Глава 1. ВАЛЮТЫ, ПОЗВОЛЯЮЩИЕ РАБОТАТЬ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 1. ВАЛЮТЫ, ПОЗВОЛЯЮЩИЕ РАБОТАТЬ

Изменение происходит, когда одновременно изменяются цена и экономическая потребность, но не раньше.

Джон Несбит[183]

Нехватка денег — источник всех зол.

Бернард Шоу

Жизнь и средства к существованию не должны быть разделены, а должны проистекать из одного источника, который является духом. Дух означает жизнь, а как жизнь, так и средства к существованию должны отличаться смыслом, целью, радостью и ощущением причастности к большему сотрудничеству.

Мэтью Фокс

Люди, которые говорят, что не могут сделать, не должны мешать тем, кто делает.

Джек Канфилд и Марк Виктор Хансен[184]

Первая проблема, которую ставит перед нами будущее, требует конкретного ответа на вопрос: «Сможем ли мы обеспечить работой всех, кто в ней нуждается?» Этой темой мы будем заниматься, исходя из следующих пяти основных постулатов:

• Характер безработицы за последние десятилетия изменился, а сам процесс ее роста ускоряется по мере развития информатизации.

• Традиционные способы сдерживания безработицы неизбежно потерпят неудачу.

• В некоторых регионах с высоким уровнем безработицы уже приняты меры, позволившие значительно улучшить условия жизни через создание собственных дополнительных валют. Удивительно, что такие же меры были успешно проведены в 30-х годах, когда тысячи подобных инициатив реализовали разрозненные общины в США, Канаде, Западной Европе и других местах, пораженных депрессией.

• Дополнительные валюты могут стать ключевым инструментом предохранения региона от ударов, нанесенных кризисами в официальной денежной системе.

• Наконец, этот подход — победа и для бизнеса в местном масштабе, и для общества в целом.

ВАЖНОЕ РАЗЛИЧИЕ ТЕРМИНОВ «РАБОТА» И «ТРУД»

Рабочие места против работы

• Слово «работа» (job — дело как задание) пришло из времен промышленной революции. В XVIII веке работа значила «то, что должно быть выполнено», или даже более точно, понималась как «нечто выполненное по найму с целью получения денежной прибыли»[185].

• Слово «труд» (work — дело как занятие), напротив, определяет деятельность, чья изначальная цель иная, чем получение вознаграждения. Одно из самых первых появлений этого слова по-английски переносит нас на тысячу лет назад: «Та работа была начата по Божьей воле»[186], - и оно все еще имеет смысл «служение»: «служение любви», «служение искусству», «служение добру». К той же категории работы как служения следует отнести огромные трудовые вклады, сделанные в пользу общества без всякого финансового вознаграждения, — такие, как труд социальных работников, проявляющих за-боту о престарелых, озеленителей и миллионов добровольцев, которых мы найдем на множестве поприщ, от борьбы с огнем до воспитания детей.

…Иногда это различие между словами «работа» и «труд» смазывается. Например, действия, которые, как мы обычно считаем, совершаются под управлением страстей, в ряде случаев тоже называют работой. Вот что получилось у одного поэта:

Then marriage as of late protest, is but a money job at best

(Стало быть, брак, как недавно признано, есть не что иное, как работа ради денег)[187].

Определенно на планете хватит работы для каждого, но рабочие места — другой вопрос. Я буду использовать термин «работа» для обозначения любой деятельности, которой люди занимаются, чтобы получить деньги, «просто заработать на жизнь»; а слова «занятость» или «рабочие места» — как синонимы работы в конкретном случае. «Труд», напротив, в нашей терминологии означает деятельность прежде всего для собственной пользы, для удовольствия или страсти, что непосредственно выражается в занятии человека (см. текст в рамке).

Множество признаков указывает на то, что тезис «Работа должна быть у всех», который стал распространенным во время индустриальной эпохи, может умереть вместе с окончанием этой эпохи.

А мы ведь знаем, что некоторые счастливчики имеют рабочие места, которые позволяют им работать для души. Успешный художник всегда соединяет в себе и то и другое. Реальные гении в любой отрасли — в бизнесе или медицине, армии или образовании, а также академики или политики — всегда «следовали за своим счастьем», как красноречиво заметил Джозеф Кэмпбелл. Однако эти случаи все еще остаются скорее исключением, чем правилом.

Скажите, а лично вы продолжали бы делать то, что делаете, если бы имели столько денег, сколько вам нужно?

Все, что может помочь людям наслаждаться тем, что они делают, должно приветствоваться. Китайская пословица гласит:

Если человек наслаждается тем, что он делает,

Будет гармония в работе.

Если есть гармония в работе,

Будет порядок в народе.

Если есть порядок в народе,

Будет мир на земле.

Скажите, а многие ли из ваших знакомых мчались бы поутру к своему рабочему месту, если бы не нуждались в деньгах?

