Нация акционеров: к добру… или к худу

Нация акционеров: к добру… или к худу

Согласно другому, немодному истолкованию, именно усилия государства вытащить экономику из болота усугубили ситуацию, поскольку мучительная перестройка затянулась на долгие годы и стоила больших издержек.

В любом случае для капитализма это была Новая эпоха. Потому что теперь государство, зачастую действовавшее через бюрократов из Федерального резерва, взяло на себя труд по сглаживанию острых краев капитализма. Оно создало систему социального страхования, которая помогала людям, потерявшим работу; оно проводило фискальную и кредитно-денежную политику с таким расчетом, чтобы сгладить болезненность циклического спада. С тех пор бюджетный дефицит превратился в инструмент экономической политики и перестал быть лишь удобным паллиативом трусливых политиков, которые боятся повышать налоги для финансирования своих программ. С тех нор уже не рынок определял величину процентных ставок но соотношению между предложением сбережений и спросом на них. Вместо этого величину процента, по крайней мере краткосрочного, устанавливает центральный банк - на благо народного хозяйства.

Но Кругман полагает, что в 1980-х годах попытка неоконсерваторов провести дерегулирование привела к восстановлению дикого капитализма дорузвельтовского периода. И для него возврат к политике, проводившейся до Великой депрессии, стал объяснением депрессивного состояния экономики, что позволило ему понять ситуацию в Японии в 1990-х и в США в начале 2000-х.

Тому, кто способен увидеть связь между поверхностным дерегулированием, проведенным в Америке в 1980-х годах, и японской болезнью 1990-х или текущим спадом в Америке, не стоит утруждать себя чтением этой книги. Японцы обратились к капитализму после войны. Но японский капитализм никогда не был похож на дикий капитализм, созданный воображением Кругмана. Главная функция - распоряжение капиталом - никогда не осуществлялась вольными капиталистами. Основные решения о капиталовложениях принимали банковские объединения, союзы крупных корпораций и правительство.

И даже в США реформы рейгановского периода не могли повлиять на природу капитализма конца XX в. Не была потревожена ни единая ниточка в огромной государственной сети социального страхования. Государственные расходы выросли по всем измерениям - как процент личного дохода, в номинальных и в реальных долларах. Движение в сторону массового потребительского капитализма ускорилось. Если в 1989 г. акциями владели только 23% семей, то к концу столетия ровно половина американских семей являлась псевдокапиталистами. Из них почти половина держала большую часть семейного состояния в акциях публичных компаний.

Америка стала страной акционеров, и каждый из них был озабочен курсом акций так же, как японцы десятью годами ранее. Риск стал коллективным, так что вряд ли хоть кто-то чувствовал себя защищенным от спада.

Экономисты всех толков умудрились не заметить, что к концу XX столетия государство стало партнером управляемой, сторонящейся риска капиталистической системы. На протяжении этого столетня правительства всех развитых стран увеличивали свою долю в ВВП. Если в 1900 г. государственные расходы в США составляли 8,2% ВВП, то к концу столетия - уже около 30%. Налоги выросли пропорционально. В начале XX столетия в США еще не было федерального подоходного налога. Он появился только через десять лет. Но в начале федеральным подоходным налогом облагались только богатые граждане. Консервативные политики выступали против этого налога, предупреждая, что со временем он может вырасти до 10%. Но это опасение казалось настолько нелепым, что, несмотря на их возражения, соответствующая поправка к конституции была принята. К концу столетия в США средняя ставка федерального подоходного налога достигла 13,2%, а максимальная - 39,6% (данные за 2001 г.). Поскольку одновременно увеличивались всевозможные налоги, для среднего американца совокупное налоговое бремя было намного выше - от 30 до 40%. Если взять все страны, входящие в ОЭСР, в 2000 г. максимальная ставка личного подоходного налога составляла в среднем 47%, а налога на доходы корпораций - 34%.

Это дает политикам и руководителям центральных банков дополнительный стимул заботиться об экономике и рынках. Не только избиратели требуют от государства «сделать что-нибудь» для дальнейшего процветания, но и доходы государственного бюджета напрямую зависят от состояния экономики. Для граждан государство перестало быть второстепенными издержками, став важной статьей расходов. Более того, в настоящее время это крупнейшая статья расходов. И для экономики в целом государство перестало быть мелким паразитом, нет, теперь это самый крупный кровосос.

Экономисты из рейгановской администрации понимали, что жизнь паразитов зависит от здоровья хозяина. Чем сильнее экономика хозяина, рассуждали они, тем больше вырастет паразит. Гениальность идеи сторонника экономики предложения Артура Лафера, который, по слухам, нарисовал свою знаменитую кривую на ресторанной салфетке, заключалась в том, что, понизив предельные ставки налога, можно увеличить доходы государства. В первый срок своего президентства Рейган использовал эту идею и снизил предельную ставку налога с 70 до 50%. Результат был таким же, как за 20 лет до того, когда сокращение налогов провел Кеннеди, - государственные доходы выросли, а экономическая активность оживилась.

Короче говоря, демократическое государство перестало быть зрителем и даже беспристрастным рефери. Оно превратилось в крупнейшего участника якобы свободной экономики западного мира. Оно стало крупнейшим транжиром в потребительской экономике. Оно же является крупнейшим заемщиком. Оно контролирует денежное обращение и кредит. Оно превратилось в сторожевого пса рынков капитала; никто больше не наблюдает за этим рынком так пристально и одновременно не получает от него столь значительной выгоды. Что же удивительного, что Джордж Буш-мл. поспешил «сделать что-нибудь» для защиты своих доходов?