Глава VII. Картели – враги потребителя

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава VII. Картели – враги потребителя

Понятие «социальное рыночное хозяйство» приобрело всеобщее признание теперь не только в Германии. Даже противники моей экономической политики вынуждены считаться с этой формулировкой. Но экономическая политика может называться социальной только в том случае, если она способствует тому, что хозяйственный прогресс, повышение производительности и увеличение продукции идут на пользу потребителю[36].

Наилучшим средством для достижения этой цели в рамках свободного общественного строя была и остается конкуренция; она является главным устоем этой системы. Социальное рыночное хозяйство обязывает меня поэтому обратить все мое внимание на тенденции к объединению в картели так же, как и на различного рода стремления, направленные на ограничение конкуренции, и объявить им борьбу.

Карло Мёттели в своей статье «Профсоюзы и хозяйственный порядок» в сборнике «Хозяйство без чуда» (издательство Buigen Reaitech-Veriag, ErIenbach/Zurich, 1953 г., стр. 303), справедливо обращает внимание на то, что свободный хозяйственный порядок вынужден защищаться не только от нападок со стороны профсоюзов, но и что «в лагере работодателей, в свою очередь, готовность воспринять порядок, понастоящему основанный на конкуренции, оставляет желать лучшего». Стремление уничтожить свободу торговли и промыслов при помощи картельных сговоров едва ли меньше стремления трудящихся к коллективизму.

Вскоре после назначения меня директором Управления по делам хозяйства (2 марта 1948) я принял меры к разработке проектов для немецкого закона о картелях. Эта инициатива нашла свое отражение в так называемом «Законе об основах распределения и политики цен после денежной реформы» от 24 июня 1948 года. В части третьей моего проекта говорится: «Поскольку государство не регламентирует обращение товаров и оказание услуг, должен применяться принцип конкуренции. В случае, если образуются хозяйственные монополии, они подлежат устранению, а до этого они должны быть подчинены государственному надзору. Проект собственного германского закона о картелях должен быть в кратчайший срок представлен Хозяйственному совету».

Нелишне вспомнить, что первый германский послевоенный парламент значительным большинством голосов одобрил эту формулировку. Незадолго до принятия этого решения Хозяйственным советом, а именно 12 февраля 1948 года, американское и британское военные управления каждое для своей зоны, издали постановление о запрете чрезмерной концентрации германской экономики и о проведении декартелизации. Военные управления оставляли за собой право проведения соответствующих мероприятий в жизнь.

Согласно заявлениям союзных властей, особенно генерала Клея, эти законы военных властей должны были дать лишь правила для переходного времени. Окончательный порядок установит германский закон о картелях, который должен будет заменить упомянутые постановления военных властей. Правда, в то время такой германский закон еще нуждался в утверждении военным управлением. Кроме того, Контрольное бюро двух зон (британской и американской) предложило Хозяйственному совету представить проект закона, который соответствовал бы идее Гаванской хартии от 24 марта 1948 года: иными словами, в этом законопроекте должен был быть предусмотрен запрет ограничений конкуренции. создания картелей и иных форм ограничения экономической свободы.

Из этого положения исходила первая немецкая попытка законодательным путем разрешить эту невероятно трудную проблему. По моему поручению, комиссия экспертов представила 5 июля 1949 года свой первый проект закона об обеспечении свободной конкуренции и, далее, проект закона об учреждении ведомства по делам монополий. В составе этой комиссии экспертов числились, помимо иных специалистов, так­же знатоки картельного права, как, например, д-р Вальтер Бауэр, профессор Франц Бем, д-р Пауль Йостен, д-р Вильгельм Кеппель, профессор Вильгельм Кромпхардт, профессор Бернгард Пфистер.

Неприятие монополии

Ввиду ограниченного срока полномочий Хозяйственного совета я не имел возможности провести эти планы в рамках франкфуртского собрания[4]. Но в те месяцы я не раз старался разъяснить общественному мнению основную мысль моей антикартельной установки. Так я высказался очень недвусмысленно в журнале «Фольксвирт» от 16 декабря 1949 года:

«В развитии конкуренции я вижу лучший залог того, что постоянное повышение производительности, не прекратится, что будет иметь место справедливое распределение и национального дохода и национальной продукции. В интересах действительно „социального“ рыночного xoзяйства я не могу отказаться от этой движущей силы… Плановое и принудительное хозяйство, организуемое самими предпринимателями, кажется мне не менее недопустимым и вредным, чем правительственное принудительное хозяйство. Такое хозяйство не может быть определено по примитивной формуле приятия или неприятия картелей…

Следует помнить, что все соглашения об ограничении рынка, особенно в области цен, в конечном итоге ставят своей целью ограничение конкуренции. Это верно, несмотря на все многообразие явлений, задач: и устремлений при практическом применении картельной политики, и несмотря на ее бесчисленные нюансы и оттенки…

В моих глазах эти попытки являются грехом против святого духа самой жизни, сокровенная сущность коего заключается в превращении, движении и развитии; поэтому здесь и бессильны все неуклюжие средства регулирования и стабилизации, свойственные плановому хозяйству».

