Глава 17 Структурные особенности ПЭК-кризисов

Понимание природы изменения реальной себестоимости производства, описанной в предыдущей главе, дает нам возможность описать важнейшее свойство любого ПЭК-кризиса, которое очень сильно влияет на его последствия для экономики. Как уже отмечалось выше, кризису 2008 г. предшествовали крушение двух финансовых пузырей, одного в 2007-м (ипотечный), другого, фондового, собственно в 2008-м, непосредственно перед началом общего дефляционного шока (резкого падения уровня расходов конечных потребителей). Но такая же ситуация была и в конце 20-х годов, в 1927 г. рухнула пирамида спекуляций с земельными участками, а осенью 1929 г. произошел знаменитый биржевой крах. Тем не менее еще примерно полгода экономика более или менее нормально функционировала, фондовый рынок отыграл к весне 30-го года уже больше трети от своего октябрьского падения… И в этот момент начался дефляционный шок, который длился около трех лет и привел к сильнейшей на сегодня Великой депрессии.

Иными словами, картинка вхождения в кризис в конце 20-х годов прошлого века и конца нулевых годов века нынешнего очень похожа, даже финансовые пузыри, в общем, оказались примерно одного происхождения. Это наводит на размышления, тем более что в обычные циклические кризисы аналогичной ситуации нет – пузыри, если они были, конечно, рушатся, но вот дефляционного шока, т. е. резкого (на десятки процентов) падения совокупного спроса явно не наблюдается. По этой причине желательно посмотреть на то, как специфика ПЭК-кризисов влияет на процесс их зарождения.

Собственно, частично мы уже эту тему обсуждали, когда говорили о первом таком кризисе, в 1907-1908 гг. Разница с ситуацией второго и четвертого (последнего) кризиса только в том, что в первый кризис главным объектом стали банки, а не домохозяйства, поэтому вместо дефляционного шока (т. е. резкого падения частного спроса) произошел кризис ликвидности банковской системы. Потом, разумеется, упало и потребление населения, но изначально кризис развивался несколько иначе, чем второй и четвертый. Точно так же третий кризис не похож на второй и четвертый, в нем тоже не было дефляционного шока, зато появился эффект стагфляции (т. е. одновременный экономический спад с высокой инфляцией, сочетание элементов, свойственных разным этапам стандартных экономических циклов). Соответственно, возникает вопрос: почему? Вспомним приведенные выше рассуждения, может быть, нам удастся уловить какую-нибудь закономерность!

Банки в конце XIX – начале XX в. видели, как ухудшается конъюнктура их деятельности, но считали, что имеет место обычный циклический спад. Да, он несколько затянулся, но в те времена особой теории еще не было, да и практики этой материей не очень интересовались, по этой причине банки не задумываясь компенсировали локальные (по их мнению), или, по современному, циклические проблемы за счет межбанковского кредита. И в тот момент, когда интервал между максимальной ставкой, по которой были готовы брать кредиты предприятия, и минимальной, по которой были готовы эти кредиты выдавать банкиры, схлопнулся, у экономической системы уже не было ресурсов для компенсации проблем. И довольно быстро начался кризис, который привел на первом этапе к блокировке финансовой системы, а дальше – к экономическому спаду и тяжелой и длительной (первой Великой) депрессии. Выйти из нее было невозможно, поскольку потенциал расширения рынков в рамках существующей финансовой системы был исчерпан.

Отметим, что хотя пузыри на фондовом рынке были уже тогда (они и в XIX в. были), однако на общеэкономическую конъюнктуру они влияли не очень значительно: число участников таких процессов было довольно мало и, главное, в основном в разного рода пирамиды (типа строительства Панамского канала) и спекулятивные активы вкладывали те средства, которые относятся к сбережениям. То есть их влияние на общеэкономическую конъюнктуру было довольно ограниченным, на совокупный спрос они влияли крайне незначительно. К тому же он довольно быстро компенсировался за счет повышательной стадии начинающегося нового экономического цикла.

Создание ФРС и рефинансирование (кредитование) банков дало этой системе новый ресурс, который, однако, был довольно быстро исчерпан (поскольку принципиального расширения рынков для долларовой системы не произошло). Отметим, кстати, что брать в качестве типового примера для изучения финансово-экономических процессов другие (т. е. не Американскую) технологические зоны в этот период было бы не совсем корректно, поскольку все остальные серьезно пострадали в Первую мировую войну. Ее последствия (как экономические, так и геополитические) серьезно повлияли на общую картину, и вычленить те эффекты, которые имели причиной именно военную, т. е. локальную и конъюнктурную составляющую, на фоне базовых экономических процессов было бы довольно сложно.