Деньги и здоровье общества

Наше здоровье связано с деньгами и работой. Очевидно, что бессмысленная работа может сделать человека больным и даже убить. Престижный канадский Институт перспективных исследований сделал потрясающее открытие: «медицинские услуги имеют небольшое влияние на уровень национального здоровья». Оказывается, сильнее всего на здоровье влияет ситуация, когда работа управляет человеческой жизнью, а не наоборот. Между богатым и бедным различие в восприятии жизни объясняется прежде всего разной степенью контроля над своей жизнью и работой. «Это убивает большинство представителей нижних классов современного мира раньше времени. Статистика показывает, что это же убивает представителей средних классов, которые живут дольше, чем бедные, но не так долго, как богатые»[188].

Связь денег и работы

Проблема с работой всегда в том, чтобы найти кого-то, кто заплатит вам за нее, т. е. сделает ее оплачиваемой. Дефицит рабочих мест поэтому лишь дефицит денег; экономистам это известно со времен Кейнса.

Но зачем нам нужен мир, которому недостает денег? Почему бы не создать достаточное количество собственных денег в дополнение к недостающей национальной валюте, чтобы оплачивать больше рабочих мест?

Звучит глупо? Слишком просто?

Однако многие сообщества в различных частях мира это уже сделали, и я покажу, что такие нововведения доказали свою эффективность на практике, а также поясню, почему они не создают инфляцию и как можно расширить подобную практику.

Но давайте сначала установим природу происхождения проблем с работой, определим, почему она безвозвратно изменилась в течение прошлого десятилетия.

БЕЗРАБОТНЫЙ? КТО? Я? Сегодняшние проблемы работы

Безработица информационной эпохи уже возникла

• Робот учится выполнять операцию по замене бедра.

• Первый роман, написанный полностью в соответствии с программой компьютера и оцененный не лучше и не хуже среднего уровня, издан в Нью-Йорке в 1993 году.

• В одной из последних постановок «Дона Карлоса» в Вашингтонской опере были заняты только билетер, два пианиста и синтезатор.

• В 1993 году фирма Sears ликвидировала 50 тысяч рабочих мест в торговых филиалах, сократив штат на 14 %. (В том же году продажи возросли на 10 %. Это было еще до зарождения торговли через сеть Интернет, т. е. до появления электронных магазинов.)

• Ожидается, что продажи через электронные магазины к 2007 году достигнут 20 % двухтриллионодолларового (в год) розничного рынка, снижая тем самым занятость в этом огромном секторе сферы обслуживания, где, напротив, ожидали появления новых рабочих мест.

• Внедрение технологических новинок в практику чиновничьей деятельности закрывает и другие сферы, где рабочие места были созданы в прошлом.

Житейская мудрость гласит, что безработица — это главным образом проблема для «синих воротничков», и уже только потому временная. Но такое предположение теперь безнадежно устарело, даже в отношении тех областей деятельности, которые долго рассматривались как устойчивые к технологическому устареванию или общему сокращению производства (см. текст в рамке)[189].

Также считается, что безработица носит временный характер, и отсюда следует неявное предположение, что — как и в предыдущих экономических циклах, — когда производство поднимется, произойдет повышение спроса на рабочую силу. И та же самая теория учит, что проблема безработицы вечна и что даже в процветающей экономике некоторые люди будут лишены рабочих мест!

Однако миллионы людей во всем мире начинают задаваться тревожными вопросами. Нормально ли, например, что уровень безработицы медленно ползет вверх от десятилетия к десятилетию? Это очень настораживающий факт, если учесть, что способность людей «крутиться», занимая сразу несколько рабочих мест, а также и эффективность наших информационных систем, позволяющих их совмещать, уменьшая общее количество, выросли за тот же период времени.

Например, уровень безработицы в США составлял в среднем: в 50-е годы — 4,5 %, в 60-х — 4,8 %, в 70-х — 6,2 %, в 80-х — 7,3 %.

В течение 90-х годов XX века официальная статистика безработицы показывала тенденцию к улучшению ситуации. Но не будем обольщаться: «грязная тайна» этого «улучшения» состоит в том, что глобальная схватка за рабочие места привела к существенному ухудшению условий труда и падению зарплаты. Средняя заработная плата в США достигла максимума в 1973 году и с тех пор снижалась, позволяя сделать вывод, что американцы работают хуже, чем два десятилетия назад. «Билл Клинтон создал десять миллионов рабочих мест, и два из них мои» — такую жалобу можно было услышать в рабочих кругах во время предвыборной кампании Клинтона. Стали ли США конкурентоспособнее по сравнению с третьим миром, распространяя уровень жизни, привычный в Азии и Африке, на своих рабочих?..

