Глава 15 Культ результативности

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 15

Культ результативности

Если вы присмотритесь к Успешному Биржевику, подслушивающему великого Кина, или к Неполнолотчику Роберту, выуживающему информацию у сестры своего товарища, работающей в мэрии, то вы заметите в их отношении к проблеме нечто общее: там, на бирже, есть Они. Они, говорит Успешный Биржевик, в 1881 году, готовятся провернуть «медвежью» операцию с проектом канала Эри. Они, говорит Неполнолотчик Роберт, собираются провести сплит акций.

Кто же эти Они? Они — это люди, которые и двигают акции. Они первыми получают информацию, — может быть, Они даже создают информацию — и Они намереваются двинуть акции вверх или вниз. Они таинственны, анонимны, могущественны, и Они знают все. Их не волнует ничто. Они — действующая власть на рынке.

Действительно ли эти Они существуют? Всего лишь несколько лет назад такой вопрос был бы встречен взрывом хохота. Ответ на подобный вопрос гласил бы: конечно, Они существовали в дни великого Кина, когда не дай Бог было оказаться на пути Дж. П. Моргана и Джеймса Дж. Хилла, потому что, когда эти слоны сражались, земля ходила ходуном.

Конечно, Они существовали в двадцатые, когда, если ты не знал, что на уме у Джо Кеннеди и Майка Миэна, то лучше было держаться подальше от акций «Радио», разве что тебя насильно загоняли в пул. Но сейчас? Сейчас у нас полная открытость, Комиссия по ценным бумагам и биржам, департамент юстиции, налоговая служба, инструкции и предписания, проверка бухгалтерии фирмами типа «Пит Марвик» и «Хаскинс энд Селлс», принцип «Разузнай, Прежде Чем Вкладывать», офисы «Меррил Линча» на каждом углу и двадцать четыре миллиона инвесторов. Реформы изменили все. Эти самые Они исчезли навсегда.

Исчезли? Что ж, Они — в смысле Джо Кеннеди, Майка Миэна и Джеймса ДжХилла — действительно исчезли, потому что биржа стала слишком широка. И даже Чарли Аллен не то же самое, чем был Дж. П. Морган в 1907 году. Значит, никаких «Они» больше нет, и все это не более чем сказка?

Нет, дорогое дитя, Они по-прежнему существуют, как бы это тебя ни удивляло. Они действительно первыми получают информацию, Они имеют возможность действительно двигать акции вверх и вниз — и очень небесполезно знать, что и как эти самые Они делают.

Отличия, конечно, есть. Магнатов сейчас единицы, а большинство корпораций управляется менеджерами от имени тысяч акционеров — управленческая революция, Новое Индустриальное Общество и все такое прочее. То же самое произошло и в мире инвестиций. Магнатов сменили менеджеры — менеджеры так называемых Институциональных Инвесторов: взаимных и пенсионных фондов, страховых компаний и т. д.

В течение ряда лет тот факт, что менеджеры взяли дело в свои руки, не имел особого значения. Портфель ценных бумаг еще не был Инструментом Реализации Личности. Менеджерам таких портфелей давали четкий приказ оставить спекуляции спекулянтам — их, менеджеров, делом было участвовать в Долгосрочном Росте Американской Экономики. В портфеле такого менеджера лежали акции двух сотен компаний, двух сотен самых больших компаний Америки. Но эти две сотни компаний составляли только две трети портфеля, треть обязательно состояла из облигаций. Устав такого менеджера проистекал из старинного дела, «Эмори против Гарвардского колледжа, 1831», где суд постановил, что доверенное лицо должно вести себя «как подобает Предусмотрительному Человеку». А Предусмотрительный Человек — это человек, который бережет капитал, который консервативен, который вовремя завтракает, а ленч проводит в Клубе. И который, умирая, оставляет наследство, вызывающее восхищение адвокатов своей гармоничностью и надежностью. Предусмотрительный Человек, управлявший ценными бумагами, делал свой бизнес с однокашниками по колледжу, которые были брокерами, а самым радикальным его шагом могло быть то, что он сокращал долю акций «Стил» с 3,3 процента до 2,9 процента с тем, чтобы прикупить чуть больше акций «Телефоун».

