Главные цели внешней политики США

Защитить свою лужайку

Отношения с другими странами США поддерживают, разумеется, с самого начала американской истории, но водоразделом послужила Вторая мировая война, с нее и начнем.

Большая часть наших индустриальных соперников либо сильно ослабели, либо были полностью уничтожены войной, тогда как США получили от нее колоссальный выигрыш. Наша национальная территория не подвергалась нападениям, а производство выросло в три с лишним раза.

Даже до войны, еще с начала века, США являлись индустриальным лидером мира, сильно опережавшим конкурентов. Теперь в наших руках находится практически 50 процентов мировых богатств, под наш контроль попали обе стороны обоих океанов. В истории еще не бывало так, чтобы одна держава устанавливала настолько подавляющий контроль над всем миром или обладала такой железобетонной безопасностью.

Люди, определявшие политику США, прекрасно понимали, что страна выйдет из Второй мировой войны первой в истории мировой державой, поэтому на протяжении войны и сразу после нее тщательно планировали устройство послевоенного мира. Поскольку мы остаемся открытым обществом, то имеем возможность ознакомиться с их планами — весьма откровенными и ясными.

Американские планировщики — и в Государственном департаменте, и в Совете по международным отношениям (важнейший канал влияния бизнеса на внешнюю политику) — были едины в том, что американское превосходство необходимо сохранить. Но о том, как это сделать, высказывались разные мнения.

Крайний фланг сторонников жесткой линии одобрял меморандум Совета Национальной Безопасности № 68 (СНБ-68, 1950 г.), развивавший взгляды госсекретаря Дина Ачесона. Его составил здравствующий и поныне Пол Нитце (при президенте Рейгане он был одним из переговорщиков по контролю за вооружениями). Документ призывал к «стратегии отбрасывания», которая «посеет семена разрушения внутри советской системы», чтобы мы смогли затем договориться на наших условиях «с Советским Союзом (или с наследующим ему государством или государствами)».

Политика, рекомендованная СНБ-68, требовала «самопожертвования и дисциплины» в США — иными словами, огромных военных расходов и сокращения социальных программ. Заодно пришлось бы покончить с «избыточной терпимостью» к разногласиям внутри страны.

Собственно, именно такая политика уже осуществлялась. В 1949 году шпионскую сеть США в Восточной Европе возглавил Рейнхард Гелен, бывший глава нацистской военной разведки на Восточном фронте. Эта сеть стала элементом союза США с нацистами, при котором быстро нашлось дело для самых отъявленных военных преступников, а шпионские операции распространились на Латинскую Америку и другие части мира.

К ним относилась и деятельность «секретной армии» под американо-нацистской эгидой — попытки снабжать агентами и военным снаряжением созданные Гитлером военные отряды, действовавшие в СССР и в Восточной Европе даже в начале 1950-х годов. В США об этом знают, но не придают значения, хотя многие удивились бы, если бы при ином раскладе вдруг выяснилось, что СССР забрасывал агентов и оружие созданным Гитлером отрядам, орудовавшим в Скалистых горах…

Либеральный экстрим

Меморандум СНБ-68 — это доведенная до крайности позиция сторонников твердой линии. Надо помнить, что эта политика не была голым теоретизированием: многие ее аспекты осуществлялись на практике. Теперь перейдем на противоположный край — к «голубям». Ведущим «голубем» был, без сомнения, Джордж Кеннан, возглавлявший планировщиков Государственного департамента до 1950 года, когда ему на смену пришел П. Нитце. За шпионскую сеть Гелена отвечал, кстати, отдел Кеннана.