Даже журнал Fortune задался вопросом, почему «почти половина всех новых рабочих мест на полную рабочую неделю, созданных в 80-х, оплачивалась менее чем 13 тысячами долларов в год, что ниже уровня бедности для семьи из четырех человек». И уровень образования не обязательно поможет в поисках работы. По сообщению Wall Street Journal, один из трех дипломированных выпускников колледжа теперь вынужден соглашаться на работу, которая не требует диплома колледжа[190].

В конце XX века в Западной Европе уровень безработицы почти на десятилетие упрямо завис на очень неприятном уровне в 10 %. В конце 1998 года в Германии официальное количество безработных достигало 10,8 %, в Италии — 12,3 %, во Франции — 11,5 %, в Бельгии — 12,2 %, а в Испании — ошеломляющих 18,2 %.

Главное различие между Америкой и Европой в том, что в Америке есть люди, отказывающиеся от работы, которая ниже их компетентности и образования. В самом деле, если дипломированный выпускник колледжа промышляет продажей гамбургеров, то нужно ли понимать это как признак здоровой экономики или свидетельство наступления высокотехнологического общества будущего? Один выпускник 1996 года суммировал опыт своих друзей, столкнувшихся с «реальным рабочим миром», следующим образом: «Половина из нас безумно перегружены, а другая половина без работы. Это похоже на выбор между трудоголизмом и депрессией, и ничего в середине. И это считается хорошим годом для экономики!»

Даже в Японии, где пожизненная работа в одной компании фактически рассматривается как неотъемлемое право, безработица растет.

Что же происходит?

Ускорение падения

Практически всех нас приучили верить, что если мы изучим профессию и, будучи наняты компанией для выполнения работы по этой профессии, станем делать все правильно, то будем продвигаться по служебной лестнице до самой пенсии. Но такие перспективы теперь уже не столь радужны и очевидны.

За последние три десятилетия были вложены миллиарды долларов в информационные технологии. Темп роста таких инвестиций выше каких бы то ни было инвестиций за всю историю экономики. Например, доля инвестиций в информационные технологии в американских фирмах подскочила с 7 % в 1970 году до 40 % в 1996 году. Вложения в информационные технологии теперь превышают инвестиции в производство всех других видов оборудования, вместе взятых[191]. А еще добавьте к ним миллиарды долларов, потраченных на программное обеспечение! Чтобы понять истинный размах этого явления, нужно умножить это экстраординарное увеличение долларовых инвестиций на еще более замечательное падение стоимости техники. Цены на компьютеры продолжали снижаться на 30 % в год в течение двух последних десятилетий, и все эксперты солидарны в том, что это продолжится по крайней мере еще одно или два десятилетия.

Первоначально использование компьютеров строилось вокруг существующей организационной структуры и процедур управления: корпорации компьютеризировали рутинные работы. Но вот однажды кто-то пожелал полностью изменить процесс, задав простой вопрос: как мы должны организовать сами себя, чтобы лучше воспользоваться преимуществами доступных информационных технологий?[192]

Началось «стратегическое сокращение производства» — реинжениринг (форма реорганизации компаний, основанная на сокращении численности ее работников, в основном менеджеров среднего звена. — Науч. ред.). Справедливости ради надо сказать, что такое сокращение не было изначальным намерением изобретателей новых технологий. Один из авторов идеи реинжениринга — Томас Дэвенпорт в статье, опубликованной в Fast Company, сообщает: «Слово «реинжениринг» не возникло как кодовое слово для бессмысленного общего кровопускания. Не предполагалось, что оно будет последним вздохом управления индустриального века. Я знаю, потому что был у истоков. Я был одним из его создателей… но вырвавшись из бутылки, джинн реинжениринга быстро стал уродливым»[193].

И подобно всем джиннам, его нельзя загнать обратно в бутылку.

Большие корпорации во всем мире избавляются от персонала, «теряя» суммарно от одного до двух миллионов человек в год. Затем дошло до сокращения числа уровней управления. Когда Kodak уменьшил число уровней управления с тринадцати до четырех, многие из тех, кто никогда не думал, что это может случиться с ними, оказались без работы. Конечно, создается много новых рабочих мест вне этих корпораций, но там уволенные люди не могут рассчитывать на те доходы и прочие условия, которые имели раньше и которых могли бы ожидать.

Важно понять, что это «стратегическое сокращение» имеет природу, полностью отличающуюся от тех циклических сокращений производства, что бывали в прошлом. Например, считалось нормой, что фабричных рабочих можно увольнять всякий раз, когда запасы товаров накапливались и производственный цикл перемещался в фазу сокращения. Их нанимали обратно по мере реализации этих запасов. Но что касается нынешних стратегических сокращений производства, то нет никаких оснований ожидать перемены тенденции. Кто ушел, тот ушел навсегда. Рост производства без увеличения занятости не прогноз, это установленный факт. Статистика Уильяма Грейдера сообщает: 500 самых крупных корпораций в мире производят и продают в семь раз больше товаров и услуг, чем 20 лет назад, но они сумели в то же время уменьшить свой штат.

