Композиция репортажа

Из этой части вы узнаете, что такое «воронка впечатлений» и на чем основана композиция репортажа: следование элементам сюжета, создание драматургического напряжения и «паровозная модель»; с чего начать репортаж и с чего начинать его нельзя; как выявлять сцену-кульминацию в репортаже; варианты концовки репортажа; варианты разбивки на главы; как придумать хороший заголовок и подзаголовок к репортажу; как написать эффективный лид; схемы написания репортажных лидов.

Создание «воронки впечатлений» с помощью сюжетных элементов текста

Подобно тому как продавцу надо провести покупателя через «воронку продаж» от создания интереса до совершения покупки, так и журналисту надо провести читателя через «воронку впечатлений». Начинается воронка впечатлений с создания первичного интереса к тексту с помощью драматургического заголовка. Ведь знакомство с текстом начинается с заголовочного комплекса, и вам надо победить конкуренцию за внимание читателя. Если вам удалось заинтересовать читателя, он обращается в лид за подробностями конфликта (лид дает ему понять, интересен ли для него этот сюжет). Хороший лид создает новую загадку — дает необычный ответ на вопрос, необычный вывод журналиста о происходящем. И читатель обращается к тексту уже за подробностями сюжета, чтобы понять, почему корреспондент сделал в лиде необычный вывод. В хорошем тексте читатель сразу оказывается в клешнях драматургического напряжения: пока сила препятствий возрастает и возрастает напряжение по пути к кульминации — читатель с вами. Напряжение — основа воронки впечатлений. Подобно тому как в водяной воронке необходимо давление, чтобы вода стекала в сток, мы должны создать это «давление» в тексте. Наконец, напряжение резко сбрасывается в развязке, и читатель получает катарсис.

Большинство читателей ваших конкурентов катарсиса не получают, в текстах ваших конкурентов кульминация отсутствует, как и отсутствует вообще способность держать читателя в напряжении. Их воронка часто обрывается еще на заголовке, и у ваших конкурентов количество начавших читать текст в десять раз больше, чем количество прочитавших. И большая работа бывает проделана зря, потому что хорошая тема и хорошие репортажные сцены убиваются непрофессиональной композицией текста, неспособной вызвать и, что важно, усиливать интерес от абзаца к абзацу.

Есть определенные закономерности того, как именно должны быть расположены части репортажа, чтобы вызвать у читателя сначала интерес, затем — сильные эмоции, потом — оставить впечатление надолго. Где простор для творчества, если начало репортажа, середина и концовка должны соответствовать определенным критериям? Мой опыт показывает, что, как только журналист научился применять секреты сюжетной композиции, его репортажи серьезно улучшаются, он получает возможность с помощью простых инструментов слова вызывать такие потрясающие переживания у читателей, что они никак не могут оторваться от текста, а потом — долго забыть его. Структура, формат — это не ваше ограничение, а ваши возможности. Это как аккорды для музыки: невозможно написать песню, не зная аккорды. Так почему начинающие журналисты думают, что для написания текста должен быть только талант, но не нужны специальные знания? Без знаний правил композиции репортажа вас не только читатель не прочтет, но и редактор, и тогда вы будете говорить: «Почему он решил, что мой текст не интересный, ведь он не дочитал его до конца!» Текст должен цеплять с первой строчки, а если не цепляет — можно отправить остальные 199 строк в корзину.

Поскольку в этой книге я следую естественной хронологии работы над текстом, я начну этот раздел с работы над текстом. Ведь заголовочный комплекс обычно придумывается в конце работы над текстом, это служебный элемент, упаковка. Если еще нет товара — то и нечего упаковывать. Поэтому о хорошей упаковочке текста мы поговорим позднее. Начнем работу над композицией самого сюжета.　

Развитие конфликта в репортаже подчинено структуре драмы:

1. Экспозиция (представление места и персонажей).

2. Завязка (проблемная ситуация).

3. Нагнетание действия (действия героев для решения проблемы).

4. Кульминация (достижение решения проблемы или провал).

5. Развязка (осмысление случившегося).

6. Эпилог (что стало с персонажами в дальнейшем). Эпилог в репортаже применяется редко, в большинстве случаев текст завершается на развязке.

В журналистских текстах все устроено немного иначе, чем в художественной литературе. Например, экспозиция может быть сведена к минимуму, если она хорошо знакома читателю, или быть представленной с помощью бэкграунда. Роль экспозиции может играть лид. Но ключевые элементы — завязка, кульминация, развязка — должны быть представлены сценами (или сценой, если она непрерывна). Кульминация — это самая сильная сцена репортажа, ради нее читают весь текст.

В любом наблюдаемом вами процессе обязательно случается яркая сцена, которая проиллюстрирует проблемную ситуацию — это завязка вашего конфликта. Вы продолжите наблюдать за развитием действия и рано или поздно увидите и услышите то, что будет символизировать для героев и читателей окончательное понимание, решена ли проблемная ситуация или их ждет провал. Это будет самая яркая сцена, которая меняет ситуацию на плюс или минус: цель достигается или не достигается, проблема решается или не решается. Это и есть кульминация. И даже если вы пишете репортаж с концерта, то там тоже есть своя кульминация: то выступление, после которого окончательно станет ясно: концерт удался или нет.

Таким образом, если вы наложите увиденное на базовую схему развития сюжета, то любой репортаж — даже со скучной церемонии — станет читабельным. Потому что мозги всех читателей на Земле устроены одинаково и привыкли с детства воспринимать истории, которые развиваются по базовым схемам. Все сюжеты мифов всех народов построены так. Все истории: «Колобок», «Гарри Поттер», «Анна Каренина» — развиваются по одним и тем же законам сценария. Наконец, ссора супругов перед телевизором тоже развивается по этому же принципу: она с чего-то началась, развивалась, а за 30 секунд до того, как они разбежались по разным комнатам, совершенно точно была кульминация — те слова, которые поменяли ситуацию необратимо (в это время решалось, произойдет ли только «разбегание по разным комнатам», а может быть, расставание навсегда, а может быть — все закончится слезами раскаяния или бурным сексом? Но после этих слов выбора не осталось!).

А теперь глянем еще раз на структуру сюжета. Если мы представим себе график эмоционального нагнетания, то мы должны довести читателя до высшей точки — кульминации. Но экспозиция по эмоциям совершенно нейтральна. Если все описать, как есть и в том же порядке, есть риск, что до кульминации дойдут немногие, даже если она интересная. Одно наличие кульминации в тексте не решает проблему. Во-первых, потому что композиция сюжета в ее исходном виде предполагает начало «от Адама». Во-вторых, композиция — это всего лишь «карта» местности, она статична, а чтобы толкнуть читателя к движению по этой карте, необходима сила — то самое драматическое напряжение. Вот его мы и будем учиться создавать в репортаже на основе классической структуры драмы.

«Разницу давлений» (т.е. то самое напряжение читателя) создает кульминация, ожиданием которой должен быть пронизан весь текст. Анонсируйте кульминацию заранее. В этом вам поможет прием флешфорварда — забегания вперед. Первое «забегание вперед» осуществляется еще в лиде. По сути, лид создан для анонса вашей кульминации. И неиспользование этого потенциала лида лишает вас возможности заинтересовать читателя необычным финалом, самым «соком» вашей истории. На пути к кульминации мы должны организовать препятствия, чередования загадок и отгадок, а желательно еще и ложную кульминацию — сцену, после которой кажется, что «ой, все!», а на самом деле — не все!

Разберем, как работает драматическое напряжение в следующем репортаже.

Я слышу, как ключ входит в замочную скважину, и вышибаю дверь ногой. Две тетки с ключами разлетаются в стороны. Меня чуть было не заперли в туалете московского избирательного участка № 402, где я — единственный независимый наблюдатель. Представителя «Яблока» до меня выставили за то, что тот ходил по участку (мотивировали тем, что он нарушает тайну голосования), а его собрата от ЛДПР прогнали после того, как тот засек вброс.

— Так. Сиди здесь. Спокойно,— приказал мне председатель участковой избирательной комиссии Виталий Шебалин, когда я приехала на участок в качестве наблюдателя.

Участок расположен в спортивном зале школы № 694. Урны стоят на одном конце, наблюдатели сидят на другом. Сейф для хранения бюллетеней и списков унесли из участка в неизвестную комнату, а вставание со скамьи приравнивается к нарушению. Мне нельзя агитировать избирателей, трогать их бюллетени и вообще брать в руки какие-либо документы (только смотреть). Нельзя также предпринимать действия, нарушающие тайну голосования и препятствовать работе комиссии. То есть, по мнению председателя Шебалина, мне нельзя ничего.

— Это мое субъективное мнение, пишите на меня жалобу,— каждый раз повторяет он, когда я пытаюсь качать права. И количество жалоб множится.

Урны очень далеко от меня, и я подхожу поближе: плевать мне на его «субъективное мнение».

— Вы нарушаете тайну голосования.

— Как я могу ее нарушить, ходя по избирательному участку?! — недоумеваю я.

— Люди пришли на праздник, а ты тут права качаешь! Посмотри, они уходят из-за тебя, не проголосовав! — выдает толстая старушка с пучком — она здесь на правах наблюдателя от «Единой России».

— А как я увижу вбросы, no-вашему, если буду сидеть в другом конце участка?

— Подойдет бабушка, ей дадут два бюллетеня. Она и поинтересуется: милок, а два-то зачем? Мы с вами услышим и подойдем,— говорит единоросска Вера Николаевна. В ее голове удобная, а главное, герметичная картина мира.

Звоню на горячую линию «Яблока». «Вам хотя бы урну видно. А у нас они среди пальм сидят, ничего не видят»,— вздыхает девушка на том конце провода.

Тем временем приходит эсэмэс-рассылка из штаба одной из партий: «Внимание! Фальсификаторы ходят с паспортами в желтой обложке. Члены УИК, работающие с фальсификаторами, выделяются различными способами: цветы на столе, значки». За спиной одной из теток из моей комиссии — связка цветных шариков в виде флага РФ. Спустя какое-то время в зал входят две бригады «скорой помощи» в синих халатах и идут прямо к шарикам:

— Здравствуйте! У вас по открепительным?

Я вскакиваю.

— Сидеть!

Я подхожу поближе к урне. Ко мне бросается полицейский.

— Девушка, уйдите в конец зала, туда, где все наблюдатели.

— Ну посмотрите на нее! Ну всем мешает! Невоспитанная какая! — кричит бабушка от «Единой России». Намечается скандал.

— Я имею право свободно передвигаться по участку! На каком основании?! — вырываю я локоть у полицейского. Он звонит в полицию. Я набираю телефон КПРФ и прошу помощи. Из полиции приезжает подкрепление. Я готовлюсь провести ночь в «обезьяннике», но тут триумфально является депутат муниципального собрания от КПРФ Николай Щербаков с видеокамерой. Полиция сразу куда-то испаряется. Пока депутат здесь я улучаю момент сбегать в туалет, где по мне уже, оказывается, звенят ключики.

Я понимаю: это война. Снова сажусь поблизости от урны и ем яблоко.

— Девушка, есть нужно в специально отведенном для этого месте. Идите в столовую.

Так меня лишают еды.

Председатель Шебалин нервничает. Он теребит пиджак и, не отрывая от меня взгляда, кому-то звонит. Но вдруг его настроение меняется. Улыбаясь, он подводит ко мне под локоток какого-то незнакомого парня.

— Тут на вас жалоба от избирателя.

— Эта девушка переписывала мои личные данные! — выпаливает мужик.

— Когда?! Я вас первый раз вижу!

— Сейчас — вот видите, она пишет что-то в блокноте про меня!

— Вы нарушили тайну голосования,— качает головой Шебалин.— Что ж, гражданин, пишите жалобу.

Все члены комиссии улыбаются. Полицейские тоже.

«Пострадавший» пишет жалобу и, пока я ее читаю, бочком пытается пройти к урне. Я подозреваю, что у него в кармане не один бюллетень, и продвигаюсь поближе к урне. Парень отбегает. И добавляет в жалобе, что я его преследую.

— Уважаемые члены избирательной комиссии! — торжественно начинает Шебалин, и его уста растягивает нестерпимая улыбка.— Предлагаю на основании жалобы рассмотреть вопрос об удалении наблюдателя Алеси Лонской.

— Здесь сейчас осуществляется дача заведомо ложной информации. Это травля! Травля наблюдателя! — защищает меня член территориальной избирательной комиссии от КПРФ Евгений Маркитантов.

— Я удаляю наблюдателя. Это мое субъективное право! — окончательно заговаривается Шебалин.

— Субъективного права не существует!

Но вся комиссия в него верит и голосует.

— Господа избиратели! На участке воруют ваши голоса! Пытаются выставить третьего независимого наблюдателя за день! — ору я на весь зал.

Разговоры утихли. Дедушки и бабушки поднимают глаза. Головы голосующих выныривают из паранджей кабинок.

— Будете свидетелями?

— Нет…

— Нет…

Я продержалась в этом соревновании дольше многих: меня выставили в 16 часов. Я иду за курткой, которую оставила в соседнем кабинете. Единственная неопечатанная дверь. За столом благодушно восседает член комиссии с реестром голосующих на дому и что-то туда вписывает.

Тихонько, чтобы не спугнуть жертву, я выныриваю и зову представителя ТИК от КПРФ Евгения. Запускаю тигра в клетку и закрываю дверь… Через двадцать секунд вылетает покрасневшая тетка с документами.

— Вы фальсифицировали данные! Вы вынесли документы с участка. Это уголовное преступление! — несется вслед за ней Евгений. Это была моя маленькая месть.

Работа комиссии парализована. Ее члены слетелись на словесную перепалку, забыв про избирателей.

— Вы мешаете нам работать! — из последних сил визжит главный.

Меня тем временем везут в территориальную избирательную комиссию. В ТИКе уже другой подход: выслушивают, кормят обедом, сочувствуют: «Да, да, незаконно…» И рассматривают вопрос о моем возвращении на участок. Аккурат к 19.45.

— Вы можете вернуться на участок! — триумфально вручают мне документ.— Идти тут недолго, пара километров…

Я бегом бросаюсь в темноту: после 20.00 наблюдателей не пускают.

Они знали, что я не успею. Но сделали так, чтобы не было юридических претензий.

Фрагмент текста: Веселов А., Лонская А., Дятликович В. Загадка русский демократии // Русский репортер. 2011. № 48 (226). 8 декабря. Полную версию см.: [Электронный ресурс].— Режим доступа: http://expert.ru/russian_reporter/2011/48/zagadka-russkoj-demokratii/.

Удалось ли мне удержать вас в напряжении? Сразу ли вы почувствовали себя в центре драматической ситуации? Могли ли предсказать концовку?

Давайте разбираться, как рождаются мурашки. Началось все с лида: там — действие. Прием, когда повествование забегает вперед, называется флешфорвард. В лиде я написала кусочек кульминации и оборвала его. Теперь читатель обратится в текст за продолжением, ожидая развития той сцены. Следующим предложением я объясняю, что происходит и где я нахожусь. Это — задержанная экспозиция.

Экспозиция бывает прямая (когда текст начинается с представления персонажей и места действия) и задержанная (в некоторых источниках ее называют «отложенная») — когда мы начали с яркой сцены и только затем дали читателю объяснение, что происходит и где мы находимся. Репортаж рекомендуется начинать с яркого действия — это «драматургическая приманка», а экспозицию задерживать.

Далее, после лида, повествование возвращается назад: я описываю начало своих злоключений. Но это начало сюжета, а не реальное «начало». Я не описываю, что до этого объехала с правозащитниками еще несколько участков. Не описываю, потому что на них не происходило ничего интересного. На них не было сюжета. Сюжет появился, когда появилась проблемная ситуация: мне мешают наблюдать.

Репортаж начинается с первого препятствия: мне не дают свободно передвигаться по участку. Первое препятствие — это завязка сюжета. Ваша первая сцена должна иллюстрировать драматическую ситуацию, в которой оказались вы или ваши герои. Иллюстрировать СРАЗУ! У вас нет шанса на долгий рассказ про то, как вы добирались до избирательного участка или про то, как несколько бабушек идут голосовать — все это банально до тех пор, пока эти «бабушки» не получат свою роль в вашем сюжете, увязавшись с проблемной ситуацией так, чтобы стать препятствием либо помощью к достижению цели.

Далее следует развитие действия, где сила препятствий возрастает, ерою приходится бороться со все более сложными обстоятельствами пока наконец не происходит… что? Кульминация? Вы так думаете на самом деле это ложная кульминация. Следует провокация, и героя выставляют с участка. Где обнаруживается первый эмоциональный спад?

Только после ложной кульминации («я продержалась в этом соревновании дольше многих»). Затем — снова надежда! Эмоциональный подъем и напряжение: герой-победитель возвращается на участок. Но тут последняя фраза показывает поражение: герой не успевает. Только в самом конце это становится ясно. Ниже приведем схему эмоционального нагнетания этого текста (рис. 2).

В лиде мы лишь анонсировали часть кульминации, но не итог, не раскрыли всех секретов. Мы держали тайну до конца, чтобы вы, читатель, были в напряжении. До последнего момента не было ясно, кто победит: главный герой или его оппоненты. Сколько раз в тексте счастье сменяется несчастьем или наоборот? На схеме четко видно, что таких моментов два. Вершинки «горбиков» на схеме — это и есть переходы. В некоторых текстах таких переходов больше, они получаются еще сильнее, а график эмоционального напряжения скачет больше. Но главное, как бы ни скакала ваша линия эмоционального напряжения — она должна идти четко вверх до самой кульминации и напоминать натянутую струну. Чем сильнее линия напоминает натянутую струну (натянутость должна быть вплоть до ложной или истинной кульминации) — тем сильнее читатель вовлечен в текст. Мы можем иногда ослаблять поводья наших скаковых лошадей, чтобы они не неслись так стремительно, и читатель успевал перевести дух. Но помните: вы управляете вашими «лошадьми», поводья в ваших руках. И если вы ослабляете — это должно быть осознанно, а вы должны управлять последствиями и последующим напряжением. Окончательное ослабление возможно только после истинной кульминации.

Вы скажете, что невозможно, чтобы реальность подкидывала такие препятствия, чтобы кульминация подворачивалась сама, чтобы на месте события вместо скуки было интересное действие. Большинство корреспондентов идут туда, где ничего не происходит, и кульминации у них у тексте просто нет, не о чем писать! Ответ заключается в том, что препятствия для героев и для себя надо целенаправленно искать. Со стороны кажется, что в моем случае мне повезло найти такой избирательный участок, где на каждом шагу нарушались мои права. Однако до того, как попасть на этот избирательный участок, я объехала еще несколько вместе с выездной командой правозащитников одной из оппозиционных политических партий. На предыдущих участках действительно «ничего такого не происходило». С этого же нам позвонил и пожаловался другой наблюдатель. Сюжет — всегда результат целенаправленного поиска.

Чтобы гарантировать наличие сюжета, редакция обычно находит решение так. Если речь идет о масштабных событиях (выборы, олимпиада, ЧС…) — на разные места событий отправляются несколько корреспондентов (обычно задействованы также внештатники и студенты). Репортаж будет напоминать лоскутное одеяло: в него включаются сцены из тех мест, где журналистам удалось найти интересные сюжеты. Иногда образуется один общий сюжет. Например, сцену-завязку можно взять с одного избирательного участка, а сцену-кульминацию — с другого. Тексты же репортеров, из которых нечего взять для общего сюжета, просто не используются. Да, это коллективная работа, и ваш результат не всегда можно гарантировать. Много раз с поиском сюжета не повезет и вам. За словами редактора «пойди и посмотри, будет ли там что-то интересное» скрывается именно задача найти сюжет. Бывает, что журналист побывает на событии и заключает: ерунда. Но редактор не всегда верит на слово. Потому что редактор знает: начинающий журналист может оценить как «ерунду» то, где профессионал найдет сюжет: героев, препятствия, интересные сцены, кульминацию. Поэтому ваша задача как журналиста — повышать свой КПД на месте события и из одного и того же объема информации и действия извлекать больше полезного, чем вы извлекали раньше. Это навык.

Немецкие медиаконсультанты Ульрих Фей и Ханс-Йоахим Шлютер уподобили композицию репортажа паровозу, в котором чередуются пассажирские и товарные вагоны. Пассажирский вагон — это сцена с действиями героев, товарный вагон — это бэкграунд. И пассажирский вагон всегда должен идти впереди! Он несет в себе истории, детали, диалоги, действия!

Однако эти исследователи не сделали вывода о том, что основой этого чередования служит структура классической драмы и именно она — двигатель сюжета. Я усовершенствовала их композицию, наложив эти «вагончики» на элементы сюжета (рис. 3).

Начало репортажа, по мнению Ульриха Фея и Ханса-Йоахима Шлютера, должно быть подобно паровозу, стоящему под парами и готовому потянуть за собой весь состав. Ведь половина читателей, по их данным, бросают читать текст после первого предложения. Если начало репортажа («паровоз») будет слабым — состав не поедет. Первый вагончик должен быть легким для восприятия, поэтому нельзя начинать его со вспомогательной информации — бэкграунда.

Проанализируем композицию репортажа из журнала «Огонек».

Человек волку волк

Сразу несколько регионов России столкнулись этой зимой с нашествием волков. В Якутии даже введен режим ЧС. Корреспондент «Огонька» наблюдал, как в Тверской области борются с хищниками. (Лид, играющий роль экспозиции: представляет место действия и проблему.)

— Ну вот объясни мне, ну на кой ляд ты стрелял, а? — От досады егерь Виталий Егоров бьет рукавицей по ручке снегохода. Полдня работы насмарку.— Я же предупреждал: огонь открывать только по ясно видимой цели, когда уверен, что попадешь в зверя. А ты что наделал? Он теперь под флажки уйдет!

— Извините, Виталий Сергеевич,— оправдывается Владимир, молодой парень в белом маскировочном костюме и с карабином в руках.— Я же первый раз так близко волка увидел, адреналин вскипел, вот я и пальнул. (Репортаж начинается со сцены-завязки: читатель погружается в центр «решения проблемы», в центр происходящего.)

