Майкл Маркус - Не ждите второго пришествия саранчи

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Майкл Маркус - Не ждите второго пришествия саранчи

Карьера Майкла Маркуса началась в одной из крупных брокерских фирм с должности аналитика- исследователя товарных рынков. Однако из-за почти маниакальной тяги к биржевой игре он оставил работу по найму, чтобы все время отдавать торговле. После краткого и чуть ли не курьезного выступления в роли биржевого трейдера Маркус перешел в «Commodities Corporation», которая нанимала профессионалов для работы со средствами фирмы, и стал одним из ее самых удачливых трейдеров. Через несколько лет полученная им прибыль превысила суммарный доход всех остальных его коллег. А за десять лет он баснословно увеличил счет компании — в 2500 раз!

Я познакомился с Майклом в свой первый рабочий день в фирме «Reynolds Securities», куда я был принят в качестве аналитика-исследователя фьючерсов вместо Маркуса, только что перешедшего на похожую работу в одну из конкурирующих фирм. В тот период и моего, и его профессионального становления мы общались довольно регулярно. Когда наши прогнозы направления рынка не совпадали, мои доводы обычно казались мне убедительнее, однако потом оказывалось, что прав был Маркус. Наконец, он нашел работу трейдера, весьма преуспел и перебрался на западное побережье.

Когда у меня возник замысел этой книги, то одним из первых в списке намеченных собеседников я поставил Маркуса. Сначала он ответил на мое предложение согласием, хотя и нетвердым. А несколько недель спустя — отказался: желание избежать публичности оказалось сильнее природной склонности участвовать в том, что ему нравится. (Маркус знал и уважал многих из других моих собеседников-трейдеров.) Я очень расстроился, потому что Маркус был одним из лучших трейдеров, которых мне довелось знать. К счастью, ненавязчивые увещевания нашего общего знакомого помогли переубедить Маркуса.

Ко времени нашей встречи прошло уже семь лет с тех пор, как мы виделись в последний раз.

Интервью состоялось у Маркуса дома в Южной Калифорнии — на вилле, представляющей собой комплекс из двух зданий, расположенных на утесе с видом на его личный пляж. Попасть на виллу можно было только через массивные ворота («потрясающие ворота», как выразился помощник Маркуса, объяснивший мне дорогу), имевшие все шансы выдержать атаку танкового дивизиона.

В начале беседы Маркус казался несколько индифферентным и даже замкнутым. Эта неброская манера лишь усилила впечатление от его рассказа о своей скоротечной попытке стать биржевым трейдером. Но он сразу же оживился, как только разговор зашел о случаях из его трейдерской практики. Наиболее интересным Маркус считает период «взлетов и падений» в начале своей торговой карьеры. На этом и сконцентрировалась наша беседа.

Как вы впервые заинтересовались фьючерсной торговлей?

Я был тогда, можно сказать, человеком науки. В 1969 году, будучи членом общества Phi Beta Kappa и одним из лучших в своей группе окончив университет Джона Хопкинса, я получил стипендию Кларкского университета для подготовки диссертации на степень доктора философии в области психологии и ни о чем, кроме преподавания, не помышлял. Тогда-то через нашего общего приятеля я и познакомился с этим парнем, Джоном. Он заверил меня, что сможет каждые две недели — как по часам — удваивать мои вложения. Звучало заманчиво.[1] Кажется, я даже не поинтересовался, как именно он это сделает. Соблазн был до того велик, что не хотелось портить картину излишними деталями. Кроме того, я боялся, что, узнав их, могу струсить.

У вас не возникло сомнений? Не слишком ли он походил на торговца подержанными автомобилями?

Нет, я еще никогда и ни во что не вкладывал деньги и был очень наивен. Я пригласил этого Джона, тогда старшекурсника с моего же факультета, поработать на меня в качестве советника по торговле на товарных рынках за 30 долл. в неделю. Время от времени я угощал его картофельными чипсами и содовой. У него была теория, что на такой диете вполне можно прожить.

И это все, что вы платили ему? Вы не поощряли его за успехи — например, дополнительной порцией чипсов?

Нет.

Сколько денег вы отвели на торговлю?

Около 1000 долл. — все, что сумел скопить. Что было дальше?

Мое первое посещение брокерской конторы было очень и очень волнующим. Я принарядился, надев свой единственный костюм, и мы отправились в офис фирмы «Reynolds Securities» в Балтиморе. Это было большое и шикарное здание, внушающее мысль об уйме денег с давней историей. Всюду мебель из красного дерева и почтительный полушепот. Всё это впечатляло.

Центром всеобщего внимания было котировочное табло типа тех, что так старомодно пощелкивают: чик, чик, чик. От этого чиканья просто дух захватывало. Трейдеры могли наблюдать за ценами на табло со специального балкона, но только в бинокль — так оно было далеко. Это тоже очень впечатляло, ибо казалось, будто сидишь на трибуне и наблюдаешь за скачками.

Я впервые осознал, что дела могут обернуться скверным образом, когда голос из громкоговорителя предложил покупать соевую муку. Я посмотрел на Джона в надежде найти уверенность и одобрение в его глазах. Но он, взглянув на меня, вдруг спросил: «Как считаешь, нужно купить?».[2] И тут я понял: Джон вообще в этом не разбирался.

Помню, что рынок соевой муки двигался спокойно: 78,30; 78,40; 78,30; 78,40. Мы отдали приказ о покупке и едва получили подтверждение об исполнении, как табло, словно по волшебству, зачикало вниз. Узнав о моем вступлении в сделку, рынок принял это за сигнал к началу игры на понижение.

Но у меня, видимо, уже тогда было хорошее чутье, потому что я сразу же сказал Джону: «Дела у нас не блестящи. Давай закрываться!» На той сделке мы потеряли около 100 долл.