Кеннан был одним из самых умных и трезвых американских планировщиков, крупнейшей фигурой, определявшей лицо послевоенного мира. То, что он писал, является чрезвычайно интересной иллюстрацией «голубиной» позиции. Желающие понять свою страну не должны пройти мимо «Исследования по планированию политики № 23» (ИПП-23), составленного Кеннаном для планировщиков Госдепа в 1948 году. Вот что там, в частности, говорилось:

«Мы располагаем 50 процентами мировых богатств, но только 6,3 процента населения… При таком положении мы неизбежно превращаемся в объект зависти и негодования. Наша истинная задача в предстоящий период — разработать такую систему отношений, которая позволит нам сохранять это неравенство… Для этого нам придется расстаться со всякой сентиментальностью и фантазиями; наше внимание повсюду должно быть сконцентрировано на наших непосредственных национальных задачах… Нам надо прекратить разговоры о туманных и… нереальных целях, таких как права человека, улучшение жизненных стандартов, демократизация. Недалек тот день, когда нам придется прибегнуть к грубой силе. Чем меньше нам будут мешать в такой момент идеологические лозунги, тем лучше».

ИПП-23 был, конечно, строго секретным документом. Для умиротворения общественности необходимо было провозглашать «идеологические лозунги» (как это продолжают делать и по сей день), но здесь планировщики обращались друг к другу.

Так же рассуждал Кеннан на инструктаже для послов США в странах Латинской Америки в 1950 году, отмечая, что главной заботой внешней политики США должна быть «защита нашего (то есть латиноамериканского) сырьевого рынка». Для этого надо бороться с опасной ересью, распространяющейся, как докладывает американская разведка, по Латинской Америке, «что правительство безусловно ответственно за благосостояние народа».

Американские планировщики называют эту идею «коммунизмом», какими бы ни были истинные взгляды выдвигающих ее людей. Даже если это группа взаимопомощи церковных прихожан, они — коммунисты, если придерживаются такой ереси.

Те же самые взгляды отстаиваются в документах открытого доступа. Например, в 1955 году рабочая группа высокого уровня докладывала, что главная угроза, исходящая от коммунистических государств (таков на практике смысл термина «коммунизм»), заключается в их отказе играть служебную роль, то есть «дополнять индустриальные экономики Запада».

Способы, которые нам следует использовать против наших врагов, проповедующих эту ересь, для Кеннана выглядят так:

«Окончательный ответ может оказаться неприятным, но… нам следует без колебаний поощрять местные правительства к применению полицейских репрессий. Это не стыдно, ведь коммунисты по сути своей — предатели… Лучше, когда власть принадлежит сильному режиму, а не либеральному правительству, если оно занимается попустительством, не проявляет бдительности и заражено коммунистами».

Подобная политика началась еще до послевоенных либералов, вроде Кеннана. Как указывал за тридцать лет до этого госсекретарь Вудро Вильсон, конкретный смысл доктрины Монро состоял в «заботе США о собственных интересах». Целостность других американских государств — эпизод, а не цель. Вильсон, этот апостол самоопределения, соглашался, что данный аргумент «непобедим», хотя было бы «политически ошибочно» выдвигать его публично.

Вильсон строил свою политику соответственно: в частности, он санкционировал вторжение на Гаити и в Доминиканскую Республику, где его солдаты убивали, разрушали, демонтировали политическую систему, обеспечивали доминирование американских корпораций и создавали условия для воцарения жестоких коррумпированных диктатур.

«Большая зона»

Во время Второй мировой войны рабочие группы Государственного департамента и Совет по международным отношениям чертили схемы послевоенного мира, представляя его «Большой зоной», подчиненной нуждам американской экономики.

Эта зона должна была включать Западное полушарие, Западную Европу, Дальний Восток, бывшую Британскую империю (тогда распадавшуюся), несравненные энергоресурсы Ближнего Востока (переходившие в американские руки с оттеснением наших соперников — Франции и Британии), остальной третий мир, а если получится, то и вообще весь земной шар. По мере возможности эти планы претворялись в жизнь.

Каждому элементу нового мирового порядка придавалась своя функция. Ведущими в категории индустриальных стран назначались «великие мастерские» — Германия и Япония, продемонстрировавшие в войне свою мощь, а теперь работавшие под надзором США.