Облавная охота на волчью стаю в Вышневолоцком районе идет уже третьи сутки. В первый день удалось выследить зверей, и небольшой участок леса уже под вечер замотали флажками. Но в наступившей ночи флажки не стали преградой для волков, и до утра они ушли аж за 22 км. (Отложенная экспозиция, выраженная бэкграундом-флешбэком: возврат назад, журналист поясняет, где он находится, что происходит.)

Рано утром команда охотников выезжает с базы. В уазике, тесно прижавшись друг к другу, подпрыгивают на ухабах приехавшие из Москвы крепкие ребята в современном обмундировании с дорогим оружием и местные охотники с простыми двустволками.

— Я ведь только вернулся с охоты в Ростовской области, взял там трех кабанов,— объясняет москвич Александр Калинин.— Но тут звонок: зафлажили стаю, есть возможность стрельнуть трофейного волка не за 15-20 тысяч, а практически бесплатно, как помощь местным. Не смог устоять перед искушением, сорвался, приехал. (Продолжение завязки сюжета, сцена.)

Через полчаса тряски пересадка на вездеход, и уже на гусеничном ходу по заснеженным полям к месту облавы. (Развитие сюжета, пошло нагнетание эмоциональной силы: мы ждем облавы.)

В эти края волки пришли еще осенью и начали терроризировать местных. Первой жертвой стало фермерское хозяйство Дмитрия Дмитриева в поселке Осечно. Убивали не ради еды, а ради самого процесса: опытные хищники учили щенков, как правильно нападать, хватать за горло, валить.

— Я когда эту картину увидел, у меня руки опустились,— говорит фермер Дмитрий Дмитриев. Вместо привычных вил в руках у него сейчас ружье, и настроен он решительно.— И так концы с концами еле сводим, а тут ущерба больше чем на сто тысяч, ведь всех покусанных и покалеченных волками животных пришлось утилизировать, на продажу это мясо не пустишь, мало ли чем тот волк болел… (Бэкграунд-флешбэк, через предысторию обрисовывает масштаб проблемы, играет роль нагнетания проблемы: мы все больше ненавидим «антагонистов» — волков.)

Вездеход останавливается. Невдалеке полузаброшенная деревня Шелемиха. (Продолжение развития сюжета, сцена.)

— Вечером вышла из дома, воды в колодце набрать, а волки прям у калитки крутятся. Я скорей обратно,— рассказывает Светлана Иванова, повар местной турбазы на озере Мец.— У тети Нюры в курятник залезли, такое там устроили, не приведи господи. А бабка-то все слышала, кочергу схватила да быстрей на печку…

У егеря Виталия Егорова с этими серыми хищниками свои счеты. В его охотхозяйстве 11 тысяч гектаров с кабанами, оленями, лосями. Чтобы дичи было больше, устраивают подкормочные площадки, куда привозят арахис — кабаны эти орехи особенно уважают. Но основной корм — зерно. Его заготавливают сами: ежегодно сеют овес, рожь. Купили трактора, сеялки, комбайн, построили зернохранилище. Расходы круглый год, а зарабатывают в течение нескольких месяцев, когда охота разрешена.

— Мы несем затраты на увеличение животных в охотничьем хозяйстве, а волки нам уничтожают этого зверя,— вздыхает Виталий Егоров.— Восемь, а то и девять кабанов завалили. От волчьей стаи трудно спастись: лосиху-корову с лосенком они без труда поймали и загрызли, вот прям под ЛЭП, буквально в километре отсюда. И это только то, что мы с ребятами нашли, так сказать, следы преступления. А сколько они еще сожрали? (Бэкграунд-флешбэк, еще больший масштаб проблемы, нагнетание ситуации продолжается.)

— На правое дело идем, кабанов из беды выручать,— вполголоса шутит рядом со мной Алексей Савельев, в мирной жизни менеджер столичной консалтинговой компании, а сейчас азартный охотник с блеском в глазах. (Сцена-развитие сюжета, нагнетание ситуации теперь с помощью цитаты и описания «азарта» персонажа.)

Флажки развесили так, чтобы они не создавали острых углов, тогда волк не будет чувствовать себя загнанным, пойдет вдоль линии флажков и рано или поздно попадет под выстрел. Охотников расставили по номерам, строго-настрого запретив сдвигаться даже на метр в сторону, чтобы не попасть под чужую пулю. (Сцена-развитие сюжета продолжается и достигает максимальной точки напряжения: читателю дается понять, что волки не уйдут и вот-вот будет кульминация.)

Через полчаса вдалеке выстрел, через несколько минут совсем рядом еще два, и тут же радостный не крик даже, а вопль: «Взяли! Конец охоте!» (Кульминация и развязка. Автор мог бы сделать более полноценную сцену, в конце концов, к этому шло все читательское внимание!)

Потом в конторке охотхозяйства, обжигаясь чаем с липовым медом, я интересуюсь: раз уж охота на волка такая редкая и трофей такой желанный, то почему бы не устраивать ее специально для тех охотников, которые в состоянии были бы за нее заплатить?

— Ну, у наших охотников в большинстве своем менталитет такой, что с охоты домой надо привезти все-таки мясо, а не трофей.

— А зеленые не протестуют, что вы отстреливаете волков?

— В лесу хищников должно быть по минимуму. Всех волков уничтожить невозможно, учитывая наши просторы. Они всегда найдут, где укрыться. А вот когда их становится много, тут конфликт с человеком уже неизбежен. (Сцена-развязка не слишком удачна: лучше было бы дать понять читателю, что стало с убитыми волками, посмотреть на них, посчитать, сколько убили…)

Волонихин И. Человек волку волк // Огонек. 2013. № 3 (5263). 28 января. Цит. по: [Электронный ресурс].— Режим доступа: http://www.kommersant.ru/doc/2101385.

Рекомендации редактора к этому тексту могли бы быть такими: здесь слишком много бэкграунда-флешбэка по сравнению со сценами, это нужно для осмысления масштаба проблемы, но оправданно только в случае, если самому сюжету в виде сцен уделено больше внимания. Здесь же очень мало сцен непосредственно про охоту. А так как динамику создают именно сцены, то читательское внимание снижается, тормозится бэкграундом. Автор хорошо нагнетает проблемную ситуацию. Но напряжение не разряжается максимальной эмоцией читателя, поскольку кульминация представлена лишь одним предложением, это очень мало. Ключевой сцене репортажа — моменту, когда подстрелили волков,— должно было быть уделено гораздо больше внимания.

Можно было также повысить качество репортажа за счет создания эмоциональных волн с помощью «ложных кульминаций», когда кажется, что волка поймали, а на самом деле не поймали: напряжение — спад — снова напряжение.

Так, с помощью анализа степени раскрытия ключевых композиционных элементов сюжета в репортаже как его автор, так и редактор могут распознать слабые места текста и сделать его более качественным.

Композиция тематического репортажа. Событие всегда само содержит в себе естественный сюжет и кульминацию. Мы можем ему следовать, и это облегчает работу над текстом. Наблюдение же за людьми в тематическом репортаже не имеет сюжета, и журналист должен создавать эмоциональное нагнетание искусственно, путем постановки на место сцены-завязки, сцены-кульминации и сцены-развязки именно тех сцен, которые, как ему кажется, покажут развитие проблемной ситуации. При этом может не соблюдаться реальная хронология, а эти сцены могут быть взяты журналистом из разных мест и с разными героями.

Разберем сюжет репортажа Елены Костюченко, корреспондентки «Новой газеты», «Жизнь гнезда». Из-за большого размера репортажа представлю здесь фрагменты. В репортажах «Новая газета», как правило, лид не использует, и текст начинается прямо со сцены:

Утро не наступает потому, что ночи толком и не было. Семь часов, а Яна все также сидит в углу кухни, скрючившись, нога на ногу, медленно и внимательно ощупывает свое тело, иногда протирает слезящиеся глаза. Жарко, на огне стоит латунная миска с толстым слоем грязноватой соли — она греется все время. Девять часов — то же самое, только из комнаты выходит Паша и начинает курить. Паша, в отличие от Яны, еще иногда спит — часа три, на угловом диване. Пепел аккуратно стряхивается в пустой коробок — он пригодится для нейтрализации кислотной среды на финальном этапе. (сцена-экспозиция)

Паша и Яна — муж и жена, 10 лет вместе. Три года они сидят на «крокодиле» — так называют дезоморфин. Поставки героина в город перекрыл Госнаркоконтроль (ГНК) в 2008-м, и теперь 85-90% инъекционных наркоманов в городе — дезоморфинщики. Место, где мы находимся, на языке гээнкашников называется притоном. А так двухкомнатная квартира на первом этаже, с минимумом мебели. (бэкграунд, поясняющий сцену, также играет роль экспозиции)

Костюченко Е., Артемьева А. Жизнь гнезда // Новая газета. 2012. 16 апреля.

Журналист представил персонажей и место действия. Дальше начинается завязка: персонажи готовят наркотик и колются, но обнаруживается, что колоться они уже не могут: вены рваные. Не колоться они тоже не могут. И «отдохнуть» от этого не могут: тут же надо готовить новую дозу. Это проблемная ситуация. Далее идет развитие действия: у них кончаются деньги, кончаются ингредиенты для наркотика. Приходится идти воровать.

Здесь могла бы быть кульминация: их могли бы поймать за воровство в магазине и увезти в милицию, а они не успели уколоться, и у них ломка. Но этого не происходит. Могла быть кульминация и в аптеке, аптекарша могла отказаться продавать им ингредиенты, которые очевидно пойдут на приготовление наркотика. Здесь могла бы случиться самая яркая сцена. Но этого не происходит. И журналист ждет другой кульминации. Цель журналиста — поиск этой сцены, которая покажет разрешение конфликтной ситуации — успешно или не успешно. И журналист продолжает рассказ, а мы ждем кульминации: чем это все закончится.

Развитие действия журналист прерывает бэкграундом, где объясняет ситуацию с наркотиками в городе и историю взаимоотношения персонажей. Это прием ретроспекции: журналист забегает назад, чтобы мы лучше поняли конфликт. Он ищет его причины в прошлом персонажей, листает их фотоальбомы, слушает их истории.

Наконец кульминация наступает. Персонажи добывают ингредиенты для наркотика. Но начинают ссориться во время его приготовления. Наркотик может не получиться:

— Я буду ставить реакцию,— говорит Лида твердо.— Я сама.

— Я ставлю,— говорит Паша.— Вышла из кухни быстро.

— Сам иди к чертям.

— Да задохнись ты, овца тупорылая!

Лида уходит в комнату плакать.

Реакция — самый ответственный момент в варке. Лида считает, что Паша переваривает, и «крокодил» получается слабым.

Далее журналист обрывает кульминацию и снова уходит в историю прошлого персонажей. Потом повествование снова возвращается на кухню:

Начинают делить тропик. Тропик остался только у Яны, но она не хочет наливать его остальным больше чем на пять точек.

— Ну хоть раз в жизни налей мне до трех кубов,— ноет Катя.— Ян ну хоть раз.

— Яна, че ты такая? — вопит Лида.— Вот на что я куплю себе тропик, ты думала? Вот вчера — 2 пачки седала сто пятьдесят и сахар полтинник. Печенье я вообще украла. И черт с тобой, не надо мне твоего,— но продолжает внимательно следить за крохотной бутылочкой.

Яна прячет бутылочку в носок, засовывает поглубже.

— Вообще прих…вшая,— говорит Паша.— Я тебе говорил несколько раз — веди себя по-человечески.

— Не тебе это мне говорить,— начинает Яна.

Они еще долго переругиваются, пока «крокодил» не входит в вены.

Проблема решена: наркотик добыт, всем удается «успешно» уколоться. Все действие двигалось к этому, персонажи жили день ради этого момента. Дальше действие и эмоциональный накал падают. Персонажи, засыпая под воздействием дозы, рассуждают о смерти. И наконец, отключаются в разных позах.

У этого репортажа есть и эпилог:

Через неделю один из этих людей умрет — ночью, во сне остановится сердце. Другой вопреки всему сдаст анализы и попытается лечь на детокс — спастись.

Композиция новостной заметки, оживленной репортажной сценой. Новостная заметка — это другой жанр. Цель этого жанра — информирование о происходящем. Но в нем часто используется репортажная сцена в качестве оживляющего элемента. Так можно удовлетворить сразу две цели: и проинформировать, и дать возможность пережить событие. Вес обеих «целей» определяет, как правило, «репортажность» события. Если в событии много хорошего действия — сцена занимает много объема.

В новости используется другая форма изложения текста — не сюжетная. Перед нами будет не прямой порядок повествования, а обратный — «перевернутая пирамида». В начале текста мы сообщим итог всей заварушки. Начинается новостная заметка с ядра новости: ответа на главные вопросы «Что случилось? Где? Когда и с кем? Чем это закончилось?». Этот абзац будет служить обобщающим лидом. Потом следует абзац, показывающий, что происходит на месте события сейчас — вот она, наша репортажная сцена! Но она, вероятно, будет занимать всего пару абзацев. А вот после сцены следуют подробности происходящего, но в виде информации, а не сцены. В репортаже мы назвали бы это бэкграундом. Но по отношению к новости, это тоже ключевая информация: здесь событие реконструируется в хронологическом порядке: что было сначала, что потом, как именно все, по данным следствия или свидетелей, происходило. Завершают новость комментарии экспертов и прогнозы, т.е. новостной бэкграунд: ответы на вопросы «почему произошло», «что будет дальше». В этом тексте нет ни кульминации, ни развязки по отношению к форме текста. Однако кульминация и развязка могут быть в вашей репортажной сцене, включенной в новость, при условии, если вы наблюдали именно сюжет с действием, а не просто «место катастрофы». В таком случае вы как бы вставили «сюжет» внутрь текста другого жанра. А может быть и такое, что сцена в новости занимает всего пару строк: «На месте убийства о происходящем напоминают лишь кровавые следы на асфальте. Продавщица магазина рассказала «НИ»: «Когда мы заступили на смену, я видела, как…». Вот и вся сцена! Кульминации в ней нет, поскольку нет сюжета, ведь здесь вся репортажная сцена играет другую роль — сообщить подробность, которой не будет у других. Впечатление как цель фрагмента не ставится перед нами.

План репортажа и работа с черновиком

Журналист завершает сбор информации только тогда, когда поймет, что у него есть три «осевые» сцены, описывающие развитие сюжета: завязка, кульминация и развязка. Иногда журналист не может долго находиться на месте события и вынужден покинуть его, не собрав информации. Тогда сцены выстраиваются в сюжет, исходя из той информации, которая есть. И кульминация может получиться весьма слабой.

В процессе работы над репортажем мы составляем два плана. Первый план — план сбора информации. Его мы учились составлять выше. Надеюсь, вы его учитывали. Второй план — план композиции репортажа.

План композиции репортажа:

1. Вспомните ключевую идею или проблему вашего текста. Изменилась ли она по ходу сбора информации? Если да, то как она звучит сейчас? О чем ваш текст — как бы вы это рассказали случайному читателю за 20 секунд в двух-трех предложениях? Чем закончилась ваша история?

2. Исходя из п. 1, напишите черновой лид.

3. Составляем поабзацный план будущего текста:

• Какая сцена станет завязкой? Что вы расскажете в последующем бэкграунде?

• Какой будет следующая сцена (или развитие предыдущей, если они не прерываются бэкграундом), обозначающая нагнетание драматической ситуации?

В «серединной» сцене, показывающей нагнетание действия, хорошо работает дисгармонирующий с кульминацией переход. Если кульминация счастливая, значит, здесь должен быть «провал», переход от счастья к несчастью: попытались решить проблему, но не получилось. Если, напротив, в кульминации героев ждет провал — значит, в середине репортажа вы должны дать читателю надежду: озвучить ожидания героев, их радость при преодолении первых препятствий. Тогда кульминация сработает сильнее.

• Что будет кульминацией вашего текста? Как вы покажете решение проблемы или окончательный провал?

• Какая сцена будет завершать ваш репортаж? Как вы объясните победу героев, а если поражение, то есть ли у них надежда? Что возьмет на себя роль этой «резюмирующей цитаты»?

В блокноте у вас будет множество сцен, которые нелегко собрать воедино. Объем текста у вас ограничен, а информации вы, скорее всего, собрали на два-три объема. Как определить, что оставлять, а что выкидывать? Уже сейчас вы столкнетесь с тем, что у вас слишком много конкурирующих сцен и лишних героев, много лишнего бэкграунда. Вы пытаетесь «распихать» в ваш план все имеющиеся абзацы, чтобы работа не пропала зря? Остановитесь! Не перегружайте текст! Не надо подстраивать план под имеющуюся информацию, действуйте наоборот. без сожаления выкидывайте (пока, на всякий случай, в отдельный файл) все, что не влезает в план.

Начинающему журналисту надо и план серьезно «подчистить». Посмотрите на главную мысль своего текста: что вы хотите сказать читателю. Исходя из главной мысли, посмотрите на поабзацный план: все ли его пункты соответствуют доказательству вашего тезиса, ведут вас туда, куда вы хотите прийти? Нет ли логической путаницы, не меняется ли тезис (проблема) по ходу текста, не плывет ли фокусировка?

Первоначальный план может быть совсем не подробный. Например, так я набросала план своего репортажа про то, как я проходила коучинг для молодых мам на тему, как все успевать с ребенком:

Что у меня за проблема? Показать сценой.

Бэк: решение — коучинг. Кратко: что такое коучинг и как он может мне помочь, мои цели и надежды.

Сцена: как я ищу себе коуча.

Бэк: что предлагает коуч, как найти хорошего, как заключаем договор, как общаемся. Кто еще учится у этого коуча вместе со мной, как мы познакомились.

Сцена: как я пытаюсь решить проблему с помощью коучинга. Препятствия, провал.

Бэк: трудности других участниц коучинга, пессимизм в группе.

Сцена: попытка исправить ошибки с коучем.

Сцена: достижение успеха. Успехи других участниц. Комментирование результата коучем: почему удалось.

Здесь четко прослеживается структура: завязка — задержанная экспозиция — развитие действия — кульминация — развязка. А в серединной сцене имеется переход от счастья к несчастью, крушение надежд. Зачем нужно это «крушение»? Затем, что трудности героя возрастают — и тем сильнее сработает кульминация, где обозначится достижение успеха.

В репортаже мы не описываем реальность, как есть, а сжимаем ее от яркой сцены к следующей яркой сцене. Те действия персонажей, которые происходили между этими сценами, нас не интересуют. Если у вас две сцены похожи — одну из сцен можно выкинуть без сожаления. То же самое — с историями. Не перегружайте репортаж персонажами.

Время в репортаже сжато, хронология — произвольная. Вы можете начать с любого места относительно начала наблюдения (хоть с конца, но впереди все равно должна быть кульминация). Иногда место вашей сцены в общей хронологии происходящего должно быть читателю четко ясно, но чаше это абсолютно не важно. Например, вы поработали официантом неделю, из которой выбрали несколько ярких сцен и сжали повествование до суток, поставив одну сцену на утро, другую на день и кульминацию — на конец смены. Получился законченный понятный цикл. В данном случае читателю не важно, в каком на самом деле порядке происходили с вами эти события.

Закон тождества в репортаже. Композиция текста подчиняется первому закону логики, закону тождества. Ваш тезис должен быть неизменен на протяжении всего текста. Он доказывается или опровергается, но он не меняется. Если мы пишем про явление А — мы раскрываем явление А.

Студенка прислала мне текст с подзаголовком: «Почему в маленьком городке невозможно организовать митинг». Как вы думаете, о чем будет этот текст? О попытке автора организовать митинг? Как бы не так. Журналистка описывает сцену на почте, где персонал хамит клиентам и заканчивает работу на час раньше, чем положено по графику. А клиенты терпят и даже не пытаются побороться, позвонить начальству и т.д. Как связаны здесь исходный тезис и доказательство? Никак. Во-первых, свойство терпеть хамство наблюдается не только в маленьких городках, во-вторых, это не препятствует организации митинга.

Если заявлен тезис, что в маленьком городке митинг организовать невозможно — его доказательством может быть провальная попытка журналиста или кого-то другого организовать митинг в маленьком городе. Все другое к тезису отношения не имеет. Но даже в этом случае журналист не может делать вывод, что митинг в маленьком городе организовать невозможно — эта ошибка называется «популярная индукция»: если у вас не получилось — можете ли вы утверждать, что у всех не получится? Можете, если превратите популярную индукцию в научную индукцию: подтвердите свой случай еще несколькими примерами, когда другим людям тоже не удалось организовать митинг, и спросите эксперта, почему это происходит и есть ли основания утверждать, что эта тенденция справедлива для большинства маленьких городов. Теперь вы видите, что текст, в котором соблюдены законы логики, имеет большую ценность.

Итак, в вашем тексте должен доказываться исходный тезис, и он не должен подменяться на протяжении текста. В противном случае это нарушение первого закона логики — подмена тезиса. А если доказательство неполное — то нарушение еще одного закона: всякое утверждение должно иметь достаточное обоснование.

Схемы репортажных лидов

Лид (от англ. lead — вводная часть) — это вводный абзац к тексту, выделенный жирным шрифтом. Лид — тот самый «паровоз», который должен быть достаточно сильным, чтобы потащить за собой весь состав — текст. Функций у лида две:

1. Драматургическая. Заинтересовать чем-то необычным и побудить читателя отправиться в текст за поиском ответа.

2. Информационная. В лиде желательно дать читателю представление о сюжете: кто герои, где они находятся, какие проблемы испытывают.

Кроме того, по лиду читатель должен понять, какую пользу ему принесет текст, даст ли он ему нужную информацию и впечатления.

Для этого в лиде может быть предложение, которое обрисует масштаб проблемы в общем и ответит на вопросы: «К чему это может привести?» «Как это коснется меня или моих близких?» Желательно, чтобы ответы на эти вопросы содержали в себе какой-то необычный, парадоксальный вывод. Тогда лид фактически завершится на еще одной «драматургической приманке»: побудит читателя искать объяснение необычных выводов в тексте.

В лиде не нужно кратко писать все повороты сюжета и содержание репортажных сцен. Не надо раскрывать в репортажном лиде все карты. В этом отличие репортажного лида от новостного. Если при чтении новостного лида саму новость можно дальше не читать, то при чтении репортажного лида, наоборот, должен возникнуть стимул прочесть дальше.