27 декабря 1949 года я следующим образом формулировал свои мысли, выступая по Баварскому радио:

«Свобода господствует только там, где не злоупотребляют властью для подавления свободы, где она укоренена в кодексе нравственности и права того или иного народа и становится общеобязательным законом, высшей ценностью самого общества».

На съезде христианских демократов в Госларе 22 октября 1950 года я назвал будущий немецкий закон о картелях ядром социального рыночного хозяйства, причем «не должно быть допущено частнохозяйственное использование позиций силы, имеющих источником организационную или юридическую основу, для стеснения свободной конкуренции. Федеральное правительство должно получить в руки действенное орудие против явных или тайных соглашений о ценах». В этом законе о картелях должны «найти применение и быть претворены в жизнь лучшие принципы нашей политики социального рыночного хозяйства». Этот закон получит значение завершения целого этапа развития в истории германского восстановления.

Никаких американских приказов

Подобных высказываний я мог бы привести множество. Я только восстанавливаю их в памяти, чтобы показать, что каждый гражданин, который подавал в 1949 и 1953 годах свой голос за теперешнее правительство[5] и, тем самым, высказывался за социальное рыночное хозяйство, признал этим и эту антикартельную установку, разве что он исходил из расчета на внутреннюю нечестность политики. Сегодня еще всплывает от поры до времени во время дискуссий глупейший и коварный упрек в том, что разработка законопроекта о картелях имела место в результате американских приказов или является отражением американского мира идей. По этому поводу мы разрешим себе короткое разъяснение.

При моих усилиях в этой области мне никогда не приходилось встречаться с американскими приказами, а тем более подчиняться таковым. Правда, образ моих мыслей и чувств весьма схож с тем, который способствовал столь явным успехам американского хозяйства и который, наряду с чисто научными соображениями, укрепил во мне убеждение в том, что все ограничения свободы конкуренции являются вредными.

Чтобы не грешить против исторической правды, не надо замалчивать тот факт, что первое федеральное правительство, вступая в исполнение своих функций, согласно существовавшим тогда общим положениям, обязано было поставить свой проект антикартельного закона на совместное с Верховной Контрольной Комиссией союзников обсуждение. Последняя сообщила 1 декабря 1951 года, что рассмотрение этого обширного закона должно быть поручено экспертам. Обсуждения начались 11 декабря 1951 года. Они потребовали нескольких недель и нашли свое отражение в протоколах, которые могли бы составить целый том размера крупной энциклопедии.

Обсуждения велись во вполне деловой атмосфере. Сосредоточивались дискуссии на некоторых главных вопросах, например, на специфической форме картелей, создаваемых для проведения рационализации, на предписаниях в области приобретения и использования патентов и образцов. Со стороны союзных военных властей указано было на желательность внесения обязательных предписаний о свободе промыслов и о так называемых «предприятиях, господствующих над рынком».

Проект, который в дальнейшем был принят федеральным правительством, как раз противоречил в своей основной структуре принципам американского законодательства. Запретительный принцип проводится в Северной Америке строжайшим образом; германские законопроекты предвидели возможность предоставления исключений административным путем, что совершенно чуждо американскому праву. Уже это короткое указание может служить разъяснением тому, насколько неправдоподобны все неблаговидные утверждения о моем подчинении американской точке зрения на картели.

Федеральный кабинет министров первого периода полномочий парламента принял, наконец, – в начале 1952 года – проект, разработанный моим ведомством. 2 мая 1952 года он был направлен в Бундесрат[6], под обозначением: «Проект закона против ограничений конкуренции». Бундесрат занялся его обсуждением 23 мая 1952 года.

Здесь стоит также восстановить в памяти, что Бундесрат принял столь сильно оспариваемое запретительное положение параграфа 1 проекта. Данное решение было весьма значительной победой моей концепции, и это тем более, что несколько месяцев до этого подкомиссия Бундесрата, на которую были возложены «подготовительные работы по составлению федерального закона против ограничений конкуренции», предложила отменять «при помощи соответствующих практике рынка способов вмешательства, ограничения свободы конкуренции в тех случаях, когда создание картелей может привести к злоупотреблениям».

Федеральное правительство немедленно высказалось по поводу предложений Бундесрата и уже 16 июня 1952 года передало законопроект Бундестагу. Спустя десять дней имело место первое чтение законопроекта на 220-м заседании парламента. 12 месяцев, которые еще оставались в распоряжении Бундестага до конца его полномочий, оказались явно недостаточными, чтобы принять этот действительно сложный закон. Во всяком случае, уже в то время нельзя было не заметить, что разного рода противодействия со стороны противников общего запрещения картелей оказывали влияние на прения в парламенте. Эти противодействия сильно нарушали работу и отнимали немало времени.

Принцип запрета снова подтвержден

Я не замедлил представить на рассмотрение федерального кабинета министров, лишь немногие месяцы спустя после образования второго правительства Аденауэра, проект закона о картелях, идентичный тому, который был предложен парламенту первого созыва. Несмотря на яростные и повторные попытки провалить предложенный мною принцип запрещения, федеральный кабинет значительным большинством голосов принял 17 февраля 1954 года мой проект.