Если мы посмотрим на главный ресурс экономического роста, на совокупный частный спрос, то увидим, что он после Первой мировой войны стабильно рос, поскольку банки возобновили кредитование экономики, создавались рабочие места, повышались зарплаты. При этом внеэкономическое стимулирование спроса было минимальным: практики массового кредитования потребительских расходов еще не было. Однако сама по себе возможность рефинансирования банковской системы фактически позволила создать новый механизм, финансовые пузыри, в которые были бы вовлечены широкие массы населения.

В норме рядовой обыватель не может выделить большие средства на сбережения. У него нет для этого денег, большая их часть уходит на удовлетворение текущих потребностей или же некоторое улучшение уровня жизни. В США историческая норма сбережений составляла около 10 %, и большая часть этих средств, у небогатых граждан, находилась в максимально ликвидной форме. Но если банки активно кредитуют спекулятивные операции, то появляются многочисленные высокодоходные инструменты. Они, конечно, были и в XIX в., но, еще раз повторю, в основном в них вкладывались люди богатые и за счет сбережений. И срок жизни этих инструментов был довольно коротким. В 20-е годы прошлого века в США банки начали целенаправленно кредитовать компании, которые спекулировали на фондовом рынке и рынке недвижимости. Как следствие, эти компании были крайне заинтересованы в привлечении даже совсем незначительных сумм, но с большого количества участников. В результате пирамидальные схемы стали значительно более устойчивыми и крупными по масштабам.

Собственно, к концу 20-х годов прошлого века уже значительная часть населения США владела тем или иным пакетом акций.

При этом доходность операций с инструментами, привязанными к фондовому рынку (был еще пузырь, связанный со спекуляциями с землей, но он был меньше по масштабу), была существенно выше темпов нормального экономического роста. Банки еще массово не кредитовали частных граждан под залог пакетов ценных бумаг, но зато корпоративные посредники предлагали все более и более изощренные схемы, позволяющие им фактически кредитовать своих клиентов под залог их пакетов, находящихся в управлении этих посредников.

Что это означало для самих домохозяйств? Вообще говоря, структура доходов складывается из трех основных источников: постоянные доходы (зарплаты, предпринимательский доход), доходы от ранее сделанных сбережений (для большей части населения – незначительные) и взятые кредиты. Этот последний источник в 20-е годы тоже был не очень существенным, если не считать ипотеки. Но она берется, в общем, один раз в жизни, и для нее действуют отдельные законы.

Расходы тоже делятся на три части: обязательные расходы (еда, одежда, жилье), выплаты по ранее взятым кредитам (ипотека в первую очередь), увеличение сбережений. Напомню, историческая норма сбережений в США составляет примерно 10 % (по мере продвижения к востоку она растет – в Европе выше, в России еще выше, в Китае может достигать 50 %). Отметим, что для большинства домохозяйств обязательные платежи съедают большую часть регулярных доходов, и в этом смысле свободными остаются совсем небольшие деньги (сходить в кафе, в кино, купить детям книжку).

Что означает, что в экономике появились возможности вложения небольших денег с большими доходами? Во-первых, что домохозяйства начинают перекладывать туда практически все свои сбережения (вспомним, как вели себя люди в эпоху первого МММ). Во-вторых, они сокращают свободные расходы, поскольку уж очень привлекательна получаемая прибыль. В-третьих, они начинают сокращать обязательные платежи и искать разные новые источники денег, вплоть до того, что берут новые кредиты под уже выплаченную ипотеку, поскольку доходы от вложений в акции намного превышают ипотечные платежи. Кстати, в США в середине 2000-х годов именно повторные кредиты под залог недвижимости были основой роста пирамиды на фондовом рынке.

Но и это еще не все! С какого-то момента, когда виртуальный капитал (а он именно виртуальный, поскольку находится даже не в акциях, которые можно продать, а в неких сложных производных инструментах) начинает становиться ощутимым по сравнением с нормальными доходами домохозяйства, оно начинает сокращать вложения в него, зато проявляется эффект богатства. Почему? Представьте себе, что вы можете увеличивать свой депозит в конторе-посреднике на 50 долларов в месяц, при этом ваш уже накопленный капитал составляет несколько десятков тысяч долларов (фондовый бум длился почти десять лет). В этой ситуации вкладывать такую незначительную сумму смысла уже не имеет, зато имеет смысл вывести незначительную часть капитала для приобретения чего-то крупного, кроме того, можно существенно увеличить расходы, направив на потребление те средства, которые ранее шли на сбережения.

