Глава 13 Теория глобальных проектов

В начале этой главы имеет смысл описать еще одну крайне интересную идею, история которой началась еще в 60-е годы, но продлилась довольно долго; собственно говоря, в России представители этой идеи до сих пор есть в истеблишменте. Можно упомянуть недавно умершего Примакова, но и лично Путин вырос под сенью этой идеи, хотя никогда к числу ее разработчиков не принадлежал. Построена эта идея была на той простой мысли, что капитализм и социализм, т. е. базовые идеологии двух оставшихся на тот момент в мире технологических зон, имеют как очевидные позитивные, так и не менее явные негативные стороны.

Главной проблемой капитализма, как понятно, были вопросы социальной политики. А вот социализм, блестяще решив проблемы социальные (хотя к концу 70-х годов они уже снова стали о себе напоминать), столкнулся с другой бедой: большими проблемами с поддержкой лично активных граждан. В результате, кстати, последние чуть позже активно поддержали разрушителей СССР, даже ценой полной ликвидации той экологической ниши, в которой они находились (например, научная и творческая интеллигенция). И вот появилась идея, получившая название «конвергенции», которая была направлена на создание объединенного социалистическо-капиталистического общества, которое бы объединяло позитивные стороны обеих систем и, соответственно, было бы свободно от их недостатков.

Эту идею поддерживали крупные теоретики с обеих сторон (в США достаточно упомянуть Гэлбрайта-старшего), но, не вдаваясь в детали, которые все-таки не являются необходимым элементом настоящей книги, они потерпели полное фиаско.

В начале 2000-х годов эту идею на новой основе (с учетом уже начинающегося в США кризиса) хотел предложить миру Путин, однако тут не удалось достигнуть даже результатов 60-х годов.

Эти неудачи, как будет видно ниже, не случайны, они носят тот же характер, что и проблемы невозможности взаимодействия СССР и Германии в 30-е годы и невозможность в эпоху раннего феодализма организовать преемственность с античным обществом. И понимание этих моментов даст возможность уже в этой главе обозначить причины, по которой империи Габсбургов не удалось на примерно одинаковом ресурсе сделать то, что получилось у античного Рима. А для читателя этой книги, как и для автора, эта тема принципиально важна еще и тем, что без нее невозможно будет объяснить проблему выхода из последнего ПЭК-кризиса, начавшегося в 2008 г. И хотя формально содержание этой главы имеет не совсем прямое отношение к экономике, по итогам станет понятно, что с точки зрения формирования экономической истории человечества оно играет самую принципиальную роль.

Итак, чем же отличались СССР и США с точки зрения экономической модели, почему СССР, который явно уступал США чисто экономически (хотя бы по причине того, что Американская технологическая зона была существенно больше Советской), чуть не выиграл противостояние двух систем? Почему это противостояние было таким жестким? Какую роль играют смыслы, которые формируют поведение участников экономического процесса, насколько ими можно управлять или принципиально их менять? Например, почему в Российской империи XIX в. не создали собственных источников капитала, как решил соответствующую проблему Сталин?

Все эти примеры направлены, в общем, на одно – чтобы показать, что системы смыслов, которые вкладываются подчас в одни и те же слова, могут существенно различаться. И что сейчас у нас нет сколько-нибудь устойчивой системы таких смыслов, поскольку старые мы, в общем, почти утеряли, а с новыми, западными, тоже возникают проблемы, которые мы ниже еще перечислим.

Начнем мы с ситуации последних лет в нашей стране, поскольку она очень показательна. Что-то принципиально изменилось в ней к середине 80-х годов, но что? Система смыслов (или, менее точно, но более понятно, система ценностей), в том числе и под действием западной пропаганды, существенно изменилась, ее дрейф в сторону Запада был очевиден. Отметим еще раз, что термин «система ценностей» не совсем точно отражает ситуацию, но пока, до тех пор, пока не даны точные определения, его достаточно удобно использовать, он вызывает наиболее адекватные ассоциации.

При этом соответствующие механизмы защиты отечественной системы ценностей, наоборот, сильно ослабли. Именно к этому времени появляются знаменательные выражения типа «человек умеет жить», «неприлично задавать вопрос, откуда у людей деньги» и т. д. Но ведь такой дрейф произошел далеко не случайно – люди явно ощущали, что с конца 70-х годов «старая», отечественная система ценностей явно не давала возможности столь же быстрого развития, как раньше. Пресловутый застой не был пропагандистской уткой, хотя только сейчас мы понимаем, как же хорошо было в рамках этого застоя жить.

Но ощущения, что в рамках устоявшихся правил жить дальше невозможно, не исчезали, а изменение правил возможно только вместе с изменением системы ценностей, которая эти правила ограничивает. И в этот момент настойчивые требования значительной части населения были подкреплены пропагандой системы ценностей западной, главным качеством которой (в соответствии с доступными рекламными материалами) была как раз адекватная оценка личных качеств человека. С учетом того, что традиционная советская система ценностей как раз в этом месте явно давала сбой, уклоняясь в сторону ценностей коллективистских, удар пришелся в одно из самых слабых мест. И страна сначала начала обсуждать, а потом и прямо действовать в части изменения системы управления государством – в направлении развития новой системы ценностей.

