результатам поездки оправдать ожидания рынка и сообщить о поддержке фонда, либо, в противном случае, стать «виновницей» того самого краха, которого сама пыталась помочь избежать. Могло получиться так, что ничего действительно существенного с точки зрения рынков, кроме как на бумаге достичь бы не удалось, но все равно пришлось бы этим ограничиться и сразу выделять финансирование в больших размерах. Рынок же отметил бы отсутствие реальных жестких мер, отреагировал бы новым падением и таким образом свел бы на нет все усилия МВФ по увеличению финансовых резервов. В этой связи 16 июня я написал одному из коллег: «Со временем это назовут Механизмом кредитования ухода иностранных инвесторов» [180] . И в некотором смысле все именно так и случилось.
Пакет дополнительных мер предусматривал в первую очередь консервативный и реалистичный бюджет на 1999 год, подкрепленный жесткой денежной политикой и масштабной программой структурных реформ, в том числе планом оздоровления банковской системы. Некоторые из главных фискальных мер требовали законодательного оформления, и потому 13 – 17 июля, когда весенняя парламентская сессия уже давно закончилась, Дума собралась на специальные заседания для рассмотрения представленных проектов. Было ясно, что некоторые из них вызовут серьезное сопротивление, в первую очередь увеличение (временное) налога на фонд оплаты труда, увеличение подоходного налога граждан, сокращение перечня необлагаемых НДС товаров и услуг и повышение земельного налога. Тем не менее, хорошо знающий Думу Задорнов активно работал с депутатами и уверял коллег в правительстве, что весь пакет законопроектов должен успешно пройти голосование [181] .
Однако Чубайс, например, на вопрос о действенности фискального пакета и о том, включает ли он какие-то решительные сиюминутные меры, демонстрирующие намерения властей, ответил – вроде бы в шутку – что предусмотрено радикальное решение о применении в третьем квартале понижающего коэффициента при расчете пенсионных платежей и что это позволит избежать грозившего дисбаланса в Пенсионном фонде! Он подчеркнул, что никакая другая страна не решилась бы на столь политически опасную меру. При этом выглядела она, может быть, и впрямь впечатляюще, но в российском контексте была все же абсолютно нереальной. По всей стране одна за другой шли забастовки шахтеров и протесты пенсионеров против низких пенсий и задержек по зарплате. Когда Чубайс был в 1997 году министром финансов, он обещал платить пенсии, а тут, отвечая на вопрос, осуществима ли столь радикальная мера, сказал, что это задача нелегкая, но решаемая.
Новый пакет мер включал в себя также добровольную конвертацию долгов, в результате которой краткосрочные рублевые обязательства должны были быть заменены на более долгосрочные долларовые инструменты. Идея заключалась в том, чтобы снять на первое время финансовое давление, и в принципе была вполне разумна. Более того, с начала июня команда МВФ уже работала над возможной реструктуризацией долга за счет привлечения частных кредиторов. Было принято решение, что конвертацию лучше всего проводить на согласованной добровольной основе. Но при этом МВФ настаивал, что включение этого элемента в программу имело смысл только при соблюдении ряда конкретных условий. Требовалась серьезная корректировка в налогово-бюджетной сфере, конвертация как минимум основной части долгов и параллельная конвертация краткосрочных ценных бумаг правительства, находящихся в распоряжении ЦБ и Сбербанка.
Наибольшую угрозу финансовой стабильности с точки зрения рынков представлял, вне всякого сомнения, большой объем краткосрочного государственного долга (ГКО и ОФЗ). На 6 июля общий размер долга по номинальной стоимости равнялся 433 млрд рублей (69,8 млрд долларов), а по рыночной цене – 306 млрд рублей (49,4 млрд долларов), причем распределение его среди держателей отличалось сильной концентрацией. Нерезиденты держали 30%, Сбербанк – 27%, ЦБ – 21%, банки-резиденты – 15% и небанковский сектор – 7%. В среднем каждую неделю подлежали погашению облигации на общую сумму около 6 – 7 млрд рублей (чуть более 1 млрд долларов). И с каждым новым первичным аукционом Минфину становилось все труднее и труднее выпускать взамен новые облигации под хоть сколько-нибудь реальный процент. Этим и объяснялись преимущества, которые давала конвертация долга.