При этом кабинет выразил пожелание, чтобы Бундестаг при дальнейшем обсуждении вопроса исходил из результатов обсуждения в парламенте первого созыва.

21 мая 1954 года Бундесрат высказался по законопроекту. Несмотря на яростный и драматический характер обсуждений, предшествовавших этому заседанию, основная мысль проекта, которая нашла отражение в запретительном принципе в § 1, была принята большинством голосов. Правда, прошло потом несколько месяцев, пока федеральное правительство не решилось направить законопроект дальше на рассмотрение Бундестага. Ответственность за эту отсрочку до 22 января 1955 года лежит несомненно на мне.

Против моего проекта со стороны хозяйственных кругов все время выдвигалось положение, что народное хозяйство не может быть поставлено в условия неограниченной конкуренции до тех пор, пока государство при помощи налогов отнимает слишком большую долю дохода, который дает занимающимся хозяйственной деятельностью их труд. Так как эта аргументация, с материальной точки зрения, не была лишена известного оправдания, то я согласился на отсрочку на время обсуждения налоговой реформы, принимая к тому же во внимание, что в связи с работой над налоговой реформой парламент действительно был перегружен.

Этот перерыв дал еще раз возможность обсудить важнейшие положения законопроекта с заинтересованными кругами народного хозяйства, особенно с Федеральным объединением германской промышленности.

Эти переговоры привели 18 октября 1954 года к составлению обобщающего резюме этих дискуссий, часто неправильно истолкованному и много обсуждавшемуся. 24 марта 1955 года Бундестаг, на своем 76-м заседании, приступил к первому чтению правительственного законопроекта. В распоряжении парламента оставалось два года до истечения его полномочий. Этого времени было достаточно, чтобы рассмотреть даже такой сложный законопроект с самых различных точек зрения.

С разных сторон раздаются упреки, что рассмотрение закона шло медленно. Я сам достаточно ясно указал на многократные случаи противодействия законопроекту, проявлявшиеся на протяжении всех фаз обсуждения. Однако справедливость требует отметить, что здесь дело шло о законодательном оформлении весьма сложного вопроса, причем у законодателя был в распоряжении по существу только материал, опирающийся на отрицательный опыт, а частью не опирающийся ни на какой опыт.

Закон о защите потребителей

По поводу отсрочек и перерывов в рассмотрении закона я хотел бы заметить, что они были вызваны не только тактическими соображениями моих противников, но и тем, что я соглашался на отсрочки, желая получить от парламента закон действительно пригодный и соответствующий моим основным понятиям. Я имел основание надеяться, что с приближением конца полномочий парламента депутаты скорее будут склонны принять во внимание мои соображения, тем более, что дело касалось закона о защите именно потребителей. Однако, в дальнейшем эти тактические соображения не должны здесь служить предметом обсуждения. Для меня было здесь важнее изложить принципы моей точки зрения на картели – принципы, которые сохраняют силу при всех изменениях текущих вопросов дня.

Предварительно я должен ответить на вопрос, почему же я являюсь столь явно выраженным противником картелей. В связи с этим нельзя не коснуться прошлого хотя бы вкратце.

Я исхожу из опыта, подкрепленного исследованиями экономической науки, что народное хозяйство, основанное на конкуренции, является лучшей формой хозяйства как с точки зрения экономической, так и с точки зрения демократических принципов. Государство должно вмешиваться в жизнь рынка только в той степени, в которой это требуется для поддержания работы механизма конкуренции или для контроля тех рынков, на которых условия вполне свободной конкуренции не осуществимы.

Ни одно течение экономической мысли не отрицает, что в эпоху либеральной экономики человечество в смысле цивилизации сделало огромный шаг вперед. После того, как закостенелое цеховое устройство со своими хозяйственными, но также и этическими и сословными понятиями стало тормозом прогресса, восторжествовал принцип «laissez faire», открывший дорогу небывалым экономическим силам. В то время как цехи осуждали личную инициативу и передовые идеи, предприниматель начинавшегося XIX века мог сам все решать, как ему поступать со своей продукцией. Так как все предприниматели имели одинаковые шансы в рамках свободной деятельности, развилась конкуренция, а благодаря ей развился и «рынок», ставший центром перекрещения всех экономических интересов. Образующиеся под влиянием спроса и предложения рыночные цены давали такое направление производству и потреблению, которое шло на пользу всем.

На протяжении последних десятилетий XIX века выявились однако факторы, которые, с одной стороны, нарушали эффективность рыночного хозяйства, с другой – приводили к усиленным трениям социального и политического характера.

Силы, присущие самому рыночному хозяйству, а также мероприятия государства, привели к стеснению механизма конкуренции путем создания монополий и иных позиций, господствующих над рынком. Развитие техники со своей стороны лишний раз содействовало появлению определенных монопольных тенденций, так что равенство условий в конкуренции было, несомненно, повсюду нарушено.

