Динамит образования
Динамит образования
Получив образование, они еще острее ощутят несправедливость своего положения! Не поколеблет ли это безопасность государства? Ибо рабы, получив образование, вряд ли захотят и далее быть рабами!
Н.Тургенев{894}
Мы рассмотрели основные факторы, определяющие экономический рост: землю, труд, капитал, рынок сбыта, время, затронули возможности влияния на них. Нерассмотренным остался только один фактор, которого мы коснулись лишь вскользь, — это технический прогресс. В основе технического прогресса лежит образование. Как же обстояло дело с ним в Российской империи?
Первые шаги в направлении бесплатного общего государственного образования сделает Екатерина II, которая выпустит Национальный статут образования, устанавливающий преемственную двухуровневую систему школ, единую для всех сословий, кроме крепостных. Однако эти начинания популярностью не пользовались, и власти были вынуждены вербовать учеников в школы принудительно{895}. Тем не менее, именно за время правления Екатерины II доля расходов на образование в российском бюджете выросла на порядок, а в рублях — более чем в 20 раз. В эпоху Александра I развитие просвещения продолжилось, в 1801 г. Александр I упраздняет тайную экспедицию и отменяет цензуру, «запрещения на выпуск всякого рода книг и музыки», введенные его отцом Павлом I.
В 1802 г. учреждается Министерство народного просвещения. В 1803 г. было издано новое положение об устройстве учебных заведений, включавшее: бессословность и бесплатность обучения на низших его ступенях, преемственность учебных программ. Всей системой образования ведало Главное управление училищ, созданное в 1803 г. Появилось 6 университетов, а в 1804 г. вышел Университетский устав, предоставлявший университетам значительную автономию: выборность ректора и профессуры, собственный суд, невмешательство высшей администрации в дела университетов, право университетов назначать учителей в гимназии и училища своего округа.
Однако с приближением войны начинается постепенный отход от либеральных реформ: создается особый комитет «по сохранению всеобщего спокойствия и тишины», который в 1807 г. преобразуется в «комитет общей безопасности» с более широкими полномочиями, в том числе и цензурными. К 1811 г. в стране установился новый цензурный режим, характер которого во многом зависел от Министерства полиции.
С окончанием войны 1812 г. консервативная политика получит развитие в новом направлении, о чем говорит создание в 1817 г. сводного ведомства — Министерства духовных дел и народного просвещения. Характер новой эпохи в образовании наиболее наглядно передает «Инструкция директору Казанского университета» М. Магницкого 1820 г.: «Душа воспитания и первая добродетель гражданина есть — покорность. Посему послушание есть важнейшая добродетель юности… Посему обязанность директора есть непременно наблюдать, что бы уроки религии о любви и покорности были исполняемы на самом деле»{896}.
То есть осознанно в этих целях Александр I впервые начал издавать Новый Завет и Библию на русском языке и языках других народов, входивших в Российскую империю. До этого службы велись на непонятном для народа церковнославянском языке. Для продвижения своих реформаторских идей Александр I создал даже специальное Императорское Библейское общество. Против просветительско-религиозных инициатив царя выступило духовенство, которое в конечном итоге добилось их отмены. Первая религиозная литература на русском языке появится только после Крымской войны и отмены крепостного права.
Инструкции профессорам астрономии и геологии, изданные в последние годы царствования Александра I, уже предписывали преподавать только те истины, которые в точности соответствовали изложенному в книге Бытия. А директору Казанского университета в частности предписывалось, чтобы он «входил в сношение с полициею для узнания: куда, к кому ходят в город учителя, и что они делают»{897}. Тем не менее, как вспоминал Н. Пирогов, до 1826 г. «болтать, даже и в самих стенах университета, можно было вдоволь, о чем угодно, вкривь и вкось. Шпионов и наушников не водилось…»{898}
Ситуация кардинально изменится с восшествием на престол Николая I. Прежде всего, будет разорвана преемственность в образовании, и оно станет сословным. В 1827 г. был издан указ, запрещавший принимать крепостных в гимназии и университеты, в 1828 г. введен школьный устав, по которому образование делилось на три категории: для детей низших сословий — одноклассные приходские училища; для средних (мещан и купцов) — 3-классные; для детей дворян и чиновников — 7-классные гимназии.
