Равенство возможностей

Равенство возможностей

Сразу же после того, как в результате гражданской войны было покончено с рабством, и идея личного равенства — равенства перед Богом и законом — приблизилась к окончательному воплощению в жизнь, основное внимание в интеллектуальных дискуссиях и в политике, проводимой как правительством, так и частным сектором, было перенесено на другую идею — идею равенства возможностей.

Если выражение «равные возможности» понимать буквально — как «одинаковые возможности», то эта идея просто неосуществима. Один ребенок рождается слепым, другой зрячим. Родители одного ребенка, глубоко озабоченные его благосостоянием в будущем, с детских лет прививают ему тягу к культуре и образованию, а родители другого — беспутны и о будущем даже не задумываются. Один ребенок приходит на свет в Соединенных Штатах, другой — в Индии, Китае или в России. Безусловно, от рождения перед ними открыты совсем не одинаковые возможности, и эти возможности никоим образом не могут быть уравнены.

Как и личное равенство, равенство возможностей нельзя толковать дословно. Его истинный смысл, вероятно, лучше всего передается выражением времен Французской революции: «Une carriere ouverte aux talents» («Талантам все пути открыты»). Никакие произвольно создаваемые препятствия не должны мешать людям достичь того положения в обществе, которое соответствует их способностям и к которому они стремятся, побуждаемые своими жизненными принципами. Открытые перед человеком возможности должны определяться только его способностями — а не происхождением, национальной принадлежностью, цветом кожи, религией, полом или иными несущественными в данном отношении факторами.

При такой интерпретации равенство возможностей просто более детально раскрывает смысл идеи личного равенства, или равенства перед законом. И точно так же, как идея личного равенства, идея равенства возможностей имеет смысл и важна именно потому, что люди неодинаковы по своим генетическим и культурным характеристикам и поэтому стремятся и имеют право выбирать для себя различные жизненные пути.

Равенство возможностей, как и личное равенство, не противоречит свободе: наоборот, оно представляет собой существенную составную часть свободы. Если каким-то гражданам отказывают в возможности занять то или иное положение в обществе, которого они заслуживают, только из-за их этнического происхождения, цвета кожи или религии, то это является нарушением их права на «Жизнь, Свободу и стремление к достижению Счастья». Это перечеркивает идею равенства возможностей и заодно приносит в жертву свободу одних людей ради выгоды других.

Как и каждый идеал, равенство возможностей не удается воплотить в жизнь целиком и полностью. Наиболее серьезным отступлением от него было, безусловно, положение негритянского населения США — в особенности на Юге, но также и на Севере. Тем не менее в области прав негров и других этнических меньшинств был достигнут несомненный и значительный прогресс. Сама концепция «плавильного котла»^{12} отражала идеал равенства возможностей. То же самое можно сказать и о распространении «бесплатного» начального, среднего и высшего образования — хотя, как мы увидим из следующей главы, это явление имело и свои отрицательные стороны.

Несомненное первенство, придаваемое равенству возможностей в иерархии ценностей, ставшей общепринятой после гражданской войны, особенно отчетливо проявлялось в экономической политике. В то время наиболее популярными словами были «свободное предпринимательство», «конкуренция», «laissez-faire»^{13}. Считалось, что каждый волен основывать любое коммерческое предприятие, наниматься на любую работу и приобретать любую собственность. Единственным условием было получение согласия на сделку от другой стороны. Перед каждым открывалась возможность получать прибыли, если дело шло успешно, и нести убытки, если дело проваливалось. Никто не имел права произвольно препятствовать человеку в реализации его планов, и критерием в данном случае являлись результаты его деятельности, а не происхождение, религия или национальность.

Естественным следствием из этого положения вещей стало то, что многие люди, относящие себя к культурной элите, презрительно именовали вульгарным материализмом, а именно — выдвижение на первый план всемогущего доллара и богатства как символа и свидетельства успеха. Как указывал Токвиль, эти сдвиги в шкале ценностей отражали нежелание широких слоев общества принимать в расчет такие традиционные критерии, характерные для феодального и аристократического общества, как родословная и происхождение. Очевидной альтернативой этим критериям являлись результаты практической деятельности че> ловека, а накопление богатств было наиболее простым и доступным мерилом этих результатов.

Другим следствием политики экономического либерализма стало высвобождение колоссального количества человеческой энергии, что превратило Америку в еще более продуктивное и динамичное общество, в котором социальная мобильность сделалась повседневной реальностью. Еще одним (возможно, неожиданным) следствием оказался бурный рост благотворительной деятельности, ставший возможным благодаря стремительному обогащению множества частных лиц. Формы, которые приняла эта деятельность, — организация некоммерческих больниц и лечебных учреждений, пожертвования частного капитала на содержание колледжей и университетов, несметное количество благотворительных организаций, предназначенных для помощи малоимущим — также определялись доминирующей в обществе системой ценностей, среди которых особое место занимала деятельность, направленная на воплощение в жизнь идеи «общества равных возможностей». Разумеется, как и повсюду, в области экономической деятельности практика не всегда соответствовала идеалу. С одной стороны, правительству в этой области действительно отводилась второстепенная роль, и оно не выходило за отведенные ему рамки; на пути свободного предпринимательства не создавалось никаких препятствий, а к концу девятнадцатого столетия были предприняты конструктивные правительственные меры, направленные на устранение помех свободной конкуренции со стороны частных лиц и организаций (особую роль здесь сыграл антитрестовский закон Шермана^{14}). Однако, с другой стороны, заключаемые в обход закона соглашения и иные негласные меры продолжали нарушать свободу беспрепятственного доступа всех частных лиц в любые отрасли бизнеса и ко всем профессиям. Нельзя отрицать также, что в силу укоренившихся социальных традиций особые преимущества предоставлялись на практике выходцам из «приличной» семьи, с «подобающим» цветом кожи и «надлежащего» вероисповедания. Тем не менее быстрое повышение социального и экономического статуса различных менее привилегированных групп говорит о том, что эти препятствия отнюдь нельзя было считать непреодолимыми.

Что касается действий правительства, одним из основных отступлений от принципов свободной конкуренции стала внешнеторговая политика. Протекционистские пошлины с целью защиты отечественной промышленности были возведены в ранг святыни еще в «Отчете по мануфактурам» Александра Гамильтона, где он провозгласил их неотъемлемой частью «американского образа жизни»^{15}. Разумеется, протекционистские пошлины были несовместимы с радикальной интерпретацией концепции равенства возможностей и уж, во всяком случае, со свободой иммиграции (которая вплоть до начала Первой мировой войны была общим правилом и исключения из которого затрагивали лишь выходцев из стран Востока). Тем не менее у протекционизма были свои защитники, пытающиеся дать ему «рациональное» обоснование, ссылаясь, во-первых, на интересы национальной обороны и, во-вторых, на утверждение (уж совсем «из другой оперы»), что принцип равенства имеет силу только «по эту сторону океана». Эта идущая вразрез со всякой логикой аргументация была также принята на вооружение большинством сегодняшних сторонников совершенно иной концепции равенства.