ПРОЦЕНТ В СРЕДНИЕ ВЕКА

ПРОЦЕНТ В СРЕДНИЕ ВЕКА

«Но в средние века население было чисто земледельческим. А при таком населении и при феодальном режиме может иметь место лишь небольшая торговля, а потому и небольшая прибыль. Поэтому в средние века законы о ростовщичестве имели себе оправдание. К тому же в земледельческой стране человек редко стремится к тому, чтобы занимать деньги, за исключением тех случаев, когда он обеднел или попал в беду вследствие какого-либо несчастья… Генрих VIII ограничил процент 10 процентами, Яков I – 8 процентами. Карл II – 6 процентами, Анна – 5 процентами… В те времена заимодавцы, если не юридически, то фактически были монополистами, и потому необходимо было ограничивать их, как и других монополистов. В наше время норма прибыли регулирует ставку процента, тогда как в те времена ставка процента регулировала норму прибыли. Если кредитор обременял купца высокой ставкой процента, то купец бывал вынужден накидывать на свои товары более высокую норму прибыли. Тем самым из карманов покупателей извлекалась большая сумма денег, чтобы положить её в карман кредитора, ссудившего деньги купцу» (Gilbart. «The History and Principles of Banking». London, 1834, p. 163, 164, 165).

«Мне говорят, что теперь ежегодно на Лейпцигской ярмарке взимают 10 гульденов, что составляет 30 на сто {250}; некоторые прибавляют ещё сюда Наумбургскую ярмарку, так что получается 40 на сто; взимают ли где-нибудь ещё больше этого, я не знаю. Позор, к чему же, чёрт возьми, это, в конце концов, приведёт!.. Кто имеет теперь в Лейпциге 100 флоринов, тот ежегодно получает 40, – это значит сожрать в один год крестьянина или горожанина. Если он имеет 1 000 флоринов, то получает ежегодно 400, – это значит сожрать в один год рыцаря или богатого дворянина. Если он имеет 10 000, то он ежегодно получает 4 000, – это значит сожрать в один год богатого графа. Если он имеет 100 000, как это и должно быть у крупных купцов, то он ежегодно получает 40 000, – это значит сожрать в один год крупного богатого князя. Если он имеет 1 000 000, то он ежегодно взимает 400 000, – это значит сожрать в один год крупного короля. И не грозит ему за это никакая опасность, ни жизни его, ни добру. Он не выполняет никакой работы, сидит себе за печкой и печёт яблоки. И этот разбойник в кресле, сидя у себя дома, может в 10 лет сожрать целый мир». («An die Pfarrherrn wider den Wucher zu predigen», 1540. In: Der sechste Theil der B?cher des ehrnwirdigen Herrn Doctoris Martini Lutheri. Wittemberg, 1589 [S. 312].)

«Пятнадцать лет тому назад я писал против ростовщичества, ибо уже тогда оно приобрело такую силу, что я не видел надежды на улучшение. С тех пор оно столь вознеслось, что не хочет уже считаться пороком, грехом и позором, а величается чистой добродетелью и честью, словно оно оказывает людям великую любовь и христианскую услугу. Где же искать избавления, раз позор стал честью и порок добродетелью?» («An die Pfarrherrn wider den Wucher zu predigen. Vermanung». Wittemberg, 1540).

«Евреи, ломбардщики, ростовщики и кровопийцы были нашими первыми банкирами, нашими первоначальными банковыми барышниками, их ремесло следует клеймить позором… К ним присоединились затем лондонские золотых дел мастера. В общем… наши первоначальные банкиры представляли собой… очень дурную компанию. Они были жадными ростовщиками, бессердечными кровопийцами» (D. Hardcastle. «Banks and Bankers». 2nd ed., London, 1843, p. 19, 20).

«Показанный Венецией пример» (образования банка) «быстро нашёл, таким образом, подражателей; все приморские города, и вообще все города, составившие себе имя своей независимостью и своей торговлей, основали свои первые банки. Так как возвращения их кораблей приходилось зачастую дожидаться очень долго, то это по необходимости привело к обычаю кредитования, а открытие Америки и торговля с ней ещё более усилили этот обычай». (Это главный пункт.) «Отправка судов с товарами принуждала делать крупные займы, что имело место уже в древности в Афинах и вообще в Греции. В 1308 г. в ганзейском городе Брюгге уже имелась страховая палата» (M. Augier. «Du Cr?dit public etc.». Paris, 1842, p. 202–203).

Насколько сильно в последней трети XVII столетия, когда ещё не была развита современная кредитная система, даже в Англии преобладали ссуды земельным собственникам, следовательно, вообще представителям потребляющего богатства, видно, между прочим, из работы сэра Дадли Норса, бывшего не только одним из первых английских купцов, но и одним из самых значительных теоретиков-экономистов своего времени:

«Из тех денег, которые в нашей стране отдаются под проценты, едва ли одна десятая часть размещена среди торговых людей, использующих эти ссуды в своих предприятиях; в большинстве случаев деньги даются взаймы для поддержания роскоши, для покрытия расходов тех людей, которые хотя и владеют крупными имениями, однако тратят приносимые их имениями доходы быстрее, чем эти доходы к ним поступают, и, не желая продавать что-либо из своего имущества, предпочитают закладывать свои имения» («Discourses upon Trade». London, 1691, р. 6, 7).

В XVIII веке в Польше:

«Варшава производила крупные операции с векселями, что, однако имело главным образом своей основой и задачей служение ростовщическим интересам варшавских банкиров. Чтобы достать себе деньги, которые они могли бы ссужать расточительной знати из 8 и более процентов, они искали и находили за границей вексельный кредит in Blanco, то есть кредит, в основе которого не лежало никакой товарной торговли; тем не менее заграничные трассаты терпеливо акцептовали эти векселя до тех пор, пока ещё поступали платежи, созданные этими вексельными махинациями. За это они сильно поплатились, когда обанкротился такой банкир, как Теппер, и другие варшавские банкиры, пользовавшиеся большим доверием» (J. G. B?sch. «Theoretisch-praktische Darstellung der Handlung etc.». 3. Aufl., Band II, Hamburg, 1808, S. 233).