В зависимости от веса проблемной ситуации можно выделить три репортажных лида: обобщающий, погружающий и смешанный.

Обобщающий лид используется когда основа вашего текста — сильная проблемная ситуация («необычные обстоятельства»), и информация доминирует над эмоциями. Это, как правило, событийный и специальный репортажи.

Схему этого лида можно описать так: что случилось (кто с чем борется), что отвечает противник и (иногда) к чему это приведет. Например.

С просьбой о помощи в редакцию «НИ» обратилась женщина-инвалид из деревни Верхнее Мячково (Раменский район Подмосковья). По решению суда ее обязали покинуть единственное жилье, в котором она проживает и прописана больше 20 лет. (что случилось) Когда женщина начала оформлять право собственности, у здания вдруг объявился владелец — агрофирма «Подмосковное», которая и подала иск на выселение. Исполнительный директор агрофирмы в беседе с «НИ» называет жилицу захватчицей, а действия предприятия — защитой собственности. (позиция второй стороны)

Лонская А. Без домика в деревне // Новые известия 2010. 22 марта. [Электронныйресурс].— Режим доступа: http://www.newizv.ru/society/2010-03-22/123710-Bez-domika-v-derevne.html.

Обобщающий лид пишется по «принципу отъезжающего автобуса». Представьте, что вы пытаетесь рассказать, о чем будет ваш текст, человеку, который выглядывает из окна отъезжающего автобуса. Вам надо успеть сказать самое главное менее чем за 20 секунд, потому что остальное человек просто не услышит. Скорее всего, вы скажете что-то вроде этого: «В нашу газету обратилась женщина из Подмосковья, которую пытаются выселить из собственного дома. Она живет в нем всю жизнь, но объявилась агрофирма, которая заявила на ее жилье права. Женщина проиграла суд и теперь считается, что она “захватчица” помещения». Вот и все, что надо знать заранее. Если вы представите, что ваш читатель уезжает от вас на набирающем скорость автобусе, вы вряд ли будете рассказывать ему, как вы добирались до бабулиной деревни.

Если вы пишете про событие, ставшее предметом внимания многих журналистов, ваш лид должен содержать «особенный вывод» — то чего нет у других. Что-то такое, что увидели или узнали только вы. Выгоднее всего в репортаже именно «увидеть» особенный вывод, и вместо банальной фразы «Наш корреспондент побывал на месте события» написать, ЧТО именно вас там удивило. Иногда на этом строится конфликт. Только это ЧТО должно быть очень весомым, чтобы его стоило выносить в лид:

Вчера в Москве на Васильевском спуске прошел стотысячный митинг «Россия против террора». (когда, где, что) Лучшие чувства людей — сострадание и любовь к детям — были использованы для организации спецмероприятия, напомнившего специальному корреспонденту «Ъ» ВАЛЕРИЮ ПАНЮШКИНУ советские демонстрации и единодушное осуждение врагов народа. (особенный вывод, побуждающий прочесть репортаж)

Панюшкин В. Свистать всех на спуск // Коммерсант. 2004. № 166. 8 сентября.

Часто особенным выводом служат ответы на вопросы «почему?», «что будет дальше?», «что это означает?». Особенный вывод могут сделать за корреспондента и эксперты:

В селе Хурик Табасаранского района произошло убийство, которое может аукнуться на весь Дагестан: во дворе дома, в котором три года назад гостили наши корреспонденты, был расстрелян шейх Серажутдин. (где? что? кто?) Местная власть выразила соболезнование родным и ученикам. К этому ей не привыкать, ведь в Дагестане каждый день кого-нибудь убивают. (официальная позиция властей) Но эксперты утверждают, что именно это убийство дорого обойдется республике. (особым вывод, побуждающий читать дальше)

Ахмедова М. Ученики вооружаются // Русский репортер. 2011. № 44 (222). 10 ноября.

Обобщающий лид для трендового репортажа так же, как и для трендовой статьи, где нет репортажных сцен, строится по следующей схеме:

1) появилось такое-то новое явление (или такой-то новый тип людей);

2) явление обещает решить такую-то проблему (или эти новые люди объединились, чтобы решить такую-то проблему;

3) но в реальности явление не решает проблему или чем-то грозит (или решает, но не в полной мере).

Сегодня в женских консультациях и роддомах беременные женщины подвергаются агрессивному маркетингу необычных «консультантов». Они убеждают и без того мнительных рожениц, что только пуповинная кровь вылечит их младенцев, если те заболеют раком, диабетом — и далее по всему медицинскому справочнику. И тут же предлагают собрать, заморозить и сохранить эту кровь «всего за 90 тыс. рублей». (1, 2) «РР» провел расследование и выяснил: «консультанты» врут, пуповинная кровь от болезней не лечит. Но дельцы зарабатывают на ней сотни миллионов рублей в год. А сотрудники роддомов фактически стали дистрибьюторами в этом циничном бизнесе. (3)

Лонская А. Деньги на крови младенцев // Русский репортер. 2013. № 03 (281). 24 января.

Чтобы подчеркнуть репортажный характер текста, можно реализовать третий пункт такой формулировкой: «Наш корреспондент побывал в…, увидел… и понял, что на самом деле… (проблема не решается таким образом).

Вот похожая схема, которая может подойти для разных видов тематических репортажей.

1. Суть конфликта (или тренда).

2. Точка наблюдения (как, откуда, в какой роли журналист наблюдал за событием?).

3. Гипотеза журналиста и/или особенный вывод.

Столица Германии — не самый красивый с точки зрения архитектуры город. И тем не менее Берлин уже вышел на третье место в мире по посещаемости и теснит Рим и Париж. Сюда едут за тем, в чем еще вчера упрекали,— за отсутствием истории XX в. Точнее, за возможностью увидеть главное событие минувшего столетия таким, каким хочется тебе самому и тому народу, к которому ты принадлежишь. (тренд + конфликт: каждый интерпретирует историю по-своему) Накануне очередной годовщины великой Победы корреспондент «РР» прошелся по столице Германии вместе с туристами из государств — участников битвы за Берлин (точка наблюдения) и понял одну неприятную вещь: война продолжается. (особенный вывод)

Обобщающий лид для специального репортажа

1. Есть такие люди (кто, где — завязка).

2. Они живут вот так-то (какая-то особенность существования, важная для конфликта).

3. Но что-то (или кто-то) мешает им спокойно жить (или они кому-то мешают) — суть конфликта.

4. К чему это приведет / что будет дальше / гипотеза журналиста (т.е. особенный вывод).

Яптик, Сусой, Няруи, Вануйто, Худи, Тадибе, Окотэтто, Сэротэтто, Езынги, Пуйко, Хороля — фамилии ненецких родов. Они каслают, т.е. перемещаются вслед за оленями по ямальской тундре, как делали их предки и век назад, и пять. Летом с юга на север, к Карскому морю, где холоднее, а значит меньше комаров и гнуса. Зимой — обратно. И всегда рядом с ними насекомые покрупнее: вертолеты санитарной авиации. Государство настроено любой ценой сохранить культуру ямальских тундровиков, потакая во всем ее носителям. Между тем врачи, например, сомневаются, уместно ли в XXI в. использовать оленью шкуру вместо памперсов и за сотни километров гонять вертушки из-за банального насморка. (3) Не проще ли, как это делают во всем мире, организовать резервации? В хорошем смысле слова. (4)

Найденов И. Летательный исход // Русский репортер. 2011. № 16 (194). 28 апреля.

Внимание! Лид по такой схеме легко перегрузить, и тогда он не будет легко восприниматься. Этот лид воспринимается тяжело.

А вот пример обобщающего лида из «Коммерсанта».

Россияне захлебнулись потребкредитами. Центральный банк прогнозирует массовый дефолт граждан из-за кризиса перекредитованности населения. Олеся Герасименко попыталась узнать, почему в России люди берут кредиты, не обращая внимания на 900% годовых, и на что они идут, чтобы расплатиться за купленные в долг автомобили и ноутбуки.

Герасименко О. Захочешь одеваться, обуваться прилично — и не на то пойдешь // Коммерсантъ ВЛАСТЬ. 2013. № 34. 2 сентября. С. 9. [Электронный ресурс].— Режим доступа: http://www.kommersant.ru/doc/2260489

В этом лиде понятен конфликт, но нет драматургической приманки. Он не побуждает меня прочесть текст, потому что он ставит вопросы, но не дает необычные ответы. Вместо предложения «попыталась узнать, на что они идут» — надо было дать в лиде ответ, на что пошли герои текста. А пошли они вот на что. Одна продала почку, чтобы выплатить кредит, но осталась без почки и без денег, другая героиня попыталась покончить с собой и убила своего ребенка, третья стала суррогатной матерью, чтобы окупить кредит на увеличение груди. Это же интересно! Почему мне надо лезть в текст, чтобы вытащить эти истории? Поставьте их в лид!

Для репортажа-эксперимента и репортажа «Журналист меняет профессию» проблемная ситуация не столь весома — она складывается из деталей и преодоления журналистом препятствий. Поэтому обобщающий лид для этих поджанров работает слабо. Но практика его использования есть. Если суть конфликта — разница между представлением читателя о том, как обстоят дела в какой-то сфере жизни, и тем как все складывается на самом деле, тогда лид может строиться по принципу «называем стереотип — опровергаем стереотип».

Чтобы самостоятельно организовать акцию протеста, вовсе не нужно становиться героем или экстремистом. (гипотеза, опровергающая стереотип) Легальные митинги и пикеты — это часть нормальной жизни современного города. Правда, мы то и дело слышим, как власти не разрешили или разогнали очередной марш, митинг или пикет. Но действительно уличный протест в нашей стране настолько сложное и опасное дело. (конфликт) Не имея ни малейшего опыта политической борьбы, корреспондент «РР» организовала митинг на злободневную тему (точка для наблюдения), причем из тех препятствий, которые ей пришлось преодолевать, административные барьеры оказались самыми простыми. (особенный вывод)

Лонская А. Митинг: технология // Русский репортер. 2010. № 26 (154). 8 июля.

Если вы видите, что для вашего сюжета обобщающий лид выглядит слабым (нет сильной проблемной ситуации) — используйте погружающий или смешанный лид.

Погружающий лид погружает читателя на место события. Такой лид не анонсирует, а является полноценным сюжетным элементом текста, как, например, экспозиция.

— Небо хмурое, утро темное. Давненько я жене не делал приятного.— Мужчина лет тридцати в строгом костюме и коротком пальто заглядывает в холодильник.— Соберите-ка букетик для жены, чтобы небо показал ей голубым-голубым. Утро сегодня и вправду темное, как вечер. Мимо стеклянных стен нашего салона ртутной массой плывут серые тени. Вряд ли кому-то в такую рань приспичит покупать цветы. Но у нас — первый покупатель. Часы показывают… короче, еще очень рано.

Ахмедова М. Лепестки и люди // Русский репортер. 2011. № 49 (227). 15 декабря.

Часто это сцена с небольшой предысторией.

На мне зачуханные джинсы, старые раскрашенные маркером кеды, серое стремное пальто и черная бейсболка, чтобы никто из знакомых не дай бог, не узнал. Сегодня я — Галя, воспитанница детдома в городе Нежин. Ночью, пока все спали, я убежала, села на электричку и приехала в Киев в поисках счастья. У меня в кошельке 20 гривен, ни одного знакомого в столице и несколько барбарисок в кармане. Такую историю я придумала для киевских бомжей, чтобы они «приняли» меня в свою компанию.

Недостаток погружающего лида в том, что он не дает представление о проблемной ситуации в целом. Поэтому он используется там, где острой проблемной ситуации нет, и текст написан не с целью иллюстрировать проблему, а с целью рассказать конкретную историю или дать конкретное наблюдение. Главный герой таких текстов — журналист либо необычный человек. Лучше всего погружающий лид работает для поджанров «журналист меняет профессию» и тревел-репортажа.

Погружающий лид обычно играет роль экспозиции или завязки. Примеры выше про «бомжиху» Галю и про цветочный салон — это лид-экспозиция. В случае истории про бомжиху такой лид сработал хорошо, потому что персонаж и его роль необычны. Еще хорошо начинать с экспозиции, если находитесь в необычном месте действия, где само по себе описание этого места уже генерирует эмоции (вспомните текст про притон дезоморфиншиков). Но если герои и место действия не особенно примечательны — экспозиция будет нейтральной по эмоциям. Так после чтения лида про цветочный салон хочется спросить «Ну и что?», но не хочется найти ответа. Проблему можно решить так сделайте в конце лида флешфорвард, где напишите, что с вами необычного случилось дальше, какое-то предложение, которое сыграет роль драматургической приманки. «Через сутки после этого случая…» Или: через полчаса после этого…» Или: «В это время я…» — и что-то парадоксальное, что дисгармонирует с начальной сценой.

Погружающий лид со сценой-завязкой. Напомню, что завязка — это сцена, где герои резко погружается в проблемную ситуацию (в отличие от экспозиции, где пока все еще мирно). Вот пример погружающего лида, когда он начинается с завязки сюжета. В ней журналист получает первый удар. Кто его бьет и зачем — еще не ясно, но уже любопытно. Еще более интересен исход драки.

Страх исчезает в самом начале боя, после первого удара, извещающего, что велком, твою мать! — снова на территории самцов. Неважно, твоего первого удара или соперника. Страх исчезает, чуть только твоя плоть сталкивается с чужой плотью. И это не любовные ласки, по обоюдному желанию перешедшие в рукоприкладство. Страх исчезает, едва собственная переносица напарывается — черт, как больно! — на посторонний локоть. И это не час пик в общественном транспорте. На страх нет времени. Провозишься со своим страхом — будешь повержен: с головы снимут скальп, клыки пойдут на ожерелье, твою женщину изнасилуют, а детей изжарят и сожрут. Если бы инстинкты можно было добывать, как нефть, сюда стоило бы провести трубопровод.

Найденов И. Частный бой // Русский репортер. 2010. № 43 (171). 4 ноября.

Есть еще третий вид лида, он, на мой взгляд, является идеальным с точки зрения привлечения внимания к тексту. Это смешанный лид.

Смешанный лид (погружающе-обобщающий) сочетает в себе и преимущества репортажной сцены, и преимущества обобщенной расшифровки проблемной ситуации. В нем уравновешены обе функции: драматургическая и информационная. Начинается этот лид с кусочка оборванной сильной сцены (иногда это оборванная кульминация настоящая или ложная), а потом поясняется, что происходит и где журналист находится (задержанная экспозиция).

— Смотри, идут! Идут! — Все сюда! Мужики, держимся! Стоим до последнего! Толпа под освещающим железнодорожный переезд фонарем уплотняется. Полторы сотни мужчин в черном жмутся друг к другу, сливаясь плечами и напряженно всматриваясь в темноту, темнота колышется и грохочет — все ближе, ближе.— Мы — люди, мы не фарш! Мы — люди! Мы не фарш! — кричат в темноте люди на рельсах… В ночь с 14 на 15 мая ОМОН разогнал жителей Междуреченска, блокировавших участок железной дороги Новокузнецк — Абакан. Взрывы на шахте «Распадская», которые спровоцировали акции протеста, не только стали сигналом бедствия в одной из крупнейших отраслей экономики, но и показали, как наэлектризована обстановка в шахтерских регионах. Корреспонденты «РР» разбирались, чем недовольны шахтеры.

Беликовский Д. Время полураспада // Русский репортер. № 19 (147). 18 мая. [Электронный ресурс].— Режим доступа: http://www.rusrep.ru/2010/19/shahtery/.

Этот лид написан по следующей схеме.

1. Яркая сцена с препятствием, вставшим перед героями (в данном случае часть кульминации).

2. Суть события (Что это? Что случилось? Кто эти люди? Почему они вышли на улицу?)

3. Авторский вывод. В данном случае вместо него стоит фраза «разбирались, чем недовольны шахтеры», но следовало поставить сюда необычный вывод, который тоже сработал бы как драматургическая приманка.

Особенно хорош такой лид для специального репортажа о масштабном событии. Ведь о самом событии читатель узнает из кучи других источников, в том числе из телевизора. И начни автор текст с информации, т.е. вот так: «В ночь с 14 на 15 мая ОМОН разогнал жителей Междуреченска, блокировавших участок железной дороги Новокузнецк — Абакан…» и далее — читатель может быть и не обратился бы к репортажу. А начав со сцены, мы сразу дали понять: эй, вы узнаете у нас то, чего не было у других! Пусть вы уже знаете, что произошло,— у нас вы почувствуете, как это происходило!

Для репортажа, в котором отсутствует событие, смешанный лид может писаться по такой схеме:

1. Яркая сиена с участием главного героя, где он делает что-то, что соотносится с конфликтом или задачей репортажа.

2. Объяснение, где находится корреспондент и что это значило.

3. Необычный вывод из увиденного.

Вот лид по такой схеме.

Отец Иаков молится как-то не по-русски. «Сю аварэмэйо!» — это у него вместо «Господи, помилуй!». А поклоны он кладет как самураи в фильмах Едзи Ямады: сначала складывает под себя ноги, руки на бедрах, колени в стороны. А потом порывистым движением стелет туловище параллельно земле, как его предки когда-то склонялись перед своими сёгунами. В России мало кто знает, что в Японии есть маленькая, но настоящая православная церковь. Еще меньше народу в курсе, что японской она названа не по географическому признаку, а по национальному. И уж совсем новость, что ее апостолами были бывшие самураи, нашедшие в новой вере продолжение своих традиций. Корреспондент «РР» решил исследовать японскую веру, чтобы лучше понять свою.

Соколов-Митрич Д. Идеальные православные // Русский репортер. 2012. № 12 (241). 27 марта.

Не все редакторы предпочитают вытаскивать в лид часть репортажной сцены. А в традиции некоторых изданий (например, «Новой газеты») лид вовсе не предусмотрен — репортаж сразу начинается со сцены, без всякого анонса будущих перипетий. Предпочтение редактора в первый раз угадать сложно. Например, я писала текст про коучинг для молодых мам. Текст вот с таким лидом я сдала редактору Андрею Молодых.

Считается, что многодетные мамы — это неухоженные тетки, зажатые между плитой и колыбелькой, но Наталья Потеха доказывает, что декрет — время для старта и осуществления мечты. Наташа — Лайф-коуч, т.е. самая авторитетная Мама, которая Все Успевает и учит этому других. С ней родители грудничков умудряются учиться, быть предпринимателями, содержать дом, выглядеть на все сто и не сойти с ума ото всех этих забот. Корреспонденка РР слушала вебинары Потехи, чтобы попытаться достичь пять личных целей. В итоге в Новому году освоила тайм-менеджмент, систему ведения хозяйства «Флайледи», научилась мыть пол с ребенком в слинге на спине и закрыла две цели, попробовав железный мотивационный пинок — «публичную декларацию».

Это обобщающий лид. Редактор попросил переориентировать весь текст на исключительно мой опыт достижения этих целей. Мне пришлось сменить фокусировку с Наташи Потехи и многодетных мам на меня саму и устранение моих проблем в декрете. И Андрей попросил сделать погружающий лид. Вот такой лид в итоге был опубликован:

Подгузник, плита, посуда, двухчасовой выгул в трансе, начинающийся с ора и ором же кончающийся, драить ванную, мыть ребенка и снова — первые три пункта. Затем долгая ночь с регулярно прерываемым сном, которая не приносит облегчения, следом день, похожий на предыдущий один к одному. Сейчас для меня непосильных задач всего две в день — приготовить ужин и помыть пол. Я хочу снова начать жить и развиваться: отдыхать, вернуть кубики на животе, написать репортаж, выучить английский. Говорят, что меня спасет искусство планирования и достижения целей под руководством тренера — коучинг. Но коучи в Интернете обещают поработать с моими «жизненными энергиями» для притяжения денег и счастья. А мне нужен обратно мой пресс.

Оба лида содержат в себе драматургические приманки. Первый — описание конкретных достигнутых целей. Второй — описание препятствий. Проанализируйте лиды к репортажам коллег из вашей редакции, чтобы понять, на чем сделать упор.

Пять правил ужасных лидов, или Что писать в лиде ни в коем случае нельзя

1. Не начинайте лид с вводного предложения.

Знакомый редактор московской газеты рассказал, как отправил в корзину текст, лид которого начинался со слов «Собственно говоря», а первый абзац основного текста — со слов «Прямо скажем». Такое начало — свидетельство того, что важного дальше не будет, а будет нечто банальное — про что и можно сказать «Собственно говоря». Если у вас людей из домов выкидывают или детей бьют — вы начнете текст со слов «Собственно говоря»?

«Как известно, сдать кровь может любой дееспособный гражданин в возрасте от 18 до 60 лет…» Если известно — зачем с этого начинать лид? Спасибо, но про то, что мне и так известно, я читать не буду. Начало с вводного предложения — вероятный признак того, что можно выкинуть весь абзац.

2. Не ставьте в лиде риторические вопросы.

Такой лид не дает интересных ответов, вместо этого ставит всем известные вопросы. А уж если вопросов много — читатель и вовсе запутается: о чем текст? Конфликт-то размыт.

Ленин живее всех живых или мертвее всех мертвых? Он актив или пассив современной России? Могут ли отвергнутые в начале 90-х идеи социального равенства и справедливости помочь в развитии страны на новом историческом этапе? И если поколение постсоветских отцов снова говорит: «Нет», то почему у них растут дети, которые говорят: «Да»? В советской школе учили: Ленин очень любил детей. Похоже, теперь дети отвечают ему взаимностью.

Молодых А. Ленин на вырост // Русский репортер. 2010. № 49 (177). 16 декабря.

Журналистам кажется, что именно этот лид дает интригу, побуждающую читателя читать дальше. Но на самом деле риторические вопросы не могут заинтриговать читателя: его интригуют ответы. С парадоксальным ответом читателю всегда хочется поспорить или хотя бы понять, откуда он появился. Итак, не ставьте в лиде вопросов, а давайте интригующие ответы.

3. В лиде не должно быть описания ваших приключений, отсылки к «заданию редактора» и к сложностям выполнения репортажа.

Начинающий журналист путает погружающий лид, призванный показать экспозицию, с описанием своих приключений.

