Как происходит европейская интеграция

Как происходит европейская интеграция

Если отбросить шумиху насчёт успехов уникального строительства экономически и политически единой Европы и трезво оценивать факты, то окажется, что интеграция внутри ЕЭС происходит тактическими шагами, без ясной стратегической цели. Вопрос о стратегической цели даже не затрагивается, не выносится на обсуждение официозными учреждениями, что придаёт аморфный, чисто бюрократический характер сожительству стран объединённой Европы. Поразительная беспомощность в вопросах европейского военного строительства, неспособность разрешать военно-политические кризисы без участия НАТО, то есть вне руководства США, доказывает это очень убедительно. И никто пока не смог предложить сколько-нибудь осмысленное объяснение такому положению дел.

Тогда как объяснение достаточно простое, если исходить из понимания, что коммерческий и промышленный интересы являются главными движителями хозяйственного и политического развития стран с капиталистической рыночной экономикой и интересы эти диалектически противоборствующие.

Какие интересы движут объединительными процессами в Европе на нынешнем этапе их развития? Движут ли ими интересы, связанные с потребностями наращивать развитие производительных сил каждой страны? Нет, объединение лишь позволяет лучше использовать уже имеющиеся производительные силы национальных экономик вследствие гарантированной чиновниками Брюсселя специализации производства в каждой стране сообщества. Ставится ли цель достичь наивысшего мирового уровня развитости европейских производительных сил? Тоже нет. Научно-технологическая модернизация европейской промышленности наглядно отстаёт от современных мировых требований, и в Европе лишь болезненно отмечают это. Суровая действительность такова, что европейские производительные силы находятся в безнадёжном застое, в хронической стагнации, остаются индустриальными, как по духу европейского мировосприятия, так и по существу.

Какие же политически заявленные задачи решаются созданием Общего рынка европейских стран? Одни лишь задачи организации единого рынка товарно-денежного обмена, участники которого имеют договорные преимущества в доступе своих товаров на внутренние рынки других стран участниц ЕЭС. То есть, главным движителем интеграционного сближения является стремление защититься от мировой рыночной конкуренции товаропроизводителей.

Однако к 2000 году предполагается отменить таможенное налогообложение между входящими в ЕЭС странами, после чего возможности дальнейшего развития Евросоюза на прежней основе будут практически исчерпаны. Что будет после этого, остаётся в тумане. Перспективы скучны, не будоражат воображения даже фантастов писателей и кинорежиссёров Голливуда, которые не проявляют к этой теме никакого любопытства, как бы подразумевая, что ХХI век – не век Европы.

Причина, но одновременно и основная проблема европейской интеграции в том, что продвигают её главным образом интересы наиболее прибыльной организации коммерческого сбыта товаров, то есть уступки требованиям выразителей коммерческого интереса к внутренней и внешней политике каждой страны. Растущая зависимость политики от требований выразителей коммерческого интереса привела к постепенному утверждению в Европе приоритетов либерализма и абсолютных прав человека за счёт ослабления роли национального общественного сознания и национального государства. Под давлением коммерческого политического интереса европейские государства не в состоянии далее продолжать развивать общественно-государственную власть, как власть национальную, и выдавливаются к роли автономных республиканских правительств под имперским руководством бюрократов Брюсселя.

Факты говорят сами за себя. Повсеместно в Европе наблюдается падение авторитета государств, наций и в то же время набирает политическую силу рост этнического самосознания, как отвергающего власть государства, но признающего власть бюрократов Брюсселя. Отражением этого явления стало происходившее недавно шумное обсуждение идеи новой объединенной Европы не как объединения государств, а как объединения испытывающих экономическое тяготение друг к другу хозяйственных регионов.

Внешне происходящее мало чем отличается от того, что Европа переживала накануне Первой Мировой войны. Уже тогда выразители коммерческого политического интереса и его идеологической опоры, враждебного всякой самостоятельной государственной власти либерализма, сделали заявку на уничтожение европейских государств и создание имперского чиновно-полицейского сверхгосударства – Европейских Соединённых Штатов. Исторический опыт доказал, что осуществить этот проект тогда оказалось невозможным, так как произошло прямо противоположное. Родившееся в России коммунистическое народно-патриотическое движение и последовавшие за целым рядом буржуазных революций Национальные революции повернули Европу к повсеместному становлению и укреплению государственной власти, которая совершила ускоренный подъём индустриальных производительных сил в нескольких державах континента. Этот поворот сопровождался изничтожением в Центральной и отчасти в Западной Европе влияния евреев, как главных носителей и сторонников идеи Европейских Соединённых Штатов, главных организаторов европейских коммерческих и банковско-коммерческих связей, и данная либеральная идея была забыта.

