Глава XX. Обеспечивают ли профсоюзы повышение заработной платы?

Глава XX. Обеспечивают ли профсоюзы повышение заработной платы?

Вера в то, что профсоюзы могут значительно повысить реальную заработную плату на долгий срок и для всего рабочего класса, является одним из величайших заблуждений нашего века. В основе этого заблуждения лежит непонимание того, что заработные платы по сути определяются производительностью труда. Именно по этой причине, например, заработные платы в США были несравненно выше, чем в Великобритании и Германии в течение тех десятилетий, когда в этих странах «рабочее движение» было намного сильнее.

Несмотря на многочисленные свидетельства в пользу того, что производительность является фундаментальным фактором, определяющим величину заработной платы, этот вывод обычно забывается или высмеивается профсоюзными лидерами и большой группой экономистов, стремящихся к репутации «либералов», вторящих им. Но этот вывод не строится на предположении о том, как они полагают, что работодатели в массе своей – добрые и благородные люди, стремящиеся творить добро. Он основывается на совершенно другом предположении – о том, что каждый работодатель стремится довести свою прибыль до максимума. Если люди готовы работать за меньшую сумму, чем их труд действительно стоит, то почему бы работодателю не использовать это с максимальной выгодой для себя? Почему бы ему, например, не заработать 1 доллар в неделю на рабочем, а не просто наблюдать, как другой работодатель зарабатывает на нем 2 доллара в неделю? Пока такая ситуация существует, каждый работодатель будет набавлять цену рабочим до их полной экономической стоимости.

Все это не означает, что профсоюзы не могут выполнять никаких полезных или законных функций. Главная функция, которую они могут выполнять, – это улучшать местные условия труда и гарантировать всем своим членам получение реальной рыночной стоимости за их услуги.

Конкурентная борьба рабочих за работу, работодателей – за рабочих не так безоблачна. Ни отдельные рабочие, ни отдельные работодатели, как правило, не бывают полностью информированными об условиях рынка труда. Отдельный рабочий может не знать истинной рыночной ценности своих услуг для работодателя, а поэтому его позиция в сделке сторон может быть ослаблена. Ошибки в оценке ситуации рабочему обходятся гораздо дороже, чем работодателю. Если работодатель по ошибке отказывается принять на работу человека, чьи услуги могли бы принести ему прибыль, он лишь теряет чистую прибыль, которую получил бы, наняв того человека, а нанять он может и сотню, и тысячу человек. Но если рабочий отказывается от работы, полагая, что легко найдет другую, где ему будут платить больше, такая ошибка может ему дорого обойтись, поскольку дело касается его средств к существованию. Во-первых, возможно, ему не удастся быстро найти работу с большей заработной платой; во-вторых, не исключено, что в течение какого-то времени ему не удастся найти работу, даже в перспективе предполагающую такую заработную плату. И время может стать сутью проблемы рабочего, поскольку ему и его семье необходимо питаться. Поэтому он, чтобы не искушать судьбу и не рисковать, может взяться за работу с таким окладом, который, по его мнению, ниже его «реальной стоимости». Когда рабочие взаимодействуют с работодателем через профсоюзы и требуют «стандартную зарплату» за определенный вид работ, они тем самым могут уравнять силу сторон сделки и риски, связанные с ошибками.

Но для профсоюзов, как подтверждает опыт, особенно с помощью одностороннего законодательства о труде, которое возлагает принуждение лишь на работодателей, легко выйти за определенные законом рамки, действовать безответственно и проводить близорукую и антисоциальную политику. Они делают это, например, каждый раз, когда стремятся зафиксировать заработную плату для своих членов выше реальной рыночной стоимости их труда. Каждая такая попытка всегда вызывает безработицу. На практике такое соглашение можно заставить выполнять лишь определенными средствами запугивания или принуждения.