13.28, 13.29, 13.30… С Ленинградского вокзала Москвы трогается скоростной «Сапсан». В бизнес-классе — гладко выбритые мужчины с дорогими ноутбуками и женщины с идеальными стрижками. На пассажиров, которые сходят в промежуточной Окуловке, не доехав от одной столицы до другой, они взирают с едва заметным сочувствием. Воздух здесь напоен совсем другими запахами — грубее и проще. Задание написать репортаж о деревне долларовых миллионеров, расположенной где-то в этой местности, кажется неудачным розыгрышем редактора.

В погружающем лиде вся атмосфера и каждая вкладываемая деталь должны иметь последующее значение, в нем не должно быть случайных персонажей, а место повествования должно соответствовать месту будущего развития конфликта. Здесь мы видим сцену в поезде «Сапсан», хотя поезд не имеет отношения к деревне, о которой пойдет речь. Отсчет времени отъезда поезда — тоже лишний элемент. Этот прием используется, когда герои репортажа напряженно чего-то ожидают (например, встречи к кем-то, кого не видели много лет), чтобы передать их волнение читателю. Тогда отсчет времени работает на высекание эмоции у читателя. Здесь же он не работает.

Не делитесь с читателем своими приключениями в репортаже, где вашей личности места нет (где вы — не герой текста, а «свидетель» развития сюжета со стороны). То, как вы доехали до места события, должно оставаться за кулисами, это совершенно не важно. Представьте, если бы автор «Гарри Поттера» начинала каждую книгу с того, как она сидит в кафе, пытается придумать начало книги и корчится в муках творчества. Также неуместно звучит для читателя репортажа отсылка к «заданию» и к «редактору». Он должен забыть, что перед ним текст, который представляет собой задание редактора какому-то журналисту. Ему наплевать на журналиста и на его фамилию, он хочет стать одним из ваших героев и погрузиться в сюжет и вообще забыть, что это происходит не здесь и не сейчас. А вы ему — «задание редактора».

Вот еще бестолковый пример лида к специальному репортажу.

Я давно собиралась в Китеж (300 км от Москвы, «глубинка» Калужской области), но все как-то не складывалось. В конце концов выбрала самое неподходящее время — конец этой бесконечной зимы, замахнувшейся на весну.

Рыбина Л. Китеж-Град // Новая газета. 2012. № 48. 2 мая.

Что за Китеж? Зачем вы туда собирались? Кто там живет и какие у них проблемы? Тут этого нет, зато есть описание трудностей журналиста, которые не имеют для читателя никакого значения. Не поворачивайте закулисье лицом в зал.

У читателя может возникнуть непонимание, ведь раньше я приводила в пример свой лид про коучинг для мам, где фактически были описаны «мои приключения». А сейчас я говорю, что с приключений журналиста начинать нельзя. Оговорюсь: если вы — главный герой текста, то написать лид про ваши действия — правильное решение, НО он будет работать в том случае, если в качестве «ваших приключений» вы возьмете описание препятствий, которые имеют отношение к конфликту. Вот схема такого лида: у меня такая-то проблема, я так-то попыталась ее решить и получила такой-то неожиданный результат. Проблему можно и даже лучше описать сценой. Тогда лид «про вас» будет одновременно и лидом про сюжет. Ведь вы играете роль. А лиды выше — про закулисье, которое есть тайна великая, но чаще всего не интересная.

4. Плох лид, который можно назвать «Капитан Очевидность».

Добрую половину такого лида занимают рассуждения о том, что и так всем понятно и давно известно.

Наркотики, наркоман, доза, ломка — эти страшные слова мы слышим практически каждый день с экранов телевизоров, видим на страницах газет… А в общественном мнении уже давно сформирован некий облик наркомана как человека, у которого по каким-то причинам не заладилась жизнь, человека, опустившегося на самое дно общества. Но в большинстве случаев все происходит несколько иначе. Ведь по статистике основную массу больных наркоманией составляют молодые люди, в том числе школьного возраста. Это молодежь в возрасте 16-30 лет, еще толком и не познавшая настоящих человеческих радостей, как, например, счастье материнства и отцовства. И одна из главных причин их беды — духовная незрелость — как раз-таки обусловлена возрастом.

Даринина Е. В борьбе со злом по имени «наркотик» // Вичугские новости. 2011. 4 февраля.

Вот еще пример подобного лида.

В последнее время люди снова чуть больше стали заниматься спортом. Кто-то бегает, кто-то танцует, кто-то практикует йогу на открытых площадках. Сегодня все городские парки заполнены роллерами и велосипедистами. Подобное времяпрепровождение стремительно набирает популярность. Так, может, и у спортивных секций, организованных во дворах при ЖЭКах и домах культуры, снова появится шанс?

Большинство читателей бросят чтение, когда дойдут до слова «кто-то». Спасибо, слышали! Если за ним следует хороший репортаж о дворовой секции — нужно было с этого и начинать:

У спортивных секций, организованных во дворах, при ЖЭКах и домах культуры — снова появился шанс.

А далее — продолжить по сути конфликта: где побывал автор, что увидел и почему эти секции снова стали популярны. Нужно отвечать на вопрос, почему у таких секций «появился шанс», а не задавать его. Тогда хоть что-то новое читатель узнает из вашего лида и пойдет за этим новым дальше.

Из лида, который был представлен выше, следует, что журналист набрал в тему все подряд, и ему самому не ясно, о чем он пишет: о роллерах в парке, о йоге на открытых площадках или о дворовых секциях, чем не является ни первое явление, ни второе. Ошибка в формулировке конфликта видна уже в лиде. Если у вас есть один хороший конфликт в тексте — вам будет легко писать ваш лид. И если вы пишете репортаж о дворовых секциях, то в вашем лиде не могут появиться примеры, к дворовым секциям не относящиеся. Поэтому часто плохой лид — сигнал того, что за ним следует плохой же текст с неясным конфликтом, который вряд ли скажет что-то новое, а если и будут проблески нового, то редактору придется переписать текст, убрав ответвления на лишние конфликты.

Однажды корреспондентка прислала мне текст с лидом из двух абзацев.

Люди с инвалидностью — это целый народ, который имеет свои законы, свою культуру, приметы, характерные свойства, свою жизнь и деятельность. Люди с ограниченными возможностями — народ, разбросанный по всем уголкам планеты. В каждой стране жизнь инвалида имеет свои плюсы и свои минусы.

Сегодня мы отправляемся в крупнейшую российскую паралимпийскую школу «Юность Москвы», в которой ежедневно трудятся спортсмены и готовятся к соревнованиям мирового уровня. Речь пойдет о пловцах-паралимпийцах. Большое количество спортсменов школы тренируются в СК «Олимпийский» в Москве.

После чего я вывела закон: если вы написали лид, который хотите разбить на два абзаца — выкиньте первый. Суть текста, как правило, содержится во втором. В данном случае второй абзац играет роль экспозиции и вполне подойдет на лид. Первый же не несет новой информации и является отголоском привычки хорошего студента показывать экзаменаторам умение рассуждать на заданную тему.

5. Плох расфокусированный лид, где заявлено несколько конфликтов и героев.

Лид, в котором заявлено сразу несколько потенциальных конфликтов будущего текста; лид, в котором слишком много имен собственных, чтобы читатель смог понять, о чем именно будет репортаж и как связаны между собой все эти люди. И если до этого все примеры неудачных лидов были связаны с тем, что они не дают новой информации вообще, то в перегруженном и расфокусированном лиде этой новой информации, напротив, слишком много.

Город Босасо на берегу Аденского залива — одна из опорных баз сомалийских пиратов. В местном языке есть слово «калинка» (qalinka), означает «хирург». Так сомалийцы зовут гражданина Украины Владимира Щепетова и его коллег, которые третий год работают по контракту в местной клинике. Недавно к ним отправилась вольная съемочная группа непуганых документалистов во главе с Андреем Молодых. Их фильм будет о том, что любой стране можно поставить диагноз — главное, найти хорошего доктора. Специально для «РР» Андрей написал репортаж — о людях, которых весь мир боится только потому, что не может их понять.

Молодых А. Сомали. Диагноз // Русский репортер. 2009. № 23 (102). 16 июня.

О каких людях текст? О сомалийских пиратах? Или о хирурге? Или о жизни в городе Босасо? Или о фильме? Этот лид нужно прочитать хотя бы дважды, чтобы понять смысл. Потому что конфликт текста здесь не ясен. Кроме того, посчитайте, сколько в этом лиде незнакомых читателю названий: Босасо, Аденский, «qalinka», Щепетов, Молодых. Мозг читателя способен переварить в одном абзаце максимум два незнакомых понятия или имени.

Возникает такой лид тогда, когда корреспондент долго занимается одной сложной темой и пишет лид в последний момент. И конечно, пытается впихнуть в него все перипетии сюжета. А этого делать ни в коем случае нельзя. Если у вас в сюжете так много всего происходит — анонсируйте в лиде только кульминацию — это затянет в текст, а остальное читатель узнает по ходу дела.

ТОР-5 плохих лидов

1. Лид, который начинается с вводных фраз (собственно говоря общеизвестно, что…).

2. Лид, где ставятся риторические вопросы, вместо того, чтобы дать неожиданные ответы.

3. Лид «Капитан Очевидность», который описывает банальности.

4. Лид, где описаны приключения журналиста, не имеющие отношения к сюжету.

5. Расфокусированный лид, где названо слишком много героев и сюжетных линий и не ясно, как они между собой соотносятся.

Некоторые «косметические» правила написания лида

• Краткость. Не больше семи строк для событийного, не больше 10 для тематического. Чем менее выражен конфликт и чем сложнее он для понимания — тем больше лид. Но весь лид не может занимать больше одного абзаца. Если вам хочется разбить его на два абзаца — уберите первый.

• Лид должен сообщать новую для читателя информацию.

• Один лид один тезис (конфликт, тренд). Остальная часть лида работает на раскрытие этого тезиса. Ошибка, когда в каждом предложении лида содержится новая мысль, требующая раскрытия.

• Если в лиде содержатся имена собственные, незнакомые понятия или термины в сумме этого всего должно быть не больше трех: Вася, Галя, синхрофазотрон. Прибавите что-то четвертое — и читатель уже не поймет степень взаимодействия всего этого.

• Лид должен быть понятен с первого раза, ибо на второе прочтение шанса у вас нет.

• Не следует тащить в обобщающий лид неизвестные фамилии. Называйте их роль, истец, пострадавший, блогер. В лид-сцену и в лид-историю, конечно, можно. Но соблюдайте «правило трех» (Вася, Галя, синхрофазотрон).

• Не тащите в обобщающий лид подробности события. Только — ядро. Цифры — округлять, должности — сокращать. Вообще все — сокращать.

Анализируем ваш лид

• При написании лида нужно задавать себе такие вопросы: Есть ли у меня драматургическая приманка? Интересно ли будет читателю заглянуть дальше? Не перегружен ли мой лид? Зачем я ставлю это предложение в лид? Какую роль оно выполняет? Не лишнее ли оно здесь? Не пишу ли я то, что банально и общеизвестно? Знал ли это читатель до обращения к моему тексту?

• Для обобщающего лида: могу ли я прочесть его с первого раза и сразу понять, в чем суть конфликта?

Начало репортажа после лида

Какой бы лид вы ни использовали, следующую рекомендацию можете применять к любому репортажу. Беспроигрышный вариант — начинать со сцены в центре события. Все другие варианты имеют оговорки.

Обобщающий лид тяжел, и после него начало должно быть ярким и динамичным. Иными словами, это должен быть «пассажирский вагон» — детали, диалоги, действия! Почти все хорошие репортажи, которые я знаю, начинаются со сцены — либо еще в лиде (погружающий лид), либо сразу после обобщающего лида. И лишь парочка хороших начинались с бэкграунда, но там особый случай — я о них поговорю.

Итак, начинать репортаж после обобщающего лида нужно со сцены в центре события. После погружающего лида тоже можно начинать со сцены, но есть и другие варианты. Вот так начинались уже разобранные нами репортажи.

Про охоту на волков:

— Ну вот объясни мне, ну на кой ляд ты стрелял, а? — От досады егерь Виталий Егоров бьет рукавицей по ручке снегохода. Полдня работы насмарку.— Я же предупреждал: огонь открывать только по ясно видимой цели, когда уверен, что попадешь в зверя. А ты что наделал? Он теперь под флажки уйдет!

— Извините, Виталий Сергеевич,— оправдывается Владимир, молодой парень в белом маскировочном костюме и с карабином в руках.— Я же первый раз так близко волка увидел, адреналин вскипел, вот я и пальнул.

Волонихин И. Человек волку волк // Огонек. 2013. № 3 (5263). 28 января. [Электронный ресурс).— Режим доступа: http://www.kommersant.ru/doc/2101385.

Про выборы:

— Так. Сиди здесь. Спокойно,— приказал мне председатель участковой избирательной комиссии Виталий Шебалин, когда я приехала на участок в качестве наблюдателя.

Веселов А., Лонская А., Дятликович В. Загадка русской демократии // Русский репортер. 2011. № 48 (226). 8 декабря.

Про наркоманов-дезоморфинщиков:

Утро не наступает потому, что ночи толком и не было. Семь часов, а Яна все так же сидит в углу кухни, скрючившись, нога на ногу, медленно и внимательно ощупывает свое тело, иногда протирает слезящиеся глаза. Жарко, на огне стоит латунная миска с толстым слоем грязноватой соли — она греется все время. Девять часов — то же самое, только из комнаты выходит Паша и начинает курить. Паша, в отличие от Яны, еще иногда спит — часа три, на угловом диване. Пепел аккуратно стряхивается в пустой коробок — он пригодится для нейтрализации кислотной среды на финальном этапе.

Костюченко Е., Артемьева А. Жизнь гнезда // Новая газета. 2012. 16 апреля.

Посмотрите еще раз, как начинались репортажи Панюшкина «Свистать всех на спуск» и Яблокова — «Полосатый рейд» в части про конфликт репортажа. Все они начинаются со сцены! Нигде не говорится, как журналист добирался до места, что думает по поводу события или что прогнозируют эксперты.

Однако начинающие журналисты в своих первых нескольких абзацах отыгрывают привычку хорошо рассуждать на заданную тему перед экзаменатором. Хорошо «сдав экзамен» перед воображаемым преподавателем литературы, они наконец переходят к сцене — в середине текста. Так поступают люди, которые не думают о читателе, а повинуются прошлым привычкам. Ведь прибавочная стоимость общеизвестной информации по теме — ноль. Журналист, который начинает репортаж с вводной информации по теме, подобен продавцу бриллиантов, который, желая продать уникальные бриллианты, выставил на прилавок китайскую бижутерию, которую можно купить в любом ларьке.

Например, журналист решил написать репортаж про то, как он сдавал донорскую кровь. И начинает текст со слов:

Донором может стать практически любой здоровый человек старше 18 лет и с весом больше 50 кг. Однако существуют определенные медицинские и социальные противопоказания к донорству крови и ее компонентов. Различные заболевания, перенесенные в недавнем прошлом операции, поездки в некоторые точки мира — все это может послужить временным или постоянным отводом от донорства.

Но если ваш читатель захочет узнать о том, как сдать кровь, и о противопоказаниях, он зайдет на сайт ассоциации доноров или откроет Википедию! Эта информация предназначена только для тех, кто хочет стать донором, а репортажные сцены предназначены для всех! Не сужайте свою аудиторию. Дайте сразу понять, что у вас репортаж, ведь вашу сцену читатель может найти только у вас! Выкладывайте бриллианты прямо на прилавок, если собрались их продавать. Начинайте текст со сцены!

Допустимым считается короткий бэкграунд в виде одного предложения, который тут же прерывается сценой. Например:

Стать донором может практически любой здоровый человек старше 18 лет и с весом больше 50 кг. Я стою на весах в кабинете медсестры, она смотрит на цифру и восклицает

— 49 кг! С ботинками! Мы не можем брать у вас кровь.

— Как не можете? Из-за одного килограмма? Но я готовилась! У меня хороший гемоглобин, я не упаду в обморок.

— Вот когда наедите килограмм — тогда и приходите! Все!

Здесь первое предложение не загружает текст и прямо относится к тому, что происходит с героем, т.е. информация о донорстве здесь работает на сцену. Обратите внимание, насколько легко читается динамичная сцена вначале по сравнению с тяжелым абзацем бэкграунда.

Не начинайте текст с еще одного вида бэкграунда — собственного комментария. Например, в «Новых известиях» репортаж с митинга на проспекте Сахарова начали комментарием журналиста:

Ясно, что все эти люди, пришедшие на Сахарова, не разделяют общих политических взглядов, не являются приверженцами какой-то одной партии, что все они ведут разный образ жизни. Но это им сейчас совершенно не важно. Они пришли, чтобы власть увидела: они есть, и с ними нельзя больше не считаться.

Аляев Д., Башарова С., Зубченко Е., Путилов С., Рябых В. Как же нас много… // Новые известия. 2011. 26 декабря. [Электронный ресурс).— Режим доступа: http://www.newizv.ni/politics/2011-12-26/156953-kak-zhe-nas-mnogo.html.

Это журналисту «ясно», а читателю еще не ясно: он же не увидел картинки. Комментарий, как любой бэкграунд, должен следовать за сценой, а не предварять ее, потому что осмысляет или объясняет ситуацию.

Намеренное начало с комментария встречается у идеологизированных репортажей, где редакция хочет дезавуировать событие:

Воздух свободы на проспекте Академика Сахарова в Москве в субботу отчетливо пропах перегаром: накануне случилась великая для всех офисных тружеников столицы Пятница и сопутствующие ей разлюбезные для желудка мероприятия.

Овчинников А. Болотная пришла на Сахарова // Комсомольская правда. 2011. 24 декабря. [Электронный ресурс).— Режим доступа: http://kp.ru/daily/25809/2789321/.

Разумеется, «Пятница» не имеет никакого отношения к митингу и используется для задания идеологического тона репортажу: будто бы на митинг пришли одни пьяницы, чтобы поразвлекаться. Если у вас нет задачи навязать читателям точку зрения — не начинайте репортаж с комментария[20].

Поскольку начинающие журналисты испытывают неконтролируемое желание начать или закончить репортаж своим высокоморальным обращением к читателям (по себе помню), рекомендую поступать хитро. вычеркивайте у себя первый и последний абзацы. Если текст от этого ничего не потеряет — увидите актуальность рекомендации.

Начало после погружающего лида. Что касается погружающего или смешанного лида, драматургическая приманка в них уже сработала. Поэтому, если в лиде была сцена-экспозиция или оборванная завязка, вы можете начать текст с бэкграунда, поясняющего, где вы находитесь и что происходит. Да, здесь допустимо начало с бэкграунда, но он должен иметь функциональную нагрузку для сюжета.

Вот пример начала репортажа после погружающего лида.

Страх исчезает в самом начале боя, после первого удара, извещающего, что ты — велком, твою мать! — снова на территории самцов. Неважно, твоего первого удара или соперника. Страх исчезает, чуть только твоя плоть сталкивается с чужой плотью. И это не любовные ласки, по обоюдному желанию перешедшие в рукоприкладство. Страх исчезает, едва собственная переносица напарывается — черт, как больно! — на посторонний локоть. И это — не час пик в общественном транспорте. На страх нет времени. Провозишься со своим страхом — будешь повержен: с головы снимут скальп, клыки пойдут на ожерелье, твою женщину изнасилуют, а детей изжарят и сожрут. Если оы инстинкты можно было добывать, как нефть, сюда стоило бы провести трубопровод.

Найденов И. Частный бой // Русский репортер. 2010. № 43 (171). 4 ноября. [Электронный ресурс].— Режим доступа: http://www.rusrep.ru/article/2010/11/02/boi.

Журналист получает первый удар, не понятно, где и почему. Лид уже сыграл роль драматургической приманки, и читатель уже хочет узнать кульминацию (кто победил), поэтому начало с бэкграунда не отпугнет его:

Мы встречаемся на условленной станции метро. Как и было сказано на сайте «Уличные драки». Его адрес я заметил из окна электрички Курского направления — корявые буквы на заборе.

И обратите внимание — это нужная информация, это экспозиция! Просто выраженная бэкграундом. Никто не ставит в начало развивающую информацию по теме или рассуждения.

Когда еще можно начинать с бэкграунда. Бэкграунд может сыграть и роль прямой экспозиции, т.е. быть поставлен в начало текста и после обобщающего лида. Но только в том случае, если он сможет быть драматургической приманкой и будет обозначать что-то загадочное о месте действия или героях. Иными словами, не что-то банальное, что читатель может узнать из Википедии, а что-то, что сразу переворачивает восприятие проблемы. Так начинался специальный репортаж Дмитрия Соколова-Митрича «Закон Цапка»:

Станица Кущевская — это 35 тысяч жителей и ни одного живого человека. В первый же день местная атмосфера оглушает каким-то мистическим оцепенением.

Соколов-Митрич Д. Закон Цапка // Русский репортер. 2010. № 47 (175). 1 декабря.

Почему все они эмоционально мертвы? Что имеет в виду автор? Здесь информация о станице Кущевская использована как элемент загадки, создающей драматургическую приманку. Если вы начинаете с предыстории места действия, берите из этой предыстории что-то очень короткое и необычное, что проиллюстрировало бы сегодняшний конфликт, как сделал автор этого текста. Тогда это сработает. И в любом случае, ваши объяснения не должны занимать более трех предложений, потому что на бэкграунде нет эмоционального подъема. Если вы чувствуете эмоциональную канву текста, вы поймете: чтобы текст заиграл, нужно натянуть струны еще вначале. Играть на слабо натянутых струнах невозможно!

История персонажа в начале текста: когда это работает. Специальный и трендовый репортажи допустимо начинать не со сцены, а с истории одного из персонажей, иллюстрирующей суть конфликта. При этом история не должна быть затянутой: она играет роль завязки, т.е. служебную роль. Репортаж посвящен не ей. Все обстоятельства истории, которые включаются в сцену, должны быть «мотивированы» конфликтом:

Сосед начальника ГО МЧС Воронежа на днях отравился грибами. К счастью, отравился он не сильно, потому что не успел съесть много, ему промыли желудок и выписали, он очень просился домой. Зачем же он просился, спросите вы? А просто он хотел доесть эти грибы, потому что не пропадать же им, в конце концов. А доев, он через несколько дней и умер в больнице.

