Глава 1. Природа государства

Глава 1. Природа государства

На данный момент мы разработали теорию свободы и прав собственности, а также в общих чертах наметили свод законов, который будет необходим для защиты этих прав. А что же касательно правительства, государства? Какова его надлежащая роль, если таковая вообще имеется? Большинство людей, включая немалую долю политических теоретиков полагают, что если индивид признаёт важность, даже жизненную необходимость некоторых видов деятельности нынешнего государства, например, обеспечение работы законов, то это человек в силу данного факта признаёт и необходимость самого государства. Государство и в самом деле исполняет много важных и необходимых функций: от обеспечения работы закона до снабжения полицейскими и пожарными, строительства и поддержания в порядке улиц, доставки почты. Но это ни в коем случае не доказывает, что только государство может выполнять подобные функции, или что на самом деле оно выполняет их достаточно качественно.

Предположим, например, что существует множество конкурирующих магазинов, продающих дыни, в определенном округе. Один из дилеров, занимающихся дынями, Смит, пользуется принудительными методами для того, чтобы сжить конкурентов с округа. Он, таким образом, применил насилие, путем принуждения создав монополию по продаже дынь на данной территории. Значит ли это, что использование Смитом методов принуждения для создания и содержания монополии было необходимо для снабжения округа дынями? Разумеется, нет, так как то, что существовали конкуренты или потенциальные соперники, и привело к тому, что Смит использовал принуждение или его угрозу; более того, экономистами доказано, что Смит, как нечестный монополист, будет склонен предлагать плохие и неэффективные услуги. Будучи защищенным от конкуренции с помощью примененной силы, Смит может позволить себе предоставлять слишком дорогие и/или ненужные услуги, в то время как потребители лишены возможности выбора альтернативных услуг . К тому же если и соберется группа людей, чтобы выступить за отмену нечестной монополии Смита, будет очень мало протестующих, у которых хватит смелости обвинить монополиста в желании лишить потребителей вожделенных дынь.

Так вот, государство – это и есть наш гипотетический Смит – только гигантского и всеобъемлющего масштаба. На протяжении всей истории группы людей, называющих себя «правительство» или «государство» пытались – обычно успешно – принудительно получить монополии управления экономикой и обществом. В частности, государство присвоило себе в принудительном порядке монополию на полицию и военные службы, обеспечение законом, принятие решений судебными органами, монетный двор и власть создания денег, неиспользуемую землю и ресурсы («всеобщее достояние»), улицы и главные линии связи, реки и прибрежные воды, а также на средства доставки почты.

Контроль над землей и транспортом долгое время был отличным методом гарантии полного контроля над обществом; во многих странах магистрали поначалу были средствами, позволяющими правительству легко и просто передвигать войска по всей стране. Контроль над денежным запасом – способ гарантировать государству легкий и быстрый доход. Государство добивается того, что никаким частным конкурентам не позволено захватить присвоенную им монополию на создание денег (т.е. создание их из ничего). Монополия на почтовые службы долгое время была для государства удобным способом следить за возможной непослушной его власти и подрывной оппозицией. В большинстве исторических эпох государство также строго контролировало религию, обычно скрепляя комфортный, взаимовыгодный союз с государственной церковью: государство предоставляло священникам власть и богатство, а церковь взамен убеждала население, что обязанность повиноваться Кесарю провозглашена Богом . Но сейчас, когда религия потеряла большую часть своей убедительной силы в обществе, государство часто желает бросить религию и сконцентрироваться на подобных союзах с более мирскими мыслящими слоями общества. В любом случае, государство стремится к контролю за рычагами пропаганды, позволяющей убеждать поданных повиноваться или даже возвеличивать своих правителей.

Но главная монополия государства – это контроль над использованием насилия в полиции и вооруженных службах, а также судах – по отношению к ключевому моменту - последнему слову в прениях сторон по поводу преступлений и договоров. Контроль над полицией и армией особенно важен для усиления и страховки всех остальных государственных властей, включая самую важную – власть извлекать государственный доход принудительно.

