Глава четвёртая. ОБЩИЕ ЗАКОНОМЕРНОСТИ ГЕНЕЗИСА НАЦИЙ

Глава четвёртая. ОБЩИЕ ЗАКОНОМЕРНОСТИ ГЕНЕЗИСА НАЦИЙ

Судьбы английской и французской наций в ХХ веке показали, что национальные общества, как и всякие общества вообще, после времён рождения и последующего расцвета постепенно стареют и движутся к упадку. Наиболее явно признаки упадка обозначились у английской нации, они нарастали с мировой индустриализацией, в подготовке которой она, английская нация, приняла самое непосредственное участие. (Толчком к мировой индустриализации, её началом была Промышленная революция в Англии.) Это указывает на исторически объективный генезис наций, что позволяет поставить задачу теоретически обобщить причинно-следственные связи в становлении, расцвете и упадке национального общества и обнаружить закономерности такого исторического процесса, а так же закономерности преемственности лидерства одних наций у других в непрерывном поступательном развитии промышленной цивилизации как таковой.

Предпосылки к зарождению всякой конкретной буржуазно-капиталистической нации возникали до настоящего времени вследствие кризиса традиции господства феодальных способов хозяйствования. Такой кризис оказывался мировоззренческим и потрясал все основания общественных, государственных, идеологических отношений. Выход из него не вписывался в традицию прежнего почвеннического существования населения, за счёт почвеннических, земледельческих производственных отношений, требовал её отмирания и одновременного прорастания из этнического ядра государствообразующего народа совершенно новой традиции общественного бытия, городского национально-общественного бытия. Новая традиция общественного бытия зарождалась и складывалась революционным отрицанием старой земледельческой традиции и, чтобы стать политически устойчивой и способной к развитию, должна была непременно соответствовать требованиям к нему качественно новых производительных сил совершенно новой цивилизации, а именно европейской промышленной цивилизации.

Что же подтолкнуло возникновение европейской промышленной цивилизации и первых буржуазно-капиталистических наций?

До появления в Средней полосе Европы мануфактурного производства продукция земледелия повсеместно давала главные средства жизнеобеспечения, главные товары для обмена, а город являлся лишь местом торгового и денежного обмена и малопродуктивного ремесленного производства, которое обслуживало такой обмен. Крупные собственники плодородных земель, пастбищ для выпаса скота являлись организаторами основных производительных сил всякой страны. Они являлись владельцами наибольшей доли добываемых при сельскохозяйственной деятельности средств жизнеобеспечения и естественным правом становились главными управителями осёдлого населения, создавая такую государственную власть, которая обеспечивала защиту и продвижение именно их интересов. Соответствующие общественные отношения, необходимые для самого доходного земледельческого хозяйствования, непрерывно развивались, отлаживались, в результате длительного исторического опыта прошли через разные ступени общественно-экономических и государственных отношений. Наконец в Европе достигли наивысшего совершенствования, превратились в течение Средних веков в отношения христианских сословно-феодальных народов. Сословия церковных священнослужителей и феодальных землевладельцев христианских народов имели узаконенные привилегии, но одновременно горожане получали право развивать городское самоуправление, позволяющее создавать орудия труда для наилучшего землепользования.

Коренное отличие европейского цивилизационного хозяйственного развития от развития земледельческих цивилизаций других континентов было именно в его опоре на совершенствование городского производства, что обуславливалось возникновением соответствующих общественно-производственных и государственных отношений. Европейское цивилизационное развитие изначально совершалось белой расой в сложной природно-климатической среде с сезонными зимами, и преодолевать природно-климатические сложности оказывалось возможным, только отталкиваясь от традиции общественных и государственных отношений языческой полисной цивилизации, которая зародилась и достигла расцвета в Древней Греции. В ней, в этой традиции, значение городского хозяйствования для землепользования стало очень высоким, едва ли не определяющим. Она была унаследована у греков Древним Римом, а во времена Римской империи силой и законами распространялась от средиземноморских побережий в варварский, лесной мир белой расы на Севере, Западе и Востоке европейского континента через burgus, укреплённый колониальный город. Лесные чащи и малоблагоприятный земледелию климат оказывали сопротивление хозяйственному освоению земель и расселению крестьянства в средней и северной полосе Европы. Цивилизационная хозяйственная деятельность, как правило, начиналась со строительства римлянами колониального города на судоходной реке, налаживания в городе обмена с туземцами привозимыми с южных мест сложными в выращивании или изготовлении товарами на пушнину, лесные плоды и ягоды, местное сырьё. Затем налаживалось ремесленное производство оружия, орудий распилки, вырубки и выкорчёвывания деревьев, и потом уже внедрялся в окрестностях города средиземноморский опыт распашки, засева зерна. Но даже после осваивания посевного земледелия крестьяне не в состоянии были жить только урожаем, вынуждены были разводить живность, скот, заниматься охотой и собирательством лесных плодов и ягод.