Удастся ли добиться успеха на стыке второго и третьего тысячелетия сторонникам новой волны европейской объединительной политики? Разобраться в этом очень важно. А чтобы разобраться, надо задаться вспомогательным вопросом. Есть ли общее между тем, что было в Европе в начале двадцатого столетия, когда зародилась идея создания Европейских Соединённых Штатов, и тем, что имеет место сейчас, на исходе этого столетия? Общее есть, и связано с кризисом европейских производственных отношений. Однако нынешний кризис существенным образом отличается от того кризиса, что был в начале ХХ века.

В начале ХХ века в Европе возможным было говорить только о трёх собственно буржуазно-капиталистических нациях, которые, в более или менее явном виде, пережили в своей истории буржуазные революции и становление национального общественного сознания городских собственников. А именно о голландской, английской и французской нации. То есть, только они представляли собой национально организованные буржуазно-гражданские общества, подчинившие интересы частной собственности национальным общественным отношениям, национализировавшие государственные и политические отношения в своих странах и во множестве своих колоний по всему миру.

В остальных европейских государствах господствовали народно-феодальные отношения, содержание которых в той или иной мере определяли наследственные сословно-кастовые привилегии и преобладание государственной феодально-бюрократической собственности абсолютистских монархий. Австро-венгерская, Германская или, вернее сказать, Прусская и Российская империи осуществляли управление многими подвластными европейскими народами в имперском качестве только вследствие того обстоятельства, что в них главным собственником была государственная власть, олицетворяемая основным государственным собственником – императором и его семьёй.

Различие между Прусской, Австро-венгерской империями, с одной стороны, и Российской империей, с другой стороны, было лишь в одном, однако чрезвычайно важном для европейской истории ХХ века обстоятельстве. А именно в следующем. Ещё в 1848 году империи и государства Центральной Европы, а так же северные государства Италии до основания встряхнулись буржуазно-демократическими революциями. С трудом подавленные контрреволюциями, буржуазные революции произвели потрясение основ сугубо феодальных отношений в Австрийской империи и в германских государствах, в которых народно-феодальные государственные отношения заменялись государственными отношениями народного феодально-бюрократического капитализма. Такие же изменения происходили и в Италии после её объединения под королевской властью Савойской династии. Суть народного феодально-бюрократического капитализма была в том, что феодально-бюрократическая власть, в результате существенного изменения целей и задач государственной политики подверглась основательной перестройке. Феодально-бюрократическая власть усиливала централизацию управления через ограничение прав местных феодальных землевладельцев и укрепляла свои права на всю собственность в своей стране. И одновременно она создавала условия для быстрого становления промышленного капитализма, для индустриализации, для развития буржуазно-капиталистических производительных сил, но под своим жёстким надзором и управлением.

Коммерческий буржуазно-городской интерес, интерес космополитический, боровшийся за ослабление государственной власти, был загнан в переживших буржуазную революцию 1848 года государствах в подчинённое положение. Он был поставлен под безусловный контроль народной феодально-бюрократической государственной власти, подчинён задаче ускоренного развития промышленного капитализма, создания государственной властью мощных промышленно-производительных сил империй. В России же подобное изменение основ феодальных государственных отношений произошло на семь десятилетий позже, только после подавления большевиками буржуазной революции 1917 года. Большевики осуществили антибуржуазную контрреволюцию и в то же время великую социальную, социалистическую революцию, повернули страну на путь становления народного социал-феодального государственного капитализма и ускоренной индустриализации, как единственного условия сохранения Российской империи в новых исторических обстоятельствах.

Таким образом, со второй половины девятнадцатого столетия в центрально-европейских государствах и в Италии, в которых сохранялись и даже значительно укрепились традиционно влиятельные пережитки феодально-бюрократического централизма управления, производительные силы, промышленное капиталистическое развитие так или иначе поощрялось и направлялось интересами верховной дворянской власти. Государственная дворянская бюрократия в этих государствах всячески поддерживала становление крупных индустриальных капиталов в своих собственных политических целях, мало считаясь с рыночными законами спроса и предложения, со спекулятивно-посредническими интересами коммерсантов и их политическими требованиями к либерализации политических отношений и к ослаблению надзора государственной власти над рыночным товарно-денежным обменом.