Третьему миру определялась его «главная функция источника сырья и рынка» для индустриальных капиталистических обществ, как было записано в меморандуме Государственного департамента 1949 года. Его надлежало «эксплуатировать» (говоря словами Кеннана) для восстановления Европы и Японии. Конкретно назывались Юго-Восточная Азия и Африка, но имелся в виду весь мир.

Кеннан даже предполагал, что Европа может испытать психологический подъем от проекта «эксплуатации» Африки. Никто, естественно, не предлагал Африке эксплуатировать Европу в целях собственного восстановления и, возможно, улучшения своего настроения. Эти рассекреченные документы читают только ученые, видимо не усматривающие в них ничего странного и неприятного.

Вьетнамская война разразилась из-за необходимости навязывать эту служебную роль. Вьетнамских националистов, не желавших исполнять уготованную им роль, следовало раздавить. Угроза заключалась не в том, что они могли кого-то завоевать, а в возможности опасного примера национальной независимости, способного вдохновить другие нации региона.

Правительству США предстояло сыграть две основные роли. Во-первых, усмирить обширные области «Большой зоны». Для этого требовалось устрашение, отбивающее у других охоту препятствовать достижению главной цели, — отсюда, в частности, проистекало острое желание обзавестись ядерным оружием. Второй ролью правительства была организация финансирования обществом высокотехнологической индустрии. По разным причинам это приобрело вид военных расходов.

Свободная торговля хороша для экономических министерств и газетных передовиц, но никто в корпоративном мире и в правительстве не принимает эту доктрину всерьез. Мировой конкурентоспособностью обладают в первую очередь отрасли американской экономики, получающие государственные субсидии: капиталоемкое сельское хозяйство, так называемый агробизнес, высокотехнологическая промышленность, фармацевтика, биотехнология и др.

То же самое относится и к другим индустриальным обществам. Американское правительство заставляет налогоплательщика финансировать научные исследования и обеспечивает, в основном через военных, гарантированный государством рынок для расточительного производства. То, что может иметь сбыт, перехватывается частным сектором. Эта система общественного финансирования и частного дохода называется свободным предпринимательством.

Восстановление традиционного порядка

Послевоенные планировщики вроде Кеннана сразу смекнули, что для здоровья американских корпораций жизненно важно восстановление западных индустриальных обществ после военного разорения, чтобы они могли импортировать американские товары и открывать простор для капиталовложений. Я отношу Японию к Западу, следуя южноафриканскому правилу числить японцев «почетными белыми». Но самым главным было добиться, чтобы эти общества восстанавливались очень своеобразным образом.

Предполагалось возрождение традиционного правого порядка с доминированием бизнеса, расколотым и ослабленным рабочим движением, взваливанием бремени восстановления на плечи рабочего класса и бедноты.

Сильнейшим препятствием на этом пути было антифашистское Сопротивление, вот мы и принялись подавлять его по всему миру, часто заменяя его пособниками фашистов и нацистов. Порой это требовало насилия, но порой хватало мягких мер, вроде нарушения хода и результатов выборов и сокрытия продовольствия, в котором существовала острая нужда.

Начало этой тактике было положено в 1942 году, когда президент Рузвельт назначил генерал-губернатором всей Французской Северной Африки французского адмирала Жана Дарлана. Дарлан был отъявленным коллаборационистом и автором антисемитских законов правительства Виши — режима нацистских марионеток во Франции.

Но куда важнее был первый освобожденный клочок Европы — Южная Италия, где США, следуя совету Черчилля, установили правую диктатуру во главе с героем итальянского фашизма фельдмаршалом Бадольо и с королем Виктором Эммануилом III, тоже ярым коллаборационистом.