Следующая сделка была по кукурузе, и история повторилась. Джон опять спросил меня, торговать или нет. «Ладно, давай попробуем с кукурузой», — ответил я. Мы попробовали — тот же результат.

Но вы понимали, что делали? Вы что-нибудь читали о товарных рынках или о торговле?

Нет.

Вы хотя бы знали размеры контрактов?

Нет.

Вы знали, во что вам обходится тик?

Да.

Очевидно, это было едва ли не единственное, что вы знали?

Верно. Наша следующая сделка, по пшенице, тоже не удалась. Тогда мы вернулись к кукурузе, и здесь торговля пошла лучше: на проигрыш ушло уже три дня. Мы оценивали свой успех по числу дней до фиксации проигрыша.

Вы всегда закрывали позицию после того, как теряли около 100 долларов?

Да. Хотя на одной сделке мы потеряли примерно 200 долл. Я был в минусе почти на 500 долл., когда Джон предложил план, который «должен был спасти положение». По этому плану надо было купить августовские контракты по свиной грудинке и продать февральские, поскольку спрэд был больше стоимости фактической поставки[3]. Джон сказал, что сделка верная — на такой не проиграешь.

Смысл этого плана я понял довольно смутно, но согласился. Тогда же мы впервые позволили себе уйти на ленч. В предыдущих случаях мы неотрывно следили за табло, но тут решили: раз «сделка верная», то ничего страшного не случится, если мы ненадолго отлучимся. Когда мы вернулись, я был на волоске от краха. Помню свои первые смешанные ощущения — потрясение, страх, неспособность поверить в происходящее. Как сейчас помню реакцию Джона: он, тучный, очки в толстой роговой оправе, подходит к котировочному табло и, грозя ему кулаком и задыхаясь от негодования, кричит: «Неужели никто не хочет гарантированно заработать?!» Позже я узнал, что августовская грудинка не подлежит поставке по февральскому контракту. То есть в первую очередь неверной была сама схема сделки.

Джону доводилось торговать раньше?

Нет.

Тогда откуда же он взял, что сможет каждые две недели удваивать ваши вложения ?

Понятия не имею. Но эта сделка меня полностью уничтожила. Я заявил Джону, что, теперь мне стало ясно, что я знаю столько же, сколько и он, — то есть вообще ничего, а потому собираюсь расстаться с ним. Так что больше никаких чипсов, никакой диетической содовой. На всю жизнь запомнил его ответ: «Ты совершаешь величайшую ошибку в своей жизни!» Я поинтересовался, что он собирается делать дальше. «Поеду на Бермуды. Буду мыть посуду и этим заработаю на игровой депозит. (Сумма, подлежащая депонированию в качестве залога для допуска к игре на бирже.) А потом стану миллионером и уйду на покой». Что любопытно: он не сказал «Поеду на Бермуды. Найду работу, чтобы скопить на депозит». Он точно знал, чем будет заниматься: зарабатывать депозит мытьем посуды.

Что сталось с ним в итоге?

Понятия не имею. Могу лишь предположить, что он живет на Бермудах на свои миллионы, заработанные мытьем посуды.

Я же после этого случая быстро наскреб еще 500 долл. и провел несколько сделок по серебру. Эти деньги я тоже проиграл. Так что все мои первые восемь сделок — пять в паре с Джоном и три собственные — оказались проигрышными.

Вам не пришло в голову, что, может быть, биржевая торговля — это не ваше?

Нет. Я ведь всегда хорошо учился в школе и поэтому считал, что здесь всё дело лишь в навыке. Отец оставил мне страховку в 3000 долл. (он умер, когда мне было пятнадцать), и я решил воспользоваться этими деньгами, несмотря на возражения матери.

Однако я уже понял, что действительно должен кое-чему подучиться, прежде чем снова начинать торговлю. Я прочитал книги Честера Келтнера по рынкам пшеницы и соевых бобов и подписался на его рыночный бюллетень, в котором давались рекомендации по торговле. Я последовал первой из них — купить пшеницу — и выиграл. Думаю, что заработал 4 цента на бушель (200 долл.). Эта первая победа была очень волнующей.

Затем, в промежутке между выходом бюллетеней, рынок вернулся к моей исходной цене покупки, я снова купил и снова выиграл. Теперь уже самостоятельно. Я почувствовал, что у меня развивается чутье на торговлю. Даже в самом начале мне нравилось действовать самостоятельно. Последующие события были просто счастливой случайностью. Летом 1970 года, следуя рекомендации Келтнера, я купил три декабрьских контракта по кукурузе. И как раз в это лето урожай кукурузы был уничтожен саранчой.

Это был ваш первый большой выигрыш?

Да. К той сделке я прикупил еще кукурузы, пшеницы и соевых бобов, опираясь частично на рекомендации из бюллетеня, а частично — на собственную интуицию. К концу этого славного лета я набрал 30 000 долл. — огромную сумму для меня, выходца из средних слоев. «Такой успех — это лучшее, что есть на свете», — подумал я тогда.

Как вы решали, когда снять прибыль?

Часть я снял на подъеме цен, а часть, когда рынки начали клониться вниз. В целом я заработал очень хорошо.

То есть уже тогда вы действовали инстинктивно верно?

Да. Той же осенью я поступил в аспирантуру в Уорчестере (Массачусетс), но оказалось, что мне вовсе не хотелось думать о диссертации. И я часто сбегал с занятий в офис фирмы «Paine Webber» — поторговать.

Отличное было время. Я кое-что заработал, но немного и поражался сам себе: в университете Джона Хопкинса я был прилежным студентом, а здесь регулярно пропускал занятия. Я увидел в этом «перст судьбы» и, бросив аспирантуру, в декабре 1970 года переехал в Нью-Йорк. Некоторое время я был на перепутье. На вопросы о моей работе я довольно напыщенно отвечал, что я — биржевой спекулянт. Звучало красиво.

