Глава 6. Инновационное государство

Глава 6. Инновационное государство

Указывая вектор институциональных трансформаций современной экономики, важно отметить изменения, происходящие с доселе ключевым экономическим стейкхолдером – государством.

Любые рассуждения о судьбах государства упираются в целый спектр методологических сложностей, из которых наиболее проблемным является определение сущности государства. Все мои рассуждения будут базироваться на понимании государства в качестве совместного объединения людей, обладающего суверенитетом, то есть способностью реализовывать всю полноту своей власти как на территории страны, так и на международной арене. Причем очень важно понимать, что даже такое понимание обрекает нас на то, чтобы в современных условиях считать ряд государств вовсе даже не государствами: действительно, значительная часть стран, декларирующих свою независимость, на практике независимыми не являются, сколь бы то ни было значимым голосом на международной арене не обладают.

Совершенно очевидно, что основой суверенитета государства является широко понятая власть. Однако власть достижима в условиях вертикали и иерархии, в условиях же горизонтализации и турбулентности ключевых процессов возможности осуществлять власть существенно сокращаются. Что связано, прежде всего, с отказом ранее подчинявшихся признавать право приказывающих приказывать. Современное общество формирует по сути одну глобальную Сатья-граху, так что Махатма Ганди мог бы гордиться текущим положением вещей.

В условиях становления информационного общества, которое стало развиваться примерно с 60-х годов XX века, экономические и силовые факторы доминирования стали уступать место факторам информационным. Апофеозом этого стал распад СССР, произошедший без глобальных вооруженных конфликтов. Центр, полупериферия и периферия мировой политики переоформились, на арену вышли страны с мощным символическим капиталом.

Однако символический капитал, представляющий собой, как правило, идеологию, на которую опирается то или иное государство, оказался сформированным под воздействием вертикально интегрированных обществ, а потому представляет собой монолитную и последовательную систему оценок и воззрений. Примером капиталов такого рода могут служить либеральная или социалистическая идеология и весь набор символов, который скрывается за каждой из них: джинсы, статуя Свободы, Бруклин, Уолл-стрит за одной; Че Гевара, звезды, всеобщее равенство – за другой.

В то же время, в рамках упомянутой выше блип-культуры люди отказываются воспринимать столь громоздкие идеологические конструкты. Происходит массовый отказ от того, что в философии постмодерна принято называть Великими Нарративами – им на смену приходит сложное смешение элементов различных культур и идеологий, что наносит серьезный удар по гомогенности политического пространства.

В этом смысле я считаю, что государство сталкивается с вызовами, справиться с которыми оно в своем текущем формате абсолютно не способно. Молодое поколение потеряло и национальную, и государственную идентичность. И хотя так называемые неореалисты, твердящие на каждом шагу о реванше государства, ссылаются на опросы, согласно которым для большинства людей факт того, что они россияне, важнее того факта, что они пользователи Apple, этот опыт сродни призыву не думать о белой обезьяне. На практике люди полностью отказались от механизмов идентификации по признаку расы, пола, нации, государственной принадлежности, заменив их идентификацией по признаку моделей потребления. Хипстер, эмо, панк, гик и множество других идентичностей, выстраиваемых по самым разным основаниям, роднят людей куда сильнее, потому что воспринимаются ими как элемент осознанного выбора.

Молодое поколение потеряло и национальную, и государственную идентичность.

В этой связи крайне оправданными выглядят попытки ряда государств создать максимально благоприятные экономические условия для креативного класса, поскольку именно он выступает генератором идей и умонастроений. Интересным в этой связи кажется опубликованное в журнале Atlantis исследование Ричарда Флориды. Сейчас, когда я пишу эту книгу, в Египте едва-едва закончились волнения, а Ливия полыхает в огне гражданской войны. Невероятно, но факт! Ричард Флорида нашел кажущееся довольно логичным, хотя и парадоксальным на первый взгляд объяснение такому положению вещей. В обеих странах существует большой разрыв между уровнем развития креативного класса и человеческого капитала, с одной стороны, и уровнем реальных доходов населения, с другой. Таким образом, Флорида делает вывод, что, если креативный класс обладает высоким уровнем самосознания, но условия для его полноценной жизни не созданы, это грозит государству серьезными проблемами.

Как правило, ключевыми требованиями креативного класса к государству оказываются требования большей транспарентности и большей экономической свободы, поскольку подавляющее большинство представителей креативного класса выбирают в качестве ключевой идеологии либеральную, так как она в наибольшей степени позволяет реализовать постинформационный идеал общественного устройства – пресловутое общество мечты.

