Динамит образования

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Динамит образования

Получив образование, они еще острее ощутят несправедливость своего положения! Не поколеблет ли это безопасность государства? Ибо рабы, получив образование, вряд ли захотят и далее быть рабами!

Н.Тургенев{894}

Мы рассмотрели основные факторы, определяющие экономический рост: землю, труд, капитал, рынок сбыта, время, затронули возможности влияния на них. Нерассмотренным остался только один фактор, которого мы коснулись лишь вскользь, — это технический прогресс. В основе технического прогресса лежит образование. Как же обстояло дело с ним в Российской империи?

Первые шаги в направлении бесплатного общего государственного образования сделает Екатерина II, которая выпустит Национальный статут образования, устанавливающий преемственную двухуровневую систему школ, единую для всех сословий, кроме крепостных. Однако эти начинания популярностью не пользовались, и власти были вынуждены вербовать учеников в школы принудительно{895}. Тем не менее, именно за время правления Екатерины II доля расходов на образование в российском бюджете выросла на порядок, а в рублях — более чем в 20 раз. В эпоху Александра I развитие просвещения продолжилось, в 1801 г. Александр I упраздняет тайную экспедицию и отменяет цензуру, «запрещения на выпуск всякого рода книг и музыки», введенные его отцом Павлом I.

В 1802 г. учреждается Министерство народного просвещения. В 1803 г. было издано новое положение об устройстве учебных заведений, включавшее: бессословность и бесплатность обучения на низших его ступенях, преемственность учебных программ. Всей системой образования ведало Главное управление училищ, созданное в 1803 г. Появилось 6 университетов, а в 1804 г. вышел Университетский устав, предоставлявший университетам значительную автономию: выборность ректора и профессуры, собственный суд, невмешательство высшей администрации в дела университетов, право университетов назначать учителей в гимназии и училища своего округа.

Однако с приближением войны начинается постепенный отход от либеральных реформ: создается особый комитет «по сохранению всеобщего спокойствия и тишины», который в 1807 г. преобразуется в «комитет общей безопасности» с более широкими полномочиями, в том числе и цензурными. К 1811 г. в стране установился новый цензурный режим, характер которого во многом зависел от Министерства полиции.

С окончанием войны 1812 г. консервативная политика получит развитие в новом направлении, о чем говорит создание в 1817 г. сводного ведомства — Министерства духовных дел и народного просвещения. Характер новой эпохи в образовании наиболее наглядно передает «Инструкция директору Казанского университета» М. Магницкого 1820 г.: «Душа воспитания и первая добродетель гражданина есть — покорность. Посему послушание есть важнейшая добродетель юности… Посему обязанность директора есть непременно наблюдать, что бы уроки религии о любви и покорности были исполняемы на самом деле»{896}.

То есть осознанно в этих целях Александр I впервые начал издавать Новый Завет и Библию на русском языке и языках других народов, входивших в Российскую империю. До этого службы велись на непонятном для народа церковнославянском языке. Для продвижения своих реформаторских идей Александр I создал даже специальное Императорское Библейское общество. Против просветительско-религиозных инициатив царя выступило духовенство, которое в конечном итоге добилось их отмены. Первая религиозная литература на русском языке появится только после Крымской войны и отмены крепостного права.

Инструкции профессорам астрономии и геологии, изданные в последние годы царствования Александра I, уже предписывали преподавать только те истины, которые в точности соответствовали изложенному в книге Бытия. А директору Казанского университета в частности предписывалось, чтобы он «входил в сношение с полициею для узнания: куда, к кому ходят в город учителя, и что они делают»{897}. Тем не менее, как вспоминал Н. Пирогов, до 1826 г. «болтать, даже и в самих стенах университета, можно было вдоволь, о чем угодно, вкривь и вкось. Шпионов и наушников не водилось…»{898}

Ситуация кардинально изменится с восшествием на престол Николая I. Прежде всего, будет разорвана преемственность в образовании, и оно станет сословным. В 1827 г. был издан указ, запрещавший принимать крепостных в гимназии и университеты, в 1828 г. введен школьный устав, по которому образование делилось на три категории: для детей низших сословий — одноклассные приходские училища; для средних (мещан и купцов) — 3-классные; для детей дворян и чиновников — 7-классные гимназии.