Любая монополия таит в себе опасность того, что потребитель окажется обделенным, и к тому же она замедляет экономический прогресс. Отрицательные последствия стремлений к монополиям должны были тем сильнее дать себя знать, чем меньше были по своему масштабу те или иные народные хозяйства и чем больше они отгораживались от мирового рынка путем протекционистских мероприятий, или поскольку, используя такую изоляцию, частнохозяйственные монопольные позиции сознательно поощрялись путем хозяйственно-политических мероприятий[43].

Пользоваться результатами хозяйственных достижений должны все

Краеугольным камнем такого взгляда на картели является мое убеждение, что в условиях свободной конкуренции дают себя знать силы, которые действуют в том направлении, чтобы достижения экономического прогресса и улучшение в методах труда не находили свое отражение в повышенных прибылях, пенсиях или синекурах, но чтобы все успехи шли на пользу потребителю. Социальный смысл рыночного хозяйства в том и заключается, что любой успех экономики, любое достижение рационализации, любое повышение производительности труда идет на благо всему народу и служит лучшему удовлетворению нужд потребителей.

По этим соображениям рыночное хозяйство не может быть отделено от свободной конкуренции; оно не может также отказаться от функции свободной цены. Кто захочет исключить функцию свободной цены, тот умерщвляет конкуренцию и содействует оцепенению экономики – и безразлично, проводится ли это государственными учреждениями или предпринимательскими организациями, как, например, картелями.

Последовательно придерживаясь такого образа мыслей, я всегда полагал, уже начиная с первого дня валютной реформы, что ограничение и устранение многочисленных форм влияния государства на цены является моей благороднейшей и важнейшей задачей. Всякий знает, что с этого времени я обосновал мою экономическую политику на принципе свободы, на принципе свободного выбора работы или деятельности, потому что действительно органический и гармонический порядок вещей может быть обеспечен только в определяемом свободной конкуренцией и свободным образованием цен свободном рынке.

Я решительно отвергаю любую форму бюрократически направляемого хозяйства и государственного принудительного хозяйства, и столь же твердо я намерен оказывать сопротивление другим формам коллективного воздействия на экономику. Между государственным и предпринимательским плановым хозяйством нет разницы ни в принципе, ни на практике. Если мы уж хотим, чтобы у нас установился и сохранился свободный экономический и общественный строй, то мы не смеем никому и ни одной группе предоставлять право истолковывать свободу по собственному вкусу и усмотрению и затем ее еще ограничить. Свободное хозяйство в моих глазах соответствует свободному предпринимательству[23]. Предприниматели не знают, что они делают, они поступают как самобичевальщики (флагелланты), когда они объявляют войну системе экономики, основанной на свободной конкуренции.

Я считаю свободу единым и неделимым целым. По моим понятиям политическая и хозяйственная свобода и свобода человека вообще составляют сложное единство. Немыслимо тут вырвать одну часть, чтобы не рухнуло и все остальное[32].

Тайна рыночного хозяйства

Это осознание неделимости свободы должно заставить каждого политика, который заботится о всеобщем благе, осознать свою обязанность предоставить снова людям свободу после долгих лет политической несвободы. Это чувство ответственности побудило меня тотчас после принятия моей должности разделаться с той бредовой идеей, которая пыталась держать хозяйство и хозяйственников на поводу у государства. Этим я создал в сфере моего ведомства основную предпосылку настоящего демократического порядка; я помог прорваться свободе.

В том и заключается тайна рыночного хозяйства и его превосходство над любым видом планового хозяйства, что в рыночном хозяйстве как бы ежедневно и ежечасно осуществляются процессы приспособления, которые приводят к правильному соотношению спрос и предложение, национальную продукцию и национальный доход, и тем самым к равновесию. Тот же, кто не желает соревнования в производительности и свободных рыночных цен, упускает из рук все аргументы против планового хозяйства[14].

Теперь мои противники могут поставить вопрос, не будет ли столь подчеркиваемая мною свобода предпринимателей слишком стеснена как раз тем, что предпринимателю не будет дано право использовать свою свободу так, как он найдет нужным, то есть в известных случаях пользоваться ею для ограничения свободы других предпринимателей? Я охотно соглашусь, что здесь речь идет об основном вопросе рыночного хозяйства современного типа. Поставить этот вопрос и на него ответить, – это значит вскрыть очевидную разницу между социальным рыночным хозяйством, которое мы стремимся осуществить в Западной Германии начиная с 1948 года, и либералистическим хозяйством старого образца. По моему мнению, социальное рыночное хозяйство как раз не предоставляет предпринимателю свободу исключать конкуренцию путем создания картельных соглашений, напротив, оно обязывает предпринимателя путем собственных достижений, соревнуясь с конкурентами, заслужить благосклонность потребителя. Не государство решает, кому надлежит занять первое место на рынке, и не предпринимательские организации типа картелей, но исключительно потребитель. Качество и цена определяют вид и направленность продукции и только по этим критериям осуществляется отбор в области частного хозяйства.