Есть еще одна решающе важная ветвь власти, присущая государственному аппарату. Все другие личности и группы в обществе (за исключением отдельно взятых преступников, таких, как воры и грабители банков) приобретают свой доход на основе добровольных контрактов: или продавая товары и услуги потребителям, или посредством акта дарения (т.е. членство в клубе или ассоциации, завещание наследства, получение наследства). Только государство добывает свой доход посредством насилия, угрожая ужасными взысканиями, если доход не появляется. Такое насилие известно как налогообложение, хотя в менее развитые времена его называли данью. Налогообложение – это попросту чистое воровство, и воровство это - поразительных масштабов, с которыми ни один преступник и не сравнится. Это принудительное изъятие собственности жителей или поданных государства.

Поучительным упражнением для читателя-скептика будет попытка создать определение налогообложения, которое не включает в обязательном порядке и воровство. Как грабитель, государство требует деньги, буквально приставив дуло к виску, и если налогоплательщик отказывается платить, его имущество забирают силой; в случае если он будет противостоять этому грабежу, он будет арестован или убит, если продолжит оказывать сопротивление. Защитники государства и вправду берутся утверждать, что налогообложение на самом деле «добровольно». Поучительное опровержение этой точки зрения можно получить, поразмыслив, что было бы, если правительство отменило налогообложение и ограничилось бы прошениями добровольных пожертвований. Кто-нибудь действительно верит, что что-то подобное нынешним огромных доходам государства будет продолжать литься в казну? Скорее всего даже те теоретики, кто провозглашает, что наказание никогда не удержит действия отказались бы от этой точки зрения. Великий экономист Йозеф Шумпетер был прав, когда язвительно написал, что «теория, которая рассматривает налоги как аналоги картежных долгов или покупки услуг, скажем, врача, только доказывает, как далеко ушла эта часть социальных наук от научного склада ума».

Экономисты недавно стали утверждать, что налогообложение действительно добровольно, так как это метод, позволяющий каждому убедиться, что остальные платят за единогласно желанный проект. Предположим, например, что все в данном округе хотят, чтобы правительство построило дамбу, но если А и В добровольно сделали пожертвования для проекта, то они не могут быть уверены, что С и D не увильнут от этой ответственности. Потому что все индивиды, A, B, C, D и т.д., каждый из которых хочет пожертвовать денег на строительство дамбы, согласны принуждать друг друга к налогообложению. Следовательно, налог – не настоящее насилие. Однако в этой доктрине довольно много изъянов.

Первый – внутреннее противоречие между добровольностью и принуждением. Насилие по принципу «все против всех» значит не то же, что так называемое «добровольное» насилие. Во-вторых, даже если мы допустим на мгновение, что каждый индивид желал пожертвовать деньги на дамбу, нет никаких шансов убедиться, что налог, взятый с каждого, был не больше, чем индивид заплатил бы добровольно, даже если все остальные люди деньги пожертвовали. Правительство может взимать $1000 с Джонса, даже если он хотел бы платить не более $500. Главное как раз в том, что налогообложение именно потому и принудительное, что нельзя убедиться (что автоматически делается на свободном рынке), что сумма, внесенная индивидом, является такой, какую он на самом деле был готов бы заплатить. В свободном обществе потребитель, который добровольно покупает телевизор за $200, демонстрирует своим актом свободного выбора, что телевизор для него стоит больше, чем 200 долларов, от которых он отказывается. Говоря кратко, он показывает, что $200 – это добровольный платеж. Или, например, оплачивая клубные годовые взносы в $200 в свободном обществе член клуба показывает, что он считает ценность выгод от членства в клубе составляет по крайне мере $200. Но в случае с налогообложением подчинение индивида угрозе насилия не показывает добровольного предпочтения, каких бы мнимых выгод он ни получил.

В-третьих, аргумент доказывает слишком много. Поставка любой услуги, не только дамбы, может быть расширена за счет налогового финансирования. Допустим, например, что католическая церковь была учреждена в стране посредством налогообложения. Церковь, несомненно, была бы больше, чем если бы финансировалась только добровольными пожертвованиями, но можно ли дальше спорить о том, что такой институт действительно доброволен только потому, что все хотят заставить окружающих платить церкви, чтобы убедиться, что никто не увиливает от этой «обязанности»?