Весной 1971 года интерес к зерновым снова пробудился. Появилась теория, будто саранча перезимовала — то есть дала потомство и теперь снова нападет на посевы. Я решил, что на этот раз крупно поставлю на саранчу.

Это была теория Келтнера или просто рыночные слухи?

По-моему, Келтнер тоже придерживался этой точки зрения. Я занял у матери 20 000 долл. и поставил их вместе со своими 30 000 долл. на этих паразитов. Я купил максимальное количество контрактов по кукурузе и пшенице, которое позволяло залоговое обеспечение в 50 000 долл. Сначала рынки шли горизонтально: еще не прошли опасения роста цен из-за саранчи. Я не зарабатывал, но и не терял денег. И вот однажды — я на всю жизнь запомнил этот день — в «Wall Street Journal» появилась статья под заголовком «Чикагская зерновая биржа: опустошение пострашнее, чем на кукурузных полях Среднего Запада».[4] Рынок кукурузы резко спикировал при открытии и очень быстро достиг нижнего ценового предела.

[5]

Вы своими глазами видели падение рынка?

Да. Я наблюдал падение цен по котировочному табло в брокерском офисе.

Вы не подумывали выйти из рынка на спуске, прежде чем он замрет на нижнем пределе?

Я понимал, что надо выходить, но лишь наблюдал за происходящим. Я был полностью парализован и надеялся, что он вот-вот развернется вверх. Я всё ждал и наблюдал, а потом, после остановки рынка на нижнем пределе, уже не мог выйти из него. У меня была целая ночь на размышления, но фактически никакого выбора. Оставалось одно — выходить, потому что денег больше не было. И наутро, при открытии рынка, я ликвидировал всю позицию.

Рынок опять открылся много ниже?

Нет, не слишком, всего цента на 2.

Сколько вы потеряли на этой сделке к моменту ее ликвидации?

Все свои 30 000 долл. плюс 12 000 из 20 000 долл., занятых у матери. Это послужило мне уроком: не ставь на все.

Что вы делали дальше?

Я был очень подавлен. И решил, что надо наниматься на работу. Дело было во время упадка, и я понимал, что действительно стоящее место найти проблематично и надо поискать что-нибудь поскромнее. Однако, даже пытаясь получить работу, для которой моя квалификация была много выше требуемой, я так ничего и не добился. В конце концов я понял, что это происходило из-за того, что я сам не особенно хотел такой работы.

Наилучшим из подвернувшихся вариантов была вакансия аналитика товарных рынков в фирме «Reynolds Securities». Несмотря на более высокий статус этой должности, получить ее оказалось легче. Там поняли, что эта работа мне действительно по душе. Я же усвоил, что если стремиться к тому, чего действительно желаешь, то это сильно увеличит шансы на успех, ибо тогда стараешься куда больше.

Так или иначе, но теперь я сидел за стеклянной перегородкой, отделяющей мой кабинет от главной части офиса, где располагались брокеры. Биржевой зуд у меня еще не прошел, и мне было мучительно слышать их оживленные крики и видеть, как они торгуют.

А вы тогда занимались только анализом?

Вот именно. Ведь аналитикам было строго запрещено торговать. Но я решил, что меня это не остановит. Снова заняв у матери, а также у брата и у своей подруги, я открыл счет в другой фирме.

Мы с моим брокером изобрели хитроумную кодовую систему, чтобы мои коллеги не заметили, что я нарушаю правила. Например, если я говорил «Солнце скрылось», то это означало одно, а если «Облачно» то другое. Трудясь над отчетами о рынках, я всё время поглядывал на стеклянную перегородку, следя за ценами на большом котировочном табло в главном офисе. Выиграв, я старался скрыть восторг, а проиграв — огорчение, чтобы никто не смог догадаться об этом по моему лицу. Я постоянно находился в состоянии стресса, но об этом вряд ли кто-то подозревал. Я весь извелся, потому что хотел торговать открыто, безо всяких ухищрений.

Тогда вы проигрывали или выигрывали?

Проигрывал. Я крутился все в том же замкнутом круге: занимал деньги и постоянно их проигрывал.

Вы понимали, что именно делали тогда неверно?

Хороший вопрос. Прежде всего я еще по-настоящему не овладел принципами торговли, я всё делал неверно. Но позже, в октябре 1971 года, в офисе моего брокера я познакомился с одним из тех, кому обязан своим успехом.

Кто же это был?

Эд Сейкота. Это — гений, выдающийся и феноменально удачливый трейдер. Ко времени нашего знакомства Эд только что закончил Массачусетский технологический институт и одним из первых разработал программное обеспечение для тестирования технических систем и их практического применения в торговле. ( Массачусетский технологический институт (Massachusetts Institute of Technology, MIT) основан в 1863 году Бартоном Роджерсом (Barton Rogers) и наиболее известен исследовательской работой и учебными программами подготовки студентов и аспирантов в области естественных и инженерных наук. Прием на обучение производится на основе сложных вступительных экзаменов, что не характерно для системы высшего образования

США.) До сих пор удивляюсь, как же он, такой молодой, успел накопить столько знаний в области биржевой торговли. «По-моему, тебе нужно работать у нас, — сказал мне Эд. — Мы формируем исследовательскую группу, и ты сможешь торговать со своего собственного счета». Предложение было отличное; единственная загвоздка была в том, что директор фирмы по исследовательской работе не хотел меня брать.

Почему?

Я и сам не понимал, ведь я имел опыт работы и писал грамотные отчеты. Когда я стал допытываться о причинах, он признался: «Я не могу взять тебя, потому что ты уже слишком много знаешь, а мне нужно кого-то учить». Я заверил его, что буду делать всё, что он захочет, и, в конце концов, уговорил принять меня.

Это было действительно здорово, потому что я мог учиться у Эда, а он уже тогда был весьма удачливым трейдером. Основу его тактики составляло следование за тенденцией и использование классических торговых принципов. Эд научил меня пресекать убытки, а также объяснил, как важно сохранять прибыльные позиции.