Одно из таких средств заключается в ограничении членства в профсоюзе на другой основе, нежели проверенной компетенции или квалификации. Это ограничение может применяться в различных формах: во взимании с новых членов чрезмерных вступительных взносов; в произвольном определении квалификации для членства; в дискриминации, открытой или скрытой, по причине исповедуемой религии, расы или пола; некоего абсолютного предела числа членов профсоюза, или исключении, при необходимости директивными методами, не только продукции «непрофсоюзного» труда, но и даже продукции подразделений профсоюза из других штатов или городов.

Наиболее очевидный случай, в котором запугивание и сила применяются для введения или поддержания заработной платы членов определенного профсоюза выше реальной рыночной стоимости их услуг, – это забастовка. Мирная забастовка допустима. Она является законным средством борьбы рабочего класса, хотя и таким, которое необходимо использовать лишь изредка и только в качестве крайней меры. Если все рабочие отказываются трудиться, это может отрезвить упрямого работодателя, недоплачивающего им. Он может обнаружить, что не способен заменить взбунтовавшихся рабочих новыми работниками, которые, имея такую же квалификацию, были бы согласны работать за ту его заработную плату, против которой бастуют рабочие.

Но с того момента, как рабочим приходится использовать запугивание или насилие, чтобы усилить свои требования – в это время они проводят массовые пикетирования, чтобы никто из «старых» рабочих не мог продолжать трудиться или чтобы работодатель не мог принять на работу «новых» постоянных рабочих на их места, – их действия становятся подозрительными. Ибо изначально пикеты обычно используются не против работодателя, а против других рабочих. Последние желают получить работу, на которую не ходят «старые» рабочие, и заработную плату, от которой «старые» рабочие теперь отказываются. Если же «старые» рабочие добились силой, чтобы «новые» рабочие не заняли их рабочие места, они тем самым не дали «новым» рабочим выбрать лучшую из открытых перед ними альтернатив и заставили их выбрать что-то хуже. Забастовщики, таким образом, настаивают на привилегированной позиции и используют силу для сохранения своего привилегированного положения в отношении других рабочих.

Если приведенный анализ правилен, то тогда огульная ненависть к штрейкбрехерам не является оправданной. Если штрейкбрехеры состоят исключительно из головорезов, угрожающих насилием, или тех, кто в действительности работать не может, или кому временно платят больше денег с единственной целью – показать, что все идет нормально, и запугать «старых» рабочих настолько, чтобы они вернулись работать по старым ставкам, – в таком случае ненависть закономерна. Но если эти люди – обычные мужчины и женщины, ищущие постоянную работу и желающие работать по старым ставкам, то в этом случае их спровадят на худшую работу, чем эта, с тем чтобы обеспечить бастующим рабочим лучшую работу. И это привилегированное положение «старых» рабочих может продолжаться лишь при помощи постоянно существующей угрозы применения силы.

2.

Эмоциональная экономика породила теории, не выдерживающие беспристрастной экспертизы. Одна из них состоит в том, что труд в целом «оплачивается по слишком низкой ставке». Это аналогично представлению о том, что на свободном рынке цены в целом хронически слишком низки. Другая странная, но упорно отстаиваемая теория заключается в том. что интересы рабочих страны в целом одинаковы и что повышение заработной платы для членов одного профсоюза каким-то неясным способом помогает всем остальным рабочим. В этом утверждении нет и намека на истинность; более того, истина заключается в том, что если отдельный профсоюз методом принуждения добивается повышения заработной платы для своих членов значительно выше реальной стоимости их услуг на свободном рынке, то это ударяет по интересам всех остальных рабочих и членов всего сообщества.

Для того чтобы представить более четко, как это происходит, вообразим себе сообщество, в котором факты максимально упрощены арифметически. Предположим, что сообщество состояло из полдюжины групп рабочих и что эти группы изначально были равны друг другу по совокупной заработной плате каждой группы и рыночной ценности их продукции.