И, в-четвертых, эта теория просто мистична. Если последовать этому софизму – даже тогда как кто-либо может знать, что все действительно платят налоги добровольно? Сколько людей выступает против дамб как таковых, возьмем к примеру «зеленых» - участников движения в защиту окружающей среды. Заметим также, что в обществе растет число людей с либертарианскими взглядами, которые выступают против налогов как таковых. Является ли их платеж на самом деле добровольным? Будет ли принудительный платеж налогов католической церкви протестантами и атеистами тоже добровольным? Фактически, существование хотя бы одного либертарианца или анархиста в стране будет само по себе достаточно, чтобы разрушить довод «добровольности» налогообложения.

Так же утверждают, что при демократическом правительстве голосование делает правительство и все его учреждения «действительно» добровольными. Опять же существует много заблуждений на этот счет. Во-первых, даже если большинство людей в явном виде подтвердили все и каждый отдельно взятый акт правительства, это попросту будет групповой тиранией, а не добровольным актом, который совершает каждый индивид в стране. Убийство есть убийство, воровство есть воровство, будет ли это насилие применено одним индивидом по отношению к другому или группой, или даже большинством людей на данной территории. Факт, что большинство может поддержать или посмотреть сквозь пальцы на воровство не отменяет криминальной сути действия или критической несправедливости. В противном случае, мы сможем сказать, что, например, что все евреи, убитые демократически избранным нацистским правительством, были не убиты, а лишь «добровольно совершили суицид». Разумеется, это гротеск, но это лишь логически непротиворечивое применение доктрины «демократия равно добровольность». Во-вторых, в республике, в отличие от прямой демократии, люди голосуют не за конкретные меры, а за «представителей» по широкому кругу вопросов, которые затем в течение какого-то фиксированного времени будут реализовывать его волю. Конечно, ни в каком легальном смысле «представители» таковыми не являются. В свободном обществе принципал нанимает своих агентов или представителей индивидуально и может их уволить по своему желанию. Как писал великий политический теоретик анархизма и конституционный юрист, Лизандер Спунер писал:

"Они [выбранные правительственные чиновники] не являются нам ни слугами, ни агентами, ни поверенными, ни уполномоченными… так как мы не берем себя ответственность за их действия. Если человек мой слуга, агент или поверенный, я в обязательном порядке беру на себя ответственность за все его действия, совершенные в пределах доверенной ему мною власти. Если я доверил ему, как своему агенту, абсолютные полномочия, или вообще любую власть над людьми или собственностью, отличной от своей, я посредством этого беру на себя ответственность за весь вред, который может быть причинен им другим людям пока он действует в пределах данных ему полномочий. Но ни один индивид, которому (или собственности которого) актами Конгресса нанесен вред, не может прийти к индивидуальным избирателям и заставить нести ответственность за акты их так называемых агентов или уполномоченных. Этот факт показывает, что все эти псевдо-агенты народа, да и вообще кого бы то ни было, на самом деле ничьими агентами не являются".

К тому же, даже в его собственных терминах, голосование вряд ли может соответствовать мажоритарному правилу добровольного подтверждения полномочий правительства. В США, например, менее чем 40% дееспособных голосующих в принципе озабочено голосованием. Из них 21% могут проголосовать за одного кандидата, а 19% за другого. 21% едва ли соответствует даже правилу большинства, не говоря уже о добровольности делегирования полномочий правительству. (В каком-то смысле, наплевав на демократию и голосование, «большинство» всегда поддерживает любое ныне существующее правительство, что будет рассмотрено ниже). И наконец - как же так – налоги взимаются со всех и каждого, несмотря на то, голосуют ли они или нет, или, в частности, голосовал ли он за победившего кандидата? Как могут и отказ от голосования, и голосование за проигравшего указывать на какое-либо согласие с действиями избранного правительства? Таким образом голосование не дает никакого добровольного разрешения голосующих на действия правительства. Как колко заметил Спунер:

"На самом деле, в случае с индивидами, их фактическое голосование не должно восприниматься как доказательство согласия. … Напротив, нужно понимать, что без собственного на то согласия, человек обнаруживает себя окруженным правительством, которому не может противостоять; правительством, которое заставляет его платить деньги за навязанные услуги и препятствует использованию многих его естественных прав под угрозой тяжелых наказаний. Он также видит, что другие люди навязывают ему эту тиранию используя голосование. Далее он видит, что если он использует голосование сам, он получает шанс спасти себя от тирании окружающих, подвергая их своей собственной. Говоря короче, он обнаруживает себя, без своего на то согласия, в том положении, что если он использует голосование, он может стать правителем, а если не использует – должен стать рабом. И никаких иных альтернатив, кроме этих двух. В целях самозащиты он пробует первый вариант. Его случай является аналогом тому, в котором человек, вовлечен в сражение, где он должен или убивать других, или быть убитым самому. Чтобы спасти свою жизнь в схватке, он уничтожает жизни противников, хотя битву выбирал не он. Не раздумывая о бюллетене, который является простой заменой пуле, его собственному шансу самосохранения, человек использует бюллетень, чтобы этот выбор был одним из тех, который он совершил самостоятельно и добровольно. Так он добровольно декларирует свои естественные права, как ставку против тех, остальных, которую он может проиграть или выиграть силой большинства голосов…"

