Бум, крах и структура капитала

Бум, крах и структура капитала

Австрийская теория в первую очередь затрагивает вопрос ошибочного, а не чрезмерного инвестирования. Предприниматели затратили время и ресурсы на проекты, которые в действительности не в состоянии завершить и за которые не стали бы браться, если бы им была доступна точная оценка временного предпочтения потребителей. Как говорит Мизес в «Человеческой деятельности»: «дальнейшее расширение производства возможно только в том случае, если посредством дополнительной экономии, т.е. произведенного, но не потребленного излишка, увеличится объем капитальных благ. Отличительной чертой бума, вызванного кредитной экспансией, является то, что необходимых дополнительных капитальных благ не было в наличии».

Отличить чрезмерное инвестирование от ошибочного можно только благодаря принципиальному положению австрийской школы о том, что капитал имеет структуру (см. главу 8). Планы многих предпринимателей рассчитаны на доступность в будущем комплементарных капитальных товаров. К примеру, если я открываю бизнес в сфере электронной коммерции, мой план может включать в себя такой этап: «Через шесть месяцев после открытия нанять 100 программистов с годовыми окладами по 100 тысяч долларов». Но как раз в эти месяцы случается бум. Благодаря кредитной экспансии другие компании также не испытывают недостатка в наличности. Когда все начинают нанимать программистов, выясняется, что в том количестве и по той цене, на которые мы рассчитывали, их недостаточно. Компания, которая не имеет возможности отложить свои планы, вынуждена предлагать за эти услуги более высокую цену.

Новый кредит, как правило, в первую очередь вкладывается в капитальные товары более отдаленного [от конечного потребителя] порядка: бизнес-планы, новые строения, новые заводы и т.п. И только позднее, когда к имеющимся ресурсам потребуются комплементарные товары, чтобы продолжать производство, становится очевидной временная природа бума. Если бы имело место подлинное сбережение, то благодаря этому значительно увеличилась бы возможность доступа к комплементарным товарам. Вернемся к примеру с бизнесом в сфере электронной коммерции: если бы требуемое количество людей посвятило определенное время изучению программирования, то, вполне возможно, на рынке рабочей силы появилось бы достаточно программистов для успешной реализации как моих планов, так и планов моих конкурентов.

Еще одной метафорой, иллюстрирующей методы Федерального резерва по «управлению» экономикой, может служить сравнение с чересчур деятельным педиатром, который никак не может убедиться в том, что наблюдаемые им дети растут в «правильном» темпе.

Рост тела неподконтролен нашему сознанию и зависит — причем мы пока лишь частично понимаем этот механизм — от генетической предрасположенности, режима питания и отдыха, физических упражнений и т.д. Каждая клетка развивается в ответ на окружающие ее локальные условия, а конечным результатом всех этих ответных реакций является общий темп роста тела. Аналогично каждый экономический субъект принимает локальные решения, обусловленные его специфическими обстоятельствами, и равнодействующая этих решений определяет общее состояние экономики. Используя эту аналогию, я отнюдь не собираюсь утверждать, что экономика «на деле» представляет собой некую разновидность организма, а лишь указываю на то, что процесс экономического роста в определенных отношениях схож с процессом роста организмов.

Федеральный резерв, подобно нашему педиатру, считает, что может улучшить естественное состояние своего пациента. Он не меняет никаких реальных параметров процесса: ни количество или виды имеющихся капитальных товаров, ни склонность к сбережению. Вместо этого он судорожно экспериментирует с «гормональным уровнем» экономики, регулируя процентную ставку. Когда Федеральный резерв облегчает условия кредита, то визуально рост экономики ускоряется. По сути же происходящее сводится к тому, что некоторые очевидные признаки роста развивались интенсивнее, тогда как другие, в равной степени необходимые, но менее очевидные процессы роста в итоге были нарушены. В отсутствие необходимых «питательных веществ» такой «рост» не имеет прочного основания. Кости ослабевают и не могут поддерживать тело. Тогда центральный банк, опасаясь краха, пытается снизить темпы роста путем ужесточения кредитной политики. Это никоим образом не ликвидирует ущерб, причиненный в период кредитной экспансии, а лишь привносит новую совокупность искажений вдобавок к уже существующим. Разумеется, поскольку центральный банк и развязал кредитную экспансию, глупо обвинять его в сдерживании бума. У него не было иного выхода, поскольку единственной альтернативой ужесточения кредитной политики является экономический крах в виде ажиотажного бума, который означает гиперинфляцию и распад экономики косвенного обмена.

Сторонники австрийской теории экономического цикла вовсе не считают, что кредитная экспансия, не подкрепленная сбережениями — это единственный путь, который может привести экономику к кризисной ситуации, или что применение австрийской теории экономического цикла объяснит все невзгоды, переживаемые в период спада. К примеру, хотя многие теоретики австрийской школы утверждают, что путь к Великой депрессии был проложен экспансионистской политикой центрального банка в 1920-х годах, они, как правило, признают, что их теория циклов не объясняет в полной мере всю глубину пережитой катастрофы.

После кризиса 1929 года администрации и Гувера, и Рузвельта безрассудно пытались удержать цены, и прежде всего ставки заработной платы, на том же уровне, что и до кризиса. Это, естественно, тормозило процесс приспособления, составляющий содержание периода депрессии, и породило массовую безработицу, которая и сделала Великую депрессию столь печально знаменитой. (Этот аспект экономических кризисов подробно исследован У. Хаттом.) Милтон Фридмен полагает, что грубые ошибки Федерального резерва привели к резкому сокращению денежной массы. Экономисты австрийской школы признают, что дальнейшие ошибки Федерального резерва обострили спад. В то время, когда фондовый рынок переживал коллапс, система международного разделения труда, ставшая возможной благодаря политике свободной торговли конца XIX века, была разрушена международной торговой войной между все более интервенционистски настроенными государствами эпохи 1930-х годов. (Основным залпом Америки в той войне стал печально известный тариф Смута—Хоули.)

Австрийская теория экономического цикла не является также и детерминистской теорией в том смысле, что мы можем с точностью определить, где возникнут искажения, вызванные установлением процентной ставки. Описанный здесь сюжет типичен, но отнюдь не единственно возможный. Если государство устанавливает цены на яйца на слишком низком уровне, нельзя с уверенностью сказать, где проявятся искажения, однако можно уверенно утверждать, что их появление весьма вероятно. Согласно Хайеку, Пьеро Сраффа выдвинул следующее возражение против теории циклов австрийской школы: почему, спрашивал он, относительные изменения в распределении богатства, вызванные снижением процентной ставки, не могли бы сократить предельные временные предпочтения именно до того уровня, на котором центральный банк и установил ставку процента? Ну что ж, мы полагаем, что могли бы. Точно так же не исключено, что изменения в распределении богатства, вызванные фиксацией цены на рынке яиц, могли бы уравновесить предложение и спрос. Однако это было бы чистой случайностью и происходило бы крайне редко.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.