Государственный промышленный капитализм, направляемый феодально-бюрократической системой власти в условиях господства не политических народных общественных отношений, оказывался очень действенным для быстрого индустриального развития только при массовом раскрестьянивании, за счёт массовой пролетаризации вытесняемых с земли крестьян. Такой капитализм был экстенсивным, потребляющим большие ресурсы, развивался за счёт очень низкой оплаты труда малоквалифицированных наёмных рабочих и служащих. Нещадная эксплуатация пролетариата поддерживалась государственной властью ради ускоренной индустриализации и была следствием того обстоятельства, что массовое политическое сознание и городское общественное самоуправление, даже при наличии подконтрольных бюрократической власти парламентов, оказывались страшно слабыми, неразвитыми. Однако коренное переустройство основ экономической жизни в Прусской германской империи, в Австро-венгерской империи и в Савойской итальянской империи становилось возможным постольку, поскольку сильной централизованной государственной властью повышался общий уровень образования и культуры населения, воспитывалась и школилась высокая организованность наёмной рабочей силы. Феодально-бюрократическая государственная власть невольно способствовала росту грамотности наёмных рабочих и служащих, а как следствие, появлению их собственных политических партий с большим числом членов и активистов. Эти партии стали постепенно преобразовывать разрозненный пролетариат в поворачивающийся к политической борьбе за отстаивание своих собственных интересов многочисленный рабочий класс.

По мере ускоренного наращивания индустриального производства в условиях ограниченных феодально-бюрократической властью рыночных свобод для товарно-денежного обмена вызревали кризисы индустриального перепроизводства, а с ними и настоятельная потребность прорыва к новым рынкам сбыта товарной продукции. Прорыв к новым рынкам сбыта можно было осуществлять двумя путями. Во-первых, традиционной военной или дипломатической колониальной экспансией, что неизбежно должно было привести к крупной общеевропейской войне за перераспределение колоний, поскольку они по всему миру были уже захвачены и поделены первыми буржуазно-капиталистическими державами, то есть Голландией, Великобританией и Францией. К такой войне готовились, но никто не решался на неё полтора десятилетия. Во-вторых, интеграционным сближением одних европейских государств с другими и юридическим закреплением прав свободной конкуренции любых товаропроизводителей в странах, которые создавали бы единое рыночное пространство. Этот второй путь предлагали коммерсанты и либералы, и по нему нельзя было продвигаться без подчинения государственной власти либеральным политическим силам и влиянию владельцев крупных банковских и торгово-посреднических коммерческих капиталов. Однако по нему готовы были двигаться только три буржуазно-капиталистические державы Европы, в которых господствовали интересы семейной и частной собственности, а потому было сильным воздействие на настроения правящих кругов со стороны выразителей коммерческого интереса и носителей идей либерализма. В этих буржуазно-капиталистических державах, которые захватили и подмяли под себя мировую морскую торговлю в интересах владельцев крупных коммерческих капиталов, скопились огромные частные состояния, возникли олигархические центры власти с мировыми интересами и представления о мировом правительстве. Собственники огромных денежных капиталов через денежные займы феодальным странам приобретали средства жёсткого политического давления на отставшие в капиталистическом развитии государства, настойчиво требуя уничтожения политических ограничений для своих операций. Это порождало сильнейшие противоречия в европейских межгосударственных отношениях, потому что было очевидно выгодным одним и решительно невыгодным другим.

Для мирной интеграции рынков Европы надо было раскрепостить межгосударственную коммерцию, юридически и идеологически закрепить широкие права коммерческого капитала. Но это было немыслимо в условиях господства в европейских империях всеохватной феодально-бюрократической, государственной собственности на землю и значительные производительные силы. Либеральная идеологическая борьба со стороны влиятельных кругов в Великобритании и Франции за освобождение европейских производительных сил от самодовлеющего надзора государственной власти, как непременного условия для преодоления кризиса индустриального перепроизводства, нарастала до Первой Мировой войны, и она-то подтолкнула к появлению либерального лозунга о необходимости создания Европейских Соединённых Штатов, направленного в первую очередь против феодально-бюрократической государственной власти Прусской Германии и Австро-Венгрии.

С конца прошлого века Россия, с её самой одиозной для Европы феодальной отсталостью не могла расплачиваться за внешние займы и кредиты иначе, как сырьём. Она вынуждена была развивать главным образом добычу сырья, сельскохозяйственное производство и постепенно попадала в долговую кабалу почти колониальной зависимости от капиталистических держав, от Франции и Великобритании. Но и другие европейские империи, Австро-венгерская и Прусская, вследствие быстрого индустриального подъёма очутились в сложном положении, хотя и по иным причинам. Они остро нуждались в расширении рынков сбыта своей имеющей слабую потребительскую привлекательность продукции, но не были готовы к интеграции с другими странами на правах свободной конкуренции. Ибо коммерческие отношения в них были подчинены государственной властью цели ускоренной индустриализации и были неразвитыми в сравнении с самыми передовыми капиталистическими странами, успевшими создать национально-буржуазные общества семейных и частных собственников.