После истории, которая сыграла роль завязки, всегда следует отложенная экспозиция в виде бэкграунда.

В городе и области, считай, военное положение. Идет война с грибами. Грибы побеждают. Их запрещено собирать и продавать. Распоряжениями руководства города и области установлены наказания за хранение, употребление и распространение грибов.

Колесников А. Восстание грибов в Воронежской области // Коммерсант. 2000. № 133. 22 июля.

Дальше следуют репортажные сцены, где журналист встречается с пострадавшими от грибов и врачами, которые их лечат, а также сам отправляется в лес за грибами со знатоком.

Начало с истории хорошо выбирать тогда, когда явление настолько сложно, что проиллюстрировать его короткой начальной сценой затруднительно. Или история героя очень уж яркая и тянет на завязку. Начало с истории используется для комбинированных жанров где репортажная сцена не занимает весь текст. В классическом же репортаже начало с истории героя используется редко.

Итак, начало с бэкграунда должно быть исключением, и исключения подтверждают правило. Я всегда начинала со сцены, потому что это проще и всегда работает.

Выбор начальной сцены. Если вы сделали правильный выбор и начали репортаж после лида со сцены, то не думайте, что само по себе начало со сцены сыграет роль драматургической приманки. Его тоже можно испортить. Как не испортить? Во-первых, в начале репортажа должен быть либо диалог, либо действие. Не ставьте в первую сцену описание чего-либо, а тем более погоды или пейзажа. Пейзаж играет роль колыбельной, а не роль экспозиции. В репортаже главное — действия людей. Погода и природа там присутствуют только тогда, когда они способствуют чему-то или чему-то мешают (тогда мороз или туман становятся работающей деталью). Одна студентка прислала мне сцену, где она наблюдает, как в Байкале тонет автомобиль, а люди пытаются его вытащить. Первый абзац репортажной сцены состоял из описания ослепительного солнца. Но когда у вас тонет машина — не все ли равно, при какой погоде? Это и есть самое главное, с чего надо начинать текст:

Тонет машина.

Чудесное, лаконичное, драматургическое начало текста! В голове уже возникла картинка! Избыточное же описание окружающей действительности эту картинку, наоборот, разбивает.

Во-вторых, надо уметь правильно начинать с экспозиции.

Прямой порядок повествования подразумевает, что вы пишете все, как оно происходило с вами по порядку в реальности. Такой вариант часто выбирается для событийного репортажа с заранее анонсированного события (митинг, заседание, суд…), для репортажа-эксперимента, репортажа-путешествия. Иными словами, для любого репортажа, где реальность дает некий сюжет с началом и концом самостоятельно, и мы можем следовать реальности. Например, репортаж «Свистать всех на спуск» имеет прямой порядок элементов сюжета.

Не следует путать экспозицию вашего сюжета с началом ваших приключений. «Я встал рано утром, собрался и поехал, а потом в автобусе на меня накричала бабушка, и настроение совсем испортилось, я вышел на остановке по пути к больнице, но заблудился, а тут добрый дядя подсказал мне дорогу…». Корреспондент думает, что это экспозиция. Но экспозиция начинается там, где начинается сюжет. Вспомните: про что вы пишете, что является вашим главным тезисом, какова задача текста. Если вы пишете про то, как вы сдаете кровь, ваш сюжет начнется не раньше, чем вы откроете дверь с надписью «Станция переливания крови»! Вот с этого и начинайте:

Я открываю дверь с надписью «Станция переливания крови».

Это будет настоящая экспозиция, а не ваше пробуждение. За редким исключением. У вас дома может произойти что-то, что имеет отношение к сюжету. К примеру, ваша бабушка может встать у двери и сказать: «Не пущу, ты там гепатит подцепишь!» Эта цитата имеет отношение к сюжету — опасения бабушки выражают расхожий стереотип. С этой цитаты вполне можно начать текст.

Какие сведения оставлять в экспозиции? Надо ли описывать все, что происходило вначале? Нет, только то, что относится к конфликту и обещает будущие препятствия. Сцена, с которой начинается репортаж, должна задавать настроение последующего текста и «работать» на реализацию конфликта. Вот в репортаже «Ленты.ру» журналист отправился на учредительный съезд организации «Всероссийское родительское сопротивление». Кому будут сопротивляться родители, видно еще из подзаголовка текста: В Москве учредили организацию для борьбы с либералами, ювенальной юстицией и образовательными стандартами.

У читателя уже возникает вопрос: с реальными ли проблемами борются эти люди? Сцена-экспозиция задает тон будущему репортажу.

Досматривали посетителей на входе в Колонный зал Дома союзов сотрудники Федеральной службы охраны, что сразу давало понять: это будет небанальное мероприятие (т.е. читателю уже из этих деталей понятно что «движение» искусственное и поддержано большими бюджетными деньгами). В фойе работал телевизор, показывали какой-то митинг сторонников лидера движения «Суть времени» Сергея Кургиняна. «Это что за ювенальную юстицию придумали? Придут чиновники ко мне домой, увидят у ребенка кариес и заберут его?» — вопрошал молодой парень. Его сменила женщина в светлой шубе: «Я сейчас страшное скажу. Вы это вырежете, но я все равно скажу. Во всем виноваты продажные демократы, которые в парламенте засели!»

Журналист мог включить в экспозицию любые другие детали и цитаты из обстановки, которые встретили его в начале мероприятия. Но он целенаправленно искал именно те детали и цитаты, которые подчеркнут конфликт и станут «драматургической приманкой» для читателя. В данном случае публике бросают кость в виде спорной цитаты одного из будущих героев репортажа, вокруг которого будет вертеться сюжет.

А вот экспозиция Панюшкина. Напомню конфликт текста: митинг на Васильевском спуске после трагедии в Беслане, заявленный как митинг против терроризма, оказался искусственным: народ согнали принудительно, а выступающие хвалили власть. И вот экспозиция:

В начале улицы Варварка стояло милицейское оцепление и девять рамок металлоискателей. Люди начали приходить часа за три до митинга, и у рамок то собиралась огромная толпа, то вообще никого не было. Это было так потому, что люди пришли на митинг не поодиночке и не семьями, а трудовыми коллективами, и весь трудовой коллектив, партия, профсоюзная организация или университет подходили к рамкам металлоискателя разом, организованно, создавая давку.

Настроение царило несообразно поводу праздничное. Бежали студенты со стопками маек и флагами, преподаватели пересчитывали своих подопечных, журили, что мало их пришло с такого-то факультета, грозили, что факультету за это влетит.

Панюшкин начал репортаж с рамок металлоискателей не потому, что с этого началось его путешествие по месту события, а потому, что возле этих рамок он нашел первое конфликтогенное препятствие: давка, созданная принудительно согнанными трудовыми коллективами — показатель искусственности митинга. Но когда журналист приходит на митинг и «просто» начинает текст с того, что он прошел пищащую рамочку, это работать на конфликт и читательский интерес не будет, это будет мертвым абзацем. Возле этой пищащей рамочки должно происходить что-то, что задаст тон вашему репортажу и будет демонстрировать конфликт. Тогда с пищащей рамочки можно начать.

Ставить в качестве экспозиции описание места действия лучше только тогда, когда оно настолько необычно, что сыграет роль драматургической приманки. Если сами условия жизни ваших героев ужасны и проблемны. Но если ваши герои — совершенно обычные люди и находятся в типичных обстоятельствах, то очевидно, что начать с описания офиса, квартиры или того, как Мария Ивановна просыпается — проигрыш. Поэтому в таком случае начинать надо с завязки сюжета: с яркой сцены, которая сразу ставит проблемную ситуацию. Из которой сразу становится ясно, что с Марией Ивановной что-то не так. А экспозиция будет задержана и выражена бэкграундом после сцены-завязки: «Мы находимся в квартире Марии Ивановны, которая…».

Начало с завязки (экспозиция задержана). Начало репортажа с завязки всегда подразумевает нарушение хронологии. Оно предпочтительно тогда, когда экспозиция и так всем понятна (персонажи и место действия банальны). Еще это работает, когда у вас тематический репортаж, подразумевающий сцены из разных мест с разными героями. Почти всегда с завязки начинают специальный репортаж. Во-первых, потому что там нет как такового «события», которое имеет понятное начало, во-вторых, потому что спецрепортажи пишутся по итогам обсуждаемых в новостях конфликтов, и надо сразу выделиться ярким началом среди информационной шумихи.

Вернемся к нашему примеру с репортажем про донорство крови. Мы уже отбраковали вариант начала с информации про то, как правильно сдавать кровь, отбраковали начало с приключений журналиста вне пункта приема донорской крови. Если мы начинаем с прямой экспозиции, мы бы написали: «Я открываю дверь с надписью «Станция переливания крови». Сейчас мы разберем второй вариант — начало с яркой сцены в центре происходящего, выявляющей какие-то препятствия для героя, т.е. мы нарушим хронологию и начнем где-то тут:

— Ой, что-то он плох, дайте нашатыря! — я едва слышу голос медсестры сквозь стук в висках. Я лежу на кресле донора с иглой в руке. По прозрачной трубочке стекает моя кровь.

Час назад я открыл дверь с надписью «Станция переливания крови» (пошла задержанная экспозиция). У кабинета ждали своей очереди семь человек в бахилах. «Старички» сидели, будто ждут очереди в банке или в столовой, а начинающих было видно сразу — они, как и я, сидели с бравадой, их вид словно говорил: «В отличие от этих хлюпиков, я даже не побледнею!».

— Кто следующий? Идемте на осмотр! — позвала меня медсестра. Меня стали взвешивать.

— Знаете свою группу крови?..

Давайте теперь перейдем к реальным примерам с задержанной экспозицией. Хорошо начинать репортаж после лида с диалога, темп чтения на нем выше, читается он легче.

— Мама, я есть хочу!

— Возьми фрукты.

— Я не хочу фрукты.

— Тогда орехи.

— Я не хочу орехи!

— Но у нас есть только орехи и фрукты.

Худенькая девочка лет четырех со светлыми косичками начинает хныкать, потом успокаивается и набирает в кулачок фундук. За орехами она подбегает еще несколько раз — это единственная белковая еда, которую ей дают.

Лонская А. Голодный образ жизни // Русский репортер. 2012. 26 декабря. [Электронный ресурс].— Режим доступа http://www.rusrep.ru/article/2011/12/26/siroedenie/.

Эта сцена обрисовала драматическую ситуацию: девочка хочет есть, а нормальной еды ей не дают. Читатель еще не понял почему и ему интересно продолжить чтение. Первая сцена должна стать для читателя сценой-загадкой. Мы нарушаем естественную подачу сведений, чтобы за ответом читатель отправился дальше. Следующим абзацем идет задержанная экспозиция, это бэкграунд, где поясняется, что перед нами — семья сыроедов, а журналист находится на семинаре по сыроедению в Анапе. Журналист рассказывает, на чем основана концепция сыроедения: люди едят только сырые овощи и фрукты, потому что уверены, что из-за вареной еды и мяса человечество болеет. После журналист возвращается к начальным персонажам и снова передает сцену с их участием.

Если вы начинаете не с диалога, то начинайте с действия.

Они вырастают как из-под земли. Мирные болельщики самарских «Крыльев Советов» еще по инерции машут бело-зелено-голубыми шарфами в сторону трибуны гостей из Дагестана — мол, привет! Махачкалинцы им еще отвечают своими желто-зелеными шарфами, но и тех и других жестко обламывают фаны. Подростки, еще совсем дети, выруливают из-за спин бело-зелено-голубых, столбенеют в стойке «Смирно!» и вскидывают руку в фашистском приветствии. Оно, как молния, пронзает «Дикую дивизию». Шпана испаряется в толпе. Но из-за спин уже, как близнецы, вырастают следующие. С той же рукой, вскинутой вверх.

— Зига-зага! — захлебывается крик.

Полиция, как живая баррикада, взявшая трибуну гостей в кольцо, в упор не видит происходящего. А я, забыв, что с трибуны «Дикой дивизии» шел на интервью с самарцами, застываю между полицейским заслоном и «ультрас».

— Чо-о пялишься? — Это уже мне.— Чуркам продался.

Детишки заходятся в порнотанце Кинг-Конга перед самцом-конкурентом: «Соси! Соси!» Полицейские поворачиваются в их сторону, но те бросаются врассыпную. Все. Картинки как не бывало. Осталось только ощущение, что тебе плюнули в лицо, а тебе и не догнать, и не вытереться.

Емельяненко В. Лезгинка с выездом // Русский репортер. 2012. № 42 (271). 24 октября. [Электронный ресурс].— Режим доступа: http://www.rusrep.ru/article/2012/10/23/anji.

Эта сцена-завязка иллюстрирует противостояние фанатских группировок. Реальная хронология увиденного не соответствует хронологии итогового текста: эту сцену журналист увидел не сразу, но он ставит ее в начало репортажа. В середине репортажа журналист будет возвращаться к тому, что было до этой сцены. Важная роль такой сцены-завязки — задать настроение всему будущему репортажу. Поэтому журналист может пренебречь реальной хронологией происходящего ради создания такого настроения. В данном случае сцена работает на то, чтобы оставить «ощущение, что тебе плюнули в лицо», которое будет лейтмотивом всего репортажа.

Начало репортажа после лида с кульминации. Экзотический, но вполне работающий на создание интереса вариант. Если формат предусматривает только обобщающий лид, поэтому сцену-кульминацию вытащить в лид нельзя, почему бы не поставить кусочек кульминации прямо после лида?

Делается это так. Вы начинаете репортаж со сцены, которая изображает самый накал страстей или сам итог вашей борьбы с проблемой (лучше поставить сюда открытый конфликт, видимую борьбу), но обрываете эту сцену, чтобы в конце репортажа вернуться к ней и получить «закольцовывание», логически завершив ее. Вот начало репортажа про то, как корреспондентка избиралась муниципальным депутатом (начало после обобщающего лида).

— Сколько голосов у К.? — спрашивает председатель избирательной комиссии. «Мой» наблюдатель напрягается: звучит фамилия кандидата, которого, по слухам, должны «протащить» в депутаты. Услышав результат, председатель морщится: К. не проходит.

«Сейчас начнется», думаю я, потому что про что-то подобное сообщают и наблюдатели с других участков: им не спешат выдавать протоколы, председателям поступают некие звонки, они отчитываются в ТИКе, некоторые закрываются в своих кабинетах чуть ли не на час.

Но худшего не происходит: цифры в итоговых протоколах оказываются правильными, и К. обходит меня только на одном участке — на то самом, куда я не смогла отправить наблюдателя. Но на результат это уже не влияет.

Я понимаю, что стала депутатом. На это пришлось потратить 2,5 месяца жизни, массу нервов и 230 рублей.

Лонская А. Битва за бесплатный проездной // Русский репортер. 2012. № 9 (238). 8 марта.

На этом закончилась первая глава. Далее следует вторая глава «Как все начиналось», которая является отложенной экспозицией и представляет действующих лиц репортажа: соперников автора, избирательную комиссию района, жителей района.

Кульминация в репортаже

Нагнетание действия и движение к кульминации. Начало со сцены или с истории персонажа — это «крупный масштаб», а последующий информационный бэкграунд — отдаление, т.е. взгляд на конфликт в целом. Погружение и отдаление «взгляда» на конфликт следуют на протяжении всего репортажа, чередуя примеры и обобщения. Обычно после завязки и отложенной экспозиции завершается первая глава репортажа (если он разделен на главы). Во второй главе следуют сцены, чередующиеся с бэкграундом, во время которых исходная драматическая ситуация развивается. Это ускорение ведет читателя к кульминации разрешению драматической ситуации. Она обычно реализуется в третьей главе, если текст разделен на главы.

В «серединной» сцене, показывающей нагнетание действия, хорошо работает дисгармонирующий с кульминацией переход. Если кульминация счастливая, значит, здесь должен быть «провал», переход от счастья к несчастью: попытались решить проблему, но не получилось. Если, напротив, в кульминации героев ждет провал — значит, в середине репортажа вы можете дать читателю надежду: озвучить ожидания героев, их радость при преодолении первых препятствий. Тогда кульминация сработает сильнее.

Вот сцена-развитие действия в репортаже «Супермама против швабры», где сила препятствий возрастает: попытка решить первоначальные проблемы не дала результаты.

Внедрять привычки — дело долгое. Сразу заставить себя делать зарядку, научиться хвалить мужа и содержать дом в порядке я не смогла.

— А-а-а-а-а!!! — визжит Маша на детском стульчике. Я бросаю тряпку и бегу к ней. Она трет глаза — хочет спать. Через минуту уже не хочет, играет моими бусами. Я снова сажаю ее на детский стул, сама — за швабру.

— А-а-а-а!!! — визжит Маша. Я злюсь и понимаю, что надо бросить дела и укачивать Машу, которая не может побороть желание изучать мир, но очень хочет спать. Я создаю ей «утробу»: укутываю в одеяло шальные ноги и руки и укачиваю. Когда Маша спит, надо сидеть рядом. Иначе рев и сна нет еще несколько часов. Поэтому я кладу ее на диван и ложусь здесь же учить английский.

Через неделю такой жизни, когда вместо отдыха я то учила английский, то писала статью, то качала пресс, «мяч для регби» стал похож на неоплаченный долг, который требуют кредиторы у банкрота. У меня пошли ночные галлюцинации, а весы показали цифру 43,8 кг. Хочу «Первый канал» и сидеть на диване. Неужели супермама чем-то должна платить за свою сверхсилу?

Неделя была так плоха, что я до последнего тянула с отчетом. Но поняла что лучше написать хоть что-то, чем не писать ничего. Я не продвинулась по целям, кроме английского, да и тот надоел так, что смотреть на него не могу.

Читаю про успехи других и завидую. Мама четырех детей, жена священника Анна пишет:

«Впереди уже маячит перспектива официально сесть за руль. Через полторы недели внутренний экзамен, через три недели в ГАИ. Вожу с инструктором почти каждый день. С английским тоже неплохо. Второй месяц занятия по скайпу с англичанкой — и уже болтаю на любые темы».

Но потом открываю ее тему и вижу, сколько на самом деле у нее трудностей. Жить по плану сразу не получается ни у кого.

«Ощущение, что весь день хожу и убираюсь, что-то делаю, а толку никакого. Хожу нервная, на всех ругаюсь, что веши на места не кладут».

Потом Аня признается, что заглядывает в мои отчеты и думает, что это я продвигаюсь быстро, а она расслабляется.

Уныние в мастер-группе наступает одновременно.

— Девочки, как ощущения?

В чате пишут: «Руки опускаются», «Все понимаю, но ничего не делаю», «Какая-то неведомая сила так и тянет бросить все начинания, хоть плачь… Зона комфорта, так долго обустраиваемая, не поддается разрушению…» (…)

Лонская А. Супермама против швабры // Русский репортер. 2014. № 3 (331). 22 января. [Электронный ресурс].— Режим доступа: http://www.rusrep.ru/article/2014/01/22/supermama-protiv-shvabryi.

Бэкграунд толкающий и бэкграунд тормозящий. Бэкграунд — такой же важный элемент для создания драматургического напряжения, как и сцена. И тот бэкграунд, который вы ставите в середину репортажа (скажем, во вторую главу), в идеале не должен снижать эмоциональный накал, а должен повышать его. Иными словами, он должен укреплять то чувство, которое вы здесь реализуете: обычно это «Елки, что ж вы делаете-то!» либо «Да, молодцы, так держать!». И ускорять, ускорять, ускорять!

Разный бэкграунд создает разную скорость чтения. Информационный, статистический бэкграунд, дающий информацию о том, как устроена система,— снижает темп чтения. Эти абзацы нельзя перегружать. Если информации много — делайте перебивку иллюстрирующей ее сценой, цитатой или историей. Чем понятнее для читателя тема репортажа — тем меньше требуется бэкграунда. Если вы можете выкинуть абзац с бэкграундом — выкиньте его. Если это можно прочесть в Википедии — тем более выкидывайте. Однажды редактор мне сказал: «Я, как читатель, читая твой текст, все время хочу сказать: хватит меня учить, где история?»

Эта схема отличается от той, которую мы приводили раньше, и гораздо менее похожа на натянутую струну. Конечно, ведь в репортаже про выборы почти не было бэкграунда — он был весь, как натянутая струна! Посмотрите, как бэкграунд оттягивает струну вниз. И чем сильнее оттянута вниз эта линия и чем шире этот «оттянутый» промежуток — тем более вероятно на этом месте потерять читателя! Если вы хотите управлять напряжением репортажа — попробуйте после написания черновика нарисовать схему эмоционального напряжения. Вам сразу станут видны «провисания».

Бэкграунд же, рассказывающий действия героев, которые происходят между сценами, или поясняющий сцену (зачем что-то было сделано и почему это важно), гораздо менее замедляет темп репортажа[21], а некоторый может и ускорять, как бы сжимая время. Например, бэкграунд, где утверждаются препятствия, вставшие перед героями, работает на создание драматургического напряжения:

Мне нельзя агитировать избирателей, трогать их бюллетени и вообще брать в руки какие-либо документы (только смотреть). Нельзя также предпринимать действия, нарушающие тайну голосования и препятствовать работе комиссии. То есть, по мнению председателя Шебалина, мне нельзя ничего.

Веселов А., Лонская А., Дятликович В. Загадка русской демократии // Русский репортер. 2011. № 48 (226). 8 декабря.

Кульминация. Кульминацией считается та сцена, в которой происходит «полное и необратимое изменение ситуации»[22]: например, если в начале сюжета наркоманы искали дозу, то в конце они должны добыть ее и уколоться или у них должна провалиться эта попытка. Если люди защищают свои дома от судебных приставов с экскаватором, который по судебному решению должен их снести, то в конце либо экскаватор все-таки разрушит дом, либо защитники сломают технику и будут ликовать на обломках, либо экскаватор и приставы просто отступят, что тоже породит ликование.

Журналист, работая на месте события, ожидает этой сцены, которая покажет разрешение конфликтной ситуации успешно или не успешно. Без нее сбор информации будет не полным.