Или, иначе, ситуация 2000-х годов. Нормальный доход домохозяйства (после выплаты налогов) в США можно оценить в 60 000 долларов в год, это даже будет повыше среднего значения. То есть исторически нормальный уровень сбережений среднего домохозяйства – 6000 долларов в год. Стоимость дома, в котором живет семья, условно 100 000 долларов (полтора годовых дохода). И вот они неожиданно обнаруживают, что из года в год стоимость их дома растет: 120 тысяч, 140, 160… В такой ситуации имеет смысл накапливать 6000 в год? Имеет смысл взять новый кредит под новую стоимость дома (рефинансировать ипотеку) и, прибавив сбережения, взять новую ипотеку. И в результате получить рост активов (два дома вместо одного) вместе с ростом долга…

При этом вывод части средств из капитала фондовых спекулянтов и посредников не вызывает особых проблем, поскольку он легко компенсируется кредитами, взятыми под общий объем активов. В результате фондовая пирамида стремительно нарастает. Собственно, как я уже писал, на тот момент в США были две крупные пирамиды, менее крупная, на спекуляциях с земельными участками (она лопнула в 1927 г.), более крупная – фондовая (рухнула в 1929 г.). Тем не менее экономический кризис от этого не начался, более того, к началу весны 1930 г. фондовый рынок отыграл почти треть от спада октября 1929 г. И вот тут начался реальный кризис. С чем это было связано?

Дело в том, что в нормальной экономике товарные потоки (и потоки базовых услуг) сбалансированы: каждая отрасль получает определенный объем товаров и услуг от других и отдает им в свою очередь, то, что она произвела. И на уровне всей экономики эти потоки балансируются конечным спросом, при этом домохозяйства тратят на потребление то, что они заработали (а зарплата, в свою очередь, это издержки производства отраслей). При этом общий объем произведенного год от года растет, что позволяет обеспечивать сбережения и компенсировать проблемы кризисов, и незначительные колебания год от года принципиального изменения в эту картину не вносят. Другое дело, когда складывается ситуация, при которой у домохозяйств образуется значительный доход, полученный не за счет нормальной экономической жизни.

Этот доход начинает активно вкладываться в экономику и либо создавать в ней новые отрасли (например, если смотреть на современную ситуацию, богатые работники финансовых институтов начинают требовать хороших ресторанов, фитнес-центров и т. д.), либо давать дополнительный (относительно более или менее стабильного, сложившегося за предыдущие годы) доход для отраслей старых. При этом сами отрасли не могут оценить, насколько этот доход соответствует реальным возможностям экономики. Для этого как минимум нужно очень тщательно изучить межотраслевой баланс, причем и здесь есть определенные сложности, поскольку дополнительные источники доходов далеко не всегда бросаются в глаза (более подробно этот момент я опишу ниже, когда буду описывать масштаб сложившегося на сегодня кризиса).

Тут, естественно, возникает вопрос: а откуда, собственно, появляются новые доходы и деньги, в которых они выражены? А вот как раз за счет того, что контроль над эмиссией становится частным, причем не просто частным, а отражающим интересы финансовой системы. Если появляются новые активы – что может быть естественнее выдачи под них кредитов или эмиссия под их оборот? Опять же инфляции при этом особой нет, поскольку эмиссионные деньги связаны этими самыми новыми активами. Чуть ниже я приведу и еще одну причину появления избыточного ресурса в финансовой системе современных капиталистических государств, построенной на фиатных (эмиссионных, не привязанных к фиксированному активу, золоту).

Но при этом часть денег граждане выводят в реальный оборот! А вот тут-то проявляется свойство фондового рынка: из него нельзя вывести деньги! Если вы хотите продать часть своих активов, то кто-то должен их купить! То есть в целом деньги остаются в системе! Другое дело, что домохозяйства выводят деньги в реальный сектор, а покупатель может их взять за счет кредита (возможность выдачи которого обеспечивается банку за счет эмиссии). Разумеется, при этом растет и кредитный мультипликатор, так что все большая доля активов в финансовой системе становится чисто финансовой.