Американские планировщики признавали, что «угроза» Европе — это не советская агрессия (серьезные аналитики, такие как Дуайт Эйзенхауэр, ее не ожидали), а рабоче-крестьянское антифашистское сопротивление с его радикальными демократическими идеалами, а также политическая власть и популярность местных коммунистических партий. Для предотвращения экономического краха, который усилил бы их влияние, и для возврата экономики государственного капитализма в Западной Европе США учредили «план Маршалла» (по нему Европа получила с 1948 по 1951 год более 12 миллиардов займов и субсидий, на которые в пиковый, 1949-й, год на Европу пришлась треть всего американского экспорта).

В Италии рабоче-крестьянское движение, возглавляемое Коммунистической партией, отвлекло на себя во время войны шесть немецких дивизий и освободило Северную Италию. Наступая в Италии, американские войска рассеяли это антифашистское Сопротивление и восстановили базовые структуры довоенного фашистского режима.

Италия представляла собой одну из главных областей подрывной деятельности ЦРУ с момента его образования. ЦРУ было встревожено вероятностью победы коммунистов на ключевых итальянских выборах в 1948 году. Для ее предотвращения использовались всевозможные способы, включая воссоздание фашистской полиции, внесение раскола в профсоюзы и организацию голода. Но поражение Коммунистической партии не было гарантированным.

В самом первом меморандуме Совета Национальной Безопасности (СНБ) от 1948 года говорилось о действиях США в случае победы на этих выборах коммунистов. Одним из вариантов было вооруженное вмешательство путем военной помощи подпольным операциям.

Некоторые, в особенности сам Джордж Кеннан, выступали за военное вмешательство ДО выборов — он не хотел рисковать. Но остальные убедили его, что подрывные действия тоже могут оказаться успешными, и оказались правы.

В Грецию после эвакуации нацистов вступили британские войска. Насажденный ими коррумпированный режим вызвал новую волну сопротивления, и Британия, уже не имевшая после войны прежней силы, не смогла с ним справиться. В 1947 году в ситуацию вмешались США, развязавшие кровопролитную войну, в которой погибло 160 тысяч человек.

В этой войне широко применялись пытки, десятки тысяч греков стали политическими беженцами либо узниками так называемых лагерей перевоспитания. Профсоюзы были разрушены, не стало возможности для независимой политической деятельности.

Греция оказалась в лапах американских инвесторов и местных бизнесменов, а для немалой доли населения единственным способом выжить стала эмиграция. Среди выгодоприобретателей были нацистские приспешники, а первыми жертвами оказались рабочие и крестьяне из антифашистского Сопротивления, возглавлявшегося коммунистами.

Наш успех в защите Греции от ее собственного населения послужил моделью для развязывания Вьетнамской войны — так объяснял в 1964 году в ООН Эдлай Стивенсон. Той же самой моделью пользовались советники Рейгана применительно к Центральной Америке. Одна и та же схема воспроизводилась в самых разных местах.

В Японии Вашингтон инициировал в 1947 году так называемый «обратный курс», прервавший начатые было военной администрацией генерала Макартура шаги в направлении демократизации. Этот курс состоял в подавлении профсоюзов и других демократических сил и в передаче страны во власть корпораций, ранее представлявших собой опору японского фашизма, — существующей до сих пор частно-государственной системы власти.

Войдя в 1945 году в Корею, американские войска разогнали местное народное правительство, состоявшее первоначально из антифашистов, сопротивлявшихся японцам, и прибегли к жестоким репрессиям, действуя руками японской фашистской полиции и корейцев, недавно сотрудничавших с японскими оккупантами. Еще до так называемой Корейской войны в Южной Корее погибло примерно 100 тысяч человек, в том числе 30–40 тысяч при подавлении крестьянского восстания водном только маленьком районе — на острове Чеджу.

Фашистский переворот в Колумбии, инспирированный франкистской Испанией, почти не вызвал протеста со стороны правительства США; то же относится к перевороту в Венесуэле и к возвращению к власти в Панаме поклонника фашизма. Зато первое в истории Гватемалы демократическое правительство, вдохновлявшееся рузвельтовским «новым курсом», вызвало в США полное отторжение.