Допустим, что это следующие шесть групп: 1) фермерские рабочие; 2) рабочие розничных магазинов; 3) работники магазинов одежды; 4) шахтеры; 5) строители; 6) служащие железной дороги. Уровни заработной платы этих групп, детерминированные без какого-либо элемента принуждения, совсем не обязательно будут одинаковыми. Однако, каковы бы они ни были, давайте присвоим каждой из групп изначальный индекс, равный 100, в качестве базового. Теперь предположим, что каждая группа создает общенациональный профсоюз и способна силой добиваться выполнения своих требований не только пропорционально своей экономической производительности, но и своей политической власти и стратегическому положению. Допустим, исходя из этого, что фермерские рабочие вообще не могут добиться повышения своей заработной платы, рабочие розничных магазинов добиваются ее повышения на 10%, а магазинов одежды – на 20%; шахтеры – на 30%; строители – на 40%, служащие железной дороги – на 50%.

При принятом допущении, это будет означать, что произошел рост заработной платы в среднем на 25%. Теперь предположим, опять же для арифметического упрощения, что цена на продукт, производимый каждой группой, вырастает в процентах на столько же, на сколько в той группе выросла заработная плата. (По нескольким причинам, в том числе потому, что затраты на труд не представляют собой все затраты, с ценой этого не произойдет с определенностью в течение какого-либо короткого периода. Но эти цифры, тем не менее, помогут проиллюстрировать вовлеченный основной принцип.)

Далее возникает ситуация, в которой стоимость средств к существованию становится в среднем на 25% выше. Фермерские рабочие, хотя их заработная плата в денежном выражении не сокращалась, смогут купить на нее значительно меньше. Рабочие розничных магазинов, хотя их заработная плата повысилась на 10%, станут беднее в сравнении с тем периодом, пока цены не росли. Даже рабочие магазинов одежды, добившиеся роста заработной платы на 20%, окажутся в проигрыше по сравнению со своим прежним положением. Шахтеры с ростом заработной платы на 30% будут иметь лишь слегка увеличившуюся покупательную способность. Строители и железнодорожники, конечно, будут в выигрыше, но реально он окажется гораздо меньшим, чем ожидалось.

Но даже такие подсчеты основываются на предположении, что форсированный рост заработной платы не вызвал безработицы. Это может быть, но только в случае, если рост заработной платы сопровождался соответствующим ростом объема денег и банковского кредита. Правда, вряд ли такие перекосы в уровнях заработной платы могут не обернуться возникновением очагов безработицы, особенно в сферах, где заработная плата выросла сильнее всего. Если соответствующая этому денежная инфляция не произошла, форсированный рост заработной платы приведет к широкому распространению инфляции.

Безработица необязательно будет максимальной в процентном выражении среди рабочих профсоюзов, чья заработная плата выросла максимально, ибо безработица будет смещена и распределена при подсчете в соответствии с относительной эластичностью спроса на различные виды рабочей силы и «совокупной» сути спроса на многие виды рабочей силы. И тем не менее, после того, как будут сделаны все эти допущения, скорее всего будет обнаружено, что даже группы с максимальным ростом заработной платы, при учете имеющейся в них средней величины безработных, стали беднее, чем раньше. А с точки зрения благосостояния, естественно, понесенные потери будут намного больше, чем рассчитанные чисто арифметически, поскольку психологические потери тех, кто не имеет работы, будут намного перевешивать психологические приобретения тех, у кого слегка повысился доход с точки зрения их покупательной способности.

Невозможно исправить подобную ситуацию, обеспечивая выплату пособия по безработице, поскольку оно в основном прямо или косвенно выплачивается из заработных плат работающих. Следовательно, оно сокращает заработную плату. «Полноценные» выплаты пособий, более того, как мы уже видели, создают безработицу. Это происходит несколькими путями. Когда сильные профсоюзы в прошлом считали своей функцией обеспечение своих безработных членов, они дважды думали, прежде чем требовали повышения заработной платы, ведущего к высокой безработице. Но при существовании системы выплаты пособий по безработице, при которой обычный налогоплательщик вынужден расплачиваться за безработицу, вызванную чрезмерными уровнями заработной платы, это ограничение на чрезмерные требования профсоюзов устраняется. Более того, как мы уже отмечали, «полноценные» пособия могут стимулировать некоторых людей вообще не искать работу, а тех, кто работает, полагать, что фактически их просят работать не за предлагаемую заработную плату, а лишь за разницу между заработной платой и выплачиваемым пособием. Высокая безработица означает, что производится меньше товаров, что народ становится беднее, то есть людям в целом достается меньше.

