Как поэзия может вас убить

Как поэзия может вас убить

Спросите полиглота, владеющего арабским, кого он считает лучшим поэтом – на любом языке, – и велики шансы на то, что он назовет имя аль-Мутанабби, жившего около тысячи лет назад; его поэзия в оригинале воздействует на читателя (или слушателя) гипнотически, примерно как стихи Пушкина на тех, кто знает русский. Беда в том, что аль-Мутанабби это знал; свое прозвище, дословно означающее «тот, кто выдает себя за пророка», он получил за свое якобы раздутое эго. Чтобы понять, насколько высоко он себя ставил, достаточно прочесть стихотворение, в котором аль-Мутанабби заявляет нам, что его стихи гениальны, – «их могут читать слепцы» и «их могут слышать глухие». При этом аль-Мутанабби был одним из немногих поэтов, которые ставили на кон свою шкуру, – он умер за свою поэзию.

В той же поэме о себе аль-Мутанабби, жонглируя словами так, что перехватывает дыхание, похваляется тем, что он не просто лучший поэт, какого только можно себе представить (я настаиваю на том, что тут он был прав), но и что он познал «лошадь, ночь, пустыню, перо, книгу». А благодаря своей храбрости он заслужил уважение льва.

Стихи стоили аль-Мутанабби жизни. В одном из стихотворений поэт в типичной для него манере оскорбил племя бедуинов, и они задумали отомстить. Бедуины настигли аль-Мутанабби, когда он путешествовал. Бедуинов было больше, чем спутников аль-Мутанабби, и поэт решил спастись бегством – это было рациональное решение, ничего постыдного. Только вот один друг аль-Мутанабби начал декламировать: «Лошадь, ночь…» Аль-Мутанабби развернулся и принял бой, который неизбежно проиграл. Потому и спустя тысячу лет аль-Мутанабби помнят как поэта, принявшего смерть, но избежавшего бесчестья, и мы, цитируя его стихи, знаем, что они искренни.

В детстве моей ролевой моделью был французский авантюрист и писатель Андре Мальро. Его книги искрятся неподдельным ощущением опасности. Мальро не окончил университет, но очень много читал и в двадцать с чем-то лет отправился в Азию на поиски приключений. Он был пилотом истребителя во время Гражданской войны в Испании и активным членом французского Сопротивления во время Второй мировой. Впоследствии у него открылась склонность к мифотворчеству – он без всякой нужды похвалялся тем, что встречался с великими людьми и политиками. Будучи интеллектуалом, Мальро терпеть не мог писателей. Но в отличие от Хемингуэя, который по большей части сам создал свой образ, Мальро не был фальшивкой. И он никогда не спорил по пустякам – его биограф сообщает, что когда другие писатели обсуждали авторские права и гонорары, Мальро переводил разговор на богословские темы (кажется, именно он сказал, что «XXI век будет веком религии – или его не будет»). День, когда он умер, был одним из самых печальных в моей жизни.