Даже те, кто остается, оказались лицом к лицу совершенно с другими процессами, чем раньше. Старые критерии для определения соответствия наемного работника специфике работы сводились к классической триаде: опыт, рекомендация и образование. Сегодня все не так в глобальных корпорациях типа CNN, Intel или Microsoft: «Никто не имеет работу. Даже если кто-то нанят на работу, мы забываем об этом, как только он или она приняты. Работа делается главным образом в проектных командах, в которые часто включают временных работников. Люди имеют обязанности, проблемы или возможности, но не работу»[194].

В дополнение к прямым сокращениям требования конкурентной борьбы, стремление к гибкости подтолкнули корпорации к пересмотру границ ведения бизнеса. Появились новые формы найма:

• Аутсорсинг. Это использование внешних ресурсов, — например, персонала, складских помещений, транспорта и т. п. фирм-контрагентов. Ксероксы устанавливают водители поставщика, компьютеры ремонтирует персонал фирмы, которая ранее всего лишь поставляла части.

• Делокализация. Для одной из самых больших американских компаний страхования — Metropolitan Life — оформление счетов выполняется в Ирландии; British Airways ведут бухгалтерский учет операций в Бангладеш; компании программного обеспечения Калифорнии организовали отладку своей продукции в Индии.

• Использование временных работников. Вероятно, это наиболее существенная из всех новых тенденций, с точки зрения общества. Самый большой работодатель в США — Manpower, чей бизнес заключается в размещении временного персонала на рабочие места.

Если вы полагаете, что все это происходит только в «жадном частном бизнесе», то сильно заблуждаетесь. Даже военные — исторически довольно энергичный наниматель — подпали под общую тенденцию. В «Стратегическом обзоре обороноспособности Америки» за 1997 год сделан вывод, что целых 50 тысяч боеготовых отрядов должны быть сокращены, особенно в пехоте, чтобы оплатить компьютерные системы артиллерии и электронных датчиков биологического оружия. Этот «Обзор» сообщает, что к 2010 году необходимо сосредоточиться на сокращении «затрат на инфраструктуру» (в настоящее время 40 % всех ассигнований министерства обороны). Эти «затраты» охватывают всех, непосредственно не связанных с «основной военной специальностью»: от менеджеров кафетерия военных баз до школьных учителей, от воспитателей детских садов до бухгалтеров.

Ничто из этого нельзя рассматривать как краткосрочную или местную причуду. Британский обзор, профинансированный отделом образования и занятости и изданный Business Strategies — компанией, близкой к министерству финансов Великобритании, — заключает, что в течение десяти лет в Англии не следует ожидать новой полной занятости[195]. В то же время для самозанятости и частичной занятости делается оптимистический прогноз — 1,5 миллиона рабочих мест. И никто не ожидает, что вернется то положение, которое когда-то считалось «нормой», — полная занятость.

И все это отнюдь не англосаксонская тенденция. Обзор 4720 организаций в 14 европейских странах, выполненный Крэнфилдской школой управления по поручению Европейской комиссии, сообщает о колеблющемся увеличении частичной или срочной (на срок до трех месяцев) занятости. Самый большой рост был в Нидерландах, где 70 % корпораций увеличили использование частично занятых работников. Более 50 % немецких, итальянских, финских и шведских корпораций делают то же самое. Остальная часть Европы зарегистрировала увеличение частичной занятости в корпорациях «только» от 30 до 50 %[196].

Доктор Уильям Бридж, эксперт по тенденциям занятости, задает вопрос: «Какая часть рабочих мест занята временной рабочей силой?» Оценки большинства людей попадают в диапазон от 2 до 20 %, но его ответ иной: «Фактически это 100 %; но 85 % из нас все еще не верят этому»[197].

Экономические последствия

Международная федерация металлистов в Женеве предсказывает, что «через 30 лет максимум 2 % мировой рабочей силы будет достаточно, чтобы произвести все товары, необходимые для полного удовлетворения спроса». Интересный вопрос: а что будет делать остальное трудоспособное население, т. е. 98 % людей?

Некоторые могут сказать: что с того, что рабочие места исчезают? Это бывало и прежде.

В 1800 году более чем 80 % населения США были заняты в сельском хозяйстве; к 1900 году это количество снизилось до 48 %; к 1950 году— до 11 %, а в наши дни до незначительных 2,9 %.

И эти 2,9 % не только кормят всю нацию лучше, чем ранее 80 %, но они также кормят и большую часть остального мира! А все люди, ушедшие из сельского хозяйства, нашли рабочие места в промышленности, торговле и сфере услуг.