Важное замечание. Я не буду описывать эти процессы в цифрах для ситуации 20-х годов, поскольку на сегодняшний день сложно оценить адекватность статистической информации. Но вот для абсолютно аналогичного по происхождению кризиса 2008 г. я дам чуть ниже достаточно полную статистику.

Почему этот процесс не ведет к инфляции? А он ведет. Но поскольку экономика воспринимает ситуацию как нормальный бум, поскольку кредитование под создание новых производств идет нормально, поскольку рост спроса воспринимается как естественный, поскольку есть конкурентные ограничения, в целом всем кажется, что имеет место обычный, просто чуть более длинный и чуть более сильный, чем обычный, циклический рост. Кроме того, новые активы, образующиеся в финансовой системе, пусть они и носят чисто финансовый характер, позволяют связывать лишние (в некотором понимании этого слова) деньги.

Важную роль играет и денежное регулирование со стороны центрального банка. Поскольку банки в ситуации надувания пузырей все время наращивают кредитование друг друга (т. е. идет активный процесс кредитной эмиссии), то центробанки начинают сокращать активность собственной эмиссионной деятельности, откачивать с денежных рынков наличную массу, уменьшать денежную базу.

Правда, возникает вопрос, а почему такая ситуация не может продолжаться вечно? В гл. 20 описана математическая модель, объясняющая этот феномен, но сейчас имеет смысл описать соответствующий эффект, что называется, на пальцах. Суть объяснения в следующем: поскольку денег в экономической системе на новые финансовые (например, для оборота вторичных активов фондового рынка) активы нет, то их нужно напечатать. Отметим, что, поскольку ситуация с банками полностью известна денежным властям, никаких эксцессов, типа инфляции, это вызвать не может.

Проблема начинается в тот момент, когда становится понятно, что активы эти – финансовые. То есть где-то в конце цепочки вторичных активов лежит либо частный спрос (который поддерживает спекуляции), либо доходность реального сектора, который должен показывать прибыль, более того, который должен эту прибыль направлять на выплату дивидендов или другими способами поддерживать финансовый сектор. Ожидать резкого роста спроса со стороны «физиков» не приходится, да и всем остальным эту избыточную прибыль нужно обеспечить; причем на каждом шаге роста пирамиды она должна быть все больше и больше (пирамида растет снизу, наращивая основание, которое на каждом шаге становится все шире и шире).

В результате объем денег в чисто финансовом секторе не просто растет, а растет все время нарастающими темпами. Соответственно, растет в нем и общая прибыль. Как следствие, все больше капиталов устремляется в него из реального сектора, в котором падают доходы корпораций и зарплаты работников, ручеек из реального сектора, поддерживающий финансовую конструкцию, становится все уже и уже (и уже не только относительно его масштабов, но и абсолютно).

Фактически финансовый сектор начинает играть роль пылесоса, который вытягивает в свою пользу все инвестиционные ресурсы финансовой системы. Такая ситуация, например, сложилась в России перед дефолтом 1998 г., когда кредитный мультипликатор упал до 1,2 (при норме 4-6), монетизация снизилась до 4 % (при норме 100 %), а все свободные средства направлялись на рынок ГКО, который и заменял у нас все остальные финансовые рынки. Похожая ситуация у нас сегодня с инвестициями в реальный сектор, которые не могут конкурировать с доходностью валютных спекуляций. В общем, ситуация эта достаточно типичная.

А вот с другой стороны ситуация противоположная. Поскольку темпы роста финансовой системы начинают превышать исторически обоснованные темпы роста экономической системы (не забудем, решение об эмиссии принимают те же люди, что и доходы получают!), начинают расти ускоренными темпами и доходы представителей финансового сектора (этот эффект, кстати, отмечают многие эксперты последние годы). И у них появляется непреодолимое желание зафиксировать свое богатство в реальной жизни. В конце концов, один раз живем!

В результате начинает быстро расти поток из финансового сектора в реальный, но это поток не инвестиционный, а потребительский. Причем по мере роста финансовой пирамиды, этот темп все время нарастает, он намного превышает нормальные темпы роста воспроизводственного контура, причем структура этого потребления не соответствует структуре потребления большей части населения, оно соответствует потреблению богатых. На экономической системе начинает стремительно нарастать паразитический нарост, галл, раковая опухоль. Она полностью сбивает все внутренние настройки системы разделения труда, в частности, резко увеличивает риски производителей, особенно тех, которые ориентированы на массовый спрос не самых богатых людей. И в этот момент система идет вразнос.