В Европе земледелие оказалось существенно зависящим от достижений хозяйственной деятельности города и его жителей, буржуа, то есть от того, что город мог дать для отвоевания у леса, болот необходимой земли и улучшения её обработки. Поэтому в европейском сознании укоренилась особая роль города, роль населяющих его буржуа, ремесленников, их чрезвычайное значение в хозяйственном освоении и цивилизационном развитии. Чем севернее складывалось европейское общественное сознание, тем более значимым для него становился город, как источник цивилизационного развития. Так что привнесённое с юга греческое христианство, которое зародилось в Египте и Палестине, в самых благоприятных для круглогодичного земледелия местах Средиземноморья, не стало естественным для европейских племён, особенно для племён средней и северной полосы континента, наиболее трудной для освоения.

С одной стороны, греческое церковное христианство помогло очень быстро добиться земледельческого развития Европы, особенно Западной Европы, где климат был относительно мягче, чем в Восточной Европе. А с другой стороны, по мере становления в Средние века христианских земледельческих государств и народно-феодальных обществ, феодалы, как основные собственники земли, вынуждены были считаться с особым положением городских жителей. Ведь именно горожане производили орудия земледелия, расширения посевных и пастбищных земель, строительства и обустройства замков, оружие, предметы роскоши, и они же создавали условия для быстрого торгового обмена урожая на свои и привозные изделия.

И всё же в средневековой феодальной Европе владение обрабатываемой землёй и крепостными работниками позволяло получать доход от продажи в городе урожая и плодов леса, с каким не мог сравниться ничей доход, кроме купца посредника. Сложившееся при становлении средневековой государственной власти и освящаемое церковью божественное право крупных феодалов, правителей на привилегии и вооружённое насилие, позволяло им злоупотреблять своей властью ради произвола в навязывании своих интересов, а порой откровенного грабежа горожан и купцов при любых денежных затруднениях своей казны. Подобные отношения заставляли городских семейных собственников, буржуа, создавать собственную власть, власть представительную, которая могла организовывать вооружённое сопротивление горожан и вести переговоры с феодалом о взаимных обязательствах. Для буржуа это было тем более естественным, что от римских колоний они унаследовали традицию древнегреческого полисного политического самоуправления и римского городского права.

По мере земледельческого освоения Европы возрастали доходы феодалов, их власть, ибо сельское хозяйство увеличивало производство средств жизнеобеспечения, укрепляя зависимость города от владельцев урожая. Сокращение значения браконьерской охоты в общем объёме получаемых средств жизнеобеспечения уменьшало возможности горожан отстаивать свои требования, и город постепенно подпадал под полное господство феодальных государственных отношений, до поры смирялся с таким положением. Первые Крестовые походы, в которые римские папы вовлекли феодалов Западной Европы, коренным образом изменили положение вещей, подняв роль и значение приморских городов Франции и Северной Италии, через которые непрерывно возрастали торговые и иные связи Западной Европы и Ближнего Востока.

Крестовые походы вырывали его участников из местных общинных и общественных связей и субконтинентального католического мировосприятия, вносили в их поведение авантюризм, стремление к личному успеху и грабительскому или коммерческому обогащению. У многих из них менялось мировосприятие, распространялись представления о космополитизме, а вместо отношений сеньоров и вассалов, обусловленных феодальным землевладением и господством значения сельскохозяйственного производства, укоренялись отношения наёмников и нанимателей. Нанимателями же военных отрядов, в том числе из представителей феодальной знати, стали всё чаще выступать богатые средиземноморские купцы или приморские портовые города. Прежде законы о наследовании земельных владений старшими сыновьями феодала не оставляли младшим сыновьям иного выбора, кроме церковной карьеры или бедности. Крестовые походы позволяли им становиться наёмниками, дали возможности иных способов обогащения, как личного, так и в составе папских орденов, которые научились корпоративному коммерческому посредничеству, ростовщичеству, приобретая собственное могущество за счёт предоставления денежных займов крупным феодалам и даже королям. Золото, серебро, сокровища, художественные изделия хлынули в Западную Европу, в которой до этого они были редкими явлениями, вызвали подъём товарно-денежного обмена, превращения именно коммерческого богатства в основу подлинной власти. Пример герцогов Медичи и других обладателей знатных титулов, которые своё могущество основывали на обогащении за счёт ростовщичества и посредничества в торговле, показывал, что получение феодалами доходов от оброков, сборов податей крестьян не может сравниться с прибылями от посреднической спекуляции. В такую спекуляцию втягивались все, кто мог, в том числе церковь, которая превратила торговлю обрядами и индульгенциями в один из важнейших источников наполнения папской казны.