Результат получился, прямо скажем, кромешный. И хотя многие неприятности отнюдь не были обязательными, их вполне целенаправленно осуществили люди, которые были явными личными врагами нашей страны и наших ценностей, тем не менее главной причиной распада экономики были не они. Цель и содержание развития, которые были окончательно утрачены примерно в 70-е годы (а 80-е стали уже следствием), не появились автоматически с заменой советской системы ценностей на западную. Более того, в последние годы практически всем стало ясно, что на базе западной системы ценностей мы уж никак не сможем построить самодостаточное общество – и в лучшем случае станем придатком Европы и США. А в худшем – несколькими придатками.

В то же время и западный мир явно впал в тяжелую депрессию. Экономические проблемы стали только частью общего процесса, который все сильнее и сильнее напоминает начало распада. И есть уже достаточно много фактов (причем их количество все время растет), которые показывают, что этот процесс затрагивает все стороны жизни населения западных стран. Падение рождаемости, резкое усиление наркомании, гомосексуализма, резкое падение уровня образования да и вообще категорическое нежелание за что-то бороться становятся общим местом. А если к этому еще добавить неминуемое разрушение систем государственной социальной поддержки практически во всех западных странах (которую, разумеется, никто и не собирался налаживать после распада мировой социалистической системы, но вместе с тем никто и не ожидал, что ее очень плохое состояние станет очевидным так быстро), то становится понятно, что этому миру и его системе ценностей жить осталось не так уж долго – 10, от силы 15 лет. После чего она не обязательно умрет, не будем так уж сильно загадывать, но явно потребует глобального и жесткого реформирования.

Самый главный вопрос, который стоит перед любым исследователем человеческого общества, независимо от того, представляет ли он коммерческую структуру, которая должна отстраивать свою стратегию на достаточно длительный срок, или государственную, или научную, – это какие силы будут определять направления движения. И в каких терминах их можно описать. Все описанные выше примеры очень показательны в том смысле, что их можно интерпретировать совершенно по-разному, в зависимости от того, какая система ценностей, система смыслов используется комментатором. А если еще учесть, что каждая система ценностей порождает свой собственный язык (а точнее, интерпретацию базовых понятий, т. е. профессиональный жаргон), то как понять, можно ли на данном языке адекватно описать другую систему ценностей?

Частично (в приложении к экономической науке) этот вопрос я уже поднимал в том месте, в котором показывал отличие политэкономии от экономикс. Разумеется, аналогичные проблемы возникают и в других общественных науках, тем более в условиях доминирования тех или иных государственных институтов.

Можно привести еще несколько примеров. Например, одним из главных терминов западной системы ценностей является свобода. Но что она подразумевает? Можно ли, например, считать, что в США есть свобода слова? На пропагандистском уровне (в западной терминологии, естественно) ответ: да. А на самом деле? Скорее всего, все-таки нет. И для доказательства этого достаточно даже не поднимать колоссальный пласт, разработанный советской пропагандистской машиной (просто потому, что у нее на этот вопрос ответ будет «нет» в любом случае, независимо от конкретики). А просто привести вполне убедительные факты: даже вполне авторитетные американские журналисты, которые 11-12 сентября 2001 г. усомнились в официальной версии, что организатором теракта стали «Аль-Каида» и лично Бен Ладен, потеряли свою работу буквально в течение нескольких часов.

И хотя сейчас, по прошествии нескольких лет, эта официальная версия кажется все менее и менее правдоподобной, разумеется, никакой компенсации эти люди никогда не получат. Как и многие другие, которые не вписались в базовую идеологическую линию государства. Трамп тому пример. А также «дело Литвиненко», «дело Скрипалей» и т. д. и т. п.

Так какую же свободу реально имеют в виду представители западного мира? Для советских диссидентов 70-80-х это была свобода нарушать законы государства, в котором они жили, – обычно для достижения личной выгоды (и личной популярности на том же Западе, с соответствующими материальными выгодами), хотя были среди них и не очень умные идеалисты, и просто болезненно честные люди, которых вытесняли в маргинальную среду не всегда продуманные действия властей (таких в любой стране и в любое время найдется в избытке). А, скажем, что означает западная свобода для православных верующих или для мусульман? А для них свобода в западном понимании означает право безнаказанно нарушать библейские заповеди, первым из которых является базовое условие самого существования западного общества – отмена запрета на ростовщичество!

А для представителей самого Запада свобода означает право самостоятельно выбирать, какие из библейских заповедей ему исполнять и когда. С точки зрения христианина, это гордыня – самый страшный из всех существующих грехов, поскольку заповеди эти были даны Богом и не в праве человека осуществлять соответствующий выбор. Но для прикрытия подобных нарушений западный мир придумал термин «политкорректность»: исполнение ее является обязательным для всех, она вообще запрещает публично обсуждать такие проблемы. А сами христиане все чаще становятся предметом нападок либерального государства, как, например, во Франции, где искренних католиков все чаще считают экстремистами.

Иными словами, вместо библейских заповедей или «Морального кодекса строителя коммунизма» (которые, как мы увидим в дальнейшем, идеологически имеют много общего) западный мир предлагает свою систему заповедей, исполнение которых столь же обязательно: например, свободу, понимаемую как отказ от системы ценностей предыдущих исторических эпох, и политкорректность – как запрет обсуждать эти самые системы ценностей. А ведь есть еще демократия, священное право частной собственности, права человека и многое, многое другое.