В 1835 г. издаётся новый Университетский устав, ограничивавший автономию университетов, создается университетская полиция{899}. О характере образовательной политики Николая I наглядно говорит следующая динамика: с начала по середину XIX в. количество православных семинарий выросло с 35 до 48, архиерейских школ — с 76 до 223, кадетских корпусов — с 5 до 20. Но основные изменения произошли внутри самих этих учебных заведений. Представление о них давал Н. Лесков в своей книге «Кадетский монастырь», в которой он, рассказывая о своем обучении в Первом Петербургском кадетском корпусе во времена Николая I, вспоминал, что не только прежняя кадетская библиотека, но и музей были закрыты, а за обнаружение у кадета книги ему полагалось 25 розг. Весь курс русской истории умещался едва ли не на 20 страницах.

Не случайно именно во времена Николая I А. де Кюстин приводил исторический анекдот, в котором Екатерина II писала: «Дорогой князь, не надо жаловаться, что у русских нет желания учиться; школы и учреждения не для нас, а для Европы, ВО МНЕНИИ КОТОРОЙ НАМ НАДОБНО ВЫГЛЯДЕТЬ ПРИСТОЙНО; в тот день, когда крестьяне наши возжаждут просвещения, ни вы, ни я не удержимся на своих местах»… «За точность слов я не ручаюсь, — писал А. де Кюстин, — но могу утверждать, что в них выражена подлинная мысль государыни»{900}. Николай I на 30 лет намертво закупорил Россию, оберегая ее от всяких дуновений слов и мыслей, способных поколебать существующий порядок вещей[86].

В 1826–1828 гг. принимается новый цензурный устав, который был еще дополнительно усилен в 1837 г. установлением контроля над цензорами. В случае «недосмотра» цензора могли отправить в ссылку. Издателей отправляли и до этого, например, в ссылку был отправлен Надеждин за издание писем П. Чаадаева. В 1849 г. Ф. Достоевский был осужден к смертной казни (заменена каторгой) только за недонесение о чтении письма Белинского к Гоголю{901}. Цензурных ведомств расплодилось столько, что их количество стало едва ли не превышать количество выходящих в России журналов. Не случайно период 1848–1855 гг. историки называют «эпохой цензурного террора».

Смерть Николая I и отмена крепостного права, казалось, открыли плотину, за которой долгие годы копились и сдерживались жизненные силы. Вот как описывал настроения прогрессивных современников той эпохи Ф. Достоевский: «в обществе постигалась, наконец, полная необходимость всенародного образования… Грамотность — прежде всего, грамотность и образование усиленные — вот единственное спасение… задыхаемся от недостатка его и похожи на рыбу, вытащенную из воды на песок»{902}. Именно с этого времени начнется стремительный рост государственных расходов на образование.

Однако противники просвещения не исчезнут: отношение к образованию российской дворянской элиты Н. Некрасов передавал в своей поэме «Медвежья охота» в 1866 г.:

Барон фон дер Гребен

Когда природа отвечать не может

Потребностям, которые родит

Развитие, — оно беды умножит

И только даром распалит.

Князь Воехотский

Вы угадали мысль мою: нелепо

В таких условьях просвещать народ.

На почве, где с трудом родится репа,

С развитием банан не расцветет.

Нам не указ Европа: там избыток

Во всех дарах по милости судеб;

А здесь один суровый русский хлеб

Да из него же гибельный напиток!

И средства нет прибавить что-нибудь!

Болото, мох, песок — куда не взглянешь!

Не проведешь сюда железный путь,

К путям железным весь народ не стянешь…

Здесь мужику, что вышел за ворота,

Кровавый труд, кровавая борьба:

За крошку хлеба капля пота —

Вот в двух словах его судьба!

Его сама природа осудила

На грубый труд, неблагодарный бой

И от отчаянья разумно оградила

Невежества спасительной броней…{903}

Не случайно с восшествием на престол Александра III начатая в его эпоху реставрация крепостничества коснется и просвещения. Были введены новые ограничения для печати и библиотек. Были закрыты многие издания, упразднена автономия университетов, начальные школы были переданы Святейшему Синоду. Образование вновь стало сословным. Государство тем самым стремилось, по словам А. Грациози: «изолировать или сегрегировать российское крестьянство, как от гражданского общества, так и от политического ядра… ради гарантии политической стабильности»{904}.

