Глава 18 Деньги решают не все

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 18

Деньги решают не все

ПРОЕКТЫ ПРЕДСТОЯЛО СОБРАТЬ, но прежде нужно было понять, на каких условиях. Команде Сколково предстояло решить нетривиальную задачу — сделать так, чтобы деньги вкладывались правильно, расходовались эффективно, а на выходе давали прибавочную стоимость. По поводу способов поддержки инноваций внутри проекта возможных сценариев кипели яростные споры. По какому пути пойти?

Сколково могло передать деньги в управление венчурным фондам, как это предлагали консультанты из Booz & Co. Сколково могло само стать инвестиционным фондом, «смешав» государственные деньги и частные инвестиции, как это предлагала PwC. Сколково могло вообще не наделять компании деньгами, а только создавать максимально удобные условия для деятельности независимых игроков. Все эти варианты, впрочем, требовали кропотливой работы по выстраиванию отношений с инвесторами. Игра стоила свеч, ведь результатом этих действий должно было стать создание самоподдерживающей системы. И чем быстрее это случится, чем быстрее Сколково перейдет к рыночному саморегулированию, тем быстрее государство выйдет из проекта и перестанет тратить «деньги пенсионеров» на молекулы и интегралы.

Путь навстречу инвестору, впрочем, требовал не только компетенций, но и смелости. Буквально за пару лет до появления Сколково на свет Генеральная прокуратура затеяла проверку институтов развития РОСНАНО и РВК. Главной претензией силовиков было неэффективное расходование государственных средств, инвестированных в венчурные проекты. И пусть потом из Кремля прозвучало заявление, что у институтов развития должно быть право на риск, было совершенно непонятно, насколько широко это право и насколько глубоки возможные риски.

Вот так запросто взять и отдать, например, в управление венчурным фондам, и не просто фондам, а, страшно сказать, американским, государственные деньги? Не просто взять на себя риск, а взять риск позволить рисковать другим? Уверенности в том, что правила по ходу игры не поменяются, не было. Как и в том, что через год или два не придут другие люди и не скажут: «Ну-ка, что вы тут наворотили, кому раздали деньги, где прибыль? Открывайте сейфы, ложитесь на пол!» Кто мог дать гарантии? И чего стоят гарантии в стране, где зачастую одна рука не ведает, что творит другая? Смелость может происходить только от уверенности в своих силах, понимания, что нужно делать и что именно так делать правильно. Откуда и у кого возьмется такая смелость в обществе, где никто никому не доверяет? Пришли же ведь к самому Чубайсу.

А чем Вексельберг лучше?

Но даже если бы и проявили смелость, для воплощения в жизнь самой идеальной модели нужно время. Израиль создавал экономические условия для развития инноваций по меньшей мере 15 лет. Для того чтобы вырастить настоящий английский газон в пустыне, существует всего один рецепт: надо привезти землю, посеять семена и поливать, поливать, поливать. Много лет. И никакой другой схемы тут не придумаешь. Для того чтобы привести в Сколково качественные венчурные фонды и качественные компании, которые смогут управлять бизнес-инкубаторами и технопарком, нужно время. Проблема заключалась в том, что времени на то, чтобы работать медленно, у Сколково не было.

Разные страны создавали технопарки и инновационные центры исходя из долговременной стратегии развития. И только в России запуск инновационного центра был приурочен к президентским выборам, которые были, как говорится, не за горами. Это был фактически технологическо-политический предвыборный стартап — наше российское ноу-хау со всеми вытекающими отсюда последствиями. Политическому стартапу не подходит скучная, рутинная работа на перспективу. Ему подавай быстрый и, главное, громкий результат. Нужно было надуть хотя бы один, а лучше два, три пузыря, показать их по телевидению, и тогда, возможно, от «политического стартапа» отстали бы и дали, наконец, спокойно заняться инновациями.

В яростных спорах, как это часто бывает в России, победила политическая воля. «Наладить отношения с инвестиционным сообществом на первом этапе быстро не получалось, — рассказывал чиновник, знакомый с ситуацией. — А аппаратное давление на проект уже ощущалось. У нас ведь как: решение принято, деньги выделены — и с кнутом: давайте осваивайте. Кроме того, в очереди за инвестициями уже стояли люди, которым что-то пообещали в Кремле. Кто-то из заинтересованных пожаловался своим „кураторам“: Фонд затягивает процесс. Из Кремля позвонили, спросили: в чем дело. В Сколково ответили, что обсуждают условия инвестирования в проекты. После этого поступило указание: обсуждение условий свернуть, деньги давать без всяких условий».

