1 Ностальгия: великая паническая скупка

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

1

Ностальгия: великая паническая скупка

Когда четыре года назад действующий президент заявил, что не намерен переизбираться, рынок отреагировал на это всплеском энтузиазма. До этого рекордные объемы торговли отмечались во время конвульсивных распродаж 1929 и 1962 гг. Но заявление «я-не-буду-баллотироваться-на-новый-срок» инициировало новую панику: массовое стремление покупать. Тогда-то и были зафиксированы новые рекордные объемы.

По сравнению с шумихой вокруг Вьетнама и ситуации в наших мегаполисах паника на Уолл-стрит может показаться пустяком. Ноль — на весах космических проблем. Но паника все-таки была, и весьма интересная для каждого, кто интересуется проблемами массовой психологии. Она интересна потому, что имела обратный характер и для нее явно требовалась новая строчка в словаре. Старая дефиниция в словаре издательства Random House гласит:

Па-ни-ка (сущ.)…..3. Финансовая: внезапно распространившиеся опасения в отношении финансовой ситуации, которые приводят к сокращению кредитования и массовой продаже ценных бумаг по бросовым ценам в стремлении получить денежные средства.

Это словарное определение. Обо всем прочем можете расспросить своего дедушку. Рев в торговом зале биржи достигает пика. Телефонные линии перегружены. Объем торгов бьет все новые и новые рекорды.

Теперь вы понимаете, что это была самая настоящая паника: внезапно распространившиеся опасения и сокращение кредитования. Отличие 1968 г. заключалось в том, что на этот раз по бросовым ценам предлагались деньги в стремлении получить как можно больше акций. Причем паника эта имела такие масштабы, что старый рекорд 1929 г. просто померк. Новый рекорд 1968 г. был связан с Великой панической скупкой. В целом это была гораздо более оптимистичная паника, от которой страдали разве что отдельные профессиональные инвестиционные менеджеры. Все остальные чувствовали себя гигантами мысли. Те, кто обычно пассивно наблюдал за тикером, почувствовали себя умными потому, что акции, которые они забыли продать, вдруг резко взлетели. А брокеры поняли, что они гениальны, по той причине, что их фирмы достигли уровня прибылей, ожидаемой к 1975 г., на целых семь лет раньше. Иначе и быть не может — отрасль, которая настолько опережает целевые показатели, просто обязана кишеть гениями. Президент решил не баллотироваться, надежды на мир породили бычий тренд. Но неужели причинно-следственные связи настолько просты?

Утром 1 апреля, в день, когда паника и началась, я завтракал с Беднягой Гренвиллoм. Эпитет этот в определенном смысле ироничен. Бедняга Гренвилл управляет агрессивным фондом, а со своей внешностью — высокий, светловолосый, образчик породистого представителя истеблишмента — он мог бы работать моделью для демонстрации костюмов от компании Hickey-Freeman или сниматься в рекламе дорогих кантри-клубов. Так что в этом плане никакой бедностью и не пахнет. Одна из прапрабабушек Бедняги Гренвилла держала утиную ферму, и часть этого наследства все еще принадлежит семье. Вряд ли на их ферме осталось много уток, поскольку земля эта располагается вдоль Восточной Мэдисон-авеню, гранича с 59-й и 80-й улицами. В то же время трудно сказать, сколько наследников в сумме претендуют на этот пирог, плюс налоги на недвижимость, трасты и всякое такое. Гренвилла стали называть «беднягой» с того момента, как он в 1966 г. ликвидировал акции и ушел в деньги — $25 млн, а рынок развернулся и удрал в противоположном направлении. А если ты менеджер агрессивного фонда, то должен держать все средства в акциях, пока рынок идет вверх.

Прошло совсем немного времени, на дворе был март 1968 г., а Бедняга Гренвилл снова ушел в деньги, на этот раз в сумме $42 млн. А тут президент возьми да и скажи, что баллотироваться не будет, и в воздухе запахло миром. Бедняга Гренвилл за завтраком страшно дергался, потому что в прошлом году ему пришлось покрутиться, чтобы вообще остаться на беговой дорожке. Рекордсмены в этом дерби управляются с сотнями миллионов.

— Похоже, началась совсем новая игра, — сказал Бедняга Гренвилл. — Мне нужно срочно избавиться от наличности. Прямо сейчас.