Пол Кругман против Уильяма Грейдера и Роберта Рейча

В ряде своих остроумных эссе Пол Кругман в ответ на идеи, высказанные в бестселлерах известного журналиста Уильяма Грейдера и министра труда администрации Клинтона Роберта Рейча[198], нападает на то, что он называет «эмоционально удовлетворяющими мифами», касающимися потенциального кризиса занятости из-за изменений в технологии. Кругман рассматривает падение занятости по двум категориям.

• Он опровергает мнение, что в мире имеется ограниченное количество работы и что поэтому, как только повышается производительность труда, число доступных рабочих мест должно автоматически сокращаться. Его контраргумент: рост производительности труда в одном секторе действительно может вызывать потери работы, но этим стимулируется рост количества рабочих мест в других отраслях экономики. И приводит классический пример: потеря работы в результате увеличения производительности в производственном секторе за последние 30 лет был более чем скомпенсирован новыми рабочими местами в сфере обслуживания.

• Многие споры об отношениях между глобализацией, торговлей, технологией и количеством рабочих мест на деле некорректны, потому что, «если вы хотите простую модель для предсказания уровня безработицы в Соединенных Штатах в течение следующих нескольких лет, это будет то, чего Гринспен хочет, плюс-минус случайная ошибка, отражающая факт, что он не вполне Бог»[199]. Это так, потому что Гринспен может принимать во внимание все воздействия изменений в торговле или технологии и соответственно приспосабливать к ним свою валютную политику.

Я полностью согласен по обоим пунктам. Но я, однако, по-прежнему беспокоюсь относительно проблемы рабочих мест из-за следующих двух моментов:

• Потеря рабочих мест в одном секторе при создании рабочих мест в другом секторе, может быть, благо с точки зрения статистики, но не для простых людей. Если такое изменение происходит через поколение, это нормально. Если ребенок сталелитейщика становится инженером-электронщиком или адвокатом, то это вполне соотносится с «американской мечтой». Но можно ли надеяться, что сам уволенный сталелитейщик будет иметь достаточно денег или сообразительности, чтобы перейти на высокотехнологическое рабочее место, которое создаст новая экономика? Поскольку скорость изменений увеличивается, число людей, оказавшихся в западне между старым и новым секторами роста, очевидно, повысится. Что делать этим людям?

• Почему почти треть человечества (большинство так называемого третьего мира), по нашим сведениям, не имеет работы? Как считается, 700 миллионов людей в мире сидят без работы десятилетиями. Ответ Кругмана может быть таков, что это не забота Гринспена. Однако решения, принимаемые Федеральной резервной системой, из-за глобальной роли доллара непосредственно затрагивают миллионы рабочих мест во всем мире. Когда Пол Волкер решил уничтожить инфляцию в США в 80-х, он отправил экономику всей Латинской Америки в штопор. Другими словами, я утверждаю, что проблема глобальной занятости — не экономическая проблема управления, а искусственно созданное затруднение.

Я также утверждаю, что подход, рекомендуемый далее в этой главе, мог бы облегчить эту проблему, отдав роль национальных валют, которыми управляют Гринспен и его коллеги, дополнительной валюте. Кроме того, если такая валюта хорошо разработана, она может помочь в снижении инфляции скорее, чем национальные валюты (см. главу 3).

Это, конечно, правда.

Однако между информационной революцией и промышленной революцией существует структурное различие.

Фермер стал изготовителем почтового дилижанса, а изготовитель почтового дилижанса мог бы научиться делать автомобили. Каждый раз, меняя рабочие места, он зарабатывал бы больше денег, чем прежде. Но что делать ненужному больше держателю информации — торговать гамбургерами?

Прокляты, если делаете, прокляты, если нет

Когда президент ATT гордо объявил в 1997 году о реорганизации компании и сокращении 40 тысяч человек, Уолл-стрит приветствовал эту новость. А вот служащие и публика в целом задавались конкретным вопросом: а почему одна из наиболее успешных корпораций в Америке должна пойти на такое кровопускание? Различие в реакции показывает, чего мы должны ожидать в будущем: роста безработицы и реакции обозленной общественности. Также, вероятно, изменится стиль объявлений о сокращениях. («Только делать это, но не говорить об этом» — таково было мнение одного специалиста по пиару.)

С другой стороны, руководители корпораций, которые не готовят свои компании к возрастающему глобальному соревнованию, поступают так часто на свой собственный страх и риск. Попытка повернуть технологические часы назад никогда на самом деле не срабатывала. Восстание луддитов против внедрения машин в эпоху индустриальной революции иллюстрирует то, что, очевидно, случилось бы и в нашем случае. Корпорации или области, где луддиты преуспели в остановке или замедлении процесса, обанкротились. Так что никто не выигрывает в этой игре.