А потом стали происходить кое-какие вещи. Во-первых, в игру вошла новая группа менеджеров. Вы помните, что на Уолл-стрит недоставало целого поколения, потому что с 1929 по 1947 туда никто не шел. Поколению, пришедшему на Стрит в двадцатые, сейчас за шестьдесят и за семьдесят. Следующее поколение — это люди тридцати, максимум сорока с небольшим лет. Различия в отношении этих поколений к жизни даже больше, чем в обычном противостоянии отцов и детей. Для старшего поколения Великая Депрессия тридцатых годов была мощной и глубокой травмой. Биржа рухнула в 1929 году, но это было еще не самое страшное. В 1930-м произошло кое-какое оживление, а потом началась непрекращающаяся эрозия, насмерть перепугавшая всех. «Юнайтед Стейтс Стил», продававшиеся 3 сентября 1929 года по 262 доллара за акцию, сползли до 22. «Дженерал Моторз» соскользнули с 73 до 8. «Монтгомери Уорд» съехали со 138 до 4. «Юнайтед Фаундерз» рухнули с 70 долларов до пятидесяти центов. «Америкэн Фаундерз» свалились до тех же пятидесяти центов с отметки $117.

Перелистать все номера «Уолл-стрит Джорнэл» и «Барронз» с 1929 по 1933 годы — как я сделал однажды — очень отрезвляющее занятие. Ежеквартальные отчеты продолжали настаивать: «Перспективы благоприятны», «Устойчивое выздоровление началось» — и так далее. Но никто не хотел ничего слышать. Те, что участвовали в торгах с брокерским кредитом, уже прогорели дотла в 1929 и 1930 гг. Но в период с 1930-го по 1933-й произошла иная трагедия. Предусмотрительный Человек, — без всякой маржи! — веривший в Долгосрочный Рост Американской Экономики, увидел, как его немаржевые портфели самых голубых фишек Америки рухнули на 80–90 процентов. Профессор Йельского университета Ирвинг Фишер, обессмертивший себя заявлением, сделанным 17 октября 1929 года о том, что «биржевые акции достигли в своем росте постоянного уровня», был вынужден сдвинуть этот «постоянный уровень» на 90 процентов вниз и присоединиться к толпе Ле Бона. «Это была психология паники, — объяснял он. — Это была психология буйствующей толпы… Дело не в том, что цены на бирже были неоправданно высоки… Падение биржи было результатом психологии, в соответствии с которой она рухнула вниз, потому что двигалась вниз».

Старшее поколение — те, кто умудрился выжить, — дожило не только до лучших дней, но и до нынешнего процветания. Однако большинство из них всегда видело тень Депрессии, выглядывающую из-за их плеча. Всегда существовал шанс, что это произойдет снова, и это чувство, пусть даже бессознательное, требовало для своего преодоления серьезных сознательных усилий.

Для следующего поколения Депрессия была всего лишь туманным воспоминанием, куда как более зримой была Инфляция. Стрижка, некогда стоившая пятьдесят центов, стала стоить семьдесят пять, а потом доллар, а чуть позже — два. Стоит добавить к тому же, что это новое поколение вышло на ответственные позиции без обязательного тридцатилетнего ученичества, способного укротить пламя даже в самой амбициозной груди. И теперь оно было здесь — это новое поколение, жаждущее перетряхнуть все до основания, потому что старички целые двадцать лет играли в совсем не ту игру.

Одновременно дискреционные доходы населения — то, что оставалось после расходов на необходимые вещи, такие, как еда, одежда и жилье — стали расти как на дрожжах. Сбережения среднего класса превратились в бурлящий денежный поток. Вложения во взаимные фонды выросли с $1,3 миллиарда в 1946 году до $35 миллиардов в 1967-м. Пенсионные фонды увеличились в размерах до $150 миллиардов.

А потом в один прекрасный день целое море твердых и надежных денег — $400 миллиардов — оказалось в распоряжении половины всего бизнеса, делавшегося на Нью-Йоркской фондовой бирже. И эта половина управлялась группой молодых тигров, убежденных, что они правы уже хотя бы потому, что неправы были старички. Для возникновения концепции «результативности» все было готово.

Слово «результативность» здесь означает именно то, что оно означает и в словаре. Это значит, что ваш фонд показал результат лучше, чем все прочие фонды. Чистая номинальная стоимость его активов выросла на больший процент. Иными словами, все акции в вашем фонде поднялись выше прочих.

Но как мы уже видели раньше, великие и серьезные американские компании не всегда предоставляют наилучшие возможности для доходов от прироста капитала. И тогда менеджеры «результативных» фондов переключились с двух сотен самых крупных компаний на такие, чьи акции могли бы пойти вверх. Они стали покупать растущие акции «старших сестер» — таких, как IBM, «Полароид» и «Ксерокс», хотя в то время они еще не были такими уж «старшими», поскольку их последний рывок в росте на 1000 процентов состоялся уже позже.