Я решил остаться после завтрака, чтобы посмотреть, как Бедняга Гренвилл будет тратить $42 млн. Заодно я поинтересовался, зачем он продал такую уйму акций в последние несколько недель.

— Не то, чтобы они мне не нравились, — сказал Бедняга Гренвилл. — Но мне не понравилась ситуация с международными финансами. Я решил, что Вашингтон теряет контроль. А раз так, то им придется повысить учетную ставку, чтобы сохранить платежный баланс. А Джонсон — кто верит президенту Джонсону? А доверие в нашем деле — серьезный фактор.

— А теперь с международными финансами все в порядке, и ты веришь Джонсону, — сказал я. — И все это из-за одной фразы, произнесенной вчера вечером: «Я не буду баллотироваться на второй срок».

— Я не верю ни единому его слову, — ответил Бедняга Гренвилл. — Наверняка какой-нибудь трюк. И ситуация с международными финансами никуда не годится. Ну и что? Игра-то новая. И тут неважно, что правда, а что нет. Главное, что думают все остальные. Все фонды, которые мы с тобой знаем, уже навалились на это дело. Пора браться за телефон.

Мы взялись за телефон. Бедняга Гренвилл разместил заказ на 20 000 акций Burroughs по 170. Это $3,4 млн. В записной книжке Бедняги Гренвилла против Burroughs стояла максимальная цена 150, но игра-то была совсем новой. А еще Бедняга Гренвилл попытался купить пакет акций Mohawk Data по 140 и сделал бид на пакет Control Data. Это были те самые акции, которые помогли ему удержаться на беговой дорожке в прошлом году. Биржа открылась, мы ждали, пока рассосутся первые $20 млн, а тем временем трепались по телефону с другими менеджерами со всех концов страны.

— Ну, мы, может, отщипнем сегодня утром небольшой кусочек, — хладнокровно проговорил коллега с Западного побережья. Он был настолько крут, что сидел в своем офисе с 5.00. — Кстати, на прошлой неделе мы купили довольно много.

— Ситуация начинает вырисовываться, — сказал я Бедняге Гренвиллу. — Если на этой неделе рынок пойдет вверх, то окажется, что самые умные купили уже на прошлой неделе.

— Черта лысого «отщипнем», — буркнул Бедняга Гренвилл. — Я слышал, что у него наличности выше головы. Спорить готов, что он сейчас пытается купить мои Burroughs.

Бедняга Гренвилл позвонил брокеру, у которого разместил заказ на покупку Burroughs. Тот ответил, что торги по Burroughs еще не открылись. Как и на Control Data. Как и на Mohawk. В торговом зале полно покупателей-тяжеловесов. Зато продавцов нет. На какое-то время биржа — этот гигантский аукцион — практически остановилась. Бедняга Гренвилл принялся грызть ногти. Он снова позвонил брокеру и поднял свой бид до 172.

— Для торгового зала в такой день, как сегодня, это чертовски крупный заказ, — сказал брокер. — А вы не пробовали брокерские дома?

Брокерские дома — это фирмы на Уолл-стрит, которые организуют крупные сделки, блоки, типа 30 000 акций Бедняги Гренвилла. Мы позвонили в два брокерских дома. В одном из них сказали, что, пожалуй, смогут купить для Гренвилла приличный блок в 30 000 акций Burroughs. По 200 за штуку.

— Ворье. Разбойники с большой дороги, — сказал Гренвилл. — Это же на миллион долларов дороже, чем было в пятницу. Эти миллионы что, на деревьях растут?

Пришли первые цифры с биржи. Объем бил рекорды. Индекс поднялся на 17 пунктов.

— Ты посмотри, как столпились, сволочи ненасытные, — сказал Бедняга Гренвилл.

Позвонил брокер насчет Burroughs. Акции шли по 184. И открылись они солидным гэпом, т. е. не росли потихоньку, по пункту-другому за раз, а сразу начали торговаться на целых 15 пунктов выше цены закрытия в пятницу.

— Идиоты, — сказал Бедняга Гренвилл. — Они что, думают, война закончится за один день? Они не знают, что корейская война длилась еще два года после того, как начались переговоры? Ладно, возьму по 184.

Брокер обещал перезвонить, что и сделал через несколько минут.

— Так сколько я смогу купить по 184? — поинтересовался Бедняга Гренвилл.

— Нисколько, — сказал брокер. — Burroughs идут по 189.

— Безумие, — сказал Бедняга Гренвилл. — Посмотри, может, удастся взять по 188?