Эд был превосходным примером для подражания. Например, однажды он держал короткую позицию по серебру, а рынок изо дня в день отступал лишь на пенс или полпенса за день. Всеми, похоже, уже овладели бычьи предчувствия: при такой дешевизне серебра цены на него должны были вот-вот повернуть вверх. Но Эд сохранял позицию. «Сейчас тенденция нисходящая, и я буду медведем, пока она не изменится», — пояснил он. Его упорное следование за тенденцией научило меня терпению.

Пример Эда изменил вас как трейдера?

Не сразу. Я продолжал проигрывать даже в его присутствии.

Вы помните, что по-прежнему делали неверно?

Я думаю, что мне не хватало терпения, чтобы дождаться четко определенной ситуации.

Вам не приходило в голову просто копировать Эда, раз он был так удачлив?

Нет. Я не мог заставить себя поступить таким образом.

А вы не подумывали о том, чтобы совсем бросить торговлю?

Иногда я думал, что мне следует остановиться — настолько болезненными были постоянные проигрыши. В «Скрипаче на крыше» есть эпизод, в котором главный герой, возведя очи, обращается к Богу. (Музыкальная комедия по мотивам коротких рассказов Шолом-Алейхема, впервые поставленная в «Yiddish Art Theatre» в Нью-Йорке в 1964 г.)

Так и я, вперившись в потолок, вопрошал: «Неужели я настолько глуп?» И кто-то, казалось, четко отвечал: «Нет, ты не глуп. Но будь упорен». Что я и делал.

Тогда меня поддержал один очень приятный человек — весьма сведущий и преуспевший, но уже почти отошедший от дел брокер из фирмы «Shearson» по имени Амос Хостеттер. Ему нравились мои отчеты, и мы часто общались друг с другом. Амос закрепил во мне многое из того, чему я научился у Эда. Я впитывал одни и те же принципы из двух источников.

Тогда вы все еще готовили рекомендации для своей фирмы?

Да.

И как, удачно?

Мои рекомендации улучшились, поскольку я сам стал терпеливее. Между тем я оказался совсем без денег и без тех, у кого их можно было бы занять. Но я продолжал упорно верить в то, что каким-то образом еще вырулю на верный путь. Зарабатывая всего 12 500 долл. в год, я сумел отложить 700 долл. Поскольку этого не хватало даже на открытие счета, я открыл совместный счет с приятелем, который добавил свои 700 долл.

Но торговлей по совместному счету управляли только вы?

Да, мой приятель совсем не разбирался в рынках. Это было в июле 1972 года, когда действовала политика регулирования цен. Считалось, что она распространялась и на фьючерсные рынки.

Вы имеете в виду никсоновское замораживание цен?

Да. Насколько я помню, цены на фанеру были декларативно заморожены на уровне 110 долл. за 1000 кв. футов. Рынок фанеры был одним из тех, которые я отслеживал для своей фирмы. Когда цены подобрались к отметке 110 долл., я составил медвежий бюллетень, утверждавший, что, несмотря на нехватку наличной фанеры, вызванной невозможностью повышения цены выше 110 долл., начиная с этого уровня можно было безбоязненно играть на понижение.

Как правительство удерживало цены на установленных границах? Что мешало спросу и предложению диктовать более высокие цены?

Повышение цен было бы нарушением закона.

Вы имеете в виду, что производственники не могли запрашивать больше?

Совершенно верно. На самом деле заниженные цены поддерживались искусственно. А это, по известному экономическому закону, ведет к дефициту. Поэтому образовалась нехватка фанеры на наличном рынке. Считалось, что ценовые ограничения распространялись и на фьючерсы по фанере.

Но никто в этом полностью уверен не был — с юридической точки зрения ситуация была не ясной.

И вот однажды, глядя на котировочное табло, я увидел, как цена достигла 110 долл. Потом она поднялась до 110,10, а затем — и до 110,20. Иными словами, фьючерсный рынок на 20 центов превысил законный предел. Я принялся названивать повсюду, пытаясь узнать, к чему это приведет.

Но, похоже, никто этого не знал.

Была ли фанера единственным рынком, который превысил свой предельный уровень?

Да. Впрочем безо всяких последствий. По-моему, в тот день рынок закрылся чуть выше 110 долл. А наутро открылся около 110,80 долл. Я рассудил, что если сегодня разрешат торговать выше 110 долл., то, возможно, запретов вообще не будет. И я купил один контракт. В итоге фанера поднялась до 200 долл. Так что после покупки первого контракта при дальнейшем росте цен мне оставалось только сохранять позицию и наращивать ее за счет текущей прибыли.

Эта была ваша первая действительно крупная сделка после краха на рынке кукурузы?

Да.

А наличная фанера так и осталась на ПО долларах?

Да. Фьючерсный рынок действовал как последнее средство получения фанеры для тех, кто не мог достать ее как-то иначе.

По сути, образовался некий двухзвенный рынок: и легальный, и черный одновременно?

Да. Тот, кто пострадал при замораживании цен, не имея долгосрочных соглашений с производственниками, мог достать фанеру по более высокой цене на фьючерсном рынке.

Производители буквально кипели от злости при мысли о том, что они вынуждены продавать на законном ценовом пределе.

Почему же производители не стали просто продавать фьючерсы и поставлять по ним фанеру, вместо того чтобы продавать ее на наличном рынке по контролируемой цене?

Те, кто попроворнее, начинали понимать это, но торговля фьючерсами на фанеру еще только начиналась, и большинство производственников в ней не разбиралось. Некоторые, возможно, сомневались в законности подобных действий. А тот, кто не сомневался, мог послушаться советов своего юриста: «Возможно, на фьючерсных рынках и разрешено покупать фанеру по любой цене, но нам лучше воздержаться от продаж и поставок выше законного предела». В общем, причины были разные.