Несомненно, даже самые несчастные люди, находясь под гнетом деспотичного правительства, если бы им позволили использовать голосование, использовали бы его, если бы смогли увидеть хоть какой-нибудь шанс на то, что их условия улучшатся. Поэтому это не был бы легитимный выбор самого правительства, которое угнетает их, а было бы нечто, что они добровольно создали или даже предложили создать.

Если, в таком случае, налогообложение насильственно, и поэтому неотделимо от воровства, то следует, что государство, которое существует за счет налогообложения, является огромной криминальной организацией, намного более внушительной и удачливой, чем любая «частная» мафия в истории. Более того, оно будет считаться преступным не только согласно теории преступления и прав собственности, как изложено в этой книге, но даже согласно всеобщему пониманию человеческого рода, всегда считавшего воровство преступлением. Как мы видели выше, немецкий социолог 19 столетия Франц Оппенгеймер кратко и точно изложил суть дела, когда отметил, что существует два и только два пути достижения богатства в обществе:

- производство и добровольный обмен с другими – метод свободного рынка

- жесткое изъятие ценностей, произведенных другими.

Последний – метод принуждения и воровства. Первый приносит выгоду всем вовлеченным сторонам, последний же выгоден паразитирующей воровской группе или классу и нарушает права обворованных.

Оппенгеймер отличал первый способ приобретения богатства - «экономические методы» от второго, который язвительно называл «политическими методами». Оппенгеймер затем блистательно продолжил и дал определение государству как «организации политических методов».

Нигде более суть государства как криминальной организации не было изложено так сильно и ярко, как в этом отрывке Лизандера Спунера:

"Теория нашей Конституции и вправду состоит в том, что все налоги платятся добровольно; наше правительство – взаимная страховая компания, в которую люди входят добровольно…

Но эта теория нашего правительства целиком и полностью отличается от практики. Практика заключается в том, что правительство, как разбойник с большой дороги говорит человеку: «Деньги или жизнь». И многие, если не все, налоги платятся под угрозой этого насилия.

Правительство на самом деле не подстерегает человека в пустынном месте, не напрыгивает на него с придорожной полосы и, держа пистолет около его виска, не продолжает «чистить» его карманы. Но грабеж остается грабежом - и в этом случае он значительно трусливее и позорнее.

Бандит берет ответственность за опасность и преступность своего деяния исключительно на себя. Он не делает вид, что имеет законное право на ваши деньги, или намеревается использовать их для вашей собственной выгоды. Он не делает вид, что является кем-то иным, кроме вора. Ему не хватает наглости заявить, что он всего лишь «защитник», и что он берет деньги людей против их воли, для «защиты» увлеченных путешественников, которые думают, что способны защитить себя и не ценят его особенной системы защиты. Он слишком прост для подобных изысков. Кроме того, забрав ваши деньги, он оставляет вас как есть. Он не настаивает на том, чтобы преследовать вас на дороге против вашей воли, принимая на себя роль вашего полноправного владыки в счет «защиты», предоставляемой вам. Он не продолжит «защищать» вас, приказывая вам поклониться и прислуживать ему, требуя у вас сделать что-то или запрещая что-то делать, забирая у вас больше денег, когда у него появляется нужда или удовольствие это сделать. И не убьет вас, объявив бунтарем, предателем, врагом родины, если вы оспорите его власть или будете противостоять его постоянным требованиям. Он джентльмен, он не может быть обвинен в подобных обманах, оскорблениях и злодеяниях. Короче говоря, он, вдобавок к тому, что ограбил вас, не пытается оставить вас в дураках или сделать своим рабом. "