В 1954 году ЦРУ спровоцировало в Гватемале переворот, превративший страну в кромешный ад. Она живет в аду и по сей день, США попеременно то вторгаются туда, то предоставляют стране помощь, особенно при Кеннеди и при Джонсоне.

Одним из аспектов подавления антифашистского Сопротивления было привлечение военных преступников, таких как Клаус Барбье, офицер СС, возглавлявший гестапо во французском Лионе. Там он заработал кличку «лионский мясник». Несмотря на его виновность во множестве чудовищных преступлений, американская армия поручила ему слежку за французами.

Когда Барбье предстал наконец в 1982 году перед французским судом как военный преступник, отставной полковник американской войсковой контрразведки Юджин Колб так объяснял его прошлое агента: «Навыки Барбье очень пригодились… Его деятельность была направлена против французского коммунистического подполья и Сопротивления», снова ставших мишенями репрессий, теперь уже для освободителей-американцев.

Поскольку Соединенные Штаты продолжили работу на том же самом месте, где ее прервали нацисты, было совершенно логично использовать их мастеров по подавлению сопротивления. Позже, когда стало сложно или даже невозможно защищать этих полезных господ в Европе, многих из них (включая Барбье) переправили в США и в Латинскую Америку, часто при помощи Ватикана и священников-фашистов.

Там они становились военными советниками полицейских государств, получавших поддержку США и бравших пример, зачастую совершенно открыто, с Третьего рейха. Они становились также наркодилерами, торговцами оружием, террористами и педагогами — учили латиноамериканских крестьян методам пыток, разработанным гестапо. Некоторые питомцы нацистов потом орудовали в Центральной Америке, создавая прямую связь между лагерями смерти и эскадронами смерти, вытекавшую из послевоенного альянса между США и СС.

Наша приверженность демократии

В ряде документов высокого уровня американские планировщики повторяли мнение о том, что главной угрозой новому мировому порядку под главенством США является национализм в странах третьего мира, иногда называемый ультранационализмом: «националистические режимы», чувствительные к «народным требованиям немедленного повышения низких жизненных стандартов масс» и производства для внутренних нужд.

Основной целью планировщиков, декларируемой вновь и вновь, было не позволить таким «ультранационалистическим» режимам захватить власть, а если это все же каким-то образом произойдет, устранять их и заменять правительствами, распахивающими двери для вложения местного и иностранного частного капитала, для производства на экспорт и для права вывозить прибыль из страны. В секретных документах эти цели никогда не подвергаются сомнению. Если вы планируете политику США, то они — тот воздух, которым вы дышите.

Оппозиция демократии и социальным реформам в таких странах никогда не пользуется популярностью. Такими лозунгами не воодушевить людей, разве что небольшую группу, связанную с американским бизнесом и надеющуюся получить от их осуществления немалую прибыль.

Соединенные Штаты намерены полагаться на силу и договариваются с военными, «наименее антиамериканской из всех политических групп в Латинской Америке», как называли их планировщики при Кеннеди. Именно на них делается ставка при подавлении в этих странах любых групп, начинающих проявлять самостоятельность.

США склонны терпеть социальные реформы — как, например, в Коста-Рике — только при условии ограничения прав профсоюзов и заботы о благоприятном климате для иностранных инвестиций. Правительство Коста-Рики соблюдало и соблюдает оба эти ключевых условия, поэтому ему дозволено играть в реформы.

Другая проблема, на которую упорно указывается в этих секретных документах, — чрезмерный либерализм стран третьего мира. (Эта проблема особенно характерна для Латинской Америки, где правительства не очень заботились о контроле за мыслительной деятельностью и об ограничениях на зарубежные поездки и где юридические системы были настолько несовершенны, что требовали доказательств в качестве условия судебного преследования.)