Лозунг о Европейских Соединённых Штатах по политическому существу дела превращал феодально-бюрократические континентальные империи и почти все другие европейские государства в колонии трёх наций с самыми развитыми социально-корпоративными юридическими и политическими общественными отношениями. Нации эти имели большой, накапливаемый в течение нескольких столетий, опыт капиталистической эксплуатации своих колоний посредством торгово-коммерческой деятельности, научились пользоваться либералистской идеологией в своих национально-эгоистических интересах. Тогда как в прочих европейских государствах подобный опыт имели в основном прослойки евреев, поколениями занимавшиеся торгово-спекулятивной и ростовщической деятельности. Не привязанные своими кровными интересами ни к одному из государств, евреи повсеместно становились пятой колонной пропаганды идей европейской интеграции, агентами влияния олигархических центров власти Британии, Голландии и Франции в остальной Европе. В государствах, где феодально-бюрократические системы власти поддерживали и поощряли капиталистическую индустриализацию и успели создать высокую социальную культуру производственных отношений среди раскрестьяниваемых государствообразующих народов при одновременном подавлении произвола коммерческого капитала, стали нарастать патриотические и антиеврейские настроения, политически организуемые индустриальным социал-шовинизмом в крайнем его проявлении.

Вследствие непримиримых противоречий правящих кругов самых сильных государств Европы европейская интеграция оказалась не только невозможной, но наоборот, межгосударственные отношения обострились до взрывоопасного предела. Нарастало ожесточённое и непримиримое противостояние между национально-общественной формой организации государственной власти, по одну сторону, и феодально-бюрократической государственной властью, постепенно превращающейся в социал-народную – по другую. Противоречия эти, в конечном итоге, и привели к Первой Мировой войне.

Характерно, что линия фронта разделяла один блок, блок Германии и Австро-Венгрии, то есть блок империй, достигших высокой индустриализации при сильной феодально-бюрократической государственной власти, установившейся после европейских революций 1848 года, от другого блока, объединявшего державы Антанты, которые возглавлялись Англией и Францией, то есть мировыми державами с национально-общественным политическим самоуправлением.

Бывшая в основном крестьянской и земледельческой Россия, испытывая постоянно возрастающее давление экспансионистских устремлений соседней Прусско-Германской империи, оказалась в этой войне объектом использования Антантой для оттягивания сил Германии на Восточный фронт. Царское правительство откровенно покупалось огромными кредитами и обещаниями территориальных приобретений, за которые ему приходилось расплачиваться не только чрезмерными союзническими обязательствами в кровопролитной войне, но и русскими полками, направляемыми на поля сражений во Франции.

В особом положении оказалась Италия, которая после либеральных реформ премьер-министра Джолитти переживала накануне Первой мировой войны болезненную либеральную демократизацию, переросшую в буржуазно-демократическую революцию. Приспосабливаясь к зарождению буржуазно-капиталистического общественного сознания, её правительства и господствующие круги проявляли колебания в выборе целей внешней политики, и по причине внутриполитических изменений, будучи накануне войны политической союзницей блока Германии и Австро-Венгрии, Италия постепенно отдалялась от этих держав и долго тянула с вступлением в войну на чьей-либо стороне. Быстрый рост политической культуры представительного самоуправления в условиях перехода к конституционной монархии сопровождался в Италии приобретением опыта конституционной борьбы всех слоёв населения, разделённых разными имущественными интересами и социальным положением. В этой борьбе вначале побеждала либеральная спекулятивно-коммерческая буржуазия, и создаваемая под её влиянием новая исполнительная власть, призванная управлять страной в интересах частных собственников, быстро изменялась, отчуждалась от феодально-бюрократического устройства государственного управления. Из внутренних причин борьбы с реакцией за дальнейшее становление принципиально новой системы буржуазно-политической организации страны, ставшие в Италии господствующими либеральные круги стремились опереться на поддержку либеральных кругов и крупных коммерческих спекулянтов буржуазно-капиталистических государств с национально-общественной организацией власти. Это было тем более выгодным для них, что Италия граничила с Австро-Венгрией и имела территориальные притязания к ней, вследствие чего либеральная буржуазия могла играть на патриотических настроениях среди своих политических противников, использовать такие настроения для укрепления своей власти. В конечном итоге, когда была необратимо разрушена феодально-бюрократическая государственная власть, Италия примкнула к Антанте даже вопреки интересам папского престола, который выступал против Антанты. Именно католическая церковь возглавляла в Средние века становление европейского феодализма и феодальной государственной власти, и папскому престолу во время войны гораздо ближе были захватные интересы феодально-бюрократической Австро-венгерской империи, нежели пробуждавшейся буржуазно-демократической революцией к национально-общественному бытию Италии.

