1. ПОСЛЕДНИЕ ИЛЛЮЗИИ

1. ПОСЛЕДНИЕ ИЛЛЮЗИИ

Все началось в конце отпуска. Я подарил себе три недели блаженного безделья в Кавалере, недалеко от Сен-Тропе, в новом доме, купленном прошлой весной за три миллиона евро наличными. Он сиял белоснежными фасадами после циклопического ремонта, который придирчиво контролировала Изабель (Изабель — это моя жена). Десять комнат, шесть спален с террасой, восемь ванных, переливной бассейн, прямой выход к морю, прислуга, постоянно проживающая в доме. Настоящая жемчужина. "Давно пора! — воскликнула моя супруга, никогда не отказывающая себе в удовольствии сказать какую-нибудь гадость. — После всех жертв, которые я принесла…"

Жертвы? Я работал в Банке уже пятнадцать лет, перемещаясь из Парижа в Нью-Йорк и обратно по мере новых назначений, карабкаясь по ступенькам карьерной лестницы. Благодаря своему упорству я стал в 2007 году номером два (некоторые злопыхатели утверждают, что номером три), и определенную роль тут сыграл счастливый случай, связанный с борьбой руководства за освободившееся кресло. Да, Изабель пришлось в пожарном порядке организовать переезд в Париж, но какие уж тут жертвы… Все дело в том, что она никогда в меня по-на-стоящему не верила. Я не энарх[2] и даже не выпускник какой-нибудь известной бизнес-школы. Плюс отягчающие обстоятельства: мои родители не входят в элиту, а экзамен на бакалавра я сдавал в Лиможе. Мадемуазель Б., дочери одного из боссов фармацевтической индустрии, было не так-то легко проглотить эту пилюлю. Я соблазнил ее благодаря костюмам от Сен-Лорана и навороченным часам. Когда мы познакомились, я жил не по средствам, однако моя зарплата регулярно удваивалась. Я верил, что так будет всегда. Она поначалу тоже. И потому последовала за мной. А потом, увидев после свадьбы домишко моих родителей в Паназоле, испытала неприятное ощущение, будто ее провели. Но она была тогда беременна Хлоей. А я купил подержанный "ягуар". И Изабель осталась со мной.

Пятнадцать лет спустя у нее имелись в наличии все атрибуты удавшейся жизни: драгоценности, сумочки самых известных марок, двухуровневая квартира в восьмом округе, абонемент в фитнес-клуб "Ритц" — "потому что он ближе к дому". А теперь еще и дом в Кавалере. И для этого ей и пальцем не пришлось пошевелить. Или почти. Моя жена, которая когда-то была весьма соблазнительной, к сорока с лишним превратилась в суховатую, сдержанно вежливую даму. Что касается супружеских обязанностей, то я имел право на фиксированный профсоюзный минимум, а то и меньше. Рацион скудноватый, но я приспособился.

Август получился великолепным. Изабель изо всех сил пыталась испортить настроение, нудно перечисляя хамские выходки Хлои, достигшей переходного возраста, но мне было наплевать. В свои тринадцать моя дочь стала красавицей и умницей. Она похожа на меня, и я готов ей все прощать. Конфликты я гасил в зародыше, пачками рассылая приглашения. В конце концов, вовсе не трудно притворяться счастливой парой в компании десятка гостей. Время от времени я возил Хлою в Сен-Тропе, где мы встречались со знакомыми, бросившими якорь в "Сенекье".

Именно там в начале августа я выпивал с Нуриэлем Рубини, приятелем-экономистом из Нью-Йорка. Прекрасно помню разговор, состоявшийся У нас на этой культовой террасе с видом на яхты, гордо позирующие в порту. Нуриэль с трудом приходил в себя после сна и, похоже, серьезной попойки. Этот парень, получивший за свои мрачные прогнозы прозвище Кассандра с Уолл-стрит, обладает множеством достоинств и всего лишь двумя мелкими недостатками: страстью к выпивке и полным отсутствием почтения к финансовому истеблишменту. У него время от времени случаются неприятности — по всей видимости, именно из-за этих недостатков, — но они же и сблизили нас. В Соединенных Штатах французские банкиры пользуются репутацией прекрасных сотрапезников, умеющих выбирать вина и развлекать дам. Поэтому, живя в Нью-Йорке, я всюду оказывался в числе приглашенных. Нуриэль был из тех людей, которых я ценил и чьим упорством восхищался. В последние месяцы Mister Doom (Господин Безнадега), как его окрестили журналисты, пророчил самое худшее в атмосфере всеобщего равнодушия: он утверждал, что ипотечный кризис повлечет за собой кризис системный, банкротство целого ряда банков и длительную рецессию американской экономики, которая распространится и за ее пределы, словно лесной пожар. Именно так, и никак иначе. Мне его теории были известны, однако в тот день меня больше интересовали последние успехи коллеги на любовном фронте:

— Ну, и как оно, этим летом?

— Знаешь, здесь появились знатные телки. Из стран Балтии, из Венгрии… И даже из Румынии.

— Из Румынии? А на какие шиши они сюда добираются?

— По всей видимости, кто-то в них вкладывается…

Обменявшись со мной мнениями о слетевшихся на курорт красотках, Нуриэль перешел к своей любимой теме — падению американской империи.

Я не мог поверить, что состояние американских банков соответствует его описанию, что Комиссия по ценным бумагам и биржам — жандарм Нью-йоркской биржи — не выполняет свою работу и что правительство Буша ничего не понимает в происходящем. Я старался не подталкивать его к развитию этой темы и предпочел перевести взгляд и разговор на ножки дефилирующих мимо нас девушек. Вот уже два года подряд Нуриэль упорно пророчил закат капитализма, а все внимали ему с полным безразличием. Он мне очень нравился, но я совершенно не верил в его россказни. Мои французские собратья величали Нуриэля авгуром в насмешку над его сумрачным и многозначительным видом. Окружающее нас благополучие ежесекундно противоречило его предсказаниям. Да, конечно, ипотечный кризис, неожиданно разразившийся в прошлом году, вроде бы подтверждал его правоту, но уверенность в себе нас не покидала. С нами ничего не могло случиться.

Это было летом. Мы сохраняли полное спокойствие. Разве не нам принадлежит мир?