Эти сетования постоянно звучали на протяжении всего президентства Кеннеди (дальнейшие документы еще не рассекречены). Либералы Кеннеди настойчиво требовали преодоления демократических излишеств, имеющих подрывной характер, — имелись в виду, конечно, люди с неверным ходом мыслей.

Но Соединенные Штаты никогда не переставали сочувствовать бедным. Например, в середине 1950-х годов наш посол в Коста-Рике рекомендовал компании «Юнайтед фрут», истинной владычице этой страны, «внедрить кое-какие относительно простые и поверхностные способы повышения заинтересованности у рабочих, способные дать большой психологический эффект».

Также рассуждал и государственный секретарь Джон Фостер Даллес, говоривший президенту Эйзенхауэру, что для удержания Латинской Америки в узде «придется платить им немного больше и создавать у них впечатление, что вы от них в восторге».

Учитывая все это, понять политику США в третьем мире нетрудно. Мы последовательно противостоим демократии, если не можем контролировать ее результаты. Проблема с настоящими демократиями сводится к тому, что они склонны заражаться ересью ответственности правительства перед собственным населением, а не перед американскими инвесторами.

Согласно заключению лондонского Королевского института международных отношений, изучавшего внутриамериканскую систему, США болтают о демократии, а наделе привержены «частному, капиталистическому предпринимательству». Когда возникает угроза правам инвесторов, то с демократией приходится прощаться; если эти права соблюдаются, то можно терпеть даже пытки и убийства.

Парламентские правительства сталкивались с непреодолимыми препятствиями или свергались при поддержке США и иногда даже при их прямом вмешательстве в Иране в 1953 году, в Гватемале в 1954 году (и в 1963-м, когда Кеннеди поддержал военный переворот, чтобы предотвратить угрозу возвращения к демократии), в Доминиканской Республике в 1963 и 1965 годах, в Бразилии в 1964-м, в Чили в 1973 году и т. д. Наша политика была примерно одинаковой в Сальвадоре и во многих других местах по всему земному шару.

При этом методы не отличаются щепетильностью. Поддерживаемые США «контрас» в Никарагуа, наши приспешники-террористы в Сальвадоре и в Гватемале не просто убивали. Важным элементом устрашения является жестокая, садистская пытка: младенцам разбивают головки о камни, женщин подвешивают за ноги, отрезают им груди, сдирают кожу с лица, чтобы несчастные истекли кровью, людям отрубают головы и насаживают на шесты… Цель — раздавить национальное движение за независимость и народно-освободительные силы, способные привести к истинной демократии.

Угроза доброго примера

От такого обращения не застрахована ни одна страна, даже самая малозначительная. Более того, именно самые слабые и бедные страны часто вызывают самую сильную истерику.

Возьмем Лаос в 1960-х годах — вероятно, беднейшую страну в мире. Большинство его жителей даже не знали о существовании какого-то Лаоса: их представления ограничивались собственной деревней да еще соседней деревушкой неподалеку.

Но как только там стала нарастать очень примитивная социальная революция, Вашингтон подверг Лаос смертельным «секретным бомбардировкам» и стер с лица земли целые населенные области, причем эта операция не имела ничего общего с тогдашней войной США в Южном Вьетнаме.

На Гренаде проживают сто тысяч человек, выращивающих мускатный орех, этот остров не сразу найдешь на карте. Но когда там началась умеренная социальная революция, Вашингтон поспешил вмешаться и устранить угрозу.

Начиная с большевистской революции 1917 года и до краха коммунистических правительств в Восточной Европе в конце 1980-х годов оправданием любому вмешательству США могла послужить защита от советской угрозы. Поэтому, когда Соединенные Штаты в 1983 году вторглись в Гренаду, председатель Объединенного комитета начальников штабов объяснял, что в случае нападения СССР на Западную Европу враждебная Гренада могла бы помешать поставкам нефти из Карибского моря в Западную Европу, и тогда мы не смогли бы помогать нашим осажденным союзникам. Сейчас это звучит смехотворно, но подобные измышления помогают мобилизовать общественное мнение в поддержку агрессии, террора и подрывных действий.