Сторонники спасения путем тред-юнионизма иногда пытаются дать другой ответ по проблеме, которую я только что описал. Возможно, это и верно, признают они, что члены сильных профсоюзов эксплуатируют и не входящих в профсоюзы рабочих, но выход из этого элементарный – пусть все вступают в профсоюз. Однако это средство не так просто. Прежде всего, несмотря на всю законодательную и политическую поддержку (в некоторых случаях, можно сказать, принуждение) объединения в профсоюзы в соответствии с актом Вагнера–Тафта–Хартли и другими законами, в нашей стране лишь около одной четверти работающих по найму входят в профсоюзы. Благоприятные условия для вступления в профсоюз намного более специфичны, чем это предполагается. Но даже если бы удалось добиться всеобщего вступления в профсоюзы, то они не могли бы быть столь же влиятельными, как это имеет место сегодня. Некоторые из групп рабочих имеют гораздо лучшее стратегическое положение, чем другие, или из-за своей большей численности, или из-за большей ценности производимой ими продукции, или из-за большей зависимости других отраслей от их отрасли, или из-за их больших возможностей использовать методы принуждения. Но предположим, что все было бы не так, предположим, несмотря на саму противоречивость предположения, что все рабочие методами принуждения добились повышения своей денежной заработной платы на одинаковый процент. В долгосрочной перспективе никто не станет богаче по сравнению с ситуацией, если бы заработная плата вообще бы не повышалась.

3.

Это подводит нас к сути вопроса Обычно предполагается, что рост заработной платы достигается за счет прибыли работодателей. Это может, конечно же, происходить в течение короткого периода или при особых обстоятельствах. Если заработная плата поднимается на отдельной фирме, которая в силу конкуренции с другими фирмами не имеет возможности повысить свои цены, то тогда этот рост достигается за счет ее прибыли. Этого скорее всего не произойдет, если повышение заработной платы происходит по всей отрасли. Если отрасль не сталкивается с иностранной конкуренцией, то она может повысить свои цены и переложить повышение цен на потребителей. А поскольку последние в большинстве своем являются рабочими, то их реальная заработная плата будет просто сокращена за счет того, что им придется платить больше за конкретный товар. Верно и то, что в результате возросших цен объемы продаж товаров той отрасли могут упасть, и тогда объем прибыли в отрасли снизится; а занятость и фонд заработной платы в отрасли, скорее всего, снизятся на соответствующую сумму.

Вне сомнений, можно представить себе случай, когда прибыль по всей отрасли сокращается, а соответствующего снижения занятости не происходит, – другими словами, это случай, когда рост уровня заработной платы обозначает соответствующий рост фонда заработной платы, затраты на все это идут за счет прибыли отрасли, так что никакой фирме не приходится покидать этот вид бизнеса. Такой результат, однако, маловероятен в реальной жизни.

Предположим, в качестве примера мы рассматриваем железнодорожную отрасль, которая не может бесконечно перекладывать рост заработной платы на народ в форме более высоких тарифов, поскольку правительственное регулирование этого не разрешает.

Но в краткосрочной перспективе профсоюзы могут добиться своего за счет работодателей и инвесторов. У инвесторов в свое время были ликвидные средства, но они вложили их, скажем, в железнодорожный бизнес. Они превратили его в рельсы, дорожное полотно, грузовые вагоны и локомотивы. Однажды капитал инвесторов мог быть обращен в одну из тысяч форм, но сегодня он в силках, так сказать, одной формы. Профсоюз железнодорожников может заставить инвесторов согласиться с более низким возвратом по уже инвестированному капиталу. Они будут платить инвесторам для поддержания функционирования железной дороги, если могут заработать хоть что-то, превышающее расходы по ее эксплуатации, например всего 0,1% на сумму их инвестиций.