Пример подобной сегрегации давал циркуляр Министра народного просвещения, 1887 г.: «Озабочиваясь улучшением состава учеников гимназий и прогимназий, я нахожу необходимым допускать в, эти заведения только таких детей, которые находятся на попечении лиц, представляющих достаточное ручательство в правильном над ними домашнем надзоре и в предоставлении им необходимого для учебных занятий удобства. Таким образом, при неуклонном соблюдении этого правила гимназии и прогимназии освободятся от поступления в них детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей, детей коих, за исключением разве одаренных необыкновенными способностями, вовсе не следует выводить из среды, к коей они принадлежат, и через то, как доказывает многолетний опыт, приводить их к пренебрежению своих родителей, к недовольству своим бытом, к озлоблению против существующего и неизбежного, по самой природе вещей, неравенства имущественных положений»{905}.

По словам лидера партии эсеров В. Чернова, «понимание того, что на отсталой деревне лежит тяжелое бремя не только государственной надстройки, но и лихорадочно развивавшейся капиталистической промышленности, финансируемой правительством, а также страх, что крестьянство поймет это и сделает опасные политические выводы, заставляло власть намеренно сохранять невежество, безграмотность и культурную отсталость села, где единственной отдушиной для трудящегося крестьянина был кабак, который благодаря государственной монополии на спиртные напитки являлся еще одним способом опустошения мужицкого кармана»{906}.

Однако консервация массового образования неизбежно вела к все большему отставанию России от конкурентов. Именно на этот факт обращал внимание С. Витте в своем письме Николаю II в 1898 г.: «А просвещение? О том, что оно находится в зачатке, это всем известно, как и то, что мы в этом отношении отстали не только от европейских, но и от многих азиатских и заатлантических стран… Наш народ с православной душой невежествен и темен. А темный народ не может совершенствоваться. Не идя вперед, он по тому самому будет идти назад, сравнительно с народами, двигающимися вперед»{907}. С Витте констатировал: «Главный недостаток России заключается в отсутствии народного образования в таком отсутствии, какое не существует ни в одной стране, имеющей хоть какое-нибудь притязание быть цивилизованным государством. Нигде в цивилизованных странах нет такого количества безграмотных, как у нас в России»{908}.

Реальная реформа образования начнется только с революцией 1905 г., когда крестьяне и рабочие в ряду своих первоочередных требований, озвученных в коллективной петиции к царю о рабочих нуждах от 9 января, выдвинут введение всеобщего бесплатного начального обучения. Это было сигналом того, по словам М. Вебера, что «крестьяне политически “проснулись”»{909}. Примером тому может служить решение одного из крестьянских сходов в Курской губернии: «одною из главных причин нашего бесправия служит наша темнота и необразованность, которые зависят от недостатка школ и плохой постановки в них обучения»{910}.

Требования всеобщего образования встретили яростное сопротивление правых. Так, предложенный в 1906 г. министром народного просвещения П. Кауфманом закон о всеобщем начальном обучении К. Победоносцев обозвал «бредом сумасшедшего»{911}. Другой видный представитель промонархической партии С. Шарапов заявлял, что народ не хочет «казенной школы», ибо она стала «школой ненависти и политического разврата, школой безверия и борьбы, а объектом последней явилась сама христианская душа народа, его вера, его быт…»{912}. Предводитель правых в Думе Н. Марков обращался к помещикам: «Ваши имения, ваша жизнь будет висеть на волоске, когда воспитанные в ваших безбожных школах ученики придут вас жечь, и никто вас защищать не будет»{913}.

Закон о всеобщем начальном образовании будет принят в 1908 г., и в 1911 г. уже около 43% всех детей посещало начальную школу{914}. Однако соглашение о введении всеобщего обучения будет подписано к 1913 г. только с 33% городов{915}. А закон о начальных училищах и введении всеобщего бесплатного обязательного начального образования, представленный Госсовету в 1912 г., так и не будет принят{916}.

Тем не менее, начальное образование получит широкое распространение. Государственные расходы на образование за годы правления Николая II выросли в 6 раз, еще больше выросли расходы земств, которые покрывали более половины всех расходов на начальное образование. Но было уже слишком, слишком поздно… европейские рабочие к этому времени имели опыт образования уже 3–4-х и более поколений. Поколенческая преемственность образования, особенно на начальных этапах, определяет качество общественной среды и как следствие во многом качество самого человеческого капитала.