Фактически во всех ПЭК-кризисах все перечисленные обстоятельства имели место. Однако у них были особенности, которые и привели к небольшим внешним отличиям. У первого кризиса (конец XIX – начало ХХ в.) – отсутствие ярких финансовых пузырей, в которых бы участвовали домохозяйства, из-за чего не было острой дефляционной стадии кризиса. Доходы домохозяйств падали вместе с общим кризисным процессом, связанным с излишним стимулированием экономики в предыдущие годы. Ярко выраженная посткризисная депрессия.

Второй кризис (конец 20-х – начало 30-х годов ХХ в.) уже позволял домохозяйствам вкладывать средства в финансовые пузыри, хотя это происходило не непосредственно, а через корпоративных посредников. Острая стадия дефляционного шока ярко выражена (спад с постоянной скоростью чуть меньше 1 % в месяц), поскольку денежная эмиссия для поддержания частного спроса не проводилась, в том числе из-за золотого стандарта. Кроме того, резкое падение кредитного мультипликатора в период кризиса привело к разрушению механизмов перераспределения доходов среди населения. Ярко выраженная посткризисная депрессия.

Третий кризис, 70-е годы ХХ в. В связи с острой конкуренцией с СССР и предыдущим устойчивым (с конца 40-х годов) ростом, финансирование финансовых пузырей было ограниченным, соответственно, острая стадия кризиса явно не выражена, механизмы перераспределения доходов пострадали не сильно, дефляционный шок отсутствовал. Фактически 70-е годы – это форма посткризисной депрессии в ситуации, когда стадия надувания пузырей и последующего их разрушения с соответствующим падением доходов домохозяйств опущена. Страх перед СССР не позволил слишком сильно стимулировать финансовый сектор экономики, но зато требовал финансирования уровня жизни и военных расходов, в связи с чем и проявился феномен стагфляции.

Четвертый кризис идет в настоящее время, и он очень похож на второй, за исключением того, что, как только острая стадия кризиса началась (осень 2008 г.), денежные власти приступили к активной денежной эмиссии, что приостановило эту стадию.

Кроме того, поскольку падение кредитного мультипликатора компенсировалось денежной эмиссией, не было (пока, во всяком случае) острого денежного голода, характерного для Великой депрессии. Но об этом – в следующих главах.

Очень важное замечание, которое в общем виде уже было сформулировано в гл. 5: изучая отдельное домохозяйство и/или корпорацию, увидеть описанные процессы структурных искажений просто невозможно, для них спрос и доходы сбалансированы, а найти источник происхождения финансовых ресурсов они на своем уровне не могут. Понять, получили ли они в качестве спроса на свою продукцию нормальные деньги, образованные в процессе функционирования экономической системы, или же эмиссионные, созданные в процессе функционирования кредитной (т. е. банками, в результате увеличения кредитного мультипликатора) или денежной (т. е. впрямую напечатанные центральным банком) систем на микроуровне невозможно. Этот процесс носит глобальный, масштаба всей экономической системы, принципиально макроэкономический характер.

Поэтому искать структурные диспропорции имеет смысл только в рамках всей системы разделения труда, пытаясь найти истоки финансовых потоков и разобраться, насколько эмиссия поддерживает всю экономическую систему. При этом ни в коем случае нельзя описывать реальный и финансовый сектора экономики независимо, поскольку по большому счету целью любой деятельности человека является получение тех или иных благ.

Теоретически, последователи тех или иных религиозных групп (старообрядцы в России, отдельные протестантские общины) не одобряли публичного потребления, но к современному постиндустриальному обществу это, безусловно, не относится.

Понимая описанные выше процессы, мы в конце 90-х годов пришли к выводу, что категорически необходимо тщательно изучить межотраслевой баланс США для того, чтобы, во-первых, понять, каковы источники финансовых потоков, формирующих ВВП США, а во-вторых, какого же масштаба достигли структурные диспропорции в экономике этой страны. Разумеется, когда мы начинали эту работу, было не очевидно, получится ли обнаружить искомый результат, но анализ показал, что это оказалось вполне возможно. При этом, как я уже отмечал, повторить эти результаты на современных данных достаточно сложно, поскольку методики расчета ВВП за прошедшие годы сильно менялись, в том числе с целью легализовать чисто финансовые активы (например, интеллектуальную собственность и goodwill).