Бедняга Гренвилл изучал компанию Burroughs, беспокоился насчет того, когда ее компьютерный бизнес начнет приносить прибыль, и даже сам попробовал одну из их новых счетных машин. Он долго взвешивал цену, которую готов был заплатить за ее акции. А теперь за какие-то два часа он поднял свой бид на Burroughs со 150 до 170, потом до 172, до 184, до 188. И по-прежнему не мог купить ничего. Он снова позвонил брокеру.

— Так сколько у меня акций Burroughs? — спросил он.

— Ни одной, — сказал брокер. — Burroughs идут по 191.

Подошло время ланча. Мы послали за сэндвичами. Объем торгов бил рекорд за рекордом — каждую минуту. Лампочки на телефонах мигали каждые полминуты. Гренвилловские Mohawk и Control Data тоже улетели далеко за пределы его бида.

— Господи, — сказал Бедняга Гренвилл. — Уже половина первого, а у меня до сих пор $42 млн наличными.

Так оно и было. Бедняга Гренвилл преследовал своих фаворитов, но они ускользали от него. Пока что он не купил ни единой акции.

— Рынок зашел слишком далеко и слишком быстро, — сказал Бедняга Гренвилл. — Мы купим, когда произойдет коррекция. Должен же кто-то фиксировать прибыль.

Коррекция действительно произошла — около половины второго. Длилась она примерно три минуты. Бедняга Гренвилл прозевал ее, потому что жевал сэндвич с беконом, помидором и листиками салата. Да и в любом случае, трехминутный откат рынка вряд ли поможет, если тебе надо потратить $42 млн. Теперь Бедняга Гренвилл готов был уцепиться даже за соломинку.

— Каждый фонд в стране сегодня показывает рост на 3 %, — сказал он. — За неделю он дойдет до 8 %. За две недели — до 15 %, а у меня до сих пор на руках эти проклятые $42 млн.

Бедняга Гренвилл написал эту цифру на страничке блокнота и с ненавистью уставился на нее.

— Я понял, — сказал он. — Попробуем покупать те акции, по которым у хедж-фондов короткие позиции.

Вам, вероятно, известно, что хеджевые фонды играют по обе стороны рынка. Они увеличивают финансовый рычаг, продавая одни акции в короткую[18] и покупая другие акции. При значительном росте рынка они, естественно, выкупают то, что продали без покрытия. Нам понадобился пяток телефонных звонков, чтобы узнать, какие блоки акций были проданы в короткую. Теперь мы могли их поприжать, скупив те акции, которые им придется покупать. Мы позвонили в один хедж-фонд, чтобы просто поболтать.

Там царила параноидальная недоверчивость. Они подняли мосты и готовились лить смолу с крепостных стен. У них своих проблем было по горло. Объемы торгов устанавливали все новые и новые рекорды.

— Один мой приятель покупает овцеводческую ферму, — со вздохом сказал Бедняга Гренвилл. — Гораздо более мирный и продуктивный способ зарабатывать на жизнь.

— С твоим чувством нужного момента, — сказал я, — ты бы распродал отару за день до того, как всем вдруг захочется бараньих котлет.

— Нам нужно хоть что-то купить, — сказал Бедняга Гренвилл. — Не могу же я просто сидеть на этой куче денег. Буду выглядеть дурак дураком. Да меня вышвырнут из профсоюза менеджеров агрессивных фондов! Садись на телефон и подсобери какие-нибудь слухи. Будем покупать на слухах.

На слухи много времени не понадобилось. Слух обычно звучит так: «Я слышал, что акции XYZ подрастут на четыре доллара, но Уолл-стрит еще этого не поняла». Неважно, почему подрастут и почему не осознала. Завтра этих акций уже не будет.

Мы принялись покупать. Мы покупали и покупали. Звонили телефоны, пальцы давили на кнопки, а суматоха была что надо. В конце дня я помогал Бедняге Гренвиллу разбирать листки с записями о сделанных приобретениях, усыпавшие пол офиса, словно свежевыпавший снег. Там были записи о покупке акций, о которых Бедняга Гренвилл и в жизни не помышлял. Единственное, чего там не было — так это его любимцев, улетевших под небеса: Burroughs, Control Data и Mohawk.

— А это еще что за хреновина? — изумился он. — Union Carbide? Компания-дедулька? Ты с ума сошел! Сто тысяч акций Union Carbide?!

Сто тысяч акций Union Carbide — это приличный блок, примерно на $4 млн.