В этом понимании свобода является правом гражданина, которое никем не может быть отменено. Та свобода, которую требуют сторонники картелей, то есть свобода ограничивать или устранять свободу, не является тем понятием свободы, которое, по моему мнению, должно в интересах дальнейшего существования свободных предпринимателей стоять на первом месте. Кто произносит слово свобода, тот тем самым обязуется и в мыслях быть честным в этом вопросе.

Свобода, – я повторяю это, – является и будет единым целым и неделимым. И ее нельзя ни защищать, ни отвергать, руководствуясь лишь соображениями целесообразности.

Противоположность хозяйственной свободы представляет собой выдвижение экономического могущества. Поэтому необходимо законодательным путем предотвратить возможность того, что преимущества основанного на свободной конкуренции хозяйства окажутся сведенными на нет, невыгодами, вытекающими, как это исторически доказано, из опасной концентрации экономического могущества.

Вот почему законодатель должен обратить особое внимание на проблему экономического могущества, как возможной помехи экономическому равновесию в рыночном хозяйстве. Конкуренция и обусловленные ею повышение производительности и способствование прогрессу должны быть обеспечены государственными мероприятиями и ограждены от всех возможных посягательств. В частности, надо гарантировать, чтобы функция свободного образования цен на независимом рынке, как средства регулирования хозяйственного процесса на независимом рынке не встречала никаких препятствий.

Основные формы экономического могущества

Экономическое могущество образуется по существу в трех основных формах:

1. На базе законной организации – таким образом, что ряд юридически самостоятельных предприятий, поступаясь в какой-то мере своей самостоятельностью, обязуется, на основе взаимных договоров и соглашений, путем регулирования действующих на рынке факторов, ограничить или вообще исключить конкуренцию.

2. На базе капитала – таким образом, что волеизъявление юридически самостоятельного предприятия может, в результате сплетения интересов или на основании соотношения в правах владения, находиться под влиянием другого предприятия в том смысле, что оно не может или не смеет использовать на рынке свою производственную мощность в полной мере.

3. Путем создания отдельных, очень крупных предприятий, которые вследствие той весьма значительной роли, которую они играют на рынке, доминирующим образом влияют на предложение товаров и на образование цен.

При основанном исключительно на свободной конкуренции хозяйстве рыночные цены не могут быть продиктованы каким-либо отдельным участником рыночных операций; но большая экономическая мощь даст возможность произвольно изменять эти цены и этим сознательно и искусственно направлять ход рыночных операций в русло, выгодное мощным хозяйственным группам. Для рыночных операций, организованных на монополистических началах, устанавливаемые таким образом цены не являются больше тем «показателем», к которому должны приноравливаться отдельные предприниматели, чтобы сохранить возможность и дальше участвовать в соревновании; теперь можно эти цены по собственному усмотрению устанавливать и ими манипулировать. Вполне последовательно из этого вырастает опасность нанесения ущерба потребителю, но и опасность неудачных, с народнохозяйственной точки зрения, капиталовложений, а также возможность того, что технический и хозяйственный прогресс окажется нарушенным.

В силу этого законодатель должен считать своей задачей устранение факторов, нарушающих ход рыночных операций, для чего необходимо:

а) сохранять свободную конкуренцию в возможно большем объеме;

б) на тех рынках, где конкуренция не может быть полностью осуществлена, препятствовать злоупотреблениям мощных хозяйственных групп;

в) для этой цели учредить государственный орган контроля, а если необходимо, то и для оказания влияния на ход рыночных операций.

Упорядоченная таким образом структура рынка соответствует, как уже было сказано, в хозяйственно-политическом плане тому, что в государственном представляет политическая демократия. В то время как сущность последней должна рассматриваться, как право каждого гражданина на соревнование в достижениях, как побуждающая сила, и свободные цены, как регулятор, были бы гарантированы соответствующими законами.

Тесная связь и зависимость между политической и экономической структурой делают закрепление основных хозяйственных прав в заключительном порядке особо важным и необходимым[43]. Все мои усилия сводятся к тому, чтобы соревнование в достижениях, как побуждающую силу, и свободные цены, как регулятор, были бы гарантированы соответствующими законами.

Кто обходит эти принципы или относится к ним пренебрежительно, – тот подрывает рыночное хозяйство и подтачивает основы, на которых покоится наш общественно-экономический строй. Читатель почувствует, что тут дело идет об основных вопросах экономической политики и что спор о политике по отношению к картелям является не просто каким-либо одним из многочисленных спорных вопросов. Напротив, тут рассматривается центральная проблема нашего экономического строя[28]. Только исходя из такой точки зрения станет понятной долголетняя борьба вокруг закона о картелях.

Разрешите мне осветить также социальную сторону этой проблемы. Я еще потому принципиальный противник картелей, что подлинное и честно задуманное социальное рыночное хозяйство, – причем ударение должно сознательно ставиться на слове «социальное», – может быть гарантировано только в том случае, если благодаря свободному соревнованию лучшие достижения получат предпочтение перед менее удовлетворительными. На этой базе может быть достигнуто наиболее благоприятное обеспечение потребностей с точек зрения количества, качества и уровня цен. В то же время этот принцип обеспечивает то, что повышенным достижениям обеспечивается большая прибыль и что «социально», более ценный предприниматель приобретает большую гарантию успеха и новые возможности[9].