В 1835 г. издаётся новый Университетский устав, ограничивавший автономию университетов, создается университетская полиция{899}. О характере образовательной политики Николая I наглядно говорит следующая динамика: с начала по середину XIX в. количество православных семинарий выросло с 35 до 48, архиерейских школ — с 76 до 223, кадетских корпусов — с 5 до 20. Но основные изменения произошли внутри самих этих учебных заведений. Представление о них давал Н. Лесков в своей книге «Кадетский монастырь», в которой он, рассказывая о своем обучении в Первом Петербургском кадетском корпусе во времена Николая I, вспоминал, что не только прежняя кадетская библиотека, но и музей были закрыты, а за обнаружение у кадета книги ему полагалось 25 розг. Весь курс русской истории умещался едва ли не на 20 страницах.
Не случайно именно во времена Николая I А. де Кюстин приводил исторический анекдот, в котором Екатерина II писала: «Дорогой князь, не надо жаловаться, что у русских нет желания учиться; школы и учреждения не для нас, а для Европы, ВО МНЕНИИ КОТОРОЙ НАМ НАДОБНО ВЫГЛЯДЕТЬ ПРИСТОЙНО; в тот день, когда крестьяне наши возжаждут просвещения, ни вы, ни я не удержимся на своих местах»… «За точность слов я не ручаюсь, — писал А. де Кюстин, — но могу утверждать, что в них выражена подлинная мысль государыни»{900}. Николай I на 30 лет намертво закупорил Россию, оберегая ее от всяких дуновений слов и мыслей, способных поколебать существующий порядок вещей[86].
В 1826–1828 гг. принимается новый цензурный устав, который был еще дополнительно усилен в 1837 г. установлением контроля над цензорами. В случае «недосмотра» цензора могли отправить в ссылку. Издателей отправляли и до этого, например, в ссылку был отправлен Надеждин за издание писем П. Чаадаева. В 1849 г. Ф. Достоевский был осужден к смертной казни (заменена каторгой) только за недонесение о чтении письма Белинского к Гоголю{901}. Цензурных ведомств расплодилось столько, что их количество стало едва ли не превышать количество выходящих в России журналов. Не случайно период 1848–1855 гг. историки называют «эпохой цензурного террора».
Смерть Николая I и отмена крепостного права, казалось, открыли плотину, за которой долгие годы копились и сдерживались жизненные силы. Вот как описывал настроения прогрессивных современников той эпохи Ф. Достоевский: «в обществе постигалась, наконец, полная необходимость всенародного образования… Грамотность — прежде всего, грамотность и образование усиленные — вот единственное спасение… задыхаемся от недостатка его и похожи на рыбу, вытащенную из воды на песок»{902}. Именно с этого времени начнется стремительный рост государственных расходов на образование.
Однако противники просвещения не исчезнут: отношение к образованию российской дворянской элиты Н. Некрасов передавал в своей поэме «Медвежья охота» в 1866 г.:
Барон фон дер Гребен
Когда природа отвечать не может
Потребностям, которые родит
Развитие, — оно беды умножит
И только даром распалит.
Князь Воехотский
Вы угадали мысль мою: нелепо
В таких условьях просвещать народ.
На почве, где с трудом родится репа,
С развитием банан не расцветет.
Нам не указ Европа: там избыток
Во всех дарах по милости судеб;
А здесь один суровый русский хлеб
Да из него же гибельный напиток!
И средства нет прибавить что-нибудь!
Болото, мох, песок — куда не взглянешь!
Не проведешь сюда железный путь,
К путям железным весь народ не стянешь…
Здесь мужику, что вышел за ворота,
Кровавый труд, кровавая борьба:
За крошку хлеба капля пота —
Вот в двух словах его судьба!
Его сама природа осудила
На грубый труд, неблагодарный бой
И от отчаянья разумно оградила
Невежества спасительной броней…{903}
Не случайно с восшествием на престол Александра III начатая в его эпоху реставрация крепостничества коснется и просвещения. Были введены новые ограничения для печати и библиотек. Были закрыты многие издания, упразднена автономия университетов, начальные школы были переданы Святейшему Синоду. Образование вновь стало сословным. Государство тем самым стремилось, по словам А. Грациози: «изолировать или сегрегировать российское крестьянство, как от гражданского общества, так и от политического ядра… ради гарантии политической стабильности»{904}.