На сей раз мы можем оказаться зажатыми между двумя скалами: любая корпорация заинтересована в улучшении конкурентоспособности через сокращение штатов работников, но люди, выкинутые на улицу, не складываются в новую общность. Вспомним: когда-то Генри Форд решил делать автомобиль, который был настолько дешевым. что фабричные рабочие могли его покупать. Он запустил тем самым виртуозный цикл: больше автомобилей — больше рабочих; больше рабочих — больше автомобилей. Если же теперь корпорации «производят» безработных, то этот добродетельный цикл может очень быстро превратиться в порочный. Он просто станет работать в другом направлении! Каждый уволенный вынужден уменьшать свой доход, он выпадает из рынка, и новые товары, которые корпорации продолжают производить, лишаются сбыта. Даже если каждая корпорация, сокращая штаты, поначалу выигрывает материально, все же в целом рыночный «пирог» усыхает. И мы можем внезапно обнаружить, что материально проигрывают все, даже сами корпорации.

Фактически эта игра, перейдя на глобальное поле, усложнила положение. Заводы, построенные в странах третьего мира, используют те же эффективные технологии, что и в промышленно развитых странах. А десятилетие «структурного регулирования» политики, осуществленное Международным валютным фондом, повсюду разрушило многие из систем социальной защиты. Чего в итоге ожидать народам третьего мира?..

Предвидение Кейнса

Джон Мейнард Кейнс в своем «Убедительном эссе»[200] более шестидесяти лет назад с удивительной проницательностью предсказал, что наступит время, когда проблема производства будет решена, но переход, вероятно, будет болезненным: «Если экономическая проблема [борьба за пропитание] будет решена, человечество лишится традиционной цели. <…> Таким образом, впервые со времен Творения, человек будет стоять перед своими реальными, своими постоянными проблемами <…> Никакая страна или народ, я думаю, не может ожидать времен досуга и изобилия без страха. Занять себя — пугающая проблема для обычного человека без специальных талантов, особенно если у него больше нет корней на земле, или в культуре, или в любимых занятиях традиционного общества».

С незапамятной древности люди идентифицировали себя со своими занятиями. Мы до сих пор характеризуем себя как резчиков камня, профессоров, банкиров, специалистов по компьютерам. Фактически многие из наших наиболее обычных фамилий получились от названий различных рабочих мест и профессий: Смит (кузнец), Флетчер (изготовитель стрел), Поттер (гончар) и прочие подобные, в живых или мертвых языках. Это возвращает нас к каменному веку. В ранних шумерских табличках автор идентифицирует себя как Писец.

Если Кейнс прав, мы будем впервые в истории вынуждены повторно изобрести себя, найти другие способы определить, кто мы есть. Мы больше не сможем идентифицировать себя с этими «ярлыками производства». Другими словами, мы будем вынуждены искать другие тождества, другие цели нашей жизни. Кейнс заключил, что «никакая страна или народ… не может ожидать… без страха» этого беспрецедентного исторического изменения.

И он не единственный, кто предвидел подобные проблемы. Норберт Винер, создатель кибернетики, был также одним из первых, кто предупредил нас о социальном значении компьютеризации: «Давайте помнить, что автоматическая машина [т. е. управляемое компьютером производственное оборудование]… — точный экономический эквивалент рабского труда. Любая рабочая сила, которая конкурирует с рабочей силой раба, должна принять экономические условия рабского труда. Совершенно ясно, что это произведет ситуацию безработицы, по сравнению с которой существующий спад и даже депрессия тридцатых покажутся приятной шуткой»[201].

Не видите ли вы некоторых признаков, сигнализирующих нам о наступлении этого времени?

Социополитические последствия

В пределах существующей структуры экономики мы можем получить довольно хорошее представление о том, что может случиться. А если посмотрим вокруг, сразу обнаружим, что многое уже началось. Я называю это замкнутым кругом безработицы (рис. 16).

Он включает следующие шесть шагов: 1. Безработица создает у людей чувство исключения из экономики. 2. Часть затронутых ею отвечает насилием. 3. Обычные люди реагируют на насилие страхом. 4. Общество разрушается, становится нестабильным, увеличивается политическая поляризация. 5. Меньше инвестиций, меньше товаров покупается. 6. Инвестиционный климат ухудшается, безработица растет.

И весь процесс повторяется снова и снова с самого начала.

Рис. 16. Замкнутый круг безработицы в пределах существующей структуры

Явление в целом, однако, будет выглядеть намного менее пугающим, если рассмотреть его шаг за шагом.

Исключение из экономики. «С точки зрения рынка рост рядов безработных означает судьбу худшую, чем колониализм: экономическую неуместность… Мы не нуждаемся в том, что они имеют, а они не могут покупать то, что мы продаем». Вот как Натан Гарделе, редактор New Perspectives Quarterly, определяет связь между безработицей и исключением из экономики. Такое положение дел усиливает желание реализации у тех, кто обнаружил, что для них нет места в этом обществе, что они не принадлежат ему.

Когда это случается с индивидуумом, он или она обычно впадает в депрессию (совпадение ли, что Национальный институт душевного здоровья США объявил депрессию национальной эпидемией?).