Менеджеры «результативных» фондов не просто стали покупать растущие акции, — они принялись ими торговать. Предусмотрительный Человек никогда этим не занимался: краткосрочные колебания рынка были не для него. Менеджеры «результативных» фондов быстро поняли, что самый надежный способ сохранить капитал, — это удвоить его.

Еще буквально пару лет назад, работая менеджером фонда, вы были в полной безопасности, если покупали голубые фишки: «Алкоа» и «Юнион Карбайд», «Телефоун» и «Тексако». Вас никогда не критиковали за эту покупку, даже если эти акции и вели себя неважно — ведь критиковать их было бы то же самое, что критиковать Соединенные Штаты Америки! Но, покупая «Полароид» по цене акции в шестьдесят раз выше ее дохода, вы вполне могли получить нагоняй, если, конечно, «Полароид» не взлетал вверх. А уж если вы покупали эти акции по 40 и продавали по 70, а потом снова покупали по 55, чтобы продать по 90, то при всех ваших попытках поймать ритм не дай вам Бог было ошибиться.

Несколько фондов и несколько менеджеров не ошиблись — и даже очень не ошиблись. А потом коммивояжеры взаимных фондов заметили, что, когда они раскладывают брошюры всех фондов перед перспективными клиентами, большинство этих клиентов уже знать не желает никаких спокойных, сбалансированных, многоотраслевых фондов. Они хотели фонды, которые поднялись выше других, полагая, что те же фонды и будут продолжать подниматься с тем же опережением. Таким образом активы фонда Дрейфуса, «Фиделити Кэпитэл» и «Фиделити Тренд» стали увеличиваться на сотни миллионов долларов, а все коммивояжеры со всех сторон принялись названивать в компании взаимных фондов с требованием: «Дайте нам фонды, имеющие результативность «Фиделити»!». Так и родилась результативность: из недоверия к фиксированному доходу, из опасения, что эрозия доллара будет продолжаться, из желания мощных доходов на капитал, возможных при игре с компаниями, дорывшимися до чего-то нового в технологии или где-то еще.

Похоже, можно даже определить момент, когда «результативность» окончательно вынырнула на поверхность. В феврале 1966 года Джерри Цай, родившийся в Шанхае и получивший профессиональную подготовку в «Фиделити», прибыл в Нью-Йорк У него уже была репутация проницательного трейдера, и дела его шли совсем неплохо, но однажды он сказал мистеру Джонсону: «Я хочу обзавестись собственным маленьким фондом». Джерри думал, что ему удастся собрать $25 миллионов — так же думали и его андеррайтеры, «Бэйк энд Ко.». Но душа нации уже развернулась вовсю. Заказы потекли: с $50 миллионов до $100, и, наконец, до $274 миллионов в первый же день, а в первый год они достигли уровня $400 миллионов. Джерри Цай не был первым «результативным» менеджером — эта честь в не меньшей степени принадлежит мистеру Джонсону и Джеку Дрейфусу. Но именно Цай стал первой настоящей «звездой». Джо Неймат, может, и не был самым лучшим полузащитником десятилетия, но факт, что Сонни Уэрблен заплатил $400 000 за полузащитника, внес новое измерение в профессиональную футбольную лигу, потому что никто никогда не платил за футболиста такие деньги. Таким образом, Джерри Цай стал частью того, что называется «Они», и знающие люди всегда могли прихвастнуть своими знаниями, глядя на ленту тикера и говоря: «А, Джерри снова покупает».

А как только приливная волна «результативности» набрала силу, остановить ее уже было невозможно. Все большее количество финансовых менеджеров начало организовывать агрессивные фонды, ориентированные на доходы от прироста. Официальные лица, ответственные за пенсионные фонды, стали подумывать, что им не помешал бы небольшой рост в таких фондах, и перестали с прежним постоянством цепляться за облигации. Университет в Рочестере и университет Уэсли превратили свои небольшие фонды в серьезные капиталы путем агрессивных инвестиций, а вскоре попечители и других университетов явились в трастовые компании, управлявшие их деньгами, говоря: «Рочестер из абсолютного нуля превратился в пятый по богатству университет, а Уэсли строит корпус за корпусом, и все это им удалось благодаря «Ксероксу» — так вот, найдите нам такой «Ксерокс»!» Макджордж Банди, глава благотворительного фонда Форда, вынес приговор, эхо которого звучит ДО СИХ пор:

«Вряд ли с уверенностью можно утверждать, что попечители вправе гордиться тем, как они зарабатывают деньги для своих колледжей. Мы осознаем риск неортодоксальных инвестиций, но настоящий экзамен на результативность в управлении доверенными фондами заключается не в мнении почтенной публики, а в четко обозначенных цифрах достижений. У нас начинает складываться мнение, что в сумме осторожность стоила нашим колледжам и университетам куда как больше, чем непредусмотрительность или излишняя склонность к риску».