Организовать конвертацию краткосрочных ГКО и ОФЗ в среднесрочные еврооблигации Минфин поручил банку Goldman Sachs [182] . С российской стороны за эту операцию отвечал Касьянов, и он согласился на выдвинутые МВФ условия самого проведения операции (хотя позднее выяснилось, что Задорнов и Дубинин отнеслись к этим условиям неодобрительно, а должных полномочий Касьянов не имел [183] ). Конвертация состоялась, однако заявок на обмен удалось собрать недостаточно для того, чтобы масштаб операции смог реально повлиять на динамику ситуации с долгами. Кроме того, организаторы сделки не выделили в отдельную операцию обмен облигаций, имевшихся в распоряжении Сбербанка и ЦБ РФ, и поэтому у инвесторов не было уверенности, что их пакеты действительно изъяты с рынка.
Специальная сессия Думы закончилась 17 июля неожиданным отклонением некоторых ключевых проектов. При этом правительство, заранее поверившее в успех [184] , не имело никаких запасных вариантов. Задорнов, казалось, был в шоке и чувствовал себя крайне неловко перед коллегами, которым он ранее уверенно заявлял, что контролирует ситуацию. К счастью, первые сообщения о результатах голосования появились только в конце дня, когда большинство рынков уже закрылись. К тому же, первые отзывы в прессе оказались в целом положительными, поскольку большое количество проектов так и не приняли.
Поздно вечером у меня состоялась встреча с Чубайсом. Он сказал, что правительство сделало все, что было в его силах, и что уж после этого фонд никак не может «бросить» Россию. Причем в тот же день представитель Белого дома Майк Маккерри сказал, что, по мнению президента Клинтона, переговоры с МВФ уже и так затянулись и что пора их завершать достижением договоренности. Но на уверенность Чубайса это никак не повлияло. К тому же, он объявил, что на этом его участие в переговорах прекращается и что на следующее утро он отправится в частную поездку в Нью-Йорк. Вдруг, ни с того ни с сего разбираться со всеми неприятностями было поручено Виктору Христенко, хотя он до сих пор не принимал вообще никакого участия в переговорах по «Большому пакету».
На этом плохие новости не закончились. На следующий день – это была жаркая летняя суббота – меня срочно пригласили в Дом правительства на встречу с Христенко и Задорновым. Принял в ней также участие еще один вице-премьер, отвечавший за социальный блок Олег Сысуев. Выяснилось, что заявленное Чубайсом как символ политической воли сокращение пенсий администрация президента зарубила на корню, посчитав эту идею чересчур наивной и даже не удосужившись показать проект Ельцину. Получалось, что и этот, и, возможно, другие ключевые элементы «Большого пакета» были в него включены без одобрения президента! И вот теперь несчастный Христенко и его коллеги лихорадочно пытались спасти пакет, а Чубайс тем временем подлетал к Нью-Йорку.
Переговоры продолжались все выходные. В понедельник 20 июля было назначено заседание Совета директоров. Камдессю был раздосадован по поводу результатов думской сессии. В то же время он согласился с некоторыми альтернативными предложениями и обещанием снова созвать Думу на специальную сессию в августе и потому решил больше не откладывать заседание Совета, но при этом сократить размер начального транша с 5,6 до 4,8 млрд долларов [185] .
Это как раз одна из тех ситуаций, из-за которых иногда утверждают, что МВФ уступает политическому давлению. В данном случае некоторые руководители министерства финансов США говорили впоследствии, что «подвигли» Камдессю на сокращение начального транша, дабы подать правильный сигнал России. Камдессю и Фишер не отрицали, что в те выходные, вполне естественно, ситуация обсуждалась со многими заинтересованными сторонами и выдвигались самые разные предложения. Однако относительно «перекомпоновки» кредита, то есть обычной в таких случаях процедуры фонда, Камдессю самым решительным образом говорил, что МВФ осуществил бы ее в любом случае, независимо от мнения министерства финансов США.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.