Когда это случается с группой (как типичный пример: молодое поколение, где безработица всегда выше, чем в обществе в целом), она обычно впадает в гнев. Такой гнев накапливается, пока не перерастает в мощную вспышку насилия, обрушивающуюся или на общество в целом, или на некоторых козлов отпущения.

Насилие. Никколо Макиавелли (1469–1527) утверждал: «Необходимо и полезно, чтобы законы республики давали массам законный способ выражать их гнев. Когда у них нет возможности, выражение гнева находит экстраординарный выход. Несомненно, такие случаи приносят огромный вред»[202]. Действительно, насилие обычно является выражением расстройства и бессилия.

В пригороде Лиона, во Франции, полицейский автомобиль сбил насмерть подростка. Такие прискорбные несчастные случаи обычно заканчиваются заметками в местной прессе. Но это случилось в Vaux-en-Velain, нищем рабочем районе, где безработица среди молодежи особенно высока. Сотни молодых людей оцепили улицы, начались стычки сначала с полицией, потом со спецназом. Борьба продолжалась три дня и нанесла ущерб более чем на 120 миллионов долларов.

Единственным пунктом, по которому жители и правительственные чиновники пришли к полному согласию, было то, что причиной погромов был высокий уровень безработицы среди молодежи.

Французский социолог Луи Вакан провел систематическое изучение городских беспорядков в развитом мире. Оказалось, что городские мятежники — независимо от страны — имеют общие черты: это рабочая молодежь, отчаявшаяся найти работу в новом мире века информатизации.

Страх большинства. Следующий за насилием шаг понятен. Как большинство людей реагирует на стихийные проявления насилия против собственности и людей? Ответ — страхом.

Страхом чего — зависит от конкретных событий, а также места проживания, возраста, происхождения, социальной подготовки, национальности страдальцев. Этот страх складывается из страхов всех молодых людей — панков, иммигрантов, чернокожих в Америке, арабов во Франции, турок в Германии и т. д.

Политическая поляризация. Страх связан с политикой, как океан с островом. Он определяет границы сообщества, внутри которого принимается решение, кого из него исключить, а кого привлечь.

Вот почему политические деятели всюду склонны обвинять другую страну всякий раз, когда им приходится иметь дело с особенно жесткими ситуациями. Никто не может голосовать за них там. Но безработица и насилие обычно приводят политиков к необходимости искать виновных за эту ситуацию вне своей страны.

Например, невозможно отличить, к чьей избирательной кампании: Пата Буханана в США, Владимира Жириновского в России, Джанфранко Фини в Италии или Жан Мари Ле Пена относится лозунг: «Эти иммигранты — причина ваших проблем с работой». Все они начали политическую карьеру недавно, а уже привлекают от 10 до 20 % избирателей. Наконец, по мере роста безработицы и насилия ожидается увеличение числа экстремистских партий.

В ночь выборов 1994 года в Италии неофашистского лидера Джанфранко Фини приветствовали молодые люди (главным образом безработные), скандируя: «Дуче! Дуче!» — и его партия неожиданно получила 13,5 % голосов. Комментаторы были поражены тем, почему молодые люди — слишком молодые, чтобы знать Муссолини или ощущать ностальгию по его временам, — вновь опираются на те же ценности и лозунги, которые использовали их деды. А ведь это фактически. было предсказуемо…

Поскольку все большее количество экстремистских партий начинает играть важную роль в наших политических системах, становится труднее «держать центр». Позиции быстро поляризуются по политическому спектру, и достижение согласия становится почти невозможным. Через некоторое время ситуация достигнет критической стадии, и мы заговорим о непредсказуемости и политической нестабильности.

Представьте, что это делает с инвестиционным климатом!

Обратная связь с увеличением безработицы. Каждый более или менее серьезный капиталист занимает в подобной ситуации оборонительную позицию, уменьшает инвестиции, и поэтому возможности занятости снижаются еще больше. Увеличение безработицы заставит нас пройти полный цикл еще раз, ибо это порочный круг, и если мы вступим на него однажды, его очень трудно разорвать.

Изучая примеры

Есть множество исторических и современных примеров, иллюстрирующих этот процесс. Целые страны прошли через него с разрушительными результатами. Мы могли бы вспомнить ситуацию в Латинской Америке, где политическая неустойчивость вызвана не только иностранцами, вывозящими свои деньги из страны, но и гражданами, не желающими вкладывать капитал в свою собственную страну (примеры — Перу, Боливия или Аргентина 70-х годов XX века). Уровень безработицы взмывал вверх, происходила массовая миграция в крупные города в надежде найти работу, но там ее тоже не было. Потомки этих переселенцев все еще живут там, как и в других странах, в бидонвиллях («жестяных поселках»), фавелах (бараках Рио-де-Жанейро) и других трущобах. А сколько сообщений об афроамериканцах, скопившихся в трущобах крупнейших городов Севера Соединенных Штатов менее чем за два поколения![203] Это особенно шокирует потому, что произошло в наиболее экономически развитой стране мира во время интенсивного экономического роста! Вот хороший пример, что случается с рабочими развитой страны, когда технология делает значительную часть населения ненужной. Главное различие в том, что в век информатизации этот процесс становится географически универсальным. На сей раз мы все потенциальные жертвы.