Пыталось ли правительство как-то повлиять на фьючерсные рынки?

Не впрямую, — я позже вернусь к этому. Всего за несколько месяцев торговли фанерой мои 700 долл. превратились в 12 000.

Тогда вы проводили только одну эту сделку?

Да. А потом меня осенило: ведь далее такой же дефицит возникнет и по пиломатериалам. И я все поставил на одну сделку (как и в случае с кукурузно-пшеничной сделкой), рассчитывая на то, что пиломатериалы тоже пробьют ценовой потолок.

А как себя вели пиломатериалы?

Никак. Рынок пиломатериалов вообще не отреагировал на рост фанеры от 110 до 200 долл. Но и то и другое производится из дерева. Поскольку наличные пиломатериалы тоже оказались в дефиците, я рассудил, что они могут — и должны — подорожать. Однако после того как я купил пиломатериалы около 130 долл., до правительства дошло наконец, что получилось с фанерой, и оно решило не допустить повторения этого с пиломатериалами.

На следующий день после моего вступления в сделку какой-то правительственный чиновник заявил, что за попытку поднять рынок пиломатериалов по аналогии с рынком фанеры спекулянты будут наказаны. Сразу после этого заявления рынок пиломатериалов обвалился. Я оказался настолько в минусе, что мне снова грозило разорение. Еще целых две недели правительство продолжало выступать с такими заявлениями. И рынок закрепился на уровне, чуть ниже которого я был бы принудительно закрыт. Оставшихся денег едва хватало для сохранения позиции.

Вы купили, когда рынок был на уровне 130 долл. А где он оказался в тот момент?

Около 117 долл.

Хотя такое падение было много меньше подорожания фанеры, вы потеряли почти столько же, сколько заработали на фанере, потому что ваша позиция по ней была гораздо меньше, чем по пиломатериалам.

Верно. В течение этих двух недель я постоянно балансировал на грани разорения. Это были самые худшие две недели в моей жизни. Каждый день, приходя в офис, я был почти готов сдаться.

Сдаться — только бы прекратить страдания или для того, чтобы хоть что-то сохранить?

По обеим причинам. Я так переживал, что даже не мог унять дрожи в руках.

Насколько близко было новое разорение?

От моих 12 000 долл. осталось меньше 4 000.

И вы подумали: «Неужели я снова попался»?

Подумал и уже больше не попадался. Этот был последний раз, когда я все ставил на одну сделку.

Чем же закончилась эта история?

Мне удалось выстоять, и рынок, наконец, развернулся вверх. В условиях дефицита правительству, видимо, не хватило воли, чтобы остановить фьючерсный рынок.

Что придало вам стойкости: интуиция или мужество?

В основном это было отчаяние, хотя на графиках был такой уровень поддержки, который, похоже, должен бы устоять. В общем, я сохранил позицию. В конце года мои 700 долл., которые я сначала поднял выше 12 000, а потом опустил ниже 4 000, стоили уже 24 000 долл. После этого ужасного случая я уже больше никогда не втягивался в чрезмерную торговлю.

В следующем, 1973, году правительство начало снимать ценовые ограничения. В период их действия образовался обширный искусственный дефицит товаров; теперь же, с отменой ограничений, на многих товарных рынках начался мощнейший подъем. Почти всё двинулось вверх. На многих рынках цены удвоились, и я смог воспользоваться огромным кредитным рычагом низкого залогового депозита по фьючерсам. Навык следования за крупными тенденциями, приобретенный благодаря Сейкоте, окупился сполна. В 1973 году мой счет вырос с 24 000 до 64 000 долл.

В то время происходило что-то совершенно новое. Я помню тогдашние рынки. Даже если цена вырастала только на 10 процентов своего итогового подъема (глядя в ретроспективе), то это казалось очень большим движением цены. Откуда вы знали, что цены могут пойти значительно дальше?

В то время я держался правой политической ориентации, которая оправдывала инфляционное паникерство. Тезис правых о том, что злонамеренное правительство постоянно обесценивает национальную валюту, открывал прекрасные перспективы для торговли на инфляционных рынках середины 70-х.

Правая идея для «правого» дела?

Да. Тогдашние рынки настолько благоприятствовали торговле, что я мог бы наделать массу ошибок и все равно преуспеть.

Играя строго на повышение?

Конечно. Ведь всё шло вверх. При всех моих успехах я все же сделал одну ужасную ошибку. На мощном бычьем рынке соевых бобов (он поднялся с 3,25 почти до 12 долл.) я импульсивно снял прибыль и закрыл все позиции. Я попытался предвосхитить события, вместо того чтобы следовать за тенденцией. Эд Сейкота никогда и ничего бы не закрыл, пока тенденция сохраняется. Поэтому он был в рынке, а я — нет. Мне оставалось лишь мучительно наблюдать за тем, как рынок шел на верхних пределах двенадцать дней подряд. Мне далеко не чужд дух соперничества, и каждый день, входя в офис, я не мог отделаться от мысли, что Эд в рынке, а я — нет. Мне уже страшно было идти на работу, потому что я знал: рынок опять откроется на верхнем пределе и я не смогу войти в него.

Можно ли сказать, что пребывание вне быстро растущего рынка столь же невыносимо, как и реальные потери?

Да, и даже хуже. Это было настолько невыносимо, что однажды я почувствовал, что больше не выдержу, и прибег к транквилизаторам, чтобы заглушить душевную боль. Когда это не помогло, кто-то мне посоветовал: «Почему бы тебе не принять кое-что посильнее под названием торазин?»

(Антипсихотическое средство (торговая марка «Thorazine»), используемое при лечении шизофрении с симптомами раздвоения личности, параноидальной концентрации на одном предмете, галлюцинациях. Позволяет многим пациентам психиатрических клиник вернуться к приемлемой жизни в обществе.)