В Западной Европе под воздействием таких изменений нарастали рациональный индивидуализм и расчётливый цинизм, падал интерес к производственной деятельности, начиналось расслоение населения на меньшинство богатых соучастников коммерческого посредничества, олигархов и их наёмной обслуги и на подавляющее большинство бедных и нищих, которые в городах становились люмпенами. Упадок феодальных производственных отношений сопровождался упадком сельскохозяйственных производительных сил, падением веры в догматы церкви, ужесточением индивидуальной борьбы за существование. Так зарождались и получали развитие «война всех против всех» и нравы «волков». В городах Северной Италии, которые больше других городов Европы обогатились на посредничестве в Крестовых походах и при налаживании Средиземноморской торговли, война всех против всех и нравы волков, расслоение населения по денежному богатству, городское люмпенство распространились шире и откровеннее, чем в остальной Западной Европе. Но растущий индивидуализм, стремление к личному обогащению, личному успеху, упадок христианской этики и морали смягчались благодатным климатом и общим высоким уровнем доходов горожан, из-за чего в их среде складывался значительный слой средних и мелких семейных собственников, ремесленников. На некоторое время подъём коммерческих, потребительских настроений, ещё сдерживаемых традициями христианского вероучения, привёл в городах Северной Италии к взлёту индивидуальной творческой деятельности, вызвал интерес к достижениям Древнего Рима эпохи поздней античности, к оправдывающему индивидуализм античному гуманизму. Воздействие на художественное творчество античного гуманизма в сочетании с христианскими традициями католической церкви породило эпоху северо-итальянского Возрождения и европейский гуманизм, из идей которого выразители интересов коммерческой буржуазии стали взращивать мировоззренческий либерализм. Толчком же к разработкам мировоззренческого либерализма, постепенно вытеснившего гуманизм, оказались Великие географические открытия.

Великие географические открытия, появление в Англии мануфактурного производства и расширение мировой колониальной торговли за короткий исторический срок окончательно подорвали в приморских государствах Западной Европы всевластие феодальной знати. Мануфактурное производство посредством роста производительности труда и использования станков наращивало изготовление относительно дешёвых товаров для обмена в заморских странах и колониях на новые виды продовольствия, изделий, драгоценных камней и металлов, и значение хозяйственной деятельности европейского города стало неуклонно возрастать.

В обстоятельствах быстрой урбанизации ряда западноевропейских государств и рационализации буржуазной деятельности углублялась скептическая критика католицизма с позиций естественного знания и географических открытий, которая породила буржуазное свободомыслие. Христианство было идеологическим насилием феодальных государственных отношений, оно было на стороне феодального права, поскольку именно оно религиозным мировоззрением обосновало возникновение феодального права как такового. Пока горожане не имели какого-либо собственного мировоззрения, собственного идеологического насилия, они были обречены проигрывать в борьбе за свои интересы. Для организованных и целенаправленных действий жителей разных городов против объединений феодальных властителей им жизненно нужны были свои идеологии. И они начали зарождаться ещё после Крестовых походов, под влиянием знакомства с еретическими учениями в Византийской империи. С одной стороны, в Западной Европе появились идеи о гуманизме, космополитизме и индивидуальных свободах, которые выражали интересы спекулятивно-коммерческой буржуазии. С другой стороны, для защиты интересов участников производственных отношений, собственников орудий труда и обрабатываемой земли разрабатывались непримиримые к гуманизму и индивидуализму учения в виде самых разных ересей христианских богословов. Горожане-богословы переосмысливали и переписывали Библию таким образом, чтобы внести изменения в средневековый монотеизм, через эти изменения добиться идеологического обоснования буржуазной власти и моральных, божественных прав буржуазии на переустройство каждого конкретного феодального государства, каждых конкретных общественных отношений, развитие которых обуславливалось конкретными географическими, климатическими и историческими причинами. Наконец, протестантизм начала XVI века, отталкивающийся от опыта успехов и неудач прежних еретических учений, стал таким мировоззрением, которое смогло внести раскол в среду феодалов, вызвать поддержку тех из них, кто желали ограничить возможности католической церкви вывозить из их земель огромные денежные доходы и были заинтересованы в развитии внутреннего производства. Привлечение части феодалов на сторону буржуазии оказалось возможным потому, что к данному времени моральное разложение священства самой католической церкви начало подрывать устои феодальных отношений, расшатывать власть и папской церкви и феодалов.