Эти слова потрясли всех настолько, что никто даже не обратил внимания на то, что результативность фонда самого Макджорджа Банди относилась к числу наиболее плачевных.

Так что же все-таки делают эти менеджеры «результативных» фондов? Саму «результативность» еще никто не изучал, поэтому никаких формул здесь нет, за исключением того, что проявилось в ходе практики. Главные характеристики результативности — это концентрация и оборачиваемость. Под концентрацией — и выше я это уже говорил, — понимается то, что количество компаний в портфеле ограничивается. Ограниченное число компаний означает, что внимание резко сфокусировано на небольшой группе акций, и те из них, которые не дают ожидаемого результата, так и просятся, чтобы их из портфеля выбросили. Если у вас в портфеле две сотни разных акций, ни одна из них для вас не может много значить, но если таких акций у вас только шесть, то вы будете пристально следить за каждой из них. Более того, вы вдобавок можете охотиться за шестью наилучшими кандидатами, потому что если вы найдете хотя бы одного, но действительно хорошего, он может вышибить одного аутсайдера из вашего списка. Оборачиваемость же относится к тому, как долго вы держитесь за конкретную акцию. Если вы купили акции какой-то компании и положили их в сейф, ваша оборачиваемость равна нулю. Если 31 декабря вы заменили все акции, купленные вами в январе, другими акциями — ваша оборачиваемость равна 100 процентам. Раньше было обычным явлением, когда трастовый отдел банка имел оборачиваемость в 2 процента, или около того. Взаимный фонд мог иметь оборачиваемость порядка 10 процентов. Теперь трастовые отделы банков проворачивают активы на 10 процентов, а агрессивные фонды делают то же с уровнем в 100 процентов и выше. Вся эта оборачиваемость за последние пару лет удвоила объем торгов биржи, и брокеры очень серьезно разбогатели.

Несложно понять, что если менеджерам «результативных» фондов нравятся какие-то акции, и это не акции крупной компании, активно торгующиеся на рынке, то эти акции неизбежно пойдут вверх. А когда они закупились этими акциями, и где- то произошел сбой, то на выходе из игры возникает серьезная давка. В 1966 году тому было несколько ярких примеров. «Фэйрчайлд Камера», поднявшись за год с 28 до 220, рухнула на 100 пунктов за шесть недель. Со всей этой концентрацией временные горизонты значительно сжимаются. Если чей-то отчет за следующий квартал будет неважным, то вы постараетесь обогнать прочих менеджеров, избавляясь от этих акций, а в будущем, возможно, вы прикупите их снова.

Отсюда следует огромная потребность в краткосрочной информации. Добавьте сюда «теханалитическую» и компьютерную работу Альберта и Ирвина, которые отмечают каждый момент движения рынка, и вы получите крайне неустойчивое и нервное поведение целой группы акций, если не всей фондовой биржи. В прошлом году это начало всерьез беспокоить Уильяма Макчесни Мартина, главу Федерального резервного банка. Сделанное им заявление было отмечено в прессе кричащими заголовками:

«Менеджеры взаимных фондов и управляющие пенсионными фондами во все возрастающей степени измеряют свой успех относительно краткосрочной рыночной результативностью. По сути, они нацеливаются на растущие акции, а добившись желаемого, продают их и начинают искать новую цель. Поскольку покупательная сила подобных организаций весьма значительна, существует серьезная опасность того, что такая спекулятивная торговля по принципу «взял-сбыл» создаст на бирже проблемы для отдельно взятых акций… Сколь благими в данном случае ни были бы намерения, мне кажется, что подобная практика по самой своей природе содержит разрушительные тенденции, напоминающие некоторые аспекты старых пуловых операций 1920-х годов».