Помню, как, приняв дома этот самый торазин, я отправился на работу на метро. Двери вагона стали закрываться, когда я входил в него, и я начал падать. Сначала я не связал это с торазином. В общем, я поплелся назад домой и не вошел, а буквально ввалился в двери — до того сильно он на меня подействовал. Я отключился и на работу в тот день так и не попал. Это была низшая точка моей торговой карьеры.

Вы так и не смогли собраться с силами и вернуться на рынок бобов?

Нет, я боялся проиграть.

Вы ранее сказали, что, несмотря на эту ошибку, к концу года довели свой счет до 64 000 долл. Что было дальше?

Примерно в то же время мне иногда приходилось бывать на хлопковой бирже. От шума и криков трейдеров у меня повышался адреналин. Для меня это было самым притягательным местом в мире.

Но, как я узнал, чтобы попасть туда, нужно было предъявить 100 000 долл. наличными. У меня же помимо торгового счета не было практически никаких средств, так что я не мог выполнить этого условия.

Я продолжал успешно торговать и через несколько месяцев перевалил за 100 000-долларовую отметку. Примерно тогда же Эд Сейкота посоветовал мне сыграть на повышение рынка кофе. Я так и сделал, но разместил стоп-приказ чуть ниже текущего рынка — на тот случай, если он пойдет вниз.

Рынок развернулся, и я вскоре был остановлен по этому стоп-приказу. А у Эда, который всегда следовал за более крупными тенденциями, такого приказа не было. В итоге в течение нескольких следующих дней он был заблокирован на нижнем пределе рынка.

Убыточная позиция Сейкоты ежедневно блокировалась, а я оставался вне рынка. Эта ситуация была прямо противоположна той, что сложилась во время моей сделки по соевым бобам, когда у него была выигрышная позиция, а я был вне рынка. Вопреки себе я испытывал от этого нечто вроде удовлетворения. «Что же это за место такое, где одни радуются неудачам других?» — думал я.

Именно тогда я понял, что мой дух соперничества слишком силен, и решил стать трейдером на площадке Нью-йоркской хлопковой биржи.

То есть, по-вашему, конкуренция на биржевой площадке должна быть еще острее?

Такие ожидания у меня, возможно, и были, но они не оправдались.

Вас не беспокоило то обстоятельство, что, став биржевым трейдером, вы ограничили свои возможности только одним рынком?

Меня это мало беспокоило. И, как оказалось, совершенно напрасно. Меня очень привлекала мысль о торговле на площадке. Проблема заключалась в том, что, весьма поднаторев в искусстве выбора сделок, я был полным профаном в части их исполнения. Я сильно робел и стеснялся перекрикивать соседей на площадке. (Все фьючерсные приказы исполняются «свободным выкриком», то есть участник торгов, желающий купить или продать фьючерсный контракт, должен выкрикнуть приказ и цену, по которой он готов заключить сделку. В результате этого приказ будет услышан всеми трейдерами, находящимися на площадке, что позволит начаться аукциону, в результате которого приказ будет исполнен по наилучшей цене.) Кончилось тем, что я стал отдавать приказы через другого трейдера, моего приятеля. Так продолжалось несколько месяцев, и лишь потом я опомнился.

Торгуя на площадке, вы по-прежнему действовали как позиционный трейдер?

Да, но только из-за робости.

Значит, вы подолгу не заключали сделок?

Верно.

Какие преимущества давало пребывание на площадке?

Мне — никаких. Но я действительно многому там научился и посоветовал бы то же самое каждому, кто хочет торговать лучше. Я многие годы пользуюсь теми навыками, которые там приобрел.

И какими же?

На площадке у вас вырабатывается почти бессознательное чувство рынка. Формируются навыки оценки ценовых движений по интенсивности выкриков. Например, если сначала площадка была активна и рынок направленно двигался, а потом она затихла, то это нередко означает, что дальнейшее движение будет невелико. Если шум на площадке из умеренного вдруг становится очень сильным, то это чаще всего говорит о росте числа противоположных приказов, а не о готовности рынка к новому старту, как вы могли бы подумать.

Но как вы используете такую информацию, уже не будучи на площадке? Ведь вы сказали, что приобретенный там опыт помогал вам и далее.

Я осознал важность таких точек внутридневных графиков, как предыдущие дневные максимумы. В ключевых точках внутридневного графика я могу открывать более крупные позиции, чем способен выдержать, и если не получаю моментального эффекта, то сразу же закрываю их. Например, в критической внутридневной точке я бы открыл позицию из двадцати контрактов вместо доступных мне трех—пяти, размещая в самой непосредственной близости защитный стоп-приказ. Рынок либо рванет в нужном направлении, либо закроет меня. Иногда таким образом я брал по 300, 400 или более пунктов, рискуя лишь 10 пунктами. А все потому, что, будучи на площадке, я изучил реакцию рынка на эти внутридневные точки.

В то время моя торговля чем-то напоминала сёрфинг. Я пытался попасть на гребень волны в нужный момент, а если это не получалось, то просто уходил в сторону. Я наловчился брать по несколько сотен пунктов, почти ничем не рискуя. Позднее я применял этот «серфинговый» метод, торгуя уже вне биржевой площадки. Тогда он срабатывал отлично, хотя в нынешних условиях вряд ли будет столь же эффективен.

Потому что рынки стали хаотичнее?

Верно. В те времена рынок, достигнув некоего переломного внутридневного уровня, мог легко прорвать его и уйти без оглядки. Теперь же он часто возвращается.

Каков же выход из такого положения?

Я думаю, секрет в уменьшении числа проводимых сделок. Наилучшие сделки — это те, на которых в вашу пользу действуют все три фактора: фундаментальный, технический и психологический.