Так спонтанная «помощь» Кремля определила модель взаимодействия Фонда с изобретателями на несколько лет вперед. «Давать деньги без всяких условий» означало, что инвестиционную бизнес-модель отправили «отлежаться» до лучших времен. Государство решило субсидировать изобретателей, не получая ничего взамен.

«Это был критический момент, — досадовал один из экспертов, привлеченных в проект. — Давать гранты стартапам — ошибка. Деньгами можно поддерживать прикладные исследования, но очевидно, что поддерживать государственными грантами компании без всяких условий — это путь в никуда. И не просто потому, что государство может потерять эти деньги. Когда в компанию входит венчурный фонд, предприниматель получает в его лице партнера, экспертизу, консалтинг, стратегию коммерциализации и мотивацию работать с полной самоотдачей. Грант от государства — это „глупые“ деньги, они развращают людей и отодвигают момент коммерциализации технологии на неопределенный срок».

Вице-президенту фонда «Сколково», предпринимателю Алексею Бельтюкову (до прихода в Фонд он основал несколько компаний, продолжает преподавать в международной бизнес-школе INSEAD) предстояло, в том числе, создать инвестиционную службу и инвестиционный комитет, который позднее был переименован в грантовый комитет, разработать процедуру наделения участников проекта деньгами. И, как он сам признавался, на первых порах, как и многие из тех, кто пришел в проект из бизнеса, он был горячим сторонником традиционных форм инвестирования.

Но ведь в России уже существуют структуры, которые пытались помочь развитию инноваций при помощи классических финансовых инструментов. Фонды Российской венчурной компании, поддерживая инновационные компании, получают долю в их капитале. РОСНАНО во многих случаях выдает инновационным компаниям кредиты и приобретает их акции на очень жестких условиях. В случае неудачи инициатор проекта обязан выкупить долю РОСНАНО, да еще и с учетом высокой ставки доходности. Государство, таким образом, помогает предпринимателям начать рискованный инновационный бизнес, а в случае неудачи от всей души его наказывает. Может, такие формы поддержки подходят кому-то, но в целом влияние институтов развития на инновационную сферу до недавнего времени оставалось ничтожным.

Спустя год Алексей Бельтюков и его коллеги, которые пришли в проект из бизнеса, в том числе руководитель инвестиционной службы, в прошлом менеджер инвестиционной компании Finam Capital Александр Лупачев, были уверены в том, что решение попробовать действовать по-другому, принятое в самом начале, было единственно верным. «В странах, с которых мы пытаемся брать пример, где работают классические финансовые инструменты, существует давным-давно сложившаяся инфраструктура: бизнес-ангелы, акселераторы, инкубаторы, венчурные фонды, — говорил Бельтюков. — Вся американская ментальность очень предпринимательская, спокойно относящаяся к неудачам. У нас же, что ни возьми, все всегда наоборот. Где толерантность к неудачам? Отсутствует. Где бизнес-ангелы? Практически отсутствуют. Где венчурные фонды? Если исключить фонды, созданные при поддержке государства, то их можно пересчитать по пальцам одной руки.

У нас ничего не было. И этот факт нельзя игнорировать. Одна восьмая часть суши, на которой мы живем, радикально противилась всяческим предпринимательским действиям, не только в инновационной сфере, а вообще. Между желанием человека заниматься технологическим бизнесом в России и возможностью получить на это деньги существовал колоссальный разрыв, и мы вынуждены были принять на себя те риски, которые не могли принять венчурные капиталисты. По сути, мы вынуждены были закрывать собой брешь — от идеи до такого состояния технологии, которое уже могло заинтересовать фонды, российские или западные. На этом фоне решение выдавать гранты не выглядело вызывающим»[65].

Решение было принято: фонд «Сколково» начал свой трудовой путь как квазигосударственное агентство, распределяющее гранты и следящее за тем, как они расходуются. Это был действительно довольно извилистый путь к самоподдерживающейся бизнес-среде, но единственно возможный с точки зрения быстрого разворачивания проекта.

Что говорить, Сколково очень нужны были свои собственные проекты, инновационные компании, которые можно было бы развивать под своим брендом. Компании, которые могли бы стать примером для других. Политическому стартапу, с первых дней своей жизни оказавшемуся под жестким административным прессингом, ставшему объектом критики и насмешек, нужно было оправдать легитимность своего существования. Показать и властям, и обществу, что работа идет, деньги, выделенные на инновационный прорыв, не прожигаются впустую. Но людей и компании, которые бы помогли Сколково продемонстрировать свою легитимность, еще нужно было найти.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.