Достаточно сказать «1920-е», и люди начинают нервничать, потому что все помнят, что случилось потом, а если не помнят, так по крайней мере читали об этом. Но когда мистер Мартин говорит, что менеджеры «нацеливаются на растущие акции, а добившись желаемого, продают их и начинают искать новую цель», — эти менеджеры вполне справедливо отвечают: «А чего он хочет? Чтобы мы вместе с купленными акциями ехали вниз?».

Но одна реальная опасность в «результативности» существует, и это опасность утраты ликвидности. Все фонды просто не могут при необходимости выскочить в дверь выхода одновременно.

В торговом зале фондовой биржи там и сям стоят джентльмены, которые называются специалистами. Когда брокер прибывает, чтобы продать акции, они покупают их у него. Если он появляется, чтобы купить, они ему акции продают. Нередко они продают ему акции из собственных резервов, а покупая, используют собственный капитал. Таким образом, они создают амортизатор для колебаний рынка. Этот амортизатор работает вполне пристойно для заказов в 100 или 500 акций, хотя я (и не я один) был свидетелем тому, как специалисты, когда раздавались первые залпы канонады, сворачивали свои позиции. Здесь не место обсуждать Роль Специалиста, но эта Роль должна стать предметом серьезной профессиональной дискуссии.

Когда три фонда, желающие продать 100 000 акций каждый, прибывают к открытию биржи в то же самое утро, специалист просто не в состоянии с ними управиться. Он обращается к управляющему фондовой биржей и просит дать ему время, чтобы поднакопить покупателей. Они «закрывают акцию» — иначе говоря, она перестает участвовать в торгах. Если вы приехали через пять минут, чтобы продать свои пятьдесят акций, — вам крупно не повезло. С таким же успехом вы могли бы продавать их своему шурину. Акция может снова выйти на торги в этот же день, или через день, или через два. Но на данный момент ликвидность акции исчезла, а ликвидность, как вы знаете, это краеугольный камень биржи. (Когда эта акция снова начнет участвовать в торгах, она с большой вероятностью будет стоять уже на 20 пунктов ниже, — и если вы не располагаете той же информацией, что менеджеры фондов, то вы начинаете чувствовать, что же такое эти Они.)

Если вас, индивидуального инвестора, это пугает, то попробуйте представить себе, в какую мышеловку может попасть менеджер фонда. Он узнает, что торги с «Шиш Консолидейтед» приостановлены, он тут же выясняет, в чем там было дело, но он ничего не может с этим поделать. Если пара фондов уже сгрузила свои акции «Шиша», рыночная цена акций понижается. И если к концу квартала, когда публикуются результаты, злосчастные активы все еще фигурируют в его портфеле, то они, эти смятые, разбомбленные акции, выпускают облака ядовитого дыма со страниц отчета, крича: «Нашего финансового менеджера кинули как младенца!»

Ковбоями не рождаются, ими становятся таким вот образом.

Все это ново лишь до определенной степени. Лорд Кейнс отметил данный феномен еще в 1935 году, в одном из самых прямолинейных эссе на эту тему:

«Можно было бы предположить, что конкуренция между экспертами-профессионалами, располагающими знаниями и оценками, недоступными среднему частному инвестору, должна бы скорректировать капризы невежды-индивида, предоставленного самому себе. Дела, однако, обстоят так, что энергия и искусство профессионального инвестора, оператора, спекулянта в основном прилагаются к совсем другому предмету. Большинство этих людей на самом деле озабочено не качественными долгосрочными прогнозами доходов на актив в течение его жизни, а тем, как предвидеть изменения в общепринятом базисе для оценки актива, и предвидеть их с краткосрочным опережением по отношению к основной массе публики. Они озабочены не тем, что актив действительно стоит для человека, который покупает его, «чтобы держать», а тем, как под влиянием массовой психологии оценит этот актив рынок — три месяца или год спустя. Но это поведение вовсе не упорство в заблуждении. Ведь и впрямь неразумно платить 25 за актив, доход на который, как вы считаете, оправдывает цену и в 30, если одновременно вы убеждены, что рынок через три месяца оценит этот актив в 20 пунктов.»

Таким образом, профессиональный инвестор вынужден заниматься предвидением надвигающихся перемен, новостями или общей атмосферой — всем тем, что, как показывает опыт, наиболее отчетливо влияет на массовую психологию рынка… Потому-то и не существует ликвидности актива для всех инвесторов, взятых как целое. Социальной целью здравых инвестиций должна быть победа над темными силами времени и невежества, окутывающими наше будущее. Актуальная же, частная цель наиболее искусных инвестиций ныне — это «выхватить свой револьвер раньше», как удачно определяют такую ситуацию американцы, то есть перехитрить толпу и перебросить поддельную или обесценивающуюся валюту другому.