Фундаментальные показатели должны указывать на дисбаланс спроса и предложения, который способен привести к крупному движению. График должен свидетельствовать о том, что рынок движется в направлении, которое обозначено фундаментальными показателями. И, наконец, при выходе новостей рынок должен реагировать на них согласно их психологической окраске. То есть бычий рынок должен игнорировать медвежьи новости и бурно реагировать на бычьи. Если вам удастся ограничиться лишь такими сделками, то вы обязательно будете выигрывать на любом рынке и при любых условиях.

В таком ограничительном стиле вы и стали торговать?

Нет, потому что мне слишком нравился сам процесс игры. Я понимал, что надо заключать только оптимальные сделки, но торговля была для меня и отдушиной, и увлечением. Она заменила многое другое в моей жизни. Удовольствие от игры отодвинуло мои же критерии на второй план. Меня спасало то, что в сделку, которая отвечала всем этим критериям, я вступал с размером позиции в пять-шесть раз большим, чем в остальных сделках.

И всю свою прибыль вы получали от тех сделок, которые отвечали этим критериям?

Да.

А остальные сделки были безубыточными?

Да, остальные были безубыточными и служили развлечением.

Но вы различали их между собой, чтобы следить за происходящим?

Только умозрительно. В прочих сделках главным для меня было остаться «при своих». Я знал, что смогу выиграть по-крупному лишь в тех сделках, которые отвечают моим критериям. А такие всегда появляются, пусть и редко, из-за чего приходится быть куда более терпеливым.

Почему сейчас такие сделки попадаются реже? Не потому ли, что участники рынка стали более искушенными?

Да. Сейчас профессионалов гораздо больше, чем в моей юности. Тогда я имел преимущество перед другими уже потому, что владел теми хитростями, которым меня обучили Эд Сейкота и Амос Хостеттер. Сейчас они общеизвестны, а в торговых офисах полным-полно блестящих специалистов и компьютеров.

В те времена было так: смотришь на табло и покупаешь кукурузу, как только она поднимется выше некой ключевой точки на графике. Часом позже владелец зернового элеватора получает звонок от своего брокера и тоже может купить. На следующий день брокерская фирма рекомендует такую же сделку, еще чуть-чуть поднимая рынок. На третий день те, кто просчитался, покупают, чтобы покрыть свои короткие позиции, а затем на рынок приходят неприкаянные дантисты, до которых, наконец, дошел слух о благоприятном моменте для покупки. (В оригинале «dentists of the world»: свободные дантисты.) В то время я был среди первых покупателей, ибо входил в число немногих профессиональных трейдеров, делающих игру. Свои позиции я закрывал несколько дней спустя, распродавая их вышеназванным дилетантам.

То, что вы говорите, касается только краткосрочных сделок. Разве вы не следовали за крупными движениями рынка?

Я провел несколько сделок и на крупных движениях, но чаще получал прибыль за два-три дня именно на таких краткосрочных сделках.

Когда вы снова входили в рынок?

Дилетанты не могли сохранить своих позиций, ибо они купили слишком поздно. Поэтому, когда рынок откатывался назад, я опять входил в него.

А сегодня тот момент, когда рынок прорывает ключевую точку на графике, одновременно улавливает все трейдерское сообщество.

То есть опоздавших трейдеров сегодня уже нет?

Увы, нет. Элеваторщик свой ход не пропустит. А дантисты — не в счет из-за ничтожной доли их участия в торговле.

Потому что теперь они вкладывают свои деньги в инвестиционные фонды и сами больше не торгуют?

Верно. Но если на рынке еще и остались дилетанты, то они торгуют единичными лотами, — пустяк по сравнению с позициями управляющих фондами, которые за раз выставляют тысячу лотов. Теперь вам почти ничего не остается делать, кроме как действовать по принципу «от обратного». Сегодня и вправду задумаешься: «Раз все мои коллеги-профессионалы уже в рынке, то кто же еще станет покупать?» Раньше об этом можно было не беспокоиться, все равно еще кто-нибудь да купит — тот, кто получает сведения с опозданием или реагирует на них медленнее. Сейчас все одинаково решительны и одинаково оперативны.

Не считаете ли вы, что сегодня рынки более склонны к ложным прорывам?

Да, гораздо более, чем раньше.

Значит, системы, следующие за тенденцией, обречены на посредственные результаты?

Думаю, да. Я считаю, что их время прошло, за исключением тех случаев, когда на рынке возникает резкий дисбаланс, который способен перевесить всё остальное.

[6]. Он был непревзойденным специалистом по какао. Он написал о нем целую книгу, настолько глубокую, что я даже не смог понять написанного на ее обложке. Вдобавок у него в этой области была масса всевозможных дружеских связей. Благодаря знаниям и информации, которые я черпал у Хельмута и его друзей, я чувствовал, что понимаю мир какао так хорошо, как никогда не понимал ни одного другого рынка.

Очевидно, потом этот период чуть ли не эксклюзивной торговли какао закончился. Что случилось?

Хельмут ушел из торговли какао.

Надо полагать, что как трейдер Хельмут был далеко не так удачлив, как вы?

Скажу лишь, что я торговал на основе информации Хельмута гораздо лучше, чем он сам.

Если не считать проигрышей первых лет, не было ли у вас таких сделок, из-за которых вы особенно переживали?

Ну, я никогда бы не допустил того, чтобы попасться на чем-либо, что грозило мне возможностью краха. Самый тяжелый случай произошел со мной, когда я активно торговал валютой. Мне тогда везло, и я мог позволить себе держать крупные позиции. Однажды, когда у меня была очень крупная позиция по немецкой марке, в дело вмешался Бундесбанк и решил наказать спекулянтов. Узнав об этом почти в самом начале событий, я обнаружил, что примерно за пять минут уже потерял 2,5 миллиона долл. Поэтому я предпочел закрыть сделку, чтобы не идти на риск увеличения этих потерь до 10 миллионов. Потом я об этом сильно пожалел, когда увидел, что рынок полностью отыграл все это падение.

И как скоро после вашего выхода?

Примерно через полчаса. Вы вернулись в рынок?