Пример подобной сегрегации давал циркуляр Министра народного просвещения, 1887 г.: «Озабочиваясь улучшением состава учеников гимназий и прогимназий, я нахожу необходимым допускать в, эти заведения только таких детей, которые находятся на попечении лиц, представляющих достаточное ручательство в правильном над ними домашнем надзоре и в предоставлении им необходимого для учебных занятий удобства. Таким образом, при неуклонном соблюдении этого правила гимназии и прогимназии освободятся от поступления в них детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей, детей коих, за исключением разве одаренных необыкновенными способностями, вовсе не следует выводить из среды, к коей они принадлежат, и через то, как доказывает многолетний опыт, приводить их к пренебрежению своих родителей, к недовольству своим бытом, к озлоблению против существующего и неизбежного, по самой природе вещей, неравенства имущественных положений»{905}.
По словам лидера партии эсеров В. Чернова, «понимание того, что на отсталой деревне лежит тяжелое бремя не только государственной надстройки, но и лихорадочно развивавшейся капиталистической промышленности, финансируемой правительством, а также страх, что крестьянство поймет это и сделает опасные политические выводы, заставляло власть намеренно сохранять невежество, безграмотность и культурную отсталость села, где единственной отдушиной для трудящегося крестьянина был кабак, который благодаря государственной монополии на спиртные напитки являлся еще одним способом опустошения мужицкого кармана»{906}.
Однако консервация массового образования неизбежно вела к все большему отставанию России от конкурентов. Именно на этот факт обращал внимание С. Витте в своем письме Николаю II в 1898 г.: «А просвещение? О том, что оно находится в зачатке, это всем известно, как и то, что мы в этом отношении отстали не только от европейских, но и от многих азиатских и заатлантических стран… Наш народ с православной душой невежествен и темен. А темный народ не может совершенствоваться. Не идя вперед, он по тому самому будет идти назад, сравнительно с народами, двигающимися вперед»{907}. С Витте констатировал: «Главный недостаток России заключается в отсутствии народного образования — в таком отсутствии, какое не существует ни в одной стране, имеющей хоть какое-нибудь притязание быть цивилизованным государством. Нигде в цивилизованных странах нет такого количества безграмотных, как у нас в России»{908}.
Реальная реформа образования начнется только с революцией 1905 г., когда крестьяне и рабочие в ряду своих первоочередных требований, озвученных в коллективной петиции к царю о рабочих нуждах от 9 января, выдвинут введение всеобщего бесплатного начального обучения. Это было сигналом того, по словам М. Вебера, что «крестьяне политически “проснулись”»{909}. Примером тому может служить решение одного из крестьянских сходов в Курской губернии: «одною из главных причин нашего бесправия служит наша темнота и необразованность, которые зависят от недостатка школ и плохой постановки в них обучения»{910}.
Требования всеобщего образования встретили яростное сопротивление правых. Так, предложенный в 1906 г. министром народного просвещения П. Кауфманом закон о всеобщем начальном обучении К. Победоносцев обозвал «бредом сумасшедшего»{911}. Другой видный представитель промонархической партии С. Шарапов заявлял, что народ не хочет «казенной школы», ибо она стала «школой ненависти и политического разврата, школой безверия и борьбы, а объектом последней явилась сама христианская душа народа, его вера, его быт…»{912}. Предводитель правых в Думе Н. Марков обращался к помещикам: «Ваши имения, ваша жизнь будет висеть на волоске, когда воспитанные в ваших безбожных школах ученики придут вас жечь, и никто вас защищать не будет»{913}.
Закон о всеобщем начальном образовании будет принят в 1908 г., и в 1911 г. уже около 43% всех детей посещало начальную школу{914}. Однако соглашение о введении всеобщего обучения будет подписано к 1913 г. только с 33% городов{915}. А закон о начальных училищах и введении всеобщего бесплатного обязательного начального образования, представленный Госсовету в 1912 г., так и не будет принят{916}.
Тем не менее, начальное образование получит широкое распространение. Государственные расходы на образование за годы правления Николая II выросли в 6 раз, еще больше выросли расходы земств, которые покрывали более половины всех расходов на начальное образование. Но было уже слишком, слишком поздно… европейские рабочие к этому времени имели опыт образования уже 3–4-х и более поколений. Поколенческая преемственность образования, особенно на начальных этапах, определяет качество общественной среды и как следствие во многом качество самого человеческого капитала.