Нападение на Никарагуа оправдывали утверждениями, что если не остановить «их» там, то «они» хлынут через границу в Харлинген, штат Техас, до которого, дескать, пара дней езды. Образованным людям предлагались более продуманные варианты, но той же степени правдоподобия.

Американский бизнес не заметил бы исчезновения Никарагуа с карты мира. То же самое можно сказать о Сальвадоре. Тем не менее США варварски вторглись в обе эти страны, что стоило сотен тысяч жизней и миллиардов долларов.

На то есть причина. Чем страна слабее и беднее, тем более опасным примером она может стать. Если крохотная нищая Гренада в силах обеспечить своему народу лучшую жизнь, то другие страны, обладающие более внушительными ресурсами, могут спросить: «Почему не мы?»

Подтверждением этого правила стал Индокитай, обширный регион с немалыми ресурсами. Хотя Эйзенхауэр и его советники много разглагольствовали о рисе, олове и каучуке, истинная опасность заключалась в том, что если бы народы Индокитая добились независимости и справедливости, то их примеру последовал бы народ Таиланда, в случае его успеха те же попытки распространились бы на Малайзию, а потом и Индонезия пошла бы путем независимости… Возникала угроза потери немалой части «Большой зоны».

Если вам нужна глобальная система, подчиненная нуждам американских инвесторов, то вы не можете позволить, чтобы она развалилась на куски. Поразительно, с какой откровенностью это сформулировано в документах, порой даже предназначенных для широкой общественности. Возьмем Чили при Альенде.

Чили — довольно крупная страна с немалыми природными ресурсами, но даже ее независимость не являлась бы прямой угрозой для США. Почему же она нас так заботила? Киссинджер назвал Чили вирусом, способным заразить весь регион, последствия чего разойдутся очень далеко, достигнув даже Италии.

Несмотря на сорок лет американской подрывной деятельности, в Италии по-прежнему существует рабочее движение. Успех социал-демократического правительства в Чили послужил бы нежелательным сигналом для итальянских избирателей. Вдруг у них появятся опасные мысли о том, чтобы прибрать к рукам собственную страну и возродить рабочее движение, подорванное ЦРУ в 1940-х годах?

Американские планировщики от госсекретаря Дина Ачесона в конце 1940-х годов до сегодняшних не устают предостерегать, что «одно гнилое яблоко может испортить всю бочку». Опасность заключается в том, что «гниль» — социально-экономическое развитие — может получить распространение.

Эта «теория гнилого яблока» преподносится общественности в виде «теории домино». Людей пугали высадкой в Калифорнии приплывшего на каноэ Хо Ши Мина и тому подобной белибердой. Возможно, кто-нибудь из американских лидеров и верит в это, но рациональные планировщики для этого слишком умны. Они понимают, что истинная угроза таится в «дурном примере».

Порой это объясняют вполне откровенно. В 1954 году, когда США намеревались свергнуть демократию в Гватемале, один из чиновников Госдепа заявил, что «Гватемала превратилась в нарастающую угрозу для стабильности в Гондурасе и Сальвадоре. Ее аграрная реформа служит сильным пропагандистским оружием; широкая социальная программа помощи рабочим и крестьянам в победоносной борьбе против высших слоев общества и крупных иностранных предприятий очень привлекательна для населения соседних стран Центральной Америки, где существуют похожие условия».

Иными словами, США хотят «стабильности», подразумевая безопасность для «высших слоев общества и крупных иностранных предприятий». Если этого можно добиться способами формальной демократии — пусть так и будет; но если нет, то «угроза стабильности», каковой является добрый пример, должна быть уничтожена, прежде чем вирус заразит других.

Вот почему даже крохотная заноза воспринимается как угроза обширного заражения и требует насильственного извлечения.