Отметим, что сама по себе западная система ценностей тщательно затушевывает свое отличие от предыдущих систем. Она (в рамках той же политкорректности) запрещает публичное обсуждение отличия феномена протестантизма от православия или католичества – чтобы не выпячивать свой реальный отказ от библейских ценностей. Она прилагает колоссальные усилия для того, чтобы максимально обелить банковскую деятельность, которую объявляют достойной и уважаемой профессией на протяжении всей истории человечества – хотя в течение 1500 лет христианского и (частично) мусульманского господства в Европе банкир (ростовщик) не мог считаться уважаемым членом общества, поскольку открыто и публично нарушал обязательные к исполнению библейские заповеди. А первое банковское законодательство появилось в Западной Европе только в середине XVI в. – через пару десятилетий после тезисов Мартина Лютера.

Наконец, западная система ценностей включает в себя тщательно разработанную концепцию развития истории, которая выводит традиции демократии из афинской демократии Древней Греции. Не будем заострять внимание на том, что все города-государства Древней Греции были рабовладельческими, отметим только, что они были языческими. И после прихода христианства ни о каких рабовладельческих демократиях и речи больше не было.

Впрочем, западных историков это не смущает. Они радостно выстраивают единую линию исторического развития, для чего используют достаточно аморфный, но крайне обширный термин «цивилизация». Делается это неспроста. Дело в том, что хотя система ценностей в рамках Европы только с XVI в. изменилась по крайней мере трижды (причем в разных направлениях), культура, в общем, сохраняла преемственность. И по этой причине примат западных историков, защищающих свою систему ценностей, явно принадлежит культурному, а не ценностному пласту, поскольку именно в нем труднее увидеть принципиальные изменения, которые происходили за последние 500 лет и которые мы на многих примерах показали выше и еще покажем далее.

Ну и наконец следует отметить, что принципиальный отказ от библейских догматов, характерный для протестантизма (см. ниже), делает его все-таки ближе к язычеству. И в этом смысле выбор Афин в качестве образца является скорее попыткой затушевать отказ от христианства (и вообще от библейских ценностей), о котором все-таки открыто говорить пока рано.

А вот XVI в. западные историки любят. Не потому, что отмечают в нем первое за полтора тысячелетия принципиальное изменение базовой системы ценностей для части населения Европы, а потому, что им очень нравится сама возникшая в то время система, т. е. протестантизм, и ее идеологическая производная – протестантская этика. И в этом месте осуществляется замечательный подлог: сама протестантская этика описывается во всем своем великолепии, но не говорится о том, что с точки зрения предыдущей системы ценностей (библейской, в широком понимании этого слова) она недопустима, поскольку является опасной и агрессивной ересью (то, что в русской традиции называется тоталитарной сектой).

Да и появилась эта концепция много позже, через несколько веков, ее привязали к Реформации задним числом, исходя из идеологической целесообразности. В то же время те возможности, которые появились в связи с отменой части библейских ценностей, в частности запрета на ростовщичество, западной пропагандой активно продвигаются, причем неявно подразумевается, что они развивались и до XVI в., только с расцветом протестантизма скорость их развития существенно выросла.

Точно так же не обсуждается реальная система ценностей социалистических идей, которые возникли в конце XVIII в. как ответ на совершенно человеконенавистнические капиталистические общества и представляли собой фактически попытку вернуть на место запрет на ростовщичество в форме обобществления средств производства. Отметим, что в СССР был реализован достаточно крайний вариант этих идей, но ведь успех был достигнут грандиозный. Особенно если учесть, что, как это было описано чуть выше, СССР в 70-е годы мог выиграть холодную войну и не преуспел в этом только потому, что его тогдашние руководители не хотели рисковать оказаться в той же ловушке, в которой сейчас оказались США. То есть в ситуации, когда мощи страны может не хватить на то, чтобы удержать от скатывания в хаос той половины мира, в которой вдруг исчезли «скрепы», обеспечивающие управление и порядок. Впрочем, специфика западной системы управления такова, что проблемы решаются по мере поступления, почему сначала мировая система социализма и СССР были разрушены, а потом все задумались о последствиях, с которыми мы сегодня сталкиваемся.

Если ретроспективно осмотреть ценностные модели, которые были в России, то можно отметить, что в ХХ в. произошли по крайней мере два их принципиальных изменения. Первое – в феврале 1917 г., когда была отвергнута система ценностей православной империи, с небольшими вариациями существовавшая в России как минимум с XV в. (и перенятая у Византии). Причем направление этого изменения было, скорее всего, первоначально, в сторону западной системы ценностей. Это видно и по тому, кто реально способствовал Февральской революции (а есть очень серьезные основания считать, что ее организовывали агенты Франции и, в первую очередь, Англии, которые очень боялись одностороннего перемирия между Россией и Германией), и по тому, кто по ее итогам пришел к власти, и по риторике в прессе.

Но, по всей видимости, различия между православной и западной системами ценностей оказались слишком сильными, и вменить России эту модель в тот момент не удалось. И тогда на фоне идеологического вакуума к власти пришла группировка, которая придерживалась одного из радикальных социалистических учений. Отметим, что, как будет показано ниже, исторически православие предшествовало западной системе ценностей, а социализм появился позже – как попытка вернуть на место часть библейской догматики, отторгнутой в рамках западной модели. Именно по этой причине в ряде моментов христианская и социалистическая системы ценностей очень близки, что и позволило коммунистам во главе с Лениным и Сталиным вменить ее России.