Эта битва умов за то, чтобы лучше другого предвидеть общепринятый базис оценки на несколько месяцев вперед, вместо того, чтобы просчитывать перспективы дохода актива на долгие годы. При этом не обязательно наличие простаков из публики, которые отправляются на съедение голодным профессионалам. Эту игру профессионалы вполне могут вести друг с другом. Кроме того, совершенно не обязательно цепляться за веру в то, что общепринятый базис оценки имеет долгосрочную валидность. Происходящая игра — это игра в «снап», в «старую деву», в «музыкальные стулья». Это развлечение, в котором победитель должен сказать «снап» не слишком рано, не слишком поздно. Это развлечение, где победитель должен успеть сплавить «старую деву» соседу, прежде чем игра закончится. Это развлечение, где победитель должен успеть схватить стул для себя, когда музыка умолкла. В эти игры можно играть живо и с удовольствием, хотя все игроки знают, что «старая дева» так и ходит из рук в руки за карточным столом, а когда музыка умолкнет, кому-то из игроков окажется не на чем сидеть».

Так оно и есть на самом деле — и никто до сих пор не сказал об этом лучше.

Ничто в обозримом будущем не изменит этой тенденции к непостоянству активов. Если все менеджеры фондов вдруг станут закупать акции авиалиний, если (как оно случилось недавно) у фондов окажется на руках 40 процентов акций «Нортерн Эйрлайнз» и если ряд фондов вдруг захочет в одно и то же время избавиться от этих акций, то найти покупателей оказывается не так-то просто, и «Нортерн Эйрлайнз» может оказаться на очень опасном вираже.

Существуют, однако, и некоторые корректирующие факторы. Ну, во-первых, при нынешних темпах потребления валидола и транквилизаторов их может и не хватить на всех финансовых менеджеров с пальцами, дрожащими на курках. Еще более вероятно то, что некоторые менеджеры фондов начнут принимать в расчет факт существования других менеджеров и соответственно растягивать периоды удержания ценных бумаг до более управляемых пределов. Орлы-законодатели могут даже придумать какие-то правила, — хотя, если обратиться к истории, можно заметить, что такие правила прилагаются к ситуации в том ее виде, в каком она была, когда авторы правил начинали над ними работать, а не к ситуации, которая сложилась на данный момент.

Вам стоит здесь отметить одну мою собственную предвзятость. Выше вы уже могли видеть, что все прочее, за исключением «результативности», всегда, выражаясь словами Мастера, «невыносимо скучно и чрезмерно требовательно». В конце концов игра состоит в том, чтобы делать деньги, а не в том, чтобы на них сидеть.

Я знаком с достаточным количеством финансовых менеджеров, и они опровергают старый стереотип Уолл-стрит. Большинству младших клерков «Вассара», как и многим прочим смертным, финансовый менеджер виделся как крайне неинтересный тип. Он всегда был в жилетке, он был скучен, претенциозен и надут. «Результативные» менеджеры — это душа компании, так же, как дипломаты, иностранные корреспонденты и прочие группы, где пересекаются различные области знаний. Они обязаны быть начеку, они постоянно улавливают перемены в окружающей обстановке, они в поиске новых идей, потому что буквально все, что происходит, может оказать влияние на их деньги. Им приходится быть в постоянной охоте за информацией, а хороший ловец информации обычно очень интересный собеседник за столом.

Так вот, как я уже сказал выше в списке моих предвзятостей, я верю в концентрацию, я верю в оборачиваемость, я верю в то, что в долгосрочной, перспективе мы все покойники, а еще я считаю, что менеджеры фонде® —это поразительно интересные компанейские люди. Уж в последнем можете не сомневаться.

Конечно, «результативные» фонды все еще представляют собой невеликий процент всех инвестированных денег. Но влияние этой тенденции гораздо сильнее, чем те деньги, которые к ней относятся. Жилеток по-прежнему предостаточно, как предостаточно и банкиров, с недоверием относящихся ко всем вывихам и капризам моды. Вся ситуация действительно может зайти далеко, и здесь осторожные могут оказаться правы. Пока же «результативность» представляется логичной реакцией на всемирную инфляцию. Инфляция эта, в свою очередь, отражает чаяния общества, опережающие способность этого общества платить за свои чаяния, или, во всяком случае, идущие вразрез с дисциплиной, требующей платить за эти чаяния традиционным образом.