Трехсторонний мир

С начала 1970-х годов мир переходил к так называемой модели трилатерализма — союза и соперничества трех главных экономических блоков. Первый блок был основан на иене с Японией в качестве центра и бывшими японскими колониями в качестве периферии.

В 1930–40-х годах Япония называла Великую Восточную Азию сферой совместного процветания. Причиной конфликта с США стала попытка Японии осуществлять там тот же контроль, который осуществляли в своей сфере владычества западные державы. Но после войны мы восстановили для них весь регион. С тех пор с его эксплуатацией Японией нет проблем — просто надо осуществлять ее под нашим контролем.

Много чепухи написано про то, что Япония превратилась в нашего крупного конкурента, и это доказывает наше благородство: как же, ведь мы помогли подняться нашим врагам! Но на самом деле вариантов реальной политики было немного: либо возродить японскую империю, но под нашим неусыпным контролем (что и было сделано), либо уйти из региона и позволить Японии и остальной Азии идти собственным путем, то есть покинуть американскую «Большую зону». Об этом невозможно было даже помыслить.

К тому же сразу после Второй мировой войны Япония не рассматривалась в качестве вероятного конкурента даже в отдаленном будущем. Считалось, что когда-нибудь в будущем Япония, возможно, окажется в состоянии производить безделушки, но не более того. В этом присутствовал сильный элемент расизма. Япония восстановилась во многом благодаря сначала Корейской, а потом Вьетнамской войне, стимулировавших японское производство и принесших Японии огромные прибыли.

Кое-кто из ранних послевоенных планировщиков проявлял больше дальновидности. К их числу относился Джордж Кеннан. Он предлагал США помогать индустриализации Японии, но при одном ограничении: чтобы США держали под контролем японский нефтяной импорт. Кеннан говорил, что это обеспечило бы нам право вето в случае, если бы Япония отбилась от рук. США последовали этому совету и оставили под своим контролем поставки нефти в Японию и ее нефтеперерабатывающие мощности. Еще в начале 1970-х годов Япония контролировала только 10 процентов своих нефтяных поставок.

В этом заключается одна из главных причин столь пристального интереса США к ближневосточной нефти. Эта нефть была нужна нам не для себя: до 1968 года Северная Америка сама была ведущим производителем нефти в мире. Но мы хотим удерживать в наших руках этот рычаг власти над всем миром и гарантировать поток прибылей в направлении в основном США и Британии. Потому мы и сохраняем военные базы на Филиппинах. Это часть глобальной системы интервенции, нацеленной на Ближний Восток и гарантирующей, что местные силы не падут жертвой «ультранационализма».

Второй крупный конкурентный блок находится в Европе, и доминирует в нем Германия. Он делает огромный шаг вперед с укреплением европейского Общего рынка. Экономика Европы превосходит экономику США, ее население многочисленнее и образованнее. Если она добьется единства и превратится в сплоченную силу, то США могут стать второсортной державой. Это еще вероятнее, если Европа, возглавляемая Германией, возвратит новую Восточную Европу к ее традиционной роли экономической колонии, части третьего мира.

Третий блок основан на долларе и подчинен США. Недавно он расширился, включив в себя Канаду, нашего главного торгового партнера, а вскоре включит Мексику и другие страны полушария посредством «соглашений о свободной торговле», обслуживающих прежде всего интересы американских инвесторов и их партнеров.

Мы всегда считали, что Латинская Америка принадлежит нам по законам справедливости. Как однажды заявил Генри Стимсон — министр обороны при Рузвельте и Тафте, госсекретарь при Гувере, — «там наша площадка, которая никогда никого не беспокоила». Укрепление долларового блока означает продолжение попыток укротить стремление к независимости в Центральной Америке и в Карибском регионе.

Без понимания того, что представляет собой наша борьба против индустриальных конкурентов и третьего мира, внешняя политика США предстает чередой случайных ошибок, непоследовательных действий и неразберихи. На самом деле наше руководство неплохо решает те задачи, которые оно на себя взвалило, в границах их осуществимости