Поучительно было бы поинтересоваться, почему государство, в отличие от бандита, всегда неизменно окружает себя идеологий легитимности, почему оно должно оправдывать всю ложь, показанную Спунером. Причина в том, что бандит не является видимым, постоянным, легальным или легитимным членом общества (оставляя в стороне членов банды с высоким статусом). Он всегда в бегах от своих жертв и от государства. Но государство, в отличие от банды грабителей, не считается криминальной организацией. Наоборот, его слуги всегда удерживали позиции высочайшего статуса в обществе. Это статус, который позволяет государству сосать кровь из своих жертв, в то же время убеждая большинство их поддерживать себя, или, по крайне мере, подчиняя их этому эксплуататорскому процессу. Фактически, это и есть основная функция идеологов и союзников государства – объяснить народу, что император на самом деле отлично одет. Вкратце идеологи должны объяснить, что в то время как воровство одного или более людей плохо и преступно, если государство вовлечено в подобные акты, это не воровство, а законный и даже священный акт, называемый «налогообложение». Идеологи должны объяснить, что убийство одним или более людьми плохо и должно быть наказано, но если государство убивает, то это не убийство, а возвышенный акт, называемый «война» или «подавление внутренней подрывной деятельности». Они должны объяснить, что похищение и рабство – это плохо и должно быть объявлено вне закона, если совершено отдельно взятыми индивидами или группами, а если государство совершает подобные акты, то это не похищение и рабство, а «повинность» - необходимый акт для всеобщего блага и даже моральный долг. Функция государственных идеологов – соткать фальшивый набор императорской одежды, убедить народ в грандиозном двойном стандарте: когда государство совершает ужаснейшее преступление, оно на самом деле этого не делает, оно делает что-то, что необходимо, честно, очень важно и даже – в прошлом – было велено Богом. Успех государственных идеологов былых времен является, наверное, самой большой загадкой в истории человечества.

Идеология всегда была жизненно необходима для существования государства, о чем свидетельствует систематическое использование идеологии в древних восточных империях. Специфическое содержание идеологии, конечно, изменилось с течением времени в соответствии с изменяющимися условиями и культурами. В восточных деспотиях император часто поддерживался церковью, и обожествлялся. В наше же светское время, аргументом служит «народное благоденствие» и «всеобщее благосостояние». Но целью всегда было одно и тоже: убедить народ в том, что то, что государство делает, не является, как кто-нибудь может подумать, преступлением гигантского масштаба, а есть что-то необходимое и важное, что должно поддерживаться и чему следует подчиняться.

Причина, по которой идеология столь важна государству – это то, что государство всегда, по сути, базируется на поддержке большинства. Эта поддержка необходима, будь государство «демократией», диктатурой или абсолютной монархией. Поддержка основывается на готовности большинства (повторимся, не каждого индивида) уживаться с системой: платить налоги, идти без жалоб на государственные войны, подчиняться государственным правилам и декретам. Такая поддержка может и не быть активным энтузиазмом, чтобы быть эффективной - она бывает и пассивной. Но поддержка должна быть. Если бы основная масса людей была бы действительно убеждена в незаконности государства, была бы убеждена в том, что государство - не более и не менее чем просто огромная бандитская группировка, тогда бы государство в скором времени рухнуло, имея не больше прав на существование, чем любая другая мафиозная организация.

Следовательно, вот в чем необходимость найма государством идеологов, и вот в чем необходимость государственного союза с придворными интеллектуалами которые бы придумывали оправдания для государственного правления.

Первый теоретик нового времени, который увидел, что все государства базируются на мнении большинства, был либертарианский писатель 16 столетия, француз Этьен де ля Ботье. В своем труде “Discours Volunta y Servitude” де ля Ботье отметил, что государство-тиран всегда является меньшинством населения, и по этой причине его продолжающееся деспотическое правление должно в глазах эксплуатируемого большинства базироваться на его легитимности, на том, что в последствии будет названо «созданием предложения». Две сотни лет спустя, Дэвид Хамтоу, далекий от либертарианских взглядов, изложил похожие соображения. Контраргумент о том, что меньшинство может перманентно заставлять подчиняться враждебное ему большинство, используя современное оружие, игнорирует тот факт, что эти средства могут удерживаться большинством и что вооруженные силы меньшинства могут переметнуться в ряды противников. Следовательно, постоянная необходимость в убедительной идеологии всегда создавала для государства потребность привлечения на свою сторону интеллектуалов и лидеров мнений. В былые времена интеллектуалами неизменно были священники, и, следовательно, как мы отметили, имело место союз между церковью и государством, троном и алтарем. В наши дни «научные» и «свободные от ценностных суждений» экономисты и «адепты национальной безопасности», выделяясь из других, выполняют идентичную идеологическую функцию в пользу государственной власти.