Яркий открытый конфликт сам подбросит вам кульминацию. Тематический репортаж, где конфликт скрытый, вынуждает журналиста самостоятельно искать кульминационную сцену. И здесь возможно два варианта.

Первый класс тематических репортажей — репортажи, где в центре сюжета типичная жизнь необычных людей (наркоманов, проституток, гениев, депутатов…). Сюжет таких репортажей закручен на решении этими персонажами какой-то задачи. Чиновник пытается справиться с управлением ведомством в первую неделю работы; наркоманы хотят найти новую дозу и прожить один день; проститутки хотят найти клиентов, депутат — успешно осуществить прием граждан… Соответственно, журналист должен ждать сцену, где первоначальная задача завершится успешно или окончательно станет ясно, что герои терпят поражение, внутреннее или внешнее, в зависимости от вида конфликта, либо одерживают победу над ситуацией.

В репортаже Елены Костюченко «ХЗБ» изображена жизнь малолетних наркоманов, которые поселились в Ховринской заброшенной больнице и зарабатывают на жизнь тем, что водят экскурсии по зданию. Их задача — сделать это успешно и не попасться в лапы ментов, которые периодически наведываются в притон, чтобы арестовать и побить подростков. Соответственно, в кульминации это и происходит.

Спускаемся на четвертый. Навстречу нам несется Йена и ребята: «Менты, менты».

Бежим по коридорам. Йена прячется в пролом в стене, поворот, дети разбегаются по коридорам.

Перед нами остается только Гоша. Он бежит широко, нейлоновая куртка раздувается, руки хватаются за воздух.

Поворот, вбегаем в абсолютную темноту. Притормаживаем, идем медленно. Слышно, как Гоша бежит впереди. Вдруг шаги прерываются. Шорох нейлона.

Зажигаем мобильники. В шаге чернеет квадратный провал, огороженный десятисантиметровым бортиком. Сквозная шахта лифта.

Гоша лежит на четыре этажа ниже, зарывшись лицом в кирпичи. Длинные волосы полностью закрывают голову. Он не двигается.

По этажам несется:

— ОВД «Ховрино». Стоять, б…!

Наклоняются, переворачивают. Просят нас вызвать «скорую» с мобильного — «с рации будет ехать дольше». Двое сотрудников конвоируют нас на лестницу. Там уже бьется в истерике пьяный Антон.

— Пустите меня! Это мой друг! Мой друг, вы не понимаете! — его удерживают.

— Я тоже много чего видел,— говорит опер.— Им занимаются уже. Не мешайся.

— Мать на него наплевала! — продолжает орать Антон.— Я его к себе в дом взял, чтоб он хоть чему-то там набрался!

— Че, б…, лезут? Вот че, б…, лезут? — говорит другой.— 11-летние, б… Расстрелял бы всех. (…)

(…) Подъезжают «скорая» и МЧС. Идут к шахтам, рассматривают. Женщина-врач выходит покурить с операми: «Дыхание есть, сейчас поднимать будут».

Гоша скоро приходит в сознание. Называет имя, дату рождения. На вопросе «Что болит?» начинает плакать.

Гошу грузят на тканевые носилки. Из головы течет кровь, пачкает ткань. Несут в темноту коридоров к выходу. Обходят провалы по бокам коридора, спускают по переборкам.

«Как я упал? Как я упал? — начинает плакать Гоша.— Я здание знаю, я не мог, я здание знаю!»

Из темноты вылетает зареванный Тема: «Гоша, Гоша! Это мой друг! Уйдите, я сам понесу!» Один из оперов оттаскивает парня, бьет кулаком в скулу, и тот давится криком.

— Будешь еще мяукать?

— Нет.

— Все понял?

— Да.

У «скорой» обнаруживаются мамы. Бросаются на Антона: «Это он, он держал моего сына! Загородил: никуда он с вами не пойдет, он никуда не пойдет, он мой друг. Ты сволочь! Где мой сын?»

— Ты, с… католическая… — начинает Антон.

— Я православная!

— Да какая ты, б…, православная?

Антону заламывают руки, кладут на капот, надевают наручники. (…)

Второй класс тематических репортажей — репортажи, где сюжет построен вокруг «логического доказательства», где журналист доказывает или опровергает какой-то тезис. Это репортаж и-расследования, репортажи-эксперименты, трендовые репортажи. В таких репортажах у вас есть два варианта кульминации. Первый вариант — сцена, которая утверждает правоту тезиса окончательно. Второй вариант — провал тезиса, когда тезис, к которому вел журналист, в конце разбивается парадоксальной сценой. Таким образом мы «обманываем» ожидание читателя.

Например, в репортаже «Голодный образ жизни» демонстрируется жизнь людей, которые питаются одними сырыми овощами и фруктами. Цель этой затеи в конце концов — «самосовершенствование» и уход от цивилизации. Ставится задача доказать тезис, что находят эти люди не самосовершенствование, а потерю здоровья, как физического, так и психического. Значит, кульминацию можно предположить заранее — это будет сцена, во время которой правота тезиса станет окончательно ясна. Вот сцена-кульминация в этом репортаже.

Мы прибываем в дачный поселок под Краснодаром, где собрались сектанты — обсудить концепцию будущего сыроедческого поселения. На слет приезжает знаменитая целительница Марва Оганян. Народу человек тридцать, почти все с детьми. Женщины с распущенными волосами, без косметики, в длинных юбках. Инициатор собрания Дмитрий В. приобрел с единомышленниками в горах семьдесят гектаров земли со старым яблоневым садом. Он уверен, что яблоневый сад прокормит всех сыроедов.

— Сначала мы построим общинный дом,— живописует Дмитрий.— Там будет общая техника. Каждый будет обязан обрабатывать кусок общинной земли…

Изможденная блондинка, жена энтузиаста, который уже добрался до изложения моральных требований к соседям, кормит грудью уже довольно большого ребенка. У мальчика квадратная голова, вздутый живот и тонкие ручки и ножки.

Малышу другой женщины на вид месяцев шесть.

— Сколько ему? — ласково спрашивает маму целительница Марва.

— Годик. Дома родили,— улыбается та.— И прививок никаких не делали. Кормить собираемся до пяти лет.

— Молодцы какие! — хвалит Марва. Женщина опускает малыша на подстилку, он принимается ползать — в год он даже не пытается привстать. Мама дает ему жевать грязные палки прямо с земли. У него кривые ножки, вздутый живот и большая голова — явные признаки рахита. Но целительница Марва, у которой, к слову, медицинское образование, говорит:

— Посмотрите, какие здоровые здесь собрались дети! Не надо допускать детские болезни. И потому их нельзя лечить лекарствами, иначе потом пойдут лейкозы. А как сейчас кормят в детских садах? Там еда абсолютно болезнетворная!

Я оглядываю женщин вокруг. Их руки и ступни от ходьбы босиком и жизни на природе в кошмарном состоянии, ногти и губы поражены грибком. Они спят на полу, некоторые живут в лесу. (…)

Лонская А. Голодный образ жизни // Русский репортер. 2012. 26 декабря. [Электронный ресурс].— Режим доступа: http://www.rusrep.ru/article/2011/12/26/siroedenie.

Кульминаций в репортаже может быть и две и даже три, но только в том случае, если под одной темой (проблемой) объединены два или три сюжета с разными героями. В репортаже «Голодный образ жизни» два сюжета про секты. Второй сюжет тоже содержит кульминацию. Оба сюжета призваны доказать изначальный тезис (люди вместо самосовершенствования пытаются убежать от проблем и находят потерю здоровья, как физического, так психического). И обе кульминации утверждают этот тезис.

Разберем случай, когда кульминация опровергает основную посылку текста. По заданию редактора я нашла в Москве школу, где половина учеников дети гастарбайтеров из Средней Азии, поэтому русский им преподают как иностранный. Директор школы, проводя экскурсию, убеждала меня, что все стереотипы о мигрантах — ложь (успеваемость не снижается, безопасность школы гарантирована, ученики не конфликтуют и т.д.). На протяжении всего текста доносился этот тезис. Читатель начинает думать так же, но концовка разбивает иллюзии.

На жалком подобии стадиона во дворе школы подростки лет тринадцати играют в футбол пластиковой бутылкой. Среди них лишь двое пацанов славянского вида. Рядом громко выясняет отношения смуглая компания постарше. Спрашиваю, как пройти к метро, у двух парней лет семнадцати кавказской наружности. Один из них прощается с девушкой явно младше себя.

— Э-э, давай с нами, мы тебя проводим,— говорит он уже мне.— А ты где живешь-то? В Бутово? Оставайся у меня, я завтра на машине тебя в Бутово отвезу!

Я пытаюсь отделаться от заманчивых предложений и рассказов о дяде с внедорожником и вдруг соображаю, что говорю со школьниками.

— Вы в этой школе учитесь?

— Ну да, в одиннадцатом классе.

— И как?

— Да это ужасная школа, здесь даже руки нельзя помыть! Как их можно помыть, если нет воды в туалете? А контингент? Здесь же одни черные!

— Так вы же сами черные!

— Ну да, мы про это и говорим.

— И что, бывают у вас конфликты на межнациональной почве?

— Раньше были. Теперь нет. Теперь мы в одиннадцатом классе.

— Все мысли о ЕГЭ?

— Нет. Просто теперь мы эту школу контролируем. Слюшай, должен же быть кто-то в школе хозяином, да?

— Я думала, что хозяин школы — директор.

— Да мы ее раз в год на линейке видим! Директор! Что такое директор? А у меня травмат есть.

Лонская А. На черной-черной улице стоит черная-черная школа // Русский репортер. 2012. № 01-02 (230-231). 18 января. [Электронный ресурс].— Режим доступа: http://www.rusrep.ru/article/2012/01/18/school/.

Не нужно путать сцену-кульминацию с внешне конфликтной сценой — скажем, дракой или спором. Не нужно ждать конфликтных сцен, во время кульминации герои вообще могут сидеть молча на стульях, но произойдет что-то такое, что изменит все. Не волнуйтесь: вы почувствуете это. Произойдет что-то, после чего вы скажете. «Вот эта сцена расставила все точки над i в моей голове, показала истинное лицо героев».

Вот кульминация в знаменитом репортаже Андрея Колесникова «Восстание грибов в Воронежской области». Текст начинается историей погибшего грибника, затем следует репортаж из больницы, где умирают дети и родители, которые съели собранные грибы, оказавшиеся поганками. Наконец, журналист сам идет в лес со специалистом по грибам, чтобы узнать, как так: люди собирают лисички, а умирают от бледной поганки. Вот сцена-кульминация. Кстати, она отделяется главой от остального текста.

Тут-то я и нахожу наконец человека, которого долго искал,— Антонину Ивановну Ртищеву, известного воронежского миколога, т.е. специалиста по грибам. Антонина Ивановна — доцент Воронежского государственного университета, автор нескольких книжек по грибам и специалист международного уровня. Вот она-то все и объяснит.

Антонина Ивановна призналась, что не может долго находиться в городе, потому что, как волк, все время в лес смотрит. Ей нужно быть как можно ближе к ее грибам. И мы поехали в лес.

— Я вам приготовила пиццу. Будете? — спросила она, когда мы подъехали к деревне Березовки, за которой начинался настоящий лес, каких, между прочим, вообще-то мало в Воронежской области. Степи там в основном.

Пицца оказалась очень вкусной, и вдруг я почувствовал, что на зуб мне попадают грибы.

— Конечно, это ведь пицца с грибами,— странно улыбнулась она.— Тут есть козляк, шляпка мокрухи, кесарев гриб, ножка гиропоруса… Все как надо, вы ешьте, ешьте…

Мне стало нехорошо. Мне даже пришло в голову, что я становлюсь частью какого-то дьявольского плана, в котором мне уготована не самая последняя роль. (…)

— Вы никогда не пробовали ядовитые грибы?

Я вздрогнул.

— Не пробовали. А я все их знаю назубок. Правда, они этого не любят, но я очень осторожно… Очищаю от земли какую-нибудь часть гриба и лижу. Кто-то ничего не чувствует или чувствует какую-то горечь. А я чувствую совсем другое! У меня с ними совершенно особые отношения, только, наверное, не стоит об этом никому говорить, потому что, сами понимаете, люди разные и могут не так понять.

Мы шли по лесу, Ртищева все время останавливалась, наклонялась, шла дальше. Она явно что-то искала и наконец нашла.

— Вот она,— торжествующе сказала Антонина Ивановна.— Бледная поганка. Роскошный экземпляр! Шляпка семь-восемь сантиметров в диаметре, уже не колокольчатая, но еще не распростертая, оливково-желтая, с пушистыми светлыми хлопьями на поверхности! Мякоть белая, под кожицей слабо окрашенная, тонкая, без запаха и вкуса, пластинки свободные, частые, почти прозрачные!

Ртищева упивалась бледной поганкой, она не отводила от нее глаз, и остановить ее было невозможно.

— Смотрите, ножка ровная, слегка зеленоватая, внизу клубневидно утолщенная с белым чашевидным влагалищем. А колечко! Сверху полосатое, снизу слегка зеленоватое!..

(…) Я уже мечтал только об одном: поскорее выбраться из этого леса. Миколог Ртищева была на их стороне, она давно продала душу грибам, она была с ними заодно.

Выходя на опушку, мы увидели старуху в красной кофте с косой. Старуха прошла было мимо нас, но случайно, видно, заглянула в лукошко Ртищевой. Там, кроме бессмысленного, на мой взгляд, перечного груздя, лежали откровенно ядовитые паутинники, бледные поганки, мицены чистые и ложные поплавки.

Старуха остановилась, молча полезла в корзинку миколога и выкинула всю дрянь. Только после этого она посмотрела в глаза Ртищевой, покачала головой и сказала укоризненно:

— Не надо!

Как завершать репортаж

Развязка в репортаже, как правило, не совпадает с реальным окончанием конфликта. Сам конфликт может окончиться только через неделю после того, как журналист уедет с места события. Есть большой «сюжет» (например, снос поселка «Речник» и протесты жителей), а есть внутри него куча эпизодов, и журналист наблюдает лишь один из эпизодов (снос конкретного дома и его защиту жителями). Мы находим завязку, кульминацию и развязку внутри этого эпизода, и у нас в репортаже появляется свой маленький сюжет. Мы ведем речь об этом сюжете — нашем, внутреннем, созданном нашими впечатлениями.

И для этого репортажного сюжета развязка — сцена, в которой закодирован для читателя некий ответ: либо надежда на окончательное преодоление препятствий, либо отчаяние (т.е. развязка может как подкреплять кульминацию, так и опровергать, но лишь намеком). И если журналист закодировал в ней впечатление, что проблема не решится,— репортаж может завершиться соответствующими пессимистическими словами героя или сценой, где он делает что-то, что показывает тщетность борьбы. В реальности через неделю борьба может завершиться в пользу героя или произойдет что-то еще, что перевернет восприятие конфликта. Мы не можем этого предсказать. Например, журналист пишет репортаж про снос поселка «Речник». Дома сносят, жители кидаются под экскаватор. Развязкой может стать сцена, когда техника прекратит сносить дома: жители своего добились, власти обещали дать паузу. Однако сам конфликт не окончен, завтра техника может снова пойти в работу. Окончено только наблюдение журналиста за героями. И в этом случае у репортажа с позитивной кульминацией может быть пессимистический эпилог-флешфорвард, где журналист расскажет, что на следующий день техника все-таки снесла дома. Это противоречие, этот переход от счастья к несчастью, часто венчает репортажи и генерирует сильные эмоции. Такова реальность, ведь драма — отражение жизни, только в концентрированной форме!

Развязка всегда обозначается сценой. Чаще всего это окончание сцены с кульминацией, между ними нет разбивки, как в тексте про дежурство на выборах. Однако в специальных репортажах и трендовых репортажах текст может состоять из сцен в разных местах, объединенных одной проблемой. Тогда развязка может отделяться от кульминации бэкграундом. Так, в репортаже Колесникова «Восстание грибов в Воронежской области» после кульминации следует еще одна глава с бэкграундом, что стало дальше с героями (фактически это эпилог: рассказывается, что грибники, с которыми он беседовал,— умерли в больнице на следующий день). Но оканчивается текст на сцене-развязке, где журналист возвращается к персонажу из кульминации.

А Ртищева на прощанье раскрыла мне вообще все карты. Она уже не считала нужным скрывать от меня главное.

— Поймите,— холодно сказала она на прощанье,— ведь грибы — только наполовину растения.

— Как вы сказали?

— А наполовину… — продолжила было она и только тут замолчала.

Из текста понятно, что «прощание» с Ртищевой состоялось раньше, чем журналист побывал на следующий день в больнице, но сцена хорошо идет под финал.

Развязка должна быть короткой, у нее короткий хвост (рис. 5).

Как правило, лучшая концовка содержит не более одного абзаца после последнего эмоционального подъема, т.е. после истинной кульминации. Посмотрите еще раз, например, как заканчивается текст про выборы:

Они знали, что я не успею. Но сделали так, чтобы не было юридических претензий.

Здесь очень короткий «хвост»: всего одна строка. Но начинающие журналисты часто удлиняют его тремя абзацами морализаторства. Станет читатель читать этот «хвост», где больше нет эмоционального подъема? Он пробежит глазами начало ваших последних абзацев и поймет, что не за что зацепиться, и бросит читать. «Зацепиться» он может только за очередное эмоциональное напряжение, а оно всегда видно с начала абзаца[23]. Если вам еще есть, что сказать дополнительного,— добавьте эту информацию в подверстку, которая будет идти под репортажем отдельным дизайном[24].

Итак: развязка — это сцена. И если начальная сцена показывает конфликт, то завершающая — помогает читателю сделать вывод. Но талантливый журналист не говорит вывод прямо, он заставляет читателя его сделать.

Через три часа после начала заседания Данилкин, внезапно повеселев, объявляет перерыв на обед. В состязании, кто быстрее попадет на первый этаж в столовую, адвокаты, задерживающиеся у «аквариума», удручающе проигрывают прокурорам. В самой столовой можно убедиться, что здесь судебная власть точно выше исполнительной: для судей есть специальный столик, а для прокуроров — нет. Сидят за обычными столами. То есть любой может сесть рядом с прокурорской бригадой, жующей ленивые голубцы. Или не садиться рядом.

Куцылло В. Зал номер семь // Коммерсант-Власть. 2009. № 16. 27 апреля. С. 26. [Электронный ресурс].— Режим доступа: http://www.kommersant.ru/doc/1159795.

Это сцена, поставленная в конце репортажа про суд над Ходорковским. Она оставляет итоговое впечатление: решается судьба человека, который может на долгие годы сесть в тюрьму, а для сотрудников суда и прокуратуры это — обыденная ситуация, и они спокойно бегут есть, да еще и соревнуются. Кроме того, демонстрируется, что судебная власть выше исполнительной, видимо, только в столовой. Потому что в зале суда, как следовало из репортажа, судебная власть вполне прогибается под «заказ». Вместо того чтобы комментировать это прямо, журналист ставит «говорящую» сцену, и читатель делает этот вывод сам.

Ульрих Фей и Ханс-Йоахим Шлютер[25] предлагают несколько вариантов концовки, из которых наиболее адаптированы, удачны и привычны для нашей прессы три.

• Закольцовывание

В последней сцене репортажа журналист часто возвращается к героям, действия которых мы видели вначале, и завершает текст информацией о том, чем кончилась их история. Пример такого окончания я нашла в журнале «Сноб» в репортаже «Конфеты или смерть: особенности национального бомжевания»[26]. Текст начинался со сцены беседы с бомжом дядей Жорой, в которой он говорил, что мечтает о красной икре и о том, чтобы прочитать Гамлета на английском языке. Дальше шли главы про встречи с другими бомжами. Но текст завершается возвратом к первой истории.

На следующий день мой друг поехал на велосипеде к озеру, которое возле Русановских садов. Дядя Жора сидел на том же месте и кормил уток. — Это вам от Гали,— сказал друг и поставил перед дядей Жорой коробку с двумя банками красной икры, французскими булками, сливочным маслом и «Гамлетом» на английском языке. Друг отъехал и спрятался за деревом. Он сказал, что дядя Жора начал плакать, когда открыл коробку.

Обратите внимание: нам не нужно ждать, чем закончится реальная история жизни бомжа дяди Жоры или история его «бомжизма». Чтобы завершить историю, рассказанную читателю, журналист сам сделал шаг. После этого эпилога нам не требуется завершать репортаж морализаторством о том, что «бомжи — тоже люди». Плачущий над бутербродом с красной икрой бомж дядя Жора — достаточно эмоциональная картина, чтобы оставить ее без комментариев.

Закольцовыванием закончил репортаж про грибы и Колесников, как мы видели в примере выше. Только вернулся он не к изначальной истории, а к кульминационному персонажу. Произошло это потому, что в этом тексте развязка от кульминации отделена бэкграундом.

• Концовка-контраст

В ней обыгрывается неожиданный поворот сюжета. Это должна быть сцена, иллюстрирующая какое-то противоречие.

Журналистка побывала в больнице, где тяжелобольных детей помогают реабилитировать с помощью больничных клоунов. Автор не использовала структуру сюжета, что привело к беспорядочным чередованиям сцен и бэкграунда таким образом, что они не образовывали эмоционального нагнетания и сброса. Редактор устранил эту ошибку.

Вот концовка автора в исходном виде, до редактирования.

Спустя часа три больничные клоуны завершают обход. Кое-кому нужно ехать в другую больницу.

В холле за отделением плачет чья-то мама, разговаривая по телефону. Говорит что-то про осложнения.

А дети здесь как дети. Самые обычные. Играют, сидят за компьютером, общаются. Только вот болеют.

«Часто думают, что детская больница — это хоспис, где маленьких пациентов провожают в последний путь. Но это не так! Детей здесь лечат, и они выздоравливают! И странно будет не помочь им в этом, если хоть малая доля этой помощи в твоих руках»,— говорит Костя. Больничные клоуны приходят к детям и в РДКБ, НИИ им. Бурденко, ДКБ им. Сперанского, НИИ им. Блохина, Морозовскую и Филатовскую больницы, детские дома. Также они ездят в Казань, Ростов-на-Дону, Санкт-Петербург и Орел, передавая свой опыт новому поколению клоунов. (…)

Далее следуют еще несколько абзацев тяжело читаемого бэкграунда, некоторые абзацы которого редактор удалил, некоторые — перенес ближе к началу, потому что они, по сути, являются вводом в проблему.