Первопричиной этой войны стала, таким образом, неспособность феодально-бюрократических Германии и Австро-Венгрии перейти к рыночному, конкурентоспособному развитию индустриальных производительных сил, которые в результате полувековой бурной индустриализации пришли к кризису перепроизводства. Кризис этот обострялся год от года с конца девятнадцатого века, когда в Европе происходило становление крупных, общеевропейских спекулятивно-коммерческих капиталов, владельцы которых стремились ослабить государственную власть и поставить её в зависимое от себя положение посредством общеевропейской интеграции. Товарное производство переживших быструю феодально-бюрократическую индустриализацию государств всё в большей мере зависело от торговли за рубежом и от силы коммерческого капитала, который её обслуживал. А нарастающее в связи с этим влияние коммерческого экономического интереса начинало подтачивать основания централизованной власти таких государств, вело к деморализации чиновников. Требуемое коммерческим политическим интересом и его идеологией либерализма ослабление влияния государства в политике, в культуре, в пропаганде средств массовой информации мало-помалу разъедало социально-корпоративную дисциплину на крупном промышленном производстве, то есть, как ржа железо, разъедало этику производственных отношений, тем самым затормаживая и останавливая усложнение производства, его научно-технологическое совершенствование. В крупных империях, в Германии и Австро-Венгрии, где была особенно сильной зависимость промышленного производства от эффективности управления страной со стороны феодально-бюрократической власти, начинался медленный и малозаметный на поверхностный взгляд распад сложного производства. Индустриальное производство теряло прежнюю скорость развития, приходило в состояние застоя, поскольку терялась управляемость государственной бюрократией укреплением дисциплины и трудовой этики в производственных отношениях.

Можно сказать и так, что кризис общественно-производственных отношений в целом ряде стран Европы, который обострялся первое десятилетие ХХ века, взорвал Старую Европу Мировой войной и буржуазно-демократическими революциями. Изнурительная многолетняя война и буржуазно-демократические революции разрушили до основания три европейские монархические феодально-бюрократические империи, Российскую, Прусскую и Австро-венгерскую. В большинстве стран, которые появились после распада Прусской и Австро-венгерской империй, побеждали буржуазные революции, в этих странах начиналось становление буржуазно-демократического самоуправления. В Российской же империи русская буржуазная революция, начавшись в феврале 1917 года, уже в октябре того же года была остановлена большевистской социалистической революцией, которая по отношению к февральской буржуазно-демократической революции стала социал-феодальной контрреволюцией.

Вождь большевизма Ленин, будучи не в силах объяснить причин таких своих выводов, отмечал сходство происходящего в 1917-ом году в России с тем, что творилось в Центральной Европе семью десятилетиями прежде, то есть в 1848 году. Его политическая интуиция была безошибочной. Большевизм победил в России потому, что подавляющее большинство населения крестьянской страны было чуждым городским интересам семейной и частной собственности, а коммунистическое мировоззрение позволяло обосновать огосударствление всей собственности страны партией индустриального пролетариата и укрепить централизацию феодально-бюрократической государственной власти превращением её в народную социал-феодальную партийно-чиновничью государственную власть. Большевизм укрепил и усовершенствовал государственное бюрократическое управление огромной страной, преобразованной из Российской империи в Советскую народную империю, и это позволило произвести в ней за два десятилетия ускоренную индустриализацию и насильственное раскрестьянивание русского населения. И именно русский большевизм повлиял на радикальный характер Национальных революций в крупных и средних государствах остального европейского континента, – Национальных революций, проявившихся авторитарными режимами фашизма в Италии, национал-социализма в Германии, франкизма в Испании и так далее. Большое значение имел и спровоцированный большевизмом распад капиталистических колониальных империй Западной Европы, который встряхнул и оздоровил национальное общественное сознание во Франции и в Великобритании.

Тем самым, большевистская социальная революция в России, порождённые ею мировое коммунистическое движение и радикальные Национальные революции восстановили в европейских странах сильную государственную власть, которая уничтожила в Европе крупные коммерческие капиталы и интересы, подавила либерализм с его идеей Европейских Соединённых Штатов. Это создало условия для прорывного развития с тридцатых годов и после Второй мировой войны индустриальных производственных отношений и производительных сил во всём мире вообще, а на европейском континенте в особенности.