Особенно важно в современном мире то, что государство отобрало у официальной церкви осуществление контроля за образованием и формированием таким образом умов подданных. Вдобавок к влиянию на университеты посредством всевозможных финансовых субсидий и напрямую через государственные университеты, государство контролирует образование на более низких уровнях через общеобразовательные учреждения, через требования лицензий для частных школ и через обязательное посещение. Добавьте к этому фактически полный контроль над радио и телевидением посредством прямого государственного права собственности, как в большинстве стран, или как в США – посредством национализации воздушного пространства и права федеральной комиссии лицензировать станции для использования тех или иных частот и каналов.

Таким образом, государство по своей природе должно нарушать общепринятые моральные нормы, которых большинство людей строго придерживаются. Это большинство согласно с несправедливостью и преступностью убийства и воровства. Обычаи, правила и законы всех обществ осуждают эти действия. Тогда государство всегда находится в уязвимой позиции, несмотря на кажущуюся многолетнюю мощь. Что весьма нужно сделать – так это просветить народ о сущности государства, чтобы люди увидели, что государство обычно нарушает общепринятые нормы о воровстве и убийстве, что государство - очевидный нарушитель общепринятых моральных и уголовных норм.

Мы четко увидели, зачем государству интеллектуалы, но почему интеллектуалам нужно государство? Просто потому, потому, что интеллектуалы, чьи услуги не всегда востребованы потребителями, могут найти более безопасный «рынок» для своих способностей в лице государства. Государство может обеспечить их властью, статусом и богатством, которое они обычно не могут добыть при добровольном обмене. Веками многие (хотя, конечно, не все) интеллектуалы стремились к власти, реализацию идеала Платона – «короля-философа». Возьмем, например, яростный протест известного ученого-марксиста, профессора Нидэма, против критики Карлом Виттфогелем союза государства и интеллектуалов в восточных деспотиях: «Цивилизация, которую профессор Виттфогель так яростно атакует, была одной из тех, которые превращали поэтов и ученых в официальных деятелей». Нидэм добавляет, что «удачливые [китайские] императоры обслуживались во все времена большим штатом глубоко гуманных и некорыстных ученых» . Вероятно, для профессора Нидэма этого достаточно, чтобы оправдать ужасный деспотизм древнего Востока.

Но нам не нужно отходить так далеко, на восток, или даже так далеко, как объявленная в 19 веке цель профессоров Берлинского университета сформировать из себя «интеллектуальную охрану Дома Гогенцоллернов». В современной Америке у нас есть выдающийся политолог, профессор Ричард Ньюштадт, приветствующий президента как «единственного символа нации». Есть также адепт национальной безопасности Таунсенд Хупс, который пишет, что «в нашей системе люди должны смотреть только на президента чтобы определить наши внешнеполитические проблемы и национальные программы, а также жертвы, требуемые для ее эффективного проведения». И в ответ у нас есть Ричард Никсон, который накануне своих выборов в президенты так и определил свою роль: «он [президент], должен ясно выражать национальные идеи, определять цели страны и исполнять ее волю». Никсоновская концепция роли президента поразительно похожа цитату из книги Эрнста Хубера, написанной в Германии в 1930 годы «Конституционный закон Великого немецкого Рейха». Хубер написал, что глава государства «устанавливает великие цели, которые должны быть достигнуты, и составляет планы по применению всех сил нации для достижения общих целей…. Он дает национальной жизни ее настоящую цель и ценность» .