Отметим, что СССР (как и любое самостоятельное государство) имел свою версию истории, основанную, что естественно, на собственной системе ценностей. Опыт последних 25 лет (которые в некотором смысле представляют собой растянутый 1917 г.) показал, что западная система ценностей принципиально противоречит многим культурным кодам советского (и/или русского) народа. Именно по этой причине все попытки объединить Сталина и Гитлера, которые делаются в рамках либеральной идеологической машины последние годы, кончаются неудачей. Хотя если вспомнить социалистическую версию истории, то и описание капиталистических стран в ней страдало серьезной однобокостью. Как, впрочем, и история Российской империи до 1917 г.

И это на самом деле не случайно. Все описанные выше примеры показывают одно: как только автор исторического (культурного, социологического и т. д.) текста выбирает базовую систему ценностей, он вынужден трактовать все описываемые события и следствия из них в ее рамках. А выбор такой необходим – без него, как мы видим и по опыту 1917 г., и по опыту последних 25 лет, невозможно привести общество к единому знаменателю и дать ему цель. Такую цель, которая повела бы за собой большую часть нации и обеспечила бы стабильное развитии страны и повышение жизненного уровня населения. Как это было (отдадим себе в этом отчет) в 1930-70-е годы.

Проблема только в том, что пока непонятно, как в нынешней ситуации такая система ценностей должна выглядеть. Мы не Чехия и даже не Польша, которые просто смогли себе позволить присоединиться к очередному сильному партнеру в расчете, что за лояльность они получат «пироги и пышки». Какие-то действительно были получены, но, как понятно уже сегодня, как будут обстоять дела в будущем – большой вопрос. Но Россия-то всегда имела собственную систему ценностей, уж на протяжении последних 600-700 лет точно (а то и 1000, с момента принятия христианства). А сейчас ее нет. И если в 1917 г. нам ее предложили в практически готовом виде (к тому времени собственно системе ценностей уже было лет 150, а конкретно ее коммунистической версии – более 60 лет), то сейчас такой системы ценностей не видно. А все, что предлагается, имеет такой искусственный вид, что уровень его жизнеспособности явно минимальный.

Единственное, что точно понятно, – это то, что попытки дальнейшего обустраивания России на базе западной системы ценностей приведут к ее окончательной гибели. И многочисленные варианты, которые обсуждаются упомянутыми выше группами, носящими явно сектантский характер, связаны именно с тем, что что-то делать надо, причем срочно, а как – непонятно. И эта коллизия создает в обществе колоссальное напряжение, которое пока не может найти конструктивного выхода. А какая система ценностей нас спасет, в общем, на сегодня не понятно. И что делать?

Понимая эту достаточно страшную дилемму, все дальнейшие рассуждения посвящены решению не только поставленных выше историко-экономических задач, но и описанию истории России с точки зрения анализа смены систем ценностей. Поскольку не исключено, что в процессе этого анализа ответ будет найден в некотором смысле сам собой. А если станет понятна система ценностей, в рамках которой можно будет спасти Россию (ну и мир заодно, хотя это и необязательно), и если это можно будет доказать достаточно большой части населения, то собственно технологическую часть проекта новой России отстроить можно будет достаточно быстро. В конце концов, у Ленина такого технологического проекта тоже в начале пути не было (точнее, он довольно быстро понял ошибочность своего первоначального замысла).

Отметим, что с точки зрения ортодоксальной исторической и социологической науки приведенный ниже анализ носит достаточно маргинальный характер. Дело в том, что общественные науки обычно развиваются в стабильных обществах, которые, как мы уже понимаем, имеют устоявшуюся базовую систему ценностей. И совершенно не склонны рекламировать альтернативные системы. Так, существовала марксистско-ленинская социология, которая клеймила человеконенавистническую социологию капиталистическую. А последняя, в свою очередь, клеймила тоталитарную социалистическую. Аналогичную коллизию в экономике мы видим собственными глазами каждый день, про историю и говорить нечего.

Собственно, выше я дал достаточно подробный анализ положения с методологией экономической науки, которая по большому счету сводится как раз к той проблеме, которую мы сейчас обсуждаем. И как показывает опыт экономики (он просто лучше виден, поскольку касается вопросов, которые в условиях кризиса интересны значительному количеству людей), эта проблема может вести к тому, что развитие соответствующих общественных теорий может идти совершенно различными (чтобы не сказать противоречащими друг другу) путями в зависимости от выбора базовой системы ценностей.

Слово «цивилизация» плохо поддается определению. Большинство мыслителей, так или иначе занявшихся этим ускользающим предметом, связывали ее черты с культурой. Это дает возможность показать, но не объяснить причины того, почему технологическая цивилизация европейского типа склонна к глобальности, а цивилизация индуистская (никто ведь не станет утверждать, что это – не цивилизация) особенно не стремится распространиться до пределов обитаемой вселенной. Какая-то сила толкает одни страны выйти за пределы квадрата своих границ и описать круг распространения своего влияния, а другие нет. Говоря языком современного бизнеса, стремящиеся к экспансии своей цивилизации силы (которые вовсе не обязательно являются конкретными странами) формулируют глобальный проект, причем войти в него могут и территории, культура которых весьма далека от культуры исходных авторов проекта.