Но из всего этого следует неизбежный вывод о том, что если вложенные в железные дороги деньги теперь приносят меньше дохода, чем другие сферы, куда инвесторы могут вложить средства, они больше не вложат ни цента в железные дороги. Они могут производить лишь замену малой части, изнашивающейся в первую очередь, чтобы обеспечить хотя бы небольшой доход на остающийся капитал, но в долгосрочной перспективе они даже не подумают заменить устаревающие или разрушающиеся детали. Если капитал, инвестированный внутри страны, приносит им меньше, чем вложенный за рубежом, они предпочтут последний вариант. Если же инвесторы не могут обеспечить себе значительную отдачу нигде, то они вообще прекратят инвестирование.

Таким образом, эксплуатация капитала рабочей силой в лучшем случае будет лишь временной. Она быстро сойдет на нет. Это произойдет в реальности во многом не так, как мы гипотетически проиллюстрировали, а путем полного выбрасывания из дела всех малорентабельных фирм, роста безработицы и форсированного изменения уровня заработной платы и прибыли до точки, в которой перспективы нормальной (или анормальной) прибыли приведут к возобновлению занятости и производства. Но пока в результате неэффективной эксплуатации капитала, безработицы и сокращения объемов производства все станут беднее. Даже несмотря на то, что рабочая сила будет временно иметь сравнительно большую часть национального дохода, последний в абсолютном выражении упадет. Таким образом, относительные достижения труда в течение этих коротких периодов будут пирровой победой: труд, с точки зрения реальной покупательной способности, также будет иметь меньший общий объем.

4.

Итак, мы приходим к выводу о том, что профсоюзы, хотя и способны в течение определенного времени обеспечивать повышение заработных плат в денежном выражении для своих членов (отчасти за счет работодателей и большей частью за счет не входящих в профсоюзы рабочих) не могут в долгосрочной перспективе и для всего отряда рабочих повысить реальные заработные платы вообще.

Заблуждение, что они могут это делать, основывается на целой серии ошибок. Одна из них – это post hoc ergo propter hoc[13] , при которой обращается внимание на огромный рост заработной платы за последние 50 лет, который принципиально был обусловлен ростом капитальных инвестиций и научно-техническим прогрессом, но приписывается профсоюзам, поскольку они также росли в течение этого периода. Но. наиболее ответственная за это заблуждение ошибка, состоит в том, что в краткосрочном аспекте рассматривается лишь то, что дало удовлетворение профсоюзных требований о повышении заработной платы рабочим, сохранившим свою работу, тогда как не отслеживается воздействие этого улучшения на занятость, производство и стоимость средств к существованию для всех рабочих, включая тех, кто заставлял повышать заработную плату.

Можно пойти дальше этого вывода и поставить вопрос о том, разве не мешали профсоюзы в долгосрочной перспективе и в отношении всего рабочего класса вырасти реальной заработной плате до уровня, до которого она выросла бы в ином случае? Определенно, они были силой, стремившейся удержать или сократить заработную плату, если их целью в чистом виде было снизить производительность рабочего труда. Мы можем спросить, а разве не так это было.

Профсоюзная политика, очевидно, оказала положительное влияние на производительность. По некоторым профессиям они настояли на стандартах, ведущих к повышению уровня квалификации и компетентности. На заре своего зарождения они многое сделали для защиты здоровья работников. Когда рабочая сила имелась в изобилии, индивидуальные работодатели зачастую стремились получить быструю прибыль, ускоряя ритм работы и заставляя рабочих трудиться в течение многих часов. При этом они не задумывались о крайне вредном воздействии такого режима труда на здоровье работников, поскольку рабочую силу легко было заменить. А часто невежественные или недальновидные работодатели могут даже сокращать свои прибыли, заставляя своих работников перерабатывать. Профсоюзы во всех этих случаях, требуя выполнения соответствующих стандартов, нередко добивались повышения уровня здоровья и роста благосостояния работников, своих членов, наряду с повышением их реальных заработных плат.