Таким образом, государство – принудительная криминальная организация, которая существует за счет крупномасштабной регулируемой системы налогообложения-воровства, и которая справляется с этим за счет достижения поддержки большинства (опять-таки, не всех и каждого) посредством союза с группой интеллектуалов - лидеров мнений которых награждает долей силы и богатства. Но есть и другой важный аспект государства, который нужно учесть. Существует утверждение в пользу государства, который сейчас становится все более очевиден: так называемое имплицитное утверждение, что государственный аппарат реально и по праву владеет территорией, на которой провозглашает юрисдикцию. Государство, говоря короче, присваивает себе монополию на власть окончательного принятия решений на данной территории – большей или меньшей - зависит от исторических условий, и монополию на то, как будет возможно защититься от других государств. Если государство законно владеет территорией, тогда оно вправе устанавливать правила для всех, кто претендует на то, чтобы жить на этой территории. Государство может законно захватить или контролировать частную собственность, так как владеет землей на которой она расположена. Когда государство разрешает подданным покидать территорию, оно действует также как любой другой собственник, устанавливает правила для тех, кто проживает на его собственности они. (Это кажется все, что приводится в оправдание грубого лозунга «Америка, люби ее или покидай ее!», так же как и ненормального внимания, обычно уделяемого праву эмигрировать из страны .) Попросту говоря, эта теория делает государство, как короля в средневековье, феодальным владельцем, который, по крайней мере, теоретически владеет всей землей в своем владении. Проблема в том, что новые бесхозные ресурсы – будь то нетронутые земли или озера – неизменно провозглашаются собственностью государства (его «общественным владением») как выражение этой скрытой теории.

Но нашей теории поселения выделенной выше, хватает, чтобы уничтожить все претензии государственного аппарата. По какому праву члены государственной мафии провозглашают собственность над всей территорией этого государства? Довольно плохо, что они захватили контроль над окончательным принятием решений в этой области; какой критерий в принципе может давать им право владения этой территории?

Государство также может быть определено как организация, которая обладает одной или обеими (практически всегда обеими) из следующих характеристик:

-оно приобретает свой доход посредством физического принуждения (налогообложения)

-оно достигает принудительной монополии на силу и окончательное принятие решений на данной территории.

Обе эти непременных условия деятельности государства в обязательном порядке создают криминальную агрессию и воровство заслуженных прав на частную собственность и ее субъекты (включая владение). Первые основывают и учреждают крупномасштабное воровство, в то время как вторые запрещают свободное соревнование органов защиты и органов, ответственных за принятие решений наравне с запретом на данной территории добровольной покупки и продажи судебных и адвокатских услуг. Следовательно, справедлива живая критика государства либеральным теоретиком Альбертом Джеем Ноком: «Государство провозглашает и практикует монополию преступления» на данной территории. «Оно запрещает частное убийство, но само организует убийство колоссального масштаба. Оно наказывает частное воровство, но само бессовестно прибирает к рукам все, что хочет, будь то собственность гражданина или пришельца».

Необходимо специально подчеркнуть, что государство не просто использует насилие, чтобы получить собственный доход, нанять пропагандистов, чтобы упрочить свою силу и приписать себе и усилить принудительную монополию на предоставление таких необходимых услуг, как защита полиции, пожаротушение, транспорт и почта. Государство делает много разных вещей, ни одна из которых по своей сути не служит потребителю. Оно использует монополию силы, чтобы достичь, как об этом пишет Нок, «монополии преступления» - контролировать, регулировать и принуждать своих несчастных подданных. Часто оно прокладывает себе путь, контролируя этику и практически ежедневную жизнь подданных. Государство использует свой насильственный доход не просто для монополизации и снабжения народа своими неэффективными услугами, но также чтобы построить собственную силу на расходах эксплуатируемых и встревоженных подданных; чтобы перераспределить доход и богатство с народа на себя и своих союзников, и чтобы контролировать, командовать и принуждать жителей своей территории. В настоящем свободном обществе, в обществе, где права человека и собственности развиты, государство прекратит свое существование. Мириады его захватнических и агрессивных действий, его крупные кражи прав человека и собственности в противном случае исчезнут. В то же время, услуги, которые ему не удавалось предоставить, будут выставлены на суд открытой конкуренции за добровольные платежи частных потребителей.

По этой причине явно обнаружится гротескность типичного консерваторского призыва правительства усилить консервативную охрану «нравственности» (например, посредством объявления вне закона якобы аморальной порнографии). Помимо других веских аргументов против принудительной охраны нравственности (как например, того, что ни одно действие, совершенное по принуждению, не может считаться «моральным»), по-настоящему смешно доверять функцию «охранника» народной нравственности наиболее видной преступной (и, как следствие, наиболее аморальной) группировке в обществе - государству.