Повторю это определение более формально. Основным понятием, которое является базовым для описания глобальных тенденций развития государств, их коалиций и цивилизаций (т. е. то, что сейчас модно называть словом «геополитика»), является Глобальный проект. Глобальный проект (далее – ГП или, если это не допускает другого толкования, просто проект) – это наднациональная и надгосударственная идея, которая в принципе может стать базовой для определения системы ценностей любого человека на Земле. При этом принципиальным моментом является добровольность выбора участия в том или ином ГП для каждого конкретного человека. В базовые понятия любого проекта обязательно должно входить условие, что его ценности должны до любого человека доходить добровольно, в силу их универсальности и привлекательности.

Еще раз уточню оба слова в этом определении, для того чтобы не впадать в ненужные аналогии. Слово «глобальный» здесь не следует понимать в привычных в последнее время терминах, связанных с модным понятием глобализации. В том понимании, которое дается в этой книге, ГП изначально предполагает, что его адресатом является любой человек, независимо от того, где и как он живет. Однако, как будет видно ниже, каждый проект рано или поздно формирует свою систему глобализации, в рамках которой строит систему экономических, политических, культурных и других связей на основе проектных ценностей. И как раз то, что он изначально предназначался для любого человека, и создает возможность такого глобалистского развития. А вовсе не наоборот!

Что касается слова «проект», то оно не означает, что данное образование создается и поддерживается за счет чьей-то конкретной воли. Скорее, оно подразумевает, что идея, лежащая в его основе, достаточно богата, чтобы структурировать поведение и логику своих последователей в некоем едином направлении, позволяет им ясно ощущать и формулировать базу своего единства и общности целей. И создавать институты, целью которых является расширение и развитие проекта. И только после того, как внутри проекта такие институты преодолеют собственную конкуренцию (см. ниже, сетевая стадия ГП), можно говорить о том, что дальнейшее развитие проекта кроме идейного уровня подкрепляется и чьей-то конкретной волей.

Еще более точно: ГП предлагает каждому человеку некоторую систему ценностей и/или вариант их интерпретации, которую он самостоятельно может принять (или не принять). При этом сама концепция проекта предполагает, что это решение должно приниматься без насилия. Собственно насилие, безусловно, тоже имеет свое, иногда более, иногда менее ограниченное место, однако либо в рамках противоборства с другими ГП, либо на поздних стадиях проекта, когда закостеневшие механизмы продвижения проектных ценностей просто не успевают за изменяющейся обстановкой.

При этом, разумеется, далеко не каждая идея, претендующая на надгосударственность и глобальность, может стать базой ГП.

Собственно говоря, только история является тем инструментом, который отбирает из сотен и тысяч вариантов действительно глобальные и действительно проекты.

Кроме идеи, которая является базой ГП, в него входит и набор социальных, государственных, культурных, исторических и других механизмов и традиций, возникающих в процессе его функционирования. И именно взаимодействие этих механизмов в рамках конкуренции отдельных глобальных проектов и определяет основные направления мировой истории.

Цивилизация (или ее зародыш), стремящаяся сформулировать собственный ГП, обязательно должна иметь в своем распоряжении Великую Надмирную Идею. Однако одного факта наличия подобной идеи недостаточно. Сейчас вряд ли найдется много людей, непоколебимо придерживающихся материалистических взглядов, однако даже интуитивная приверженность каким-либо экзотическим верованиям в мировой разум или поток энергии уж точно не приведет к нему массы сторонников.

Это должна быть настоящая Идея, объясняющая мир видимый и невидимый, из которой непротиворечиво выводится система поведения и этические правила. Более того, эта Идея должна быть универсальной, предназначенной для всех людей без остатка, во всех уголках земного шара и во все времена. Ну и конечно, эта Идея должна гарантировать светлое будущее его носителям. Или, на крайний случай, их детям.

В современном маркетинге подобная позиция называется USP – unique selling proposition, что представляет собой призыв типа: «Покупайте у нас! Только у нас все самое лучшее!» Ктому же в структуре Идеи должна содержаться непоколебимая уверенность в том, что рано или поздно, но все люди действительно придут в лоно ее сторонников. Однако одной идеи мало. Необходимо, чтобы она соединилась с повседневной практикой жизнедеятельности, вобрала в себя обычаи, сформулировала набор правил и процедур, по которым должен существовать не только каждый отдельный человек, но и сообщество людей в целом, – т. е. выработать Норму.

Норма – это буфер между Идеей как совокупностью неизменных догматов и повседневной жизнью. Норма принципиально важна с двух точек зрения: прежде всего, в Идее, как совокупности исходных кодов, ничего изменить и подправить нельзя, а вот в Норме, вобравшей в себя суровую прозу жизни, – можно.

Собственно говоря, разработка такой Нормы – это обычное состояние для любого многонационального государства, такого, например, как Россия, в котором необходимо привести к единому знаменателю совершенно различные по истории и культуре народы. Кстати, в этом одно из принципиальных отличий коммунизма и фашизма, которые современные либеральные историографы пытаются объединить. Коммунизм – это форма Красного ГП, который категорически требует равноправия наций.

А фашизм – это крайняя форма национализма, который любую нацию, кроме главной, либо просто уничтожает, либо, в лучшем случае, поглощает.