Создание афроамериканских люмпенов

Перед Второй мировой войной более 90 % всех афроамериканцев в США жили на юге по линии Мэсон — Диксон и работали в сельском хозяйстве. Ключевое событие, которое изменило положение дел навсегда, случилось 2 октября 1944 года, когда три тысячи человек собрались на хлопковом поле около Кларксдейла, штат Миссисипи, чтобы понаблюдать за первой демонстрацией механического сборщика хлопка. Это было изумительное зрелище: одна-единственная машина делала работу 50 людей. Это также подразумевало, что впервые, с тех пор как чернокожих привезли как рабов на сельскохозяйственные плантации Юга, их руки перестали быть нужными. Впервые они стали экономически ненужными.

«Одно из самых больших и наиболее быстрых массовых перемещений людей в истории началось»[204]. Между 1950 и 1970 годами более чем пять миллионов черных мужчин, женщин и детей мигрировали с Юга в крупные индустриальные города Севера в поисках рабочих мест. Но и там им не хватило рабочих мест, потому что автоматизация точно так же затронула отрасли промышленности. «Как будто расизм, поместив негра на его экономическое место, отступил в сторону, чтобы наблюдать, как технология уничтожает это место»[205]. Чернокожие рабочие низкой квалификации действительно были первыми, кто подвергся увольнениям. Через какое-то время «черное сообщество» раскололось на две части. Многие сумели воспользоваться преимуществами ослабления расовой дискриминации и стали представителями американского среднего класса. Но миллионы спустились ниже по социальной лестнице, пройдя путь от «экономического исключения» до насилия и страха, от экстремистских политических взглядов до сожженных районов, куда никто не хочет вкладывать капитал. Эти районы порождают люмпенизированный слой — постоянно безработную часть населения, которая выброшена обществом на обочину, где единственный оставшийся выбор — или получать пособие, или зарабатывать на жизнь криминалом.

Эта картина может показаться слишком мрачной. В конце концов, расизм был отвратителен. Но перед нами абсолютно точная иллюстрация того, что обычно случается, когда большие группы людей становятся экономически невостребованными, по крайней мере если мы остаемся в пределах существующей денежной системы.

Традиционные решения

Не должно вызывать удивления, что варианты, предлагаемые для решения проблемы безработицы, имеют серьезные различия, которые зависят от того, из какой политический сферы исходит рекомендация. Старое политическое деление на правых и левых все еще обеспечивает самую легкую классификацию традиционно представляемых решений.

Джордж Лакофф предложил связное объяснение внутренней логики и правых, и левых (в США — консерваторов и либералов)[206]. Он утверждает, что американская политика фактически есть экстраполяция на все общество двух противостоящих образов «идеального семейства». Общее у них то, что нация представляется как «большое семейство» с правительством в качестве родителей. Но вот определения, как получается «хорошее семейство», весьма различны. Ниже следует краткое описание двух типов семейств для консервативного и либерального мировоззрений. Хотя эти модели разработаны для США, они вполне применимы к другим странам мира с некоторой адаптацией.

Идеальная модель «Строгий отец». Эта модель лежит в основе консервативного мировоззрения, для которого характерна установка на традиционную семью с отцом, имеющим как первичную ответственность за поддержку и защиту семейства, так и полномочия определять политику, устанавливать строгие правила для поведения детей и предписывать порядки. На матери лежит ежедневная ответственность за заботу о доме, воспитание детей и поддержку авторитета отца. Любовь и забота, конечно, важная часть жизни семейства, но они никогда не смогут перевесить родительскую власть, которая сама по себе является выражением любви и заботы, — это жесткая любовь. Самодисциплина, самостоятельность и уважение к законной власти — главное, чему должны научиться дети. Дети должны уважать своих родителей и повиноваться им; поступая так, они подают «знак» самодисциплины и самостоятельности.

Как только дети вырастают, они начинают заботиться о себе сами и должны зависеть от своей приобретенной самодисциплины, чтобы выжить. Родители не должны вмешиваться в их жизнь.

Преследование личного интереса рассматривается при такой модели как способ использования самодисциплины для достижения самостоятельности. Поэтому естественно видеть функцию правительства в том, чтобы требовать от граждан самодисциплины и самостоятельности. И оно — раз гражданин стал «взрослым» — не должно вмешиваться в его жизнь.

Идеальная модель «Лелеющий родитель». Эта модель — основа либерального мировоззрения, при котором «любовь, сочувствие