Но в последние годы, по мере роста их власти и в той мере, в котором направляющая в ложном направлении общественная симпатия привела их к терпимости, или поддержке антисоциальных действий, профсоюзы вышли за рамки своих законных целей. Так, достижением было не только для здоровья и благосостояния, но в долгосрочной перспективе и для производства, сокращение рабочей недели с 70 до 60 часов. Еще большим достижением для здоровья и досуга стало сокращение рабочей недели с 60 до 48 часов. Бесспорным Достижением для досуга, но необязательно для производства и дохода, было сокращение рабочей недели с 48 до 44 часов. Ценность для здоровья и досуга сокращенной до 40 часов рабочей недели намного меньше, чем очевидное сокращение объема производства и дохода. Но профсоюзы теперь не просто говорят, а иногда даже навязывают мысль о 35-30-часовой рабочей неделе и отрицают, что это требует или может потребовать сокращения производства, а следовательно и уровня жизни[14] .

Но не только намечаемым сокращением рабочих часов профсоюзная политика работает против производительности. Этот путь является одним из наименее опасных из тех, которыми она это осуществляла, ибо компенсационная цель, по меньшей мере, была очевидной. Но многие профсоюзы настаивали на жестком подразделении труда, что повышало себестоимость производства и вело к дорогим и нелепым спорам по поводу юрисдикции. Они выступали против платежей, базирующихся на объеме выпуска или производительности, и настаивали на одинаковых почасовых ставках для всех своих членов вне зависимости от индивидуальной производительности труда. Они настаивали на продвижении по службе на основе, в первую очередь, трудового стажа, а не заслуг. Они были инициаторами проведения специального замедления темпов работы, претендуя на борьбу с повышением нормы выработки без повышения заработной платы. Они угрожали, требовали увольнения, иногда жестоко избивали людей, которые выполняли больший объем работы, чем их коллеги. Они выступали против внедрения нового оборудования или модернизации действующего. Они настаивали на том, чтобы члены профсоюза, отстраняемые от работы в результате внедрения более производительного и более трудосберегающего оборудования, должны получать «гарантированные доходы» бесконечно долго. Они настаивали на таких правилах искусственного создания рабочих мест, которые требовали большее количество людей или времени для выполнения конкретного задания. Они даже настаивали, угрожая в противном случае разорить работодателей, нанимать на работу людей, которые были абсолютно не нужны.

Большинство из этих политик реализовывалось на основе предположения о том, что существует фиксированный объем работ, необходимых для выполнения, определенный «фонд работ», который необходимо максимально распределять на столько часов и между столькими людьми, на сколько это возможно, чтобы не израсходовать его слишком быстро. Это предположение – в корне ошибочно. Ведь нет предела в объемах работ, необходимых для выполнения. Работа создает работу. То, что производит А, составляет спрос на то, что производит В.

Но поскольку это ложное представление существует и на нем основываются действия профсоюзов, итоговый эффект их деятельности – сокращение производительности ниже того уровня, на котором она находилась бы в ином случае. Их чистый эффект, следовательно, в долгосрочной перспективе и для всех групп рабочих заключался в сокращении реальных заработных плат, то есть заработных плат, которые в пересчете на товары ниже того уровня, до которого они доросли бы в ином случае. Реальной причиной стремительного повышения реальных заработных плат в прошлом веке была, повторюсь, аккумуляция капитала и ставший отсюда возможным потрясающий технологический прогресс.

Но этот процесс не является автоматическим. В результате не только плохих профсоюзов, но и плохой правительственной политики этот процесс в последние 10 лет фактически остановился. Если мы ознакомимся со средними еженедельными доходами рабочих частного несельскохозяйственного сектора без вычетов, выраженных в долларовых наличных средствах, то верно, что они выросли с 107,73 доллара в 1968 году до 189,36 доллара в августе 1977 года. Но когда Бюро по статистике труда делает поправку на инфляцию и переводит эти доходы в доллары 1967 года, чтобы учесть рост потребительских цен, то оказывается, что реальный недельный доход упал со 103,39 доллара в 1968 году до 103,36 доллара в августе 1977 года.

Эта остановка в росте реальных заработных плат не была следствием, внутренне присущим сути деятельности профсоюзов. Это было результатом близорукой профсоюзной и правительственной политики. Есть еще время изменить и ту и другую.