— Я Union Carbide не покупал, — сказал я. — Я переключил этого типа на ожидание. Наверное, после этого ты с ним и заговорил. Звонили-то все четыре телефона.

— Не покупал я никакой Carbide, — сказал Бедняга Гренвилл. — В жизни не купил бы такое старье, как эта Carbide.

— Ну так и я ее не покупал, — сказал я.

Мы посмотрели друг на друга, а потом на замусоленный обрывок бумаги с карандашной записью.

— Значит, она сама к нам приблудилась, — сказал Бедняга Гренвилл. — Ну и черт с ней. Купим ей теплого молока и подстилку.

На следующий день Бедняге Гренвиллу позвонил репортер из New York Times и стал расспрашивать, что тот купил. Бедняга Гренвилл быстро учится, поэтому он был готов к таким вопросам. «Наш фонд, — сказал он, — не поддался панике и не стал гоняться за безумно переоцененными акциями вроде Burroughs и Control Data. Во времена полной неразберихи мы делаем ставку на реальную стоимость. Например, Union Carbide, недавно пристроившая несколько цехов. Это привлекает. Проделав тщательное исследование, мы убедились, что химия вот-вот пойдет вверх».

И что вы думаете? Не успели мы оглянуться, как Newsweek уже цитировал слова Бедняги Гренвилла о реальной стоимости во времена полной неразберихи. Еще четыре фонда купили Union Carbide. Гренвилл — мыслитель государственного масштаба.

Газетные заголовки намекали на причинно-следственные связи: рынок пошел вверх благодаря надеждам на прекращение войны, акции растут благодаря экономическому буму. Но настоящую причину этой панической скупки раскрывали не заголовки. Ее раскрывала статистика. К 22 марта, за восемь дней до начала Великой панической скупки, взаимные фонды «нагренвиллили» себя до предела, переведя в наличные $3,4 млрд только потому, что в их глазах все выглядело как-то мрачновато.

Это на один миллиард превышало «нормальный» уровень, к тому же в эти $3,4 млрд не входили деньги пенсионных и университетских фондов, которые тоже начали включаться в агрессивную игру. Цель агрессивной игры — прийти к финишу первым, получить акции, которые вырастут больше других. Но чтобы купить акции на дне, их надо сначала продать, ведь для покупки требуются деньги. Естественно, не каждому удается первым вернуться в игру, а когда происходят кардинальные повороты в войне и политике, то рывок в любую сторону может быть достаточным для паники. Нужен лишь толчок.

«Результативность» — новое слово в словаре фондов, однако вкус к быстрому росту дело отнюдь не новое. Вот что писал лорд Кейнс в 1935 г.:

Социальной целью здравых инвестиций должна быть победа над темными силами времени и невежества, окутывающими наше будущее. Актуальная же, частная цель наиболее искусных инвестиций ныне — это «выхватить свой револьвер раньше», как удачно определяют такую ситуацию американцы, т. е. перехитрить толпу и перебросить поддельную или обесценивающуюся валюту другому.

Это битва умов за то, чтобы лучше другого предвидеть общепринятый базис оценки на несколько месяцев вперед… При этом не обязательно наличие простаков из публики, которые отдаются на съедение голодным профессионалам. Эту игру профессионалы вполне могут вести друг с другом. Кроме того, совершенно не обязательно цепляться за веру в то, что общепринятый базис оценки имеет долгосрочную валидность. Происходящая игра — это игра в «снап», в «старую деву», в «музыкальные стулья». Это развлечение, в котором победитель должен сказать «снап!» не слишком рано и не слишком поздно. Это развлечение, где победитель должен успеть сплавить «старую деву» соседу, прежде чем игра закончится. Это развлечение, где победитель должен успеть схватить стул для себя, когда музыка умолкла. В эти игры можно играть живо и с удовольствием, хотя все игроки знают, что «старая дева» так и ходит из рук в руки за карточным столом, а когда музыка умолкнет, кому-то из игроков окажется не на чем сидеть.

Иногда мне кажется, что эти строки из «Общей теории занятости, процента и денег» никогда не потеряют своей значимости. В игры играли и играют живо и с удовольствием, броски из одной стороны в другую становятся более резкими и сильными. И все это определяется не новостями, а климатом, атмосферой и психологией. Какой-нибудь Коперник рынка мог бы сказать, что новости не меняются — меняется то, как мы их воспринимаем.