Что же касается зачастую неправильно понимаемой моральной оценки картелей, то я хотел бы заявить, что я очень далек от того, чтобы начать именно с морального осуждения картелей или же приписать тем или иным промышленникам или предпринимателям нечистые побуждения.

Если предприниматель считает, что продажной ценой своей продукции он должен покрыть производственные издержки, то тут никаких сомнений морального порядка быть не может; но такое понимание вещей не согласуется с внутренними законами рыночного хозяйства, ибо оно гарантировало бы прибыль самому плохому предпринимателю[32].

Нет, даже при самом большом желании я не могу найти в картелях ничего положительного; напротив, и притом особенно с точки зрения интересов народного хозяйства, я вижу в них только отрицательное. Как часто в последние годы люди, представители разных отраслей промышленности, уверяли меня, что если они не получат возможности установить соглашения относительно цен, то дело их наверняка развалится. Я им не дал этой возможности, но и предсказанные случаи развала предприятий также не имели места.

Однажды, еще в самом начале, я сказал в шутку: «Вокруг моего письменного стола с утра до вечера витают призраки катастроф, и все же этих катастроф я никак не могу дождаться».

В последние годы немецкая экономика, несмотря на кризисы, все же развивалась очень хорошо[12].

Исключения возможны и необходимы

Итак, у меня было достаточно оснований, чтобы защищать в прошедшие годы принцип рыночного хозяйства с твердостью, граничащей с упрямством. Однако, мне при этом было ясно, что принцип чистого соревнования в том или ином случае не может быть полностью осуществлен. К сожалению, теперь этот принцип всюду подтачивается. Все же мы должны быть счастливы, что снова располагаем четким понятием, на основании которого мы могли снова вернуться к правильному экономическому мышлению и отойти от тенденции жить просто со дня на день.

Однако нельзя полагать, что этот принцип чистого соревнования может быть осуществлен теперь повсюду и в полной мере. Я не настолько далек от жизни, чтобы не видеть вокруг себя тысячи примеров, из которых следует, насколько теоретическая схема вполне свободной конкуренции смешивается с другими элементами и вследствие этого теряет свою чистоту[24]. Я также не настолько догматичен, чтобы не сознавать, что может сложиться обстановка, при которой всеобщий запрет картелей может быть или даже должен быть видоизменен. В отдельных случаях возможно также допустить некоторые ограничения и ослабления запрета картелей[9]. Но все же тот, кто считает себя в праве издеваться над принципом полной свободной конкуренции, доказывает этим свою собственную умственную неполноценность.

В осуществление указанного рода мыслей правительственный законопроект оказался также свободным от всякого догматизма. Поэтому он вовсе не исходит из столь критикуемой идеи всеобъемлющей конкуренции, но признает, что вмешательство может быть оправдано и даже необходимо. Никто с чистой совестью не может утверждать, что обоснованные потребности хозяйства не были учтены и что самой процедурой, при применении предписаний этого закона, вызывается дискриминация известных хозяйственных кругов[36].

Принципиальный спор проходит мимо сути

Все эти соображения не будут полноценными, если не упомянуть о длящемся долгие годы споре между сторонниками закона, запрещающего картели, и закона, лишь ограничивающего злоупотребления картелей. Такая постановка вопроса, так же как и попытка моральной оценки картелей, помоему, не затрагивает сущности проблемы. Разрешите поэтому еще раз подчеркнуть, что моя отрицательная позиция в отношении картелей не основывается на стремлении приписать им сознательно нечестные намерения и поступки, что было бы в сущности дискриминацией; но в самом факте навязанных коллективом цен, даже если они морально и калькуляционно оправданы, я усматриваю народнохозяйственное зло.

Я иду еще дальше, утверждая, что навязывание слишком низких цен может нанести такой же вред народному хозяйству, как и слишком высокие цены. Единственно «правильная» с народнохозяйственной точки зрения и допустимая рыночная цена не может быть высчитана абстрактно. Она образуется в результате уравновешивания цен на свободном рынке. Всякое другое понимание явления цен приводит к искажениям и по необходимости способствует, помимо этого, распространению убеждения, будто предприниматель может в любом случае претендовать на покрытие издержек.

Мне представляется, что законодательство, запрещающее картели, является последовательным с любой точки зрения. Оно делает единственный возможный практический вывод из неудачного опыта со всякого рода законами о злоупотреблениях и все же допускает исключения, которые необходимы в народном хозяйстве.

К тому же сторонники картелей делают – конечно не случайно – большую ошибку (что тоже доказывает слабость их аргументации): они рассматривают действие картельных или антикартельных мероприятий всего лишь с точки зрения частнохозяйственных последствий для заинтересованных предприятий, умышленно избегая общей народно­хозяйственной оценки. Ведь именно крепкие и в своей целевой установке преуспевающие картели, должны с народнохо­зяйственной точки зрения рассматриваться, как вреднейшие.