Для повышения транспарентности и эффективности взаимодействия между государством и гражданским обществом (которое в контексте креативной экономики заменяется креативным классом) первому стоит также воспринять парадигмы N=1 и R=G, хоть и с некоторыми поправками. И если в вопросах поведения компаний я пытался исключительно дополнить существующие концепции или актуализировать их в соответствии с последними общественными и социокультурными трансформациями, то на этот раз мне придется фантазировать на все 100 %, – наши любимые индийские специалисты еще в предисловии к книге заметили, что роль государства сознательно описывать не будут ради чистоты эксперимента.

В применении к государству парадигма N=1 должна означать возвращение к праисторической модели прямой демократии в формате греческой агоры, опосредованной современными способами коммуникации. Эта мысль в чем-то перекликается с моделью идеагор Тапскотта и Уильямса. Свое первое применение, пусть пока и местами топорное, такая концепция в России нашла в рамках публичного обсуждения закона о полиции. И хотя полностью прозрачным процесс разработки закона не получился, это первая ласточка, которая не может не вселять надежду.

Однако рост уровня соучастия граждан в деятельности всех трех ветвей власти отнюдь не означает смерть представительской демократии. Глобальное сотрудничество в сфере законодательной, исполнительной и судебной власти начинают выступать в качестве дополнительных элементов системы сдержек и противовесов, повышают уровень общественного контроля.

Парадигма R=G на уровне государств означает отказ от N-полярного мышления и подталкивает любую страну к глобальным взаимодействиям с другими участниками политического процесса, будь то государство, межгосударственные объединения или корпорации.

Еще одной немаловажной задачей государства в вопросах взаимодействия с креативным классом становится всесторонняя помощь в формировании кластеров и локальных креативных общин. Для государства это тем важнее, что в условиях распада иерархии центр-регионы первый лишается, как отмечает знаменитый израильский социолог Шмуэль Айзенштадт, возможности поставлять последним смысловые пакеты. Пространство многонациональных и полиэтнических стран начинает дробиться на зоны с различным уровнем автономности, многие из которых становятся депрессивными регионами.

Парадигма R=G на уровне государств означает отказ от N-полярного мышления и подталкивает любую страну к глобальным взаимодействиям с другими участниками политического процесса.

В этой связи, по аналогии с концепцией «полюсов роста», предложенной французским экономистом Франсуа Перру и предполагающей создание компактно размещенных и динамично развивающихся городов, вокруг которых формируются сателлиты, можно сформулировать и концепцию «полюсов инновационного развития», которыми становятся эти самые креативные общины. Показательным является в этом смысле пример Испании, которая в депрессивном регионе Бильбао построила крупный центр современной культуры – музей Гугенхайма, ставший центром притяжения представителей креативного класса.

Не менее важной задачей становится и вопрос рекрутинга нового поколения политической элиты. Большинство привычных концепций элитизма не способны исчерпывающе объяснить современное положение вещей. Наиболее современные концепции, содержащие описание механизмов возникновения элиты в обществе, как правило, являются неприменимыми к сфере политического. Так, например, упомянутая ранее концепция нетократии не может удовлетворительно объяснить процесс формирования политических элит. Это оказывается не в последнюю очередь продиктовано резким снижением доверия к политикам и ростом политического абсентеизма. В то же время, креативный класс как ключевая движущая сила современной экономики начинает выдвигать в ряды политической элиты своих членов или тех, кому в значительной мере доверяет. В этой связи нельзя не вспомнить про экс-губернатора Калифорнии Арнольда Шварценеггера, а также активно раздававшиеся в Рунете призывы к президенту Медведеву назначить новым мэром Москвы знаменитого блоггера Алексея Навального. Так или иначе, политическим режимам все чаще приходится принимать во внимание требования креативного класса по части его представленности в органах власти. Это приближает нас к концепции Торстейна Веблена, согласно которой идеальным форматом государства является фирма, управляемая инженерами с той лишь поправкой, что сейчас идеальной формой государства оказывается глобальная община, во главе которой стоят глобальные лидеры мнений, принимающие решения на основании идеагор и обеспечивающие их выполнение в условиях абсолютной транспарентности.

Концепции государственных идиом неотъемлемая часть образования в университете Idealogy. Ведь давно известно, что чтобы узнать, о чем думает орел, надо подняться выше орла.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.