Протестантизм предложил бороться с индивидуализмом и гуманизмом с помощью представлений о непосредственной личной ответственности каждого перед Богом, признав угодным богу и дающим право на личное духовное спасение только социальное, общественное поведение. При этом опыт крестьянских общинных отношений переносился в городскую среду существования, а личная ответственность перед Богом доказывалась участием в общинном самоуправлении и следовании этическим заповедям Христа. В протестантизме личная ответственность и общинные отношения оказывались важнее народно-земледельческих сословно-общественных отношений, тогда как в католическом христианстве идеал народных сословно-общественных отношений был важнее общинных земледельческих отношений. Это создавало предпосылки для размывания в условиях города самого идеала народных земледельческих отношений, для последующей замены этого идеала уже городскими общественно-производственными отношениями, вытекающими из народных отношений через их революционное отрицание.

Революционная сущность протестантизма доказывалась тем потрясением всех основ бытия, которое пережила Западная Европа с его появлением, кровопролитными религиозными войнами и противостояниями, которые продолжались поколениями, в выделении из прежнего католического мира нового мира протестантских государств. В новоявленных протестантских государствах снимались препятствия для перехода к мануфактурному и промышленному производству, как производству капиталистическому, обусловленному городскими рыночными отношениями. Однако степень снятия препятствий развитию городского капиталистического производства и соответствующему подъёму влияния городской буржуазии на государственные отношения была разной в разных протестантских государствах, зависела от того течения в протестантизме, которое объявлялось феодалами государственным мировоззрением или становилось таковым под давлением буржуазии. Самым буржуазным из протестантских течений являлся кальвинизм, в нём требования буржуазии дать ей право соучаствовать в государственной власти на основе её опыта выстраивания городской представительной власти нашли самое полное выражение. Идеологическое господство кальвинизма установилось там, где городское рыночное хозяйство, вообще, и мануфактурное, судостроительное, оружейное производство, в частности, получило наибольшее развитие. А идеологическое господство кальвинизма, в свою очередь, ускоряло такое развитие.

При быстром усложнении городского рыночного хозяйствования и товарообмена кальвинистские протестантские общины оставались объединёнными социальными, производственными связями постольку, поскольку они наследовали общинные традиции крестьянства. Такие традиции у второго-третьего поколения горожан слабели. Их ещё могли поддерживать цеховые сообщества в относительно небольших городах. Но при развитии сложных мануфактурных и промышленных производственных отношений, росте населения в городах, где происходило подобное развитие, и расслоении жителей крупных городов по доходам и интересам исчезали условия для поддержания устойчивых общинных связей. К тому же принцип спасения личной верой оправдывал ослабление подобных связей, поощрял стремление к личному успеху, что оказывалось внутренним противоречием протестантизма, подрывающим его основы. Сосредоточение капиталов у небольшой прослойки крупной буржуазии выделяло её из общины более сложными связями и интересами, чем общинные, и крупная буржуазия начинала проявлять намерения использовать общины в своих целях. Посредством протестантских общин она стремилась сбросить все феодальные ограничения на обращение капитала, все препятствия для получения наивысшей капиталистической прибыли. Так подготавливались настроения и интересы, которые привели к буржуазной революции в Нидерландах, а затем в Англии.