Вот почему закон о картелях ни в коем случае не должен быть изменен таким образом, чтобы затрагивался принцип запрета картелей. Измененный в таком духе закон о картелях стал бы фарсом и сделал бы политику федерального правительства посмешищем в глазах всей общественности. Кроме того, я считаю, что закон о картелях является пригодным, если вообще не самым лучшим, средством прекращения политических выпадов против предпринимательского хозяйства.

Предприниматель неуязвим, если его функция, как свободного предпринимателя, действительно необходима для осуществления свободного соревнования в производительности, если в результате этого соревнования и достигнутого прогресса устанавливаются цены, которые открывают потребителю наиболее благоприятные возможности к существованию. Отношение потребителя к нашему экономическому строю будет становиться все более положительным, если каждый гражданин будет уверен, что благодаря свободному рынку он сам будет определять свою судьбу и не будет зависеть от анонимных экономических сил[14].

Сторонники картелей, которые требуют издания закона о надзоре за картелями или закона о злоупотреблениях, в сущности гораздо более догматичны сторонников закона о запрете картелей, так как они считают излишним опровергать все возражения; они не могут отказаться от своих иллюзий даже тогда, когда им доказывают, что закон о злоупотреблениях полностью проходит мимо народнохозяйственной сути проблемы. Я вовсе не обвиняю картели в злоупотреблениях в уголовном или аморальном смысле. «Злоупотребление» выражается в связывании и замораживании цен, т. е. в упразднении функции свободных цен. Поэтому законодательство о злоупотреблениях мне ровно ничего не дает. На эти возражения я в течение всех лет вообще не получал ответа; могу только добавить, что, исходя из точки зрения сторонников картелей, никакого ответа и последовать не может[36].

Незаменимый барометр

Иллюзией является желание посредством картелей установить «правильную» для народного хозяйства цену. Пусть оспорят в конце концов мою основную концепцию: на свободном рынке, где свободный предприниматель выпускает продукцию по собственной инициативе и на собственный риск, не может быть твердо установленных, связанных картельными ограничениями, цен, так как тогда качественное и количественное выравнивание между разнородным предложением производителей и еще более разнообразным спросом миллионов потребителей будет логически невозможным. Хозяйство при этом должно было бы идти вслепую; предприниматель не мог бы давать правильные распоряжения, если бы гибкие цены не показывали ему, должен ли он выпускать больше или меньше продукции, и какую именно, и когда, и где. Выравнивание между спросом и предложением не имело бы места, если бы хозяйство закостенело под влиянием картелей[26].

Кажущееся дилетантам почти таинственным господство свободного народного хозяйства начинается как раз там, где мы ставим вопрос – как, собственно говоря, осуществилось то, что у нас миллионы потребителей самостоятельно определяя свои потребности, находят на рынке как раз то, в чем они нуждаются. Никто не может предположить, что сотни тысяч свободных предпринимателей никогда не ошибаются в своих действиях. Нет, они, конечно, не непогрешимы; это значит, что одних товаров бывает слишком мало, других слишком много, и они по качеству и цене не всегда отвечают спросу. Мы знаем к тому же, насколько меняются запросы и требования потребителя.

Общественное потребление постоянно видоизменяется, и все же предложение всегда должно удовлетворить спрос. Этот «фокус» может совершаться лишь в том случае, если в интересах сохранения своего существования каждый предприниматель всю свою волю и честолюбие направит к тому, чтобы, применяясь к обстоятельствам, занять «правильную позицию» на рынке и всегда предоставлять потребителю все лучшее. Это будет способствовать доброжелательному отношению потребителя к предпринимателю, а в соревновании с конкурентами – сохранению своего положения на рынке. В этой борьбе за положение на рынке исключить функцию свободных цен просто невозможно[28].

Косвенно это, конечно, означает, что предпринимателю нельзя дать гарантию в том, что он покроет свои издержки. Если же картели стали бы опираться на подобные опасные нравственные тезисы, то это поневоле приведет к тому, что предприниматель не сможет больше оправдать свое право на существование; тогда его задачи – чисто технические и административные – может выполнять любой знающий чиновник. В таком случае по справедливости предприниматель потерял бы также право на предпринимательский доход.

Для необходимого выравнивания спроса и предложения, в народном хозяйстве цены иногда могут или даже должны подняться столь высоко, как это для картелей, возможно, и не желательно. С другой стороны, в зависимости от положения на рынке цены могут иногда оказаться и ниже себестоимости.

Я не могу согласиться и с теми, кто защищает необходимость картелей из соображений организации производства, хотя я совершенно не против учета себестоимости; я даже хотел бы, чтобы каждое предприятие располагало способными силами для составления правильных калькуляций. Вычисление себестоимости должно лишь показать отдельному предпринимателю, каково его положение и каким образом он может сохранить свое положение в производственном соревновании. Но совершенно ошибочно полагать, что из калькуляций можно вывести политические требования о необходимости создания картелей[65].