Обратим внимание на короткую сцену с плачущей женщиной. У автора она не несет функциональной нагрузки и находится не в том месте. Фактически в таком виде эмоционально сильная сцена упущена. Это тот самый случай нарушения линии эмоционального нагнетания. Тем более после нее идет абзац про то, что дети выздоравливают,— эти абзацы не согласуются. На плачущей женщине идет эмоциональный спад, а сцена стоит на том месте, где должен быть сильный эмоциональный подъем (кульминация, которой нет). После этого автор снова зачем-то принимается тащить читателя дальше, будто натягивая уже оборванные струны. Посмотрим, как исправил концовку редактор.

Обход клоунов завершается спустя три часа. «Часто думают, что детская больница — это хоспис, где маленьких пациентов провожают в последний путь. Но это не так! Детей здесь лечат, и они выздоравливают! И странно будет не помочь им в этом, если хоть малая доля этой помощи в твоих руках»,— говорит Костя. А на лестнице между этажами плачет женщина и рассказывает по телефону что-то про осложнения.

Редактор завершил текст на плачущей женщине, тем самым придав этой сцене функциональную нагрузку. Эмоциональный спад должен быть в конце текста. В таком виде развязка отражает основной конфликт текста, борьба с тяжелым заболеванием, даже с помощью смехотерапии и клоунов, к сожалению, не всегда оборачивается успехом. Это противоречие подчеркнуто.

Неожиданный поворот сюжета может стать истинной кульминацией, в противовес ложной, после которой читатель подумал, что «ой все!» или, наоборот, «надежда есть». А потом — по-настоящему «ой, все!». Пример концовки-контраста в тематических репортажах, как правило, сочетается с кульминацией, опровергающей тезис. В предыдущей главе я привела в пример репортаж про школу, где половина учеников — мигранты из Средней Азии. Эта сцена и есть концовка- контраст. В данном случае, развязка очень короткая.

— Я думала, что хозяин школы — директор.

— Да мы ее раз в год на линейке видим! Директор! Что такое директор? А у меня травмат есть.

Лонская А. На черной-черной улице стоит черная-черная школа // Русский репортер. 2012. № 01-02 (230-231). 18 января. [Электронный ресурс].— Режим доступа: http://www.rusrep.ru/article/2012/01/18/school/.

Так заканчивается текст. Во многих текстах развязку как таковую сложно отделить от кульминации, это скорее ее элемент. Я бы определила, что развязка — это там, где после кульминации пошел эмоциональный спад. В той сцене спад пошел только на последнем предложении — «А у меня травмат есть». На мой взгляд, это и есть развязка, а все, что выше — кульминация. И здесь справедливы мои слова про «короткий хвост» после эмоционального спада.

Еще один вариант концовки-контраста — это контрастирующая с действительностью деталь, которая либо меняет обстоятельства, либо показывает разницу между теперешним восприятием реальности героя и других людей. Журналистка-паломница неделю прожила в женском монастыре и описывает скромный быт и то, как душа раскрывается через тяжелый труд и молитву. А потом она вызывает такси и уезжает домой. Дом — это Москва. И мировоззренческую перемену от возвращения в Москву она описывает через деталь (музыку).

Такси приехало быстро. Не только монашеское Новое Село, весь мир был в роскошных кружевах инея. Водитель включил музычку: «Спит-спит-спит-спит Оля с кем попало…» Ну вот я и вернулась.

Савичева О. Свято-Никольский женский монастырь. Записки паломницы-трудницы // Сайт Паломник. [Электронный ресурс].— Режим доступа: http://palomnik.org/Tropa/Autor/Savitcheva/23.02.08.html.

• Резюмирующая цитата героя

Она должна быть такой, чтобы поставить точку в понимании читателя: удалось или не удалось героям решить проблему, и если удалось, то насколько и надолго ли. Иногда эта цитата призвана охарактеризовать героя так, чтобы читатель сделал вывод об адекватности его взглядов на описываемую проблему.

Я ночую у бабы Любы. Будит она меня пыхтением, сквозь сон вижу: кажется, она стоит вверх ногами. Баба-йога. После завтрака она провожает меня в ледяной туман, в котором мне нужно дойти до Ильина.

— Вон там у нас школьное поле. Будем свою школу строить.

Школа тоже существует только в виде образа, т.е. на рисунке. Денег на ее строительство нет.

— А еще поле называют вечевым,— продолжает Люба.— В прошлом году здесь вече собирали, обсуждали законопроект о родовых поместьях.

— И как же о нем узнают депутаты?

— Так мы образ создадим. И космос сделает все, чтобы они его приняли. Чем крепче будет образ, тем скорее примут.

Лонская А. Голодный образ жизни // Русский репортер. 2012. 26 декабря. [Электронный ресурс].— Режим доступа: http://www.rusrep.ru/article/2011/12/26/siroedenie.

В данном примере развязка подчеркивает абсурдность взглядов героев репортажа — сектантов, которые пытаются уйти от цивилизации и одновременно решить все «мировые проблемы», но не реальными делами, а с помощью визуализации в своей голове.

Эпилог в репортаже — редкость. Так как журналист наблюдает короткую фазу развития конфликта, он не может предсказать, что будет завтра, и сразу написать, что стало с его героями. Наличие эпилога предполагает более длительное наблюдение за судьбой персонажей, чем может позволить себе журналист. Чаще авторы оставляют открытый финал без эпилога. Но если этот элемент сюжета присутствует, то это бэкграунд-флешфорвард. Вот какой эпилог у репортажа Елены Костюченко про притон крокодильщиков.

Через неделю один из этих людей умрет — ночью, во сне остановится сердце. Другой вопреки всему сдаст анализы и попытается лечь на детокс — спастись.

Костюченко Е., Артемьева А. Жизнь гнезда // Новая газета. 2012. 16 апреля. [Электронный ресурс].— Режим доступа: http://www.novayagazeta.ru/society/52159.html.

Как не надо завершать репортаж. Студенты написали мне десятки репортажей на тему сдачи донорской крови, и все до одного заканчивались фразой «Быть может, эти 500 граммов спасут кому-то жизнь».

Фраза встречалась в разных вариациях. Часто ее растягивали на целый абзац, в котором следующее предложение развернуто комментировало предыдущее, но с возросшей долей пафоса. Я пришла к выводу, что невозможно написать о сдаче донорской крови, не прибавив в самом конце: «Быть может, благодаря моему сегодняшнему невеликому поступку сердце какого-нибудь маленького человека продолжит биться».

К чему предполагать? Уж лучше найти конкретного пациента, которому помогла донорская кровь, и написать эпилог о его выздоровлении. История всегда нагляднее, чем комментарий автора. Только историю накопать куда сложнее, чем написать от себя. А предпринимать сложные действия по поиску информации не все умеют. Поэтому заканчивают репортажи так:

Наше общество начинает по-другому относиться к людям с ограниченными возможностями. К сожалению, мы еще далеки от желаемого отношения. Но государство старается всеми силами внедрить людей-инвалидов в здоровое общество, уравнивая возможности обоих. Люди с ограниченными возможностями сами меняют обстановку в обществе. Своим примером они воодушевляют других.

Мне нечего сказать, кроме как повторить стопроцентно работающую рекомендацию: завершайте репортаж сценой. Это легко, приятно и понятно, и это сможет сделать даже начинающий журналист. А если вам хочется к сцене что-то прибавить — не надо. Не сценой могут себе позволить завершать репортаж только известные журналисты, чьих слов ждут, чье мнение интересно. А интересно оно не только потому, что журналист известен, но главным образом потому, что его мнение имеет два свойства: оно драматургично и информативно. Драматургично — значит имеет целью оставить читателя в экстазе, швырнуть его в пропасть своей лаконичностью. Оно встроено в сюжет, это мнение, и оно гармонично его завершает. Информативно — значит, без него нельзя. Выкиньте вывод начинающего журналиста — и текст многое приобретет. Выкиньте вывод Панюшкина или Соколова-Митрича — и текст обеднеет. Чтобы приобрести такую мудрость, надо сначала научиться молчать. И хотя ваше сердце кричит, в тексте кричать за вас должны детали, диалоги и действия. Тогда и свой язык появится.

Вот пример, когда авторский вывод встроен в эмоциональную канву сюжета.

Пути свободны, и вдали уже раздаются гудки заждавшихся поездов. Первый шахтерский бунт нового тысячелетия закончился. Или взял паузу?

Беликовский Д. Время полураспада // Русский репортер. 2010. № 19 (147). 18 мая. [Электронный ресурс].— Режим доступа: http://www.rusrep.ru/2010/19/shahtery/.

Вот истинно короткий хвост! И в этом риторическом вопросе заложена угроза, гораздо большая, чем абзац с прогнозом эксперта, рассуждающего, насколько вероятно продолжение беспорядков. Про эту концовку, как про многие хорошие, можно сказать словами автора колонки на сайте Гильдии издателей периодической печати[27]. «Последняя строка приравнивается к взрыву. Ваш текст ничего не стоит, если последняя строка не оставляет в человеке понимание, зачем он все это прочитал».

Как разбивать репортаж на главы

Событийный репортаж[28], как правило, на главы не разбивается. Во-первых, из-за небольшого размера (обычно до двух страниц). Во-вторых, часто он целиком состоит из одной сцены с очень простой композицией. А вот тематические репортажи, особенно те, где журналист доказывает какой-то тезис, на главы разбиваются.

При разбивке на главы я вновь вижу сходство репортажа с законами классической драмы, которые очень хорошо изложил, например, сценарист Александр Митта в книге «Кино между адом и раем». Любая драма имеет трехактную структуру. Вот как описал эту структуру Александр Митта. Нам осталось только заменить слово «акт» на слово «глава».

В первом акте намечается конфликт, обрисовываются все персонажи. В конце первого акта возникает резкий поворотный пункт. Это поворачивается история. Ее поворачивает конфликт, с которым не могут справиться персонажи. Что мы получаем?

1. Вспыхивает интерес.

2. Характеры углубляются.

3. Неожиданность обостряет наше внимание.

Второй акт. Поворотный пункт усложняет ситуацию главного героя. На пути главного героя появляются препятствия, которые он преодолевает. Конфликт вырастает. Растет и активность героя. В конце второго акта возникает второй поворотный пункт. Он неожидан и кажется непреодолимым. Он гонит действие в третий акт.

Третий акт. Драматическая ситуация героя резко усложняется. Ему грозит полная катастрофа. В самый критический момент — кульминацию — герой находит выход или гибнет. В любом случае конфликт разрешается в максимальной точке его напряжения.

Как трехактная система отражается на «воронке впечатлений»?Сначала у читателя должно возникнуть любопытство, потом — переживание и беспокойство за героя, затем, при полном успехе журналиста,— идентификация с персонажем, когда его боль становится болью читателя, его радость — радостью читателя, т.е. полная эмпатия и переживание очищения с помощью глубинных чувств сострадания, которое греки назвали «катарсис».

Принцип деления репортажа на главы исходит из трехактной системы драмы. Его можно описать так:

Первая глава: герои ставятся в драматическую ситуацию. Обычно первая глава образуется сценой-завязкой, бэкграундом с отложенной экспозицией и (иногда) продолжением первой сцены. Хорошо закончить главу цитатой или фразой, которая драматическую ситуацию утверждает. Из которой ясно, что герои находятся если не в полном дерьме, то перед выбором: действуй или потеряй (счастье, самоуважение, деньги, здоровье, жизнь…). Здесь у читателя возникает любопытство: что будет дальше? Какие действия предпримут герои, чтобы решить проблему?

Вторая и последующие главы: развитие действия, бэкграунд.

Последняя глава: кульминация и развязка [29] .

По поводу первой главы в традиции центральных СМИ есть такие варианты. Иногда она начинается сразу после лида и не озаглавливается. Иногда после лида следует короткая экспозиция в один абзац, а последующая сцена, утверждающая конфликт, образует полноценно озаглавленную первую главу. Например:

ДЕНЬГИ НА КРОВИ МЛАДЕНЦЕВ

В роддомах появился новый вид юридически безупречного мошенничества.

Сегодня в женских консультациях и роддомах беременные женщины подвергаются агрессивному маркетингу необычных консультантов. Они убеждают и без того мнительных рожениц, что только пуповинная кровь вылечит их младенцев, если те заболеют раком, диабетом — и далее по всему медицинскому справочнику. И тут же предлагают собрать, заморозить и сохранить эту кровь «всего за 90 тысяч рублей». «РР» провел расследование и выяснил: «консультанты» врут, пуповинная кровь от болезней не лечит. Но дельцы зарабатывают на ней сотни миллионов рублей в год. А сотрудники роддомов фактически стали дистрибьюторами в этом циничном бизнесе (лид).

В московский роддом № 4 я пришла на курсы для беременных. На стендах вместе с брошюрами по уходу за ребенком расставлены буклеты банка стволовых клеток «Криоцентр». До этого я ничего не знала о такой услуге — выделении стволовых клеток из пуповинной крови новорожденного. Но стоило мне зарегистрироваться на специализированных форумах, как мою почту засыпала реклама. «Использование стволовых клеток при онкологических заболеваниях, таких, как лейкоз, дает возможность своевременно начать лечение, не тратя времени на поиски донора костного мозга»,— уверял меня банк стволовых клеток. В журналах для беременных полно отзывов звезд, которые доверили банку «самое дорогое». Стоит услуга около 60 тысяч рублей за выделение клеток и 4 тысячи за каждый год хранения. Можно заплатить сразу за 20 лет хранения — 90 тысяч (экспозиция: место действия + суть услуги).

Лонская А. Деньги на крови младенцев // Русский репортер. 2013. № 3 (281). 24 января.

После лида следует экспозиция (место действия + суть услуги). Далее — первая глава со сценой-завязкой из роддома, где консультант убеждает меня сохранить пуповинную кровь и рассказывает историю «чудесного исцеления» дедушки, которая совершенно абсурдна и не выдерживает проверку логикой. Эта история «исцеления дедушки» и есть «поворотный пункт», переводящий читателя в следующую главу.

Еще (особенно после обобщающего лида) от текста можно отбить первую сцену-завязку, т.е. первая глава начинается после сцены-завязки и начинается она задержанной экспозицией:

МАЛЕНЬКАЯ ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА

Почему шестеро юношей начали убивать милиционеров.

Новости из Приморского края на прошлой неделе можно было перепутать с событиями на Северном Кавказе: серия нападений боевиков на милицейские посты, интернет-обращение к русскому народу, штурм здания в самом центре Уссурийска… Не успели правоохранительные органы нейтрализовать приморскую банду — по аналогичной тревоге была поднята милиция Новгородской области и Пермского края. И все это на фоне горячей поддержки местного населения и чуть ли не аплодирующего интернет-сообщества. Что это: разовая аномалия или начало опасной эпидемии? Корреспонденты «РР» побывали в Приморье и попытались ответить на эти вопросы (лид).

— Когда раздались первые выстрелы, я этому значения не придала,— говорит баба Клара Голевич, жительница дома № 73 по улице Тимирязева, с которого только что сняли оцепление.— Я ведь туговата на ухо, думала, это кто-то молотком в стену стучит, гвоздь забивает. Потом гляжу: кошки мои волнуются, бегают, орут. Тут я поняла: что-то не то. Смотрю в окно, а там под деревом какой-то мужик сидит и из ружья стреляет. Я ему кричу: «Ты что же это, подлец, делаешь?! Сейчас милицию позову!» А он мне «Бабушка, убери голову! Мы из твоего дома бандитов выбиваем!» (сцена-завязка идет до первой главы)

Партизанский беспредел

Штурмом трехэтажного жилого дома в самом центре города Уссурийска закончилась первая в новейшей истории России операция по нейтрализации боевиков нового типа, не имеющих никакого отношения к привычному уже кавказскому подполью, но взявших на вооружение его методы и схемы борьбы. (…) (первая глава начинается с задержанной экспозиции)

Соколов-Митрич Д. Маленькая гражданская война // Русский репортер. 2010. № 23 (151). 16 июня.

Есть особенные случаи, которые усложняют деление на главы. Один из них — наличие в репортаже нескольких сюжетов, объединенных одной проблемой. Тогда на главы репортаж разбивается по-другому: каждый сюжет — в своей главе. Возможно объединение двух принципов деления на главы: каждый сюжет делится на внутренние главы с учетом завязки, развития сюжета и кульминации с развязкой. Если второй сюжет маленький, он может развиваться в одной главе. Все эти варианты допустимы.

! Выберите основной композиционный элемент, помогающий вам делить текст на главы.

Драматургический компонент деления на главы сочетается с композиционным, когда есть очевидные композиционные элементы, которые помогает разбить текст на части. Например, корреспондентка переоделась бомжом и ходит по притонам бомжей, выслушивая их истории. Если у вас яркие истории бомжей — тогда именно эти истории, как мини-сюжеты, станут тем композиционным элементом, который составляет структуру текста. Текст начинается со сцены-встречи с первым бомжом, первую главу образует его история. Потом — сцена встречи со вторым бомжом, потом — с третьим. Соответственно, последняя или предпоследняя (при наличии отдельной сцены-развязки) сцена должна быть кульминационная и подводить итог путешествию журналистки. Корреспондентка в этом случае может побывать вовсе не в трех, а в десяти местах и поговорить с десятью бомжами, но она выберет 3-4 текстообразуюших сцены + биографии, которые войдут в текст.

Если же бомжи не особо разговорчивые и их истории не могут сами по себе стать текстообразующим элементом, зато действия бомжей интересны, журналистка сосредоточит композицию на общих сценах с несколькими бомжами. Например: притон 1 в первой главе, притон 2 во второй главе и притон 3 в третьей главе. Тут будет больше действия и больше «репортажности». Она может описать сцену обеда с ними, сцену попрошайничества и т.д. Соответственно, на месте кульминации будет стоять яркая сцена с каким-нибудь действием бомжей, где его ждет успех или поражение.

Наконец, она может сосредоточить текст целиком на своих приключениях как бомжа, а остальных героев отвести на периферию. Этот вариант выбирается, если сами по себе приключения журналистки образовали сюжет: у нее была какая-то задача и она шла к ее выполнению или провалу. Например, поиск бесплатного ночлега. Тогда журналистка может построить композицию текста на хронологии своих передвижений. Кульминация снова будет другая — решение ее проблемы или провал.

Я выделяю пять вариантов композиционной разбивки в зависимости оттого, какой элемент вы выбираете в качестве главной фокусировки:

• Мини-сюжеты (в главе 1 — история 1; в главе 2 — история 2, в главе 3 — история 3, в главе 4… и т.д.).

• Движение в пространстве (глава 1 — место 1; глава 2 — место 2; …).

• Хронология (глава 1 — утро; глава 2 — день; глава 3 — вечер и завершение задачи. Или день 1 — день 2 — день 3… Или (если поиск ночлега): разбивка по часам ночи…).

• Логика (первая глава — постановка тезиса; вторая глава — аргументы в пользу тезиса и аргументы противников (можно отбить их в отдельную главу), последняя глава — вывод, либо утверждающий тезис, либо опровергающий его, переворачивающий восприятие проблемы).

• Этапы решения проблемы (этот вариант я использовала в репортаже «Битва за бесплатный проездной». Я проходила все этапы избирательной кампании, соответственно, первая глава — это регистрация кандидатов, следующая глава — сбор подписей, потом агитация и, наконец, выборы. Это естественный цикл, который помог делить текст на главы и легко наложился на структуру сюжета).

Все эти варианты разбивки на главы предполагают, что вы будете накладывать все это на структуру сюжета и ту же трехактную систему драмы. Первая глава ставит героев в драматическую ситуацию, вторая и последующие — показывают действия по решению, последняя или предпоследняя (если развязка отбивается в отдельную главу) — решение или провал.

Какую систему разбивки на главы вы выберите, зависит и от вида репортажа. Событийный репортаж — это, как правило, движение по хронологии: начало события — середина — конец. Тревел-репортаж — это либо хронологическая композиция, либо пространственная. Композиция, основанная на этапах решения проблемы, выбирается для репортажа-эксперимента, когда журналист проходит типичный цикл решения какой-то сложной задачи. Логическая композиция — это специальный или трендовый репортаж.

! Связка между главами должна усиливать напряжение

Важно, чтобы в конце каждой главы что-то гнало читателя в следующую, усиливая исходную драматическую ситуацию. Это может быть неожиданный переход от счастья к несчастью: новое препятствие, неожиданное обстоятельство, мешающее героям все карты… Вот, например, как действуют в конце глав переходы от счастья к несчастью и наоборот в репортаже «Супермама против швабры».

— Напишите свою главную проблему. Теперь напишите, почему она у вас появилась,— просит Наталья на вебинаре.

Я расписываю: «Не умею структурировать время, чтобы были силы и на ребенка, и на дела, и на себя, и на мужа. Берусь сразу за все дела, долго их делаю, в итоге недовольство собой и плохое настроение».

После этого надо написать, чего я хочу вместо проблемы. Если честно, то я хочу иметь две суперспособности — выключать ребенка и замораживать время, чтобы все успеть. И Наташа предлагает мне два супергаджета.

(В следующей главе рассказывается, что за супергаджеты и как они могут решить мои проблемы. Они проблемы решают, но частично, и снова препятствие.)

…Успеваю сделать разминку — раздается звук заполняемого подгузника и плач. Несу ребенка в ванную. Таймер звенит, когда я чищу выкупанной Маше нос на пеленальном столике. Теперь надо убирать разгром в ванной.

Смотрю в зеркало. Никакая я не супермама. Снова квочка, которая опять не отдыхает.

(В следующей главе рассказывается, как маме правильно отдыхать, т.е. решается возникшее препятствие и рассказываются истории успеха других героинь.)