Данные буржуазные революции показали, что протестантские общинные связи при появлении крупных буржуазно-капиталистических интересов неуклонно ослабевали, протестантские общины теряли контроль над крупной буржуазией, а желания крупной буржуазии вырваться из оков жёстких норм протестантской этики и морали, её стоицизма и воздержанности становились неудержимыми. Обе буржуазные революции начинались требованиями крупной протестантской буржуазией к феодальной государственной власти ограничить привилегии и произвол феодалов, поборы военщины, но затем те силы и слои средней и мелкой буржуазии, которые она использовала для своей поддержки, вырывались из её контроля и придавали революциям новое направление. Революции разрушали у горожан во втором-третьем поколении протестантское общинное мировосприятие. Ибо в ходе революций обнажались острые противоречия между разными уровнями социальных и имущественных интересов: интересами крупной буржуазии, с одной стороны, и интересами средней и мелкой буржуазии, нового дворянства, с другой стороны. Социальные и имущественные противоречия оказывались несравненно более важными и значительными, чем между общинами, то есть, они оказывались противоречиями политическими. Крупная буржуазия понимала протестантизм, как умеренное религиозное мировоззрение, готова была идти на компромиссы с феодальным государством в рамках конституционной монархии, а средняя и мелкая буржуазия, новое дворянство и свободные крестьяне потянулись к самым радикальным течениям внутри кальвинизма.

Распад общинных связей под воздействием политических настроений слабо проявился в Нидерландской революции, ибо она сопровождалась и упрощалась освободительной войной против могущественной испанской монархии. Но во время Английской революции, начавшейся в 1640 году, он обнажился в полной мере. Как раз распад общинных связей привёл к тому, что основное влияние на ход начальных событий стал оказывать хищнический индивидуализм, который вызвал необходимость в поисках ответных идей и мер со стороны носителей производственных интересов. Поэтому английская буржуазная революция предстала в истории классической, показала её сущностные особенности и политическую борьбу за становление новых общественных и государственных отношений с такой полнотой противоречий и отражающих эти противоречия движений, с какой их не смогла показать революция в Нидерландах.

При непрерывном ослаблении власти английского короля, которое происходило с началом буржуазной революции в Англии, и разрушении феодальных государственных отношений протестантские общины не смогли противостоять росту индивидуализма и циничного стремления многих горожан и дворян к личному сиюминутному обогащению за счёт захватов и переделов бывшей государственной собственности или посредством коммерческой спекуляции, ростовщичества. В конечном итоге они не нашли способов помешать установлению диктатуры выразителей спекулятивно-посреднических коммерческих интересов. Бросить вызов такой диктатуре и свергнуть её оказались в состоянии только индепенденты: пуритане, которые преобразовали кальвинизм в религиозно-политическую идеологию мелкой и средней буржуазии, нового дворянства, то есть, по сути, в ещё не оторвавшуюся от народно-земледельческого христианского мировосприятия идеологию английского классового национализма, идеологию народно-национального среднего класса. Индепенденты попытались протестантские общинные отношения распространить на всю страну, преобразовать их в общественные отношения, жёстко защищающие интересы собственников производства внутри таких отношений. Войне всех против всех и гибельному для страны волчьему индивидуализму они противопоставили военно-политическую диктатуру, которая начала закладывать новые общественно-государственные отношения волчьего корпоративизма мелких и средних капиталистических собственников земли и средств производства в городе и на селе.

Англия того времени была страной с подавляющим большинством крестьянского населения, носителя пережитков средневековых феодально-земледельческих отношений и идеала народно-патриотического церковно-христианского общественного сознания, которое нуждалось в организующем его сословии церковных священников. В таких условиях индепенденты не смогли найти путь отхода от авторитарной военно-политической диктатуры к восстановлению буржуазно-представительной власти ради расширения политических и экономических свобод, необходимых раскрепощению капиталистического предпринимательства и рыночного товарно-денежного обмена. Когда живущий за границей наследник королевского престола признал право обуржуазившейся аристократии и крупной буржуазии на конституционные ограничения его привилегий и на долю государственной власти, их предали и свергли временные политические союзники, как представители крупной производственной буржуазии, так и выразители интересов крупной земельной собственности. Во времена Реставрации монархии и главенствующего положения королевской англиканской церкви индепенденты и другие пуритане подверглись чисткам и преследованиям, вынуждены были бежать в Нидерланды, а затем в американские колонии. Именно в североамериканских штатах их потомки совершили то, что им самим не удалось сделать в Англии. Сначала победили в войне за независимость от монархической Великобритании и создали конституционную республику, а в середине восемнадцатого столетия объединились в националистическую республиканскую партию янки и вследствие победы в Гражданской войне с Конфедерацией южных штатов повернули огромную страну к выстраиванию национальных государственных и общественных отношений с политическим господством национального среднего класса.