В Христианской Идее ростовщичество презираемо, но в норме жизни христианских государств – терпимо, особенно в тех, где христианство ослаблено за счет пропаганды протестантской этики. Коммунизм предполагал мировую революцию, но с некоторого времени мало вспоминал этот тезис, однако совсем убрать не мог: у основоположников он был записан, а править основоположников было нельзя. Норма – вещь не писаная, это такая сложная система смыслов, являющаяся предметом молчаливого согласия. Однако именно она становится основой для создания сводов правил и процедур, которые можно назвать законами, кодексами, инструкциями, т. е. разного рода формализацией Нормы. Все это – Практика, организующая ежедневно и ежечасно сложнейшие взаимодействия человеческого сообщества как внутри границ отдельных государств, так и вне их.

Именно в этом месте лежит разница между системой смыслов и системой ценностей, о которой говорилось в начале главы. Система ценностей – это, собственно говоря, и есть базовая система догматов проекта. Она достаточно жесткая и не может легко адаптироваться к сложившимся условиям. Система смыслов – это ее адаптация к конкретной жизни конкретного народа, и именно с ней мы имеем дело в повседневной жизни.

Невозможно удержаться, чтобы не привести пример: пресловутая монетизация всего и вся (в том числе льгот) в нашей стране плоха не тем, что переводит их в материальную форму, и даже не их размером. В русской системе смыслов льгота есть выражение отношения государства к тем или иным социальным типам – ветеранам, инвалидам, детям и т. д., причем отношения уважительного. Именно поэтому люди зачастую даже не протестовали против того, что льготы не действовали. Многим был важен сам факт признания их причастности. Вряд ли столь прямолинейное вторжение в систему смыслов останется без последствий в плане доверия граждан своему государству. Это, кстати, классический пример внутреннего противоречия либеральной системы мысли, свойственной Западному П, и традиционной, свойственной и Православному, и Красному проекту, которые доминировали на территории нашей страны.

Можно сказать, что ГП оформляется именно в Норме. Как разруха возникает в головах, так в головах возникает и образ будущего. Именно там зарождается и зреет могучий заряд энергии, заставляющий миллионы людей строить свою жизнь так, а не иначе. Но неясностей и недодуманных до конца позиций иметь не следует: ГП должен в каждый момент времени каждому социальному слою давать ответ на вопросы, зачем жить и как жить.

Любой проект, пока только в потенции претендующий на то, чтобы стать глобальным, начинается как сетевой. Образуются и умножаются ячейки сторонников Идеи, совершенствуются ритуалы, формулируются правила поведения и взаимодействия.

Пока что ячейки не связаны отношениями подчинения. Они договариваются по принципиальным вопросам (чаще всего – на почве противопоставления своей, общей, проектной системы ценностей всем остальным), но действуют самостоятельно. Можно сказать, что, пока их ведет сама Идея, Норма еще только складывается.

В этой стадии развитие проекта происходит по инициативе отдельных, не связанных друг с другом инициаторов и за счет активности неофитов. Никакого координационного центра в рамках сетевой стадии проекта не существует, он развивается спонтанно и по многим направлениям, что позволяет ему быстро адаптироваться к потребностям и запросам людей в рамках принимаемой ими системы ценностей конкретного проекта.

В качестве примера сетевой формы проекта можно привести христианство первых веков н. э., когда сотни и тысячи проповедников несли людям идеи этой, тогда еще новой религии, или современное состояние ислама, который, однако, представляет собой вторичное возрождение проекта. Сетевым образом развивался Красный проект в XIX в., когда сотни и тысячи его сторонников несли в массы новую систему ценностей, противостоящую капиталистической. До сих пор в сетевой стадии находится проект Буддистский.

Как только численность сторонников становится существенной, неизбежно формулируется политическая составляющая.

Иначе нельзя: необходимо постулировать правила общежития, определить систему управления, назвать друзей и врагов. Далее, для успешного развертывания ГП должен утвердиться в опорной стране. Она должна быть крупной, мощной в экономическом и военном отношении. Только сильная страна, являясь признанным лидером проекта, может удержать прочие проектные государства от беспрерывных конфликтов между собой и обеспечить присоединение к проекту все новых и новых участников. В этом процессе принципиально важно привлечь на свою сторону элиту или часть элиты подобной страны. Она, в свою очередь, когда уговорами, а когда и насилием добьется поддержки народом нового проекта. Ни для кого не секрет, что принятие Русью именно православия было результатом осознанного политического выбора тогдашних правителей.

Не следует недооценивать возможности инфильтрации носителями Идеи среди коренного населения с последующим присоединением населения к ней или его искоренением. Именно так была завоевана Латинская Америка, сначала конкистадорами, затем католиками, причем мотивация их заключалась именно в распространении христианства, а точнее, того, что они понимали как христианскую норму. Отметим, что, хотя христианская норма в Латинской Америке XVII–XVIII вв. отличалась от европейской нормы очень существенно, сейчас именно этот регион является оплотом католицизма.

Ровно с того момента, когда в опорной стране утвердились новые нормы и вся она достаточно окрепла, чтобы стать лидером, ГП становится иерархическим, управляемым из единого центра и откровенно экспансионистским. Государство вносит в практику проекта присущие ему управленческие технологии и использует свою экономическую и военную мощь для его поддержки. Принципиально важно, однако, что экспансия проекта на данном этапе происходит преимущественно мирно, ибо пример воплощенной Идеи действует надежнее, чем сабли и ружья.