Вот окончание следующей главы:

…А начинала Мария с того, что обновила прическу и гардероб. «Помнишь, вначале был тест и там пункт про волосы? Я пошла и постриглась». У многих участниц мастер-группы изменились первоначальные цели. И они нарисовали новые «мячики». Потому что старые цели вели не туда, куда мы на самом деле хотим попасть. Ну, навели порядок дома, обновили гардероб, учимся отдыхать. А во имя чего все?

(В качестве связочки со следующей главой в данном случае работает риторический вопрос.)

Теперь приведу вам начало одного из неплохих текстов, который мне предоставил для критики региональный корреспондент. В нем эти переходы не работают. Рассмотрим, как сделать их работающими.

У теленка мокрый нос / Руки пахнут молоком

— Потрясающие на самом деле конфеты!..

— Свежайшие! Вот только фуру 12 тонн привезли!

В офисе директора ЗАО «Глинки» Нэли Анатольевны Андреевой мы вежливо отказались от чая, а от конфет — коровьих — не смогли.

— Кормовая база коровы должна включать углеводную часть. Раньше мы кормили патокой, но творог при производстве получался розовый. Пришлось отказаться. Нам предлагали полисахариды — это искусственное, неизвестно из чего состоит… Остановились на сахаре, а потом перешли на конфеты. Покупаем брак прямо с фабричного конвейера. В первый раз привезли от германцев, запускавших в России линию сникерсов. В партии слой шоколада не соответствовал миллиметражу. У наших работниц глаза были вот такие! И сейчас берут к чаю, но уже успокоились. Конфеты есть постоянно.

— Сладкое в коровьем меню отражаются на вкусе молока?

— Нет. Сахаросодержащие продукты необходимы для ее здоровья, крепкого потомства и высокой продуктивности. А еще она становится веселее.

В 2015 г. ЗАО «Глинки» отпразднует 45-летний юбилей, а в прошлом с фейерверками отмечали другое событие. Результатом в 8,5 тыс. кг молока от каждой коровы был побит областной рекорд по надоям. При среднем зауральском показателе — 3,7-3,8 тыс.

Цвести на засушливой почве

Все началось с 2006-го. ЗАО «Глинки» купило у немцев 96 нетелей самой распространенной в мире — голштинской — молочной породы. А в 2008-м Нэля Андреева пришла на пост директора, и в недрах ее шкафа завелся фотоальбом. Сегодня в «Глинках» голштинизировано 85% поголовья, а фотоальбом приобретает логическую целостность. Он начинается кадром, на котором Нэля Анатольевна стоит посреди зелено-фиолетового поля. Рядом с фото крупным, почти каллиграфическим почерком выведено: «Нет ничего красивее цветения козлятника» (здесь следует очень тяжелый абзац описаний фото, который я сократила).

(…) Описывая ситуацию в сельском хозяйстве, Нэля Андреева уходит в пессимизм. Реальность меняется настолько быстро, что строить далеко идущие планы не приходится. Максимум — на год-два. Говоря о долгосрочных перспективах, Нэля Анатольевна осторожно выбирает другое слово — мечты.

— Дальше загадывать смысла нет. Все зависит от политики и стабильности. Да, мы стали много слышать от президента и правительства о важности сельскохозяйственной отрасли, но слова должны быть подкреплены конкретными делами! Например, чтобы государство поддержало нас субсидиями на развитие, на строительство фермы, на покупку кормов. Из регионального бюджета в Тюменской области покрывают до 90% таких расходов! При этом электроэнергия для сельского хозяйства там 2 рубля 17 копеек, а у нас — 6,30! Мы ездим к соседям перенимать передовой опыт. Они спрашивают: «Как вы вообще выживаете???» У нас есть желание расти, но нет финансовой возможности. Субсидий в настоящее время хватает только на то, чтобы оставаться на плаву.

Могу предположить, что вы бросили читать где-то на слове «голштинизировано». Я спросила автора о цели текста. »Целью было написать материал о сельхозпредприятии, которое, несмотря на экономическую ситуацию в регионе, не загибается».

ОК, будем считать, что это формулировка конфликта. Но давайте посмотрим, где выявляются первые трудности героя текста и как они выявляются? Я из первых абзацев, хоть и интересно, вынесла идею, что текст будет исключительно хвалебный, из разряда «животноводству быть!». Ничего в этом плохого нет, но читатель быстро теряет интерес без того, чтобы дать ему драматургическую приманку, в данном случае препятствия, которые приходится преодолевать героям на пути к цели. Задача автора «плывет» по ходу текста. Почему это произошло? Не соблюдены законы трехактной системы драмы. Хорошо бы драматизировать как раз те моменты, когда выясняется, что вся эта красота далась через пот и кровь.

! Внимание! Первое напоминание о трудности появляется только в конце второй главы. Законы драматургии требуют, чтобы драматическая ситуация выявилась еще на стадии завязки. В репортаже хорошо работает, когда в конце первой главы идет упоминание о каком-то «НО», главном НО. Иначе читатель уснет. Надо его постоянно подстегивать, и первый «подстег» должен следовать в конце первой главы.

Сработает даже короткое упоминание, чего стоили эти рекордные надои. Надо с чем-то сравнить. Что было и что стало. Типа «когда еще недавно бла-бла-бла все было плохо». Тогда читатель дальше пойдет за вами и во вторую главу, выяснять, как же это они вылезли из такой плачевной ситуации.

Дальше идет абстрактное описание трудностей («оставаться на плаву»). Нужно показать деталями, ЧТО все эти трудности значат для конкретной доярки или коровы? В репортаже желательно все препятствия переводить в то, что читатель может представить. Другими словами, одно дело просто говорить, что трудно и денег не хватает, другое дело — поставить сюда сцену, которая покажет это через картинку. Все это в тексте дальше есть. Вопрос — где. Дальше, чем нужно. Дочитает ли читатель до этого «дальше»?

Как называть главы. Тот, кто только открыл разворот журнала или страницу сайта, читает прежде всего заголовки. Поэтому названия глав могут быть провокационными, кричащими, отражающими то ядро, которое будет в главе. Они должны отражать кульминацию главы. Да-да, в каждой главе могут быть свои маленькие кульминации! Ведь каждый акт — это как маленький сюжет.

В «Русском репортере» есть традиция связывать названия глав друг с другом и делать их игровыми. Например, если одна глава озаглавлена цитатой героя, то и другие озаглавливаются цитатами. Например, в репортаже Дмитрия Соколова-Митрича про забастовку учителей музыкальной школы в качестве названий глав взяты названия музыкальных произведений, соответствующих по смыслу («Полет шмеля», «Половецкие пляски», «Ода к радости»…). А вот названия глав из репортажа Игоря Найдёнова про гонки на собачьих упряжках:

«Где собака зарыта»; «Собачий холод»; «Собачий вальс»; «Собачья жизнь»; «Заживет как на собаке…»

Найдёнов И. Выражаю уважение Финику // Русский репортер. 2013. № 18-19 (296-297). 15 мая. [Электронный ресурс].— Режим доступа: http://www.rusrep.ru/article/2013/05/15/sobaki/.

Достоинство таких названий — их игровая форма. Но информационного смысла они не несут, и привлечь внимание читателя к конкретному абзацу не могут. Поэтому я не рекомендую избирать для названий глав пословицы, известные фразы, какие-то иные названия, которые отсылают не к вашей главе, а к классике или кино. Есть целый класс читателей, которые начинают читать тексты с середины. Их привлекает какой-то яркий композиционный элемент: жирная выноска, диалог героев (диалог привлекает внимание первым из-за того, что у него короткие строки — его легко читать), но это может быть и название главы. Поэтому я рекомендую делать названия глав рекламным элементом и вытаскивать в них то яркое, что есть в главе. Если глава репортажная — вытаскиваете в название препятствие. Если информационная — вытаскиваете главный вывод главы, хорошо, если парадоксальный. Кульминационная глава должна быть выделена особым названием — которое ярче остальных и выражает сильное препятствие. Это может быть кричащая цитата из кульминации.

Вот перечень глав в расследовании про банки пуповинной крови. Под названиями приведено краткое содержание главы:

• Безвременная кончина костного мозга

(В роддоме № 4 беременных женщин на курсах по ведению родов агитируют сохранить пуповинную кровь: пришла консультант и рассказывает, что дети все чаще заболевают раком и что, если костный мозг будущего ребенка вдруг умрет, может помочь пуповинная кровь. При этом риторика такова, будто эта редкая патология произойдет с каждой из них, и что, если они сегодня не подсуетятся — они рискуют здоровьем ребенка.)

• Экскурсия в криохранилище

(Автор пытается выяснить, как именно хранят эту пуповинную кровь, и беседует с консультантами уже в банке стволовых клеток.)

• «У владельцев банков нет никаких моральных принципов»

(Информационная глава, где женщина-ученый из РДКБ, которая сама лечит у детишек рак и трансплантирует стволовые клетки, разоблачает банки пуповинной крови: она говорит, что стволовые клетки пуповинной крови, сохраненные для собственного ребенка, бесполезны, а банки наживаются на страхах беременных женщин. Фактически это кульминационная глава.)

• «Если бы я был шарлатаном»

(Интервью с другой стороной конфликта. Для названия главы взята часть цитаты директора банка стволовых клеток, который сам подтверждает, что сегодня клетки пуповинной крови практически ничего не лечат, но убеждает сохранять кровь ради перспектив. Полная цитата: «Если бы я был шарлатаном, я бы сказал: да, вы знаете, великолепно лечится!» Название главы подчеркивает намек автора на то, что владельцев банков даже нельзя назвать юридически шарлатанами, хотя фактически они таковы и есть, так как устно обещают то, что не могут выполнить.)

• Законность банков должна быть поставлена под сомнение

(Выдержки из американского опыта, где ученые сделали такой вывод. Глава завершается «пассажирским вагончиком» с усилением драматургической ситуации: в роддомах висят баннеры с призывами сохранять пуповинную кровь, и эта услуга стала доступна даже бедным слоям населения, которых загонят в кредитную зависимость на долгие годы, продав им буквально воздух.)

Как сочинить заголовок и подзаголовок к репортажу

Для репортажа мы будем придумывать не просто заголовок, а драматургический заголовок. Вот его признаки:

• Должен заставить читателя заволноваться и посмотреть подробности.

• Содержит в себе указание на основной конфликт вашего текста.

• Подчеркивает необычного героя или необычные обстоятельства.

Примеры драматургических заголовков:

Кошмар на улице вузов

Деньги на крови младенцев

Где находят, отдают и сжигают уральских псов

«У нас больше нет дома»

Как дезоморфин убивает Ваню

Революция глазами мента

Как сочинить драматургический заголовок? Например, вы пишете текст про то, как герои зарабатывают, занимаясь рукоделием. Обычно такие тексты называют «Умелые ручки» или «Мастер на все руки». Но эти фразы никак не мотивируют меня заглянуть в текст. Мой коллега назвал такой текст «Выживание крестиком». Вы уже заволновались за героев текста? Все потому, что такой заголовок подчеркивает главный конфликт текста: заработать можно, но тяжело: и материалы дорогие, и заказчиков искать трудно, да и поклонников хенд-мейда не так много. Вы легко придумаете драматургический заголовок, если вспомните, в чем основное «НО» вашего текста.

На роль заголовка не подходят крылатые фразы и цитаты в исходном виде («Праздник, который всегда с тобой», «Наша служба и опасна и трудна» и т.д.). Их можно модифицировать под ваш конфликт («Кошмар на улице вузов»). Модифицированное крылатое выражение уже подходит лишь к одному тексту на свете — к вашему. А к чему отсылают читателя известные фразы в исходном виде? К фильмам, книгам и поговоркам.

Например, заголовок «Москва слезам не верит» подходит к десяти тысячам текстов, так зачем читать этот? А там — история про семью мигрантов, которая пыталась устроиться на работу в Москве и очутилась в итоге в больнице. Это интересно, но нулевой заголовок убивает историю, ведь он отпугивает читателя. Так вытащите в заголовок главное препятствие, главную эмоцию текста, кульминацию. «Как грабят и избивают мигрантов в Москве». Или: «Приехал заработать — очутился в больнице». Можно и цитату: «Азизу побили, я не смог их прогнать». Это очень простые заголовки, но они работают, потому что они акцентируют внимание на конкретной трагедии. Хорошо, если в заголовок вынесено имя героя. Это делает проблему очеловеченной, подчеркивает драму конкретного человека.

Я часто вижу провальные заголовки даже в центральной прессе. «Ведомости» как-то озаглавили текст про объединение школ выражением «Дальше — больше». А «Новые известия» как-то использовали заголовок «Взялись за старое» к тексту про пытки оппозиции в милиции. Заголовок настолько крылатый и универсальный, что его можно применить еще к тысяче статей на любую тему. Но когда людей пытают — это и должно быть в заголовке! Самые простые заголовки, выражающие главный посыл текста, работают лучше всего: «Оппозицию пытают в УВД». Еще лучше — указать, кто конкретно подвергся пыткам. Человеческая трагедия вызывает сочувствие и интерес, а обезличенная «оппозиция» сочувствие вызывает только у радикалов.

Если вы используете в качестве заголовка цитату — она должна обозначать какое-то главное препятствие, быть яркой и быть произнесенной ключевым героем или пострадавшим. Она может характеризовать положение, в котором оказался ваш герой. Вот варианты таких заголовков: «У нас больше нет дома»; «Нас двое суток держали в яме».

Нельзя вытаскивать в заголовок нечто банальное, общеизвестное или какое-то морализаторство. Например: «Наркотики убивают». Кажется, что такой заголовок драматургичен. Но он не называет то, что случилось именно у вас. «Как дезоморфин убивает Ваню» — вот это драматургический заголовок, он цепляет. Он конкретен, он про вашего героя. К тому же, слово «как» говорит о том, что будет показан процесс — видно, что впереди будет репортаж.

Драматургический заголовок — не значит содержащий что-то драматическое. Там не обязательно про выживание и убийство. Перечень конфликтных ситуаций гораздо шире. Как правило, темами публикаций становится либо необычный герой, либо необычное препятствие. Вот это и надо вытаскивать в ваш заголовок. Вы провели день с ребенком-аутистом — это и есть то самое главное. Можно назвать ваш текст «Один день с аутистом». Этот заголовок уже предусматривает препятствия, потому что герой — необычен. Можно подчеркнуть необычный способ передвижения: «На край света в собачьей упряжке».

Когда случается какое-то происшествие — вам нужно СРАЗУ обратить внимание читателя на ваш репортаж, ведь ради этого покупается газета, открывается сайт. И метафорические заголовки просто не работают — работает простой пересказ смысла текста. Ведь если вы выдумаете заголовок, который надо будет декодировать,— читателю придется напрячься, чтобы понять: этот ли текст он ищет? Даже если распознавание смысла занимает 1 секунду — это долго. Надо, чтобы оно занимало долю секунды. «Трагедия на Кубани» — вот какой заголовок был в «Русском репортере» сразу после наводнения, унесшего 171 жизнь. Эти два слова на первой полосе сразу сообщали, о чем будет текст[30]. А вот о чем этот текст

СЛОЕНОЕ МЕСТО

Квартирный вопрос, мизантропический диалог и планы на выходные

Если у вас игровой заголовок — то подзаголовок должен быть информационным, чтобы этот заголовок расшифровывать. Здесь же оба элемента заголовочного комплекса ни о чем не говорят.

Осторожно: есть пафосные фразы и цитаты, которые как бы обозначают препятствия, но при этом никакого драматургического подтекста не несут. Из рода «Мы строили, строили и наконец построили!». Но драматургический заголовок должен заставить читателя волноваться за чью-то судьбу. «Когда мы строили, нас чуть было не… А если у вас нет вот этого «но», «оказалось, что», «чуть было не…» — это плохая работа. Может быть, тогда и текст публиковать не надо?

Мастер драматургических заголовков — бывший спецкор «Коммерсанта» Валерий Панюшкин. Он писал потрясающие репортажи о жертвах терактов и чеченских матерях, но об этом интересно писать легче, чем о рядовых праздниках, благотворительных ужинах, концертах и самых зарегулированных мероприятиях. А вот именно с последних он делал такие репортажи, что умудрялся развенчать показуху и найти тот угол зрения, с которого происходящее становится не просто фарсом, но обидным до слез фарсом. Вот, например, заголовок «Гала-концерт отборных инвалидов». Репортаж про то, что мэру собрались показать, как творчество реабилитирует детей, но отобрали выступать не тех инвалидов, которые инвалиды на самом деле. А вот, например, репортаж про театральное представление для детей из отделения челюстно-лицевой хирургии. Как бы назвал текст про праздник для больных детей начинающий корреспондент? Что-нибудь типа «Спешите творить добро». А Панюшкин услышал, как врачи спрашивали, не слишком ли смешное представление будет, потому что их детям больно улыбаться — у них швы на лице. Потом он слышал, как мамы уговаривали детишек с перевязанными лицами улыбаться не слишком сильно. Знаете, как он озаглавил текст? «Детям было больно улыбаться». Представьте себе этот заголовок на полосе. Вы бы глянули? Конечно! А всего-то рядовое представление для больных детей. Дальше. Вот текст к первому сентября. Как их обычно озаглавливают? «Торжественная линейка», «Первоклассник, у тебя сегодня праздник». Панюшкин озаглавливает текст «В школу пошли не все дети». А что с ними случилось? — тут же спросите вы и будете читать дальше. «Пустые комнаты» — репортаж про бедный детский дом, в котором нет мебели. А его репортажи про больных детей, которым собирают средства для лечения? «Половина девочки», «Катя, которая размозжит себе сердце», «Марина, у которой мир потерялся», «Поднимите его», «Мама, что со мной?», «Ожила!», «Ее раны не заживают»[31].

Заголовок, чтобы работать, сам по себе должен рождать эмоции. Хорошо работает на создание эмоций противоречие — совмещение в заголовке того, что кажется несовместимым: «Девочка и смерть», «Мама и рак», «Мусульманка и колокольный звон». Но это работает при условии, что один из элементов противоречия — конкретный герой (девочка, мама, мусульманка). Иначе выйдет банальное — война и мир, смех и слезы, принц и нищий и прочие известные сочетания, которые сами по себе эмоций уже не рождают.

Как сочинить подзаголовок к репортажу. Подзаголовок отвечает на вопрос «О чем ваш текст». Это предложение, в котором выражено основное действие и основное действующее лицо: «Корреспондентка «РР» поработала официанткой в известной кофейне», «Власти начали сносить поселок «Речник», «Пенсионерку-инвалида суд лишил единственного жилья». Информация должна уместиться в одно предложение и быть максимально сокращенной. Размер подзаголовка — как правило, не больше одной строки.

Подзаголовок называет основной конфликт именно вашего репортажа. Представьте: вы пошли писать репортаж с «Марша несогласных»[32]. Митинг закончился тем, что протестующих разогнал ОМОН. Какой конфликт в тексте главный? То, что состоялся очередной Марш несогласных? Если бы там не случилось более важного события (разгона), то подзаголовок мог бы быть такой:

В Москве состоялся очередной Марш несогласных

Но в нашей ситуации он плох, так как не говорит о том главном, что произошло. Тогда подзаголовок может быть:

ОМОН разогнал Марш несогласных

или

На Марше несогласных арестовали 200 человек

Но если бы там арестовали 10 человек — то подзаголовок такой бы не годился — слишком мелок «масштаб».

Теперь вы понимаете, что подзаголовок событийного репортажа отражает самое главное, что случилось (кульминацию). Причем иногда «главное» для события и «главное» для вашего репортажа не совпадают. Если бы вы наблюдали Марш несогласных из штаба полиции, именно эта информация привлекла бы внимание читателя («главное» для репортажа, но не для события). Почему эта информация главнее для читателя, чем итог события? Скорее всего, о том, что марш разогнали, он узнает и так. Но никаким другим способом, кроме как прочитать ваш текст, он не узнает, КАК это событие выглядело из штаба полиции, как реагируют на это полицейские, что они думают, что говорят об оппозиции. Поэтому в описанном случае в подзаголовок следовало бы выносить строчку «Наш корреспондент наблюдал за разгоном митинга из штаба полиции».

Посылка текста. Либо в подзаголовке, либо в лиде, либо и там и там должна содержаться «посылка» вашего текста — то, ради чего пишется текст, тот основной аспект проблемы, который вы планируете доказать или показать. В основном бывают два вида хорошей «посылки», которые работают:

1. Закрепление и акцентирование общественного стереотипа («Ага, я так и думал»).

2. Опровержение того, что раньше думал ваш читатель («Ничего себе!»).

Иногда один и тот же подзаголовок и лид для одних вызывает реакцию «я так и знал», а для других — «ничего себе». Не работает же нейтральная посылка, которая не акцентирует и не опровергает.

Например, подзаголовок «Корреспондент «РР» отмитинговал за деньги» содержит в себе явную посылку, что митинги часто бывают проплаченными (закрепление и акцентирование общественного стереотипа). Содержит такой подзаголовок одновременно и ДОКАЗАТЕЛЬСТВО посылки (мы сами видели и деньги за это получили) В лиде нужно раскрыть детали этой посылки (что за митинг, сколько заплатили, какая доля митингов проплаченная, какова аудитория таких митингов…).

Предыдущий подзаголовок однозначно лучше, чем «Большинство митингов в России проплачены». Хотя этот вариант содержит в себе более явную посылку, чем первый, он не содержит доказательство и не показывает особенный метод наблюдения. Чем раньше вы демонстрируете элемент «личного участия» журналиста, если он имеется,— тем лучше.

Посылка текста не обязательно должна быть выражена в подзаголовке прямо, но тогда она должна быть выражена в лиде. Так, подзаголовок, называющий особенный метод наблюдения журналиста, может не содержать в себе прямой посылки:

Корреспондент «РР» провел ночь с арестованными оппозиционерами

Тогда посылка должна быть в конце лида (как «особенный вывод» журналиста) и в самом репортаже. Это может быть вывод, что арестованные оппозиционеры в обезьяннике — самые интеллигентные и добрые люди, а полицейские, которые за пределами клетки,— как раз ведут себя как обезьяны: не просто непорядочно, но еще и оскорбительно по отношению к задержанным. Желательно в лиде выразить это в одном предложении, а в репортаже раскрыть с помощью сцены: показать, как именно оскорбляют полицейские, через какие слова и действия выражается «интеллигентность» задержанных.