Национальные государственные и общественные отношения «волчьей стаи» всегда и везде складывались из-за противодействия разрушительному для капиталистического производства индивидуализму, как вынужденный ответ на гибельные последствия индивидуализма, которые наглядно проявлялись в обстоятельствах буржуазной революции. Но они ограничивали индивидуализм лишь в том объёме, который был необходимым для налаживания прибыльного на данный момент производства. Ибо в основе национальных отношений лежало представление кальвинизма о том, что преуспевание в делах за счёт личных свойств, предопределённого мирского призвания является признаком предызбранности к спасению, – то есть главным для человека является личный материальный успех, а это при рационализации капиталистического общественного сознания вело к преобразованию положений кальвинизма в философский прагматизм. С одной стороны, представления кальвинизма о предопределении судьбы каждого, о мирском призвании и мирском аскетизме, как изначальном условии для преуспевания в созидательных делах, отражали конкретные этнические традиции родоплеменных отношений, которые выстраивались на основаниях природной предрасположенности каждого биологически здорового члена родоплеменного сообщества к выполнению вполне определённых обязанностей ради общего выживания. То есть они позволяли возникать, зарождаться национальному обществу только в виде предрасположенного к развитию производственных отношений этнократического общества. С другой стороны, они поощряли и оправдывали личную предприимчивость, которая от поколения к поколению вырывала личность из традиций семейно-родовых и этнических связей, способствуя неуклонному укоренению и углублению рационального прагматического индивидуализма, разрывающего зависимость материального успеха от созидательной производственной деятельности. Ограничение же индивидуализма в национальном обществе, в отличие от народного общества, утверждалось единственно выраженным в Конституции Общественным договором, который имел текущее ситуационное значение, мог подвергаться изменениям при изменении обстоятельств, в том числе делать законодательные уступки индивидуализму, если сторонников индивидуализма оказывалось большинство в избираемых собраниях представительной власти.

Первоначальный Общественный договор каждой пережившей буржуазную революцию страны появлялся в чрезвычайных обстоятельствах ожесточённой и гибельной борьбы за существование, которая непрерывно нарастала при раскрепощении интересов частной собственности. Он призван был ограничить интересы частной собственности, подчинить их задаче создания наилучших условий для быстрого развития социальных производственных связей, гарантом чего выступал чудовищный «Левиафан», несущее на себе «печать проклятия» государство. А поскольку национальные социальные производственные связи являлись следствием предельного напряжения действий государственной власти, вынужденной ограничивать личные свободы «волков». Постольку традиции социальных отношений закладывались в каждой нации поневоле и лишь на том уровне, какой был необходимым налаживанию прибыльного городского производства в исторической действительности, в какой происходила Национальная Реформация в конкретном государстве. Такое положение вещей способствовало постепенному наступлению индивидуализма на социальные отношения, поощряло стремления личности вырваться из социальных производственных отношений, если у неё были иные возможности добиться личного успеха. Оно предопределило наступление спекулятивно-посреднических коммерческих интересов внутри национальных общественных и государственных отношений, а тем самым предопределило генезис данных отношений: вслед за их становлением во время Национальной Реформации – расцвет, а затем и упадок.