Законы о всеобщем обязательном бесплатном начальном образовании были приняты: в Пруссии в 1717–1763 гг., в Австрии в 1774, в Дании в 1814, в Швеции в 1842, в Норвегии в 1848-м, в США — в 1852–1900 гг., в Японии в 1872-м, в Италии — в 1877-м, в Великобритании и Франции в 1833–1880/1882 гг. В то же время многие из этих стран были гораздо богаче России и обладали на порядок большей долей средних классов, которые имели возможность задолго до введения бесплатного образования получить платное. В России же, по словам Р. Фадеева, потратившей «все свои силы без остатка на создание образованного русского общества»{917}, его доля, по оценке С. Волкова, составляла всего 2–3% населения страны{918}.

Причем в большинстве оно было замкнуто в своем «образованном» круге и с реальной жизнью не соприкасалось[87]. Как замечал в этой связи С. Булгаков: «Развитие производительных сил и вообще успешности производительного труда… в сущности находит далеко недостаточную оценку в нашем общественном сознании, встречает в себе высокомерное пренебрежительное отношение», в среде интеллигентских профессий, которые «обыкновенно оцениваются <…>, как нечто высшее, идейное, достойнейшее»{919}

Государственные расходы на образование, в млн. руб. и в % от расходов бюджета{920}

Всеобщее образование было вопросом выживания России, однако с другой стороны оно же несло и смертельную угрозу. Ту угрозу, о которой предупреждала Екатерина II, которой боялись Николай I и Александр III, о которой писали Н. Тургенев и А. Кюстин, о которой твердили правые в Государственной Думе. Которую предрекал в 1810 г. Ж. де Местр: «Дайте свободу мысли тридцати шести миллионам людей такого закала, каковы русские, и я не устану повторять в то же самое мгновение во всей России вспыхнет пожар, который сожжет ее дотла»{921}.

Ф. Достоевский по этому поводу в 1877 г. замечал: «Да великий народ наш был взращен как зверь, претерпел мучения еще с самого начала своего, за всю свою историю тысячу лет, такие, каких ни один народ в мире не вытерпел… Не корите же его за “зверство и невежество”, господа мудрецы, потому, что вы, именно вы-то для него ничего и не сделали. Напротив вы ушли от него, двести лет назад, покинули его и разъединили с собой, обратили его в податную единицу и в оброчную для себя статью, вами же забытый и забитый, вами же загнанный как зверь в берлогу свою»{922}.

«Реформы, а главное грамотность (хотя бы даже самое малое соприкосновение с нею), — продолжал Ф. Достоевский, — все это бесспорно родит и родило уже вопросы, потом пожалуй сформирует их, объединит, даст им устойчивость и… кто ответит на эти вопросы?… Духовенство наше не отвечает на вопросы народа уже давно… О ответов конечно, будет множество, пожалуй еще больше чем вопросов… но ответ родит еще по три новых вопроса, и пойдет это все нарастая, crescendo. В результате хаос»[88].

Распространение образования в низших классах вызвало тот же нигилистический эффект, что и в высших слоях русского общества веком ранее. И точно также пробудившиеся низшие сословия потребовали своих прав, которые также нечем было материально обеспечить. Их было нечем даже сдемпфировать из-за крайне ничтожной прослойки в России амортизирующего третьего элемента — образованных средних классов. Ситуация многократно осложнялась тем, что светское образование в России распространялось не постепенно, эволюционно, что позволило бы сформировать определенную культурную среду, а взрывообразно в последний момент.

Не случайно с началом революции 1917 г. В. Вернадский придет к выводу, что «в значительной мере все переживаемое находится в теснейшей связи с той легкомысленной небрежностью, с какой русское общество поколениями относилось к вопросам народного образования»{923}. А. Деникин, подводя итоги, в свою очередь констатирует: «долгие годы крестьянского бесправия, нищеты, а главное той страшной духовной темноты, в которой власть и правящие классы держали крестьянскую массу, ничего не делая для ее просвещения, не могли не вызвать исторического отмщения»{924}.

Но главное, образование в российских условиях, порождало такие вопросы, на которые не могли ответить не только наследники феодализма, но и протагонисты капитализма. Для преодоления хаоса России требовались какие-то новые идеи…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.