Законы о всеобщем обязательном бесплатном начальном образовании были приняты: в Пруссии в 1717–1763 гг., в Австрии в 1774, в Дании в 1814, в Швеции в 1842, в Норвегии в 1848-м, в США — в 1852–1900 гг., в Японии в 1872-м, в Италии — в 1877-м, в Великобритании и Франции в 1833–1880/1882 гг. В то же время многие из этих стран были гораздо богаче России и обладали на порядок большей долей средних классов, которые имели возможность задолго до введения бесплатного образования получить платное. В России же, по словам Р. Фадеева, потратившей «все свои силы без остатка на создание образованного русского общества»{917}, его доля, по оценке С. Волкова, составляла всего 2–3% населения страны{918}.
Причем в большинстве оно было замкнуто в своем «образованном» круге и с реальной жизнью не соприкасалось[87]. Как замечал в этой связи С. Булгаков: «Развитие производительных сил и вообще успешности производительного труда… в сущности находит далеко недостаточную оценку в нашем общественном сознании, встречает в себе высокомерное пренебрежительное отношение», в среде интеллигентских профессий, которые «обыкновенно оцениваются <…>, как нечто высшее, идейное, достойнейшее»{919}.
Государственные расходы на образование, в млн. руб. и в % от расходов бюджета{920}
Всеобщее образование было вопросом выживания России, однако с другой стороны оно же несло и смертельную угрозу. Ту угрозу, о которой предупреждала Екатерина II, которой боялись Николай I и Александр III, о которой писали Н. Тургенев и А. Кюстин, о которой твердили правые в Государственной Думе. Которую предрекал в 1810 г. Ж. де Местр: «Дайте свободу мысли тридцати шести миллионам людей такого закала, каковы русские, и я не устану повторять — в то же самое мгновение во всей России вспыхнет пожар, который сожжет ее дотла»{921}.
Ф. Достоевский по этому поводу в 1877 г. замечал: «Да великий народ наш был взращен как зверь, претерпел мучения еще с самого начала своего, за всю свою историю тысячу лет, такие, каких ни один народ в мире не вытерпел… Не корите же его за “зверство и невежество”, господа мудрецы, потому, что вы, именно вы-то для него ничего и не сделали. Напротив вы ушли от него, двести лет назад, покинули его и разъединили с собой, обратили его в податную единицу и в оброчную для себя статью, вами же забытый и забитый, вами же загнанный как зверь в берлогу свою»{922}.
«Реформы, а главное грамотность (хотя бы даже самое малое соприкосновение с нею), — продолжал Ф. Достоевский, — все это бесспорно родит и родило уже вопросы, потом пожалуй сформирует их, объединит, даст им устойчивость и… кто ответит на эти вопросы?… Духовенство наше не отвечает на вопросы народа уже давно… О ответов конечно, будет множество, пожалуй еще больше чем вопросов… но ответ родит еще по три новых вопроса, и пойдет это все нарастая, crescendo. В результате хаос»[88].
Распространение образования в низших классах вызвало тот же нигилистический эффект, что и в высших слоях русского общества веком ранее. И точно также пробудившиеся низшие сословия потребовали своих прав, которые также нечем было материально обеспечить. Их было нечем даже сдемпфировать из-за крайне ничтожной прослойки в России амортизирующего третьего элемента — образованных средних классов. Ситуация многократно осложнялась тем, что светское образование в России распространялось не постепенно, эволюционно, что позволило бы сформировать определенную культурную среду, а взрывообразно в последний момент.
Не случайно с началом революции 1917 г. В. Вернадский придет к выводу, что «в значительной мере все переживаемое находится в теснейшей связи с той легкомысленной небрежностью, с какой русское общество поколениями относилось к вопросам народного образования»{923}. А. Деникин, подводя итоги, в свою очередь констатирует: «долгие годы крестьянского бесправия, нищеты, а главное — той страшной духовной темноты, в которой власть и правящие классы держали крестьянскую массу, ничего не делая для ее просвещения, не могли не вызвать исторического отмщения»{924}.
Но главное, образование в российских условиях, порождало такие вопросы, на которые не могли ответить не только наследники феодализма, но и протагонисты капитализма. Для преодоления хаоса России требовались какие-то новые идеи…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.