К примеру, в Нидерландах и в Англии с началом развития в условиях конституционных монархий народно-национальных общественных и государственных отношений сельское хозяйство оставалось важнейшей частью экономического капиталистического хозяйствования. А прибыльность сельского хозяйства, рост в нём производительности труда достигались через разрушение общинных социальных связей крестьян и становление семейных и личных фермерских хозяйств, семейного и личного арендаторства, непосредственно выходящего на посредников товарно-денежного обмена, на рынок. Таким образом, капиталистическое сельское хозяйство способствовало развитию индивидуализма в общественных производственных отношениях. В то же время в городе самым прибыльным оказывалось капиталистическое мануфактурное производство, которое постепенно вытесняло ремесленное цеховое производство. А для развития мануфактурного производства нужно было углубление социального взаимодействия его участников. Оно достигалось посредством упорядочения конституционно-монархической государственной властью рынка труда и особого образа жизни капиталистического города. Такое упорядочение было ограничено слабой заинтересованностью данной власти в развитии промышленного капитализма, ибо аристократия вместе с иерархами англиканской церкви не занимались промышленным производством, они либо сдавали свои земельные владения в аренду, либо получали доходы от соучастия в олигархических торговых и банковско-ростовщических сделках, от акций в крупных банках и торговых компаниях. К тому же нидерландской и английской мануфактурной товарной продукции долгое время не было конкурентов ни на внутреннем рынке, ни на внешних мировых рынках. Поэтому социальное взаимодействие участников городского производства в этих странах развивалось медленно, через становление профессиональных союзов наёмных работников на предприятиях и в отраслях, и испытывало значительное влияние индивидуализма и меркантильного мировосприятия. Этого социального взаимодействия оказывалось достаточно для Промышленной революции и начала индустриализации, но, как показала история девятнадцатого и двадцатого столетий, не для того, чтобы соревноваться в индустриальном развитии с молодыми национальными капиталистическими государствами или усовершенствованными контрреволюциями феодально-бюрократическими державами.

Великая французская буржуазно-демократическая революция совершалась в иных обстоятельствах, в начале эпохи индустриализации. Чтобы создавать собственное капиталистическое промышленное производство, способное конкурировать с английскими индустриальными товарами, французские социальные отношения должны были превзойти английские. Именно на решение этой задачи и был направлен Кодекс Наполеона, Общественный договор французского национального общества. Однако сам генерал Бонапарт успел только создать государственную власть, призванную воплощать данный Общественный договор, и ему пришлось бороться за спасение французского промышленного капитализма не на поле рыночных свобод, а непрерывными войнами с Англией, вытесняя её более конкурентоспособную продукцию с Европейского континента континентальной блокадой. После гибели его империи гегемония английских капиталистических производителей в Европе была восстановлена, и буржуазной Франции потребовалось полвека для создания таких национальных социально-общественных отношений, которые позволили французскому промышленному производству успешно развиваться и наступать на соперников в условиях открытой рыночной конкуренции.

Каждая держава, которая следующей после Франции проходила через буржуазно-демократическую революцию, в общих чертах повторяла путь, каким шло развитие французских национальных социально-общественных отношений. С той разницей, что традиции социально-производственных отношений в них должны были становиться более глубокими, более сложными, чем соответствующие традиции у всех капиталистических держав, уже завоевавших право на свою долю мирового рынка сбыта промышленных товаров. Иначе говоря, у новой капиталистической державы государственное управление становлением национальных общественных отношений, управление Национальной Реформацией, призванной осуществить Общественный договор, должно было стать ещё совершеннее, чем у всех сложившихся национальных держав, ещё более целеустремлённо воздействовать на становление национальных общественных отношений во время своей Национальной Реформации.

Всякое новое национальное государство вынуждалось обстоятельствами ускорять процесс появления своей капиталистической нации. Для этого оно должно было налаживать самое совершенное государственное насилие, чтобы с наименьшими издержками и потерями времени внедрять в мировосприятие государствообразующего этноса двойную этику, мораль, культуру, социальную психологию самого высокоорганизованного «общества волков», способного конкурировать в капиталистической экономике с любым из уже существующих подобных обществ. Появление же национального государства происходило в Национальной революции, в которой закладывались договорные отношения "волков", после чего это государство и начинало осуществлять фактическую Национальную Реформацию, целенаправленно воспитывать "волков" из молодёжи государствообразующего этноса и одновременно подавлять отрицательное влияние на неё старших поколений, носителей народно-патриотического сознания средневекового монотеистического общества «пастырей и овец».

Всякая Национальная революция инициативна. Совершающая её политическая сила решает задачи инициации конкретного национально-общественного сознания в конкретно-исторических обстоятельствах, сообразуясь с объективными требованиями достижения общественно-производственными отношениями самого социологизированного, самого передового на данный момент истории состояния. То есть такого состояния, при котором зарождается и укореняется самая передовая этика социально-корпоративного национального поведения, этика социально направленного мирского аскетизма, как у предпринимателей производства, так и у всевозможных наёмных работников и служащих, которые выходят на рынок труда.