Можно только напомнить ту скорость, с которой расширялось Российское государство после того, как стало опорной страной Православного проекта в XV–XVII вв., как быстро католические ценности завоевали Латинскую Америку. Никакое оружие не могло обеспечить такую эффективность – здесь работали идеи! И сравните эти два процесса с завоеванием Капиталистическим, а затем Западным проектом Северной Америки, в которой местные жители были просто поголовно уничтожены.

В этой стадии ГП образуется достаточно явная и хорошо взаимодействующая друг с другом проектная элита, которая и определяет направления его развития и особенно механизмы всегда конкурентного взаимодействия с другими ГП. В качестве примера можно привести Христианский проект, который перешел в иерархическую стадию после того, как соответствующая религия стала государственной в Византийской империи (отметим, что принятие христианства в качестве государственной религии в более мелких странах не повлияло на его сетевой характер), или, например, Красный проект, который перешел в иерархическую стадию после Великой Октябрьской социалистической революции в ноябре (октябре по старому стилю) 1917 г.

При этом, например, Католический проект прошел сетевую стадию еще в рамках единого Христианского проекта, в связи с чем сразу стал иерархическим. При этом его проектная элита была рассредоточена по разным католическим государствам, и объединяла ее фигура папы римского (отметим, что деятельность государства Ватикан собственно к Католическому ГП часто в истории отношения не имела).

Иногда иерархическая стадия проекта начинается практически сразу после его возникновения, как, например, при первой реализации Исламского проекта в VII в. нашей эры, а иногда существенно запаздывает; например, Буддистский проект так практически и не перешел в иерархическую стадию, что, возможно, связано со спецификой его базовой системы ценностей.

Переход от сетевой стадии к иерархической не всегда происходит для проекта безболезненно. Часто в этот период отдельные элементы его сетевой структуры пытаются развиваться в самостоятельные (но родственные) проекты. Именно так от общей ветви Исламского ГП откололась шиитская ветвь проекта, именно так от общего Христианского откололся проект Католический. При этом после образования Католического проекта общий Христианский практически прекратил свое существование, поскольку к этому моменту практически вся активность христианского мира была сосредоточена в рамках конкурирующих Византийского и Католического проектов.

Отметим, что как только проект переходит в иерархическую стадию, он начинает формировать централизованные структуры, которые должны поддерживать его миссионерскую деятельность и (по возможности) регулировать/контролировать оставшуюся от сетевой стадии структуру.

Поскольку ГП по определению предполагает расширение своей зоны влияния на все человечество, эти централизованные структуры также начинают играть роль штабов, которые используют для продвижения своих проектов экономические, культурные, политические и другие рычаги. Иными словами, каждый из ГП создает свою конструкцию глобализации, которую и продвигает как один из главных инструментов собственной экспансии. При этом материальной базой любой такой глобализации является система разделения труда, которая автоматически связывает систему продвижения проекта с валютной, хозяйственной и торговой системой. В том случае, если идеология проекта никак не связывается с хозяйственной деятельностью (например, у Буддистского ГП), это существенно замедляет его переход в иерархическую стадию и дальнейшую экспансию.

В качестве примера нескольких альтернативных систем глобализации можно привести ситуацию 50-80-х годов XX в., когда их в мире было две, одна в рамках Западной системы разделения труда на базе американского доллара, и другая, соответственно, на базе переводного рубля в рамках Совета экономической взаимопомощи. Одна из двух систем победила, но это означает, в частности, что бессмысленно даже пытаться повлиять на поведение и политику МВФ, Мирового банка, НАТО и т. д. со стороны России, поскольку эти институты являются в первую очередь институтами Западного ГП и контроль над ними осуществляют его собственные элиты, к которым мы не имеем никакого отношения.

В то же время система глобальных проектов зародилась задолго до появление капитализма. Но поскольку и ГП, и технологические зоны – это системы, которые претендуют на глобальность (хотя первые могут и проиграть в рамках своего развития, и сосуществовать в рамках сложного взаимодействия, а последние обязаны или расширяться, или умереть), они не могли не самосогласовываться. И вот тут выяснилось, что сценарии такого согласования и взаимодействия могут быть разными, что вскоре и будет показано.

Развитие проекта в иерархической стадии может продолжаться достаточно долго, как, например, в том случае, если его элита разбита на много отдельных групп. Так это было с Католическим проектом в Средние века, когда все претензии папы римского или императоров Священной Римской империи на монопольный контроль над проектом завершились крахом. Однако со временем слабеет дух носителей Идеи, портится мораль, все чаще допускаются послабления в нормах и правилах, а значит, как опорная страна, так и весь проект в целом клонится к упадку. С этого момента опорная страна вынуждена вести себя как империя или квазиимперия. Эта стадия отличается от иерархической еще большей концентрацией элиты, резким окостенением проектных механизмов и, главное, переходом управления проектом от достаточно плюралистических элит к жестко организованной имперской бюрократии.