Немецкий предприниматель, который совершенно правильно противится неуместному расширению соучастия трудящихся в управлении предприятиями, имеет все основания пересмотреть свое одобрительное отношение к картелям, так как политика свободных или связанных цен действительно теснейшим образом затрагивает проблему права соучастия в управлении.

Предприниматель может отстаивать свое право на существование только до тех пор, пока он готов выполнять все функции свободного предпринимателя со всеми открывающимися возможностями, а равно и со всем вытекающим из этого риском. Он незаменим и неуязвим только до тех пор, пока он в свободном соревновании на свободном рынке готов проявить свою пригодность для этих функций. Как только предприниматель попытается путем коллективных соглашений уменьшить или даже совершенно устранить риск, то есть как только он попытается перенести с себя ответственность за свои решения на объединение или отрасль, – ему нельзя будет, по моему убеждению, дальше противиться требованию о соучастии в управлении предприятиями – во всяком случае для этого у него не будет ни внутреннего оправдания, ни достаточной силы убеждения[21].

Создавая картели, предприниматель лишает себя своих исконных функций; вследствие этого он в конце концов становится лишь исполнителем, чиновником, а потому и вполне может быть заменим. В тот момент, когда снимается предпринимательская ответственность и судьба предприятия вместе с судьбой его рабочих и служащих будет поставлена в зависимость от решений какого-то коллектива, – отношение общественности к предпринимателю должно в корне измениться. В социальных условиях середины XX века уже не будет поэтому удивительным, если при таких судьбоносных решениях выставляется требование о соучастии в управлении. Если предприниматели согласны добровольно отказаться от своей предпринимательской свободы, то они подрывают политическое, социальное, общественное и моральное значение своего сословия; в тот момент к власти в предприятиях устремляется «чиновничество» и притом даже вполне обоснованно.

Я не могу все же пройти мимо констатации, неприятной для сторонников картелей из среды предпринимателей, что после 1948 года, когда продавец находился в особо выгодном положении, хозяйственники-предприниматели были воодушевлены свободой конкуренции и свободой образования цен, но что потом произошла бросающаяся в глаза перемена со взглядах, когда с достижением уравновешенного положения в хозяйстве стала выявляться внутренняя закономерность количественной конъюнктуры[36].

Картели как средство преодоления кризисов

Одним из главных аргументов сторонников картелей является утверждение, что экономические объединения типа картелей необходимы для того, чтобы избежать или по крайней мере ослабить разрушительные последствия кризисов, как конъюнктурных так и структурных.

Я далек от того, чтобы приписать огулом все экономические кризисы распространению картелей, – это было бы, само собой разумеется, глупостью. Но я также совершенно уверен в том, что попытка при помощи картельных объединений спастись от кризисов непригодна для народного хозяйства в целом и ни в каком случае к успеху не приведет.

Предложению товара в народном хозяйстве противостоит всегда только покупательная сила определенного объема и поэтому не все могут сразу и одновременно увеличить сбыт своих товаров. Это было бы практикование волшебной таблицы умножения. Из соединений картельного типа может вырасти, в первую очередь, та большая опасность, что отрасли хозяйства, которые должны удовлетворять неотложные потребности населения, смогут действительно привлечь большую покупательную силу, чем при свободном рынке. Но выгода этих привилегированных продавцов постепенно вылилась бы в тяжелый ущерб для тех, чьей продукции противостоял бы тогда соответственно меньший объем покупательной способности.

Все, что говорилось об удовлетворении неотложных потребностей, можно отнести также ко всем случаям, когда экономическое могущество создает для себя привилегированное положение при помощи сильных позиций. Сторонники картелей, правда, все время указывают на необходимость предотвращения экономических катастроф; они полагают, что в установлении картелями принудительных цен они нашли универсальное средство против такого рода бедствий.

Но такой способ, напротив, препятствует органическому разрешению кризисных явлений. Если какой-нибудь определенный продукт является ходким лишь при определенной цене и в определенном, но для промышленности недостаточном, количестве, или же, если вследствие изменения характера потребления спрос на такой продукт снизится, то введение твердых цен ничего не даст. Если сниженные цены привлекают новых покупателей и повышают потребление, а завышенные, напротив, покупателей отталкивают, то тогда картель, который хотел бы регулировать падение цен и обеспечить покрытие себестоимости, может оказать воздействие только таким образом, что объем продукции искусственно будет задержан и в то же время себестоимость продукции повысится. Расчет никогда не сойдется – кризис будет обостряться все больше.

Внутренняя закономерность такого образа действий неизбежно приведет ко все более сильному снижению народно­хозяйственной активности. А если так будут поступать многие, то мы придем к полному застою рынка и, в конце концов, к неразрешимому углублению кризисов. Никакие картельные соглашения тогда не смогут больше оживить конъюнктуру и создать условия для восстановления упавшего производства.

Напротив, при свободном рынке наступление кризисных явлений значительно затруднено, так как свободные цены в силу своей гибкости как раз и выявляют всякие колебания и перемены, происходящие на рынке. Конкуренция тогда вызывает к жизни силы, которые стремятся к уравновешиванию и выравниванию.