В условиях капиталистических отношений «волков» самая передовая этика корпоративного труда молодой нации, которая подразумевает осознанный мирской аскетизм, позволяет переходить к непрерывному росту производительности общественного труда и добиваться наименьших издержек при изготовлении товарной продукции, чтобы теснить других мировых производителей подобной продукции, завоёвывать мировые рынки. Она же даёт возможность переходить к прибыльному развитию самых сложных производств и их непрерывному усовершенствованию, что подталкивает появление таких производств и их капиталистическое развитие ради завоевания тех ниш мирового рынка, в которых мало конкуренции этим производствам и производимой ими товарной продукции. Однако по мере завоевания мировых рынков и наращивания капиталистического товарного производства в национальном государстве увеличивается число участников коммерческого посредничества при сбыте национальной товарной продукции. Соответственно увеличивается значение коммерческого посредничества для устойчивой работы производства и политической стабильности общества, которая обусловлена ростом благосостояния подавляющего большинства его членов. Растущее влияние на жизнь нации участников коммерческого посредничества в торговле и в банковском ростовщичестве, в расширении услуг и способов внутреннего потребления поддерживается их опорой на ширящиеся глобальные коммерческие связи и идеологию либерализма.

Постепенно, поколение за поколением либерализм и коммерческий интерес заражают национальное общество индивидуализмом и культом потребления, которые теснят мирской аскетизм, расшатывают социально-корпоративную этику труда и национальное общественное сознание. Под воздействием подобных изменений общественного сознания и уменьшения относительной численности участников национальных производственных отношений совокупные издержки производства растут, себестоимость товарной продукции дорожает и её конкурентоспособность падает, и производство теряет средства для непрерывного усовершенствования и способность к усложнению, к быстрому переходу на самые передовые изобретения орудий труда и товаров. Единственным условием поддержания промышленного развития становится привлечение на внутренний рынок труда дешёвой иностранной рабочей силы, дешёвых иностранных специалистов. Однако вовлечение иностранных наёмных работников в национальные общественные отношения разрушает этнократическое содержание этих отношений, ослабляет отталкивающийся от бессознательного архетипического умозрения социальный корпоративизм производственного взаимодействия и в конечном итоге подрывает их, поворачивает на путь постепенного упадка. Упадка тем большего, чем отчётливее представители государствообразующего этноса разлагаются либерализмом и индивидуализмом, стремятся вырваться из производственных отношений в сферы быстрого обогащения и эгоистического потребления, а именно в сферы коммерческой посреднической деятельности, в том числе в растущую нишу капиталистических услуг и развлечений, или же становятся откровенными рантье. Как раз по этой причине в первой половине ХХ века обозначился упадок старых западноевропейских наций, которые создали свои колониальные империи.

Упадок английской, французской и нидерландской наций в начале двадцатого столетия выразился в том, что созданные ими в предшествующем веке колониальные империи стали отставать в индустриальном развитии, как от молодого североамериканского национального государства, так и от феодально-бюрократических держав Европы – Германии и России. Данное отставание привело к мировым войнам и переделам мира, которые разрушили прежнее могущество трёх старых наций Западной Европы, вызвали распад их колониальных империй и уничтожили условия для их мировой коммерческой и ростовщической деятельности, для существования в них значительного слоя рантье. Вследствие таких болезненных потрясений во второй половине ХХ века в них возродилось политическое и капиталистическое господство сил, связанных с производственными интересами, с промышленным капитализмом, оздоровились национальные общественные и государственные отношения. Однако социальные двойные этика и мораль участников индустриального производства, которые собственно и оздоровили данные отношения, отталкивались от традиций, заложенных в эпохи Национальных Реформаций. Так, в Англии их выразителем стала лейбористская партия, которая возникла на основе тред-юнионизма первой половины и середины девятнадцатого столетия, а во Франции – социалистическая партия с её идеологической программой конца того же девятнадцатого столетия, в основу которой заложены идеалы из учений Сен-Симона и Прудона.

Наглядный исторический опыт развития этих наций как раз и доказывает, что социальные производственные отношения нации, её общественные отношений «стаи волков», принципы её Общественного договора не могут быть вырваны из мировоззренческих, идеологических и политических традиций, которые были заложены в неё государственной властью в эпоху Национальной Реформации. Поэтому упадок данных наций нельзя преодолеть, его можно только отсрочить, ибо рано или поздно их социальные отношения потеряют способность соответствовать передовым производительным силам. А именно производительным силам постиндустриальной цивилизации, в которой не будет места для индустриальных рабочих и служащих, носителей тред-юнионистской и социалистической идеологических и политических традиций.