В случае если проект осуществляется в условиях жесткого противостояния с другими, такой переход к имперской стадии может произойти очень быстро. Так, Красный проект в иерархической стадии существовал всего несколько десятилетий – до середины 30-х, в крайнем случае – конца 40-х годов, после чего произошел переход к имперской стадии. Есть основания считать, что И. В. Сталин в 1943 г. умышленно начал сворачивать собственно Красный проект в его коммунистической версии, осторожно переводя его в имперскую стадию и все более усиливая в нем православно-патриотическую составляющую.

Имперская стадия ГП является последней, за ней следует его распад или переход в латентную форму. Причин здесь несколько: во-первых, имперская бюрократия категорически не успевает за происходящими в мире социальными, экономическими, политическими процессами.

Во-вторых, имперское сознание явно предпочитает не доказывать что-то, а довольно активно и насильно вменять проектную систему ценностей, что резко уменьшает базу расширения проекта и уменьшает приверженность проектной системе ценностей внутри собственно проектных стран. Российские читатели хорошо знают этот механизм на примере деятельности партийной бюрократии времен горбачевской перестройки. Да и нынешние либералы (полностью подчиненные элите «Западного» проекта) много делают для того, чтобы защищаемые ими ценности стали бы для людей омерзительны.

В-третьих, существенно уменьшается адаптивность проектных ценностей и идеологических установок, которые начинают проигрывать идеологическую войну конкурирующим проектам.

Признать проблемы правящие элиты не в состоянии – иначе они лишаются легитимности, принять решительные меры не могут – слишком сильно нужно менять правила игры. Для поддержания статус-кво приходится все чаще и все масштабнее применять насилие как вовне, так и внутри.

Многие из нас, собственно, были, да можно сказать, и сейчас еще являются свидетелями заката империи. Зрелище это малоприятное, но, скорее всего, неизбежное. Все земное рано или поздно умирает. Другое дело – Идея. Она может трансформироваться, обновиться, но только не исчезнуть совсем.

Очень важной частью, определяющей существование и развитие глобальных проектов, является их взаимодействие, всегда жестко конкурентное. Проекты могут быть достаточно либеральны в пределах внутренних проектных рамок (общественных или даже государственных), но это никогда не относится к ценностям альтернативных проектов. Именно по этой причине ни в коем случае нельзя использовать терминологию конкретного проекта для описания межпроектных взаимоотношений – идеология любого ГП носит ярко выраженный монопольный характер, альтернативные проекты всегда в них окрашены крайне негативно. Это хорошо видно на примере идеологии современного «Западного» проекта, который в исключительно черных тонах описывает и «Красный», и Исламский, и даже Католический проекты.

Наблюдая текущие события, трудно удержаться от соблазна найти им простое объяснение. Легко сказать, что мир несовершенен, поскольку не везде еще утвердилась демократия. Вот если и когда она утвердится, то дела наладятся, конфликты исчерпают себя, а люди, облегченно вздохнув, перейдут к свободному созидательному труду. Или вот еще: нужно ликвидировать эксплуатацию человека человеком. Пробовали. И так, и так. Не получилось.

Дело все в том, что отдельные наблюдаемые явления или факты – лишь часть системы смыслов. В каждом ГП этот набор уникален и каждый смысл существует исключительно в связи с другими. При попытке изменения одного из элементов система либо подгонит его под себя, либо рухнет. Вот пример: вы не задумывались, что положение ЦК КПСС в советской системе в сущности было ближе к положению Боярской думы на Руси, нежели к коммунистическому идеалу? Или еще один пример: отношение охранников лагерей ГУЛАГа к своим подопечным чрезвычайно напоминает аналогичное поведение местных властей с попавшими в опалу представителями властных группировок в российские Средние века.

То есть Норма традиционного православного проекта поглотила в этом месте коммунизм, а не наоборот. Скорее всего, потому, что у «Красного» проекта в этом месте просто не было отработанных технологий. А вот как только они появились (например, пресловутые шарашки), ситуация стала резко меняться.

В этой связи интересно было лет 15 назад поразмышлять, как скажется на США – лидере Западного проекта – введение системы органов безопасности, сильно смахивающей на советский КГБ. То, что из этого получиться ничего хорошего для США не могло, ясно было с самого начала. Вопрос был в другом: что возьмет верх – американская система смыслов или чужеродный элемент. И вот сегодня на примере Трампа мы видим, что эта система делает американское государство малоуправляемым, а ведь экономическая война только начинается!

Есть, правда, еще одно обстоятельство. Вторая половина ХХ в. прошла относительно спокойно, без неописуемых потрясений, типичных для его первой половины. Причина этого, как ни покажется странным, состоит в том, что действующих глобальных проектов в это время было три: «Западный», «Красный» и (затаившийся) Исламский. Два проекта неминуемо сталкиваются, три – могут балансировать между собой. Если сейчас основная игра пошла между «Западным» и Исламским проектами, то не будет ли вынужден Китай сформулировать свой ГП, хотя и не готов к этому?

После краха империи как высшей и последней стадии ГП наступает хаос. Однако не следует воспринимать это слово в негативном значении. Хаос – закономерный и необходимый этап, в ходе которого происходит уточнение смыслов, анализ прошлого, накопление сил для будущего. Сможет проект сохранить приверженность Идее, модернизировать содержание того, что составляет Норму, тогда возможность его реконфигурации весьма высока. Если нет, то потомкам придется в учебниках истории читать про ту или иную цивилизацию, а при посещении музеев любоваться достижениями высочайшей культуры не существующих более народов.