Нет. К тому моменту у меня уже не было сил.

Оглядываясь назад, вы и теперь думаете, что правильно поступили, закрыв эту сделку?

Да. Хотя до сих пор мне становится досадно при мысли о том, что, пережди я тогда сложа руки, и всё обошлось бы без потери двух с половиной миллионов долл.

Какую-то часть денег, заработанных на торговле, вы инвестировали или все накапливали на своем счете?

Я сделал массу неудачных инвестиций и потерял серьезную часть прибыли, полученной от торговли.

Торгуя по-крупному, я нуждался в столь же масштабном внешнем стимуле, но не нашел ничего лучше, чем просто безумно растрачивать заработанное. Одно время я владел почти десятком домов, но в конце концов на каждом из них потерял. Причем некоторые дома я продал, даже не переночевав там ни разу. Было у меня и собственное агентство чартерных авиаперевозок, на котором я тоже много потерял. Я как-то подсчитал, что из каждого доллара, полученного от торговли, 30 процентов уходило государству, 30 процентов — на финансирование агентства и 20 процентов — на содержание недвижимости. В конце концов я решил все распродать.

Выходит, что как трейдер вы были столь же благоразумны, сколь и наивны как инвестор.

Да, я был невероятно наивен. Из довольно большого числа сделок с недвижимостью — в основном в Калифорнии — я потерял деньги на всех, кроме одной. По-видимому, из ныне здравствующих я единственный, кто может похвастать столь сомнительным достижением.

Почему, на ваш взгляд, вы были так неудачливы в инвестициях?

Потому что я действовал импульсивно. И ничего не анализировал.

В каком-то смысле вы повторяли ошибки начального периода своей торговли: вы брались за то, в чем совершенно не разбирались, и несли потери. Неужели вас ничего не насторожило? Весьма похоже на то, что в вас возобладало саморазрушительное стремление как-то потратить все заработанное.

Вы абсолютно правы. Я потерял, наверное, более половины того, что заработал.

Неужели в тот период, когда вы совершали все эти неразумные поступки, не нашлось никого, кто бы встряхнул вас и сказал: «Что ты делаешь, опомнись!»?

Были такие, но каждый раз, когда кто-то из моих служащих делал это, я его увольнял. Одно время у меня работало человек шестьдесят или семьдесят. Вдобавок ко всем моим убыточным начинаниям я должен был платить им приличную зарплату. Честно говоря, большая часть моих прибылей была просто-напросто выброшена на ветер.

Но эти потери не были так же болезненны, как потери на рынке? Я спрашиваю об этом потому, что вы говорите об инвестиционных потерях как-то очень спокойно. Конечно, мне больно осознавать, что я оказался таким дураком, но в результате этого я научился избегать всяческих материальных привязанностей. Для меня это стало зароком на всю оставшуюся жизнь. Я понял, что мне совсем необязательно иметь по дому во всех милых уголках земли; ведь там можно остановиться в гостинице, позагорать на общественном пляже или побродить по горным тропам вместе с туристами.

А если действительно захочется побаловать себя, то можно зафрахтовать самолет — собственный иметь необязательно.

Да, это действительно разумнее. Но я имел в виду нечто другое: мне кажется, что потеряй вы столько же денег на бирже, то это было бы намного болезненнее. Можно ли сказать, что все прочие предприятия не слишком задевали ваше самолюбие?

Да, это, несомненно, так. Я всегда чувствовал, что силен по крайней мере в одном деле. По-моему, торговля и есть то, что мне действительно удается. Если бы не торговля, то мне, наверное, оставалось бы пойти лишь в чистильщики обуви.

Не считаете ли вы, что великие трейдеры обладают врожденным даром?

На мой взгляд, для того чтобы попасть в верхний эшелон удачливых трейдеров, нужно иметь природный дар, талант. Как и для того, например, чтобы стать великим скрипачом. Но стать грамотным трейдером и зарабатывать деньги способен каждый — этому можно научиться.

Имея за плечами весь свой торговый опыт — от поражения до исключительного успеха, — что бы в первую очередь вы посоветовали начинающему трейдеру или трейдеру-неудачнику?

Во-первых, я бы посоветовал на любую отдельную торговую идею ставить менее 5 процентов капитала. Тогда можно ошибаться больше двадцати раз и на полное разорение уйдет много времени.

Подчеркиваю, что 5 процентов отводятся на одну идею. Если вы открываете длинные позиции на двух разных, но взаимосвязанных зерновых рынках, то это все равно одна торговая идея.

Во-вторых, я бы посоветовал непременно использовать стоп-приказы. Я имею в виду их фактическое размещение, что принуждает к закрытию позиции в конкретной точке рынка.

Вы всегда задаетесь уровнем, на котором выйдете из сделки еще до вступления в нее?

Да, я всегда так делаю. Иначе нельзя.

Мне кажется, что в вашем случае вы не можете так просто разместить стоп-приказ, поскольку ваши приказы слишком велики.

Верно. Но он может храниться у моего брокера.

Когда вы отдаете приказ об открытии позиции, сопровождается ли он приказом по выходу из нее?

Да. Другое дело, когда позиция перестает вам нравиться сразу же после ее открытия. Тогда нужно безо всякого смущения изменить свое решение и не медля закрыть такую позицию.

То есть если вы открыли позицию, в которой уже через пять минут разочаровались, то вам и в голову не придет беспокоиться о том, что сразу закрывать позицию неприлично и что брокер может подумать, что вы сошли с ума.

Совершенно верно. Если вы засомневались в позиции и не знаете, как поступить, то просто ликвидируйте ее. Вернуться никогда не поздно. Как говорят преферансисты: «Не уверен — не вистуй». Лучше хорошенько выспаться. Я неоднократно поступал таким образом, и наутро все прояснялось.

А случалось ли вам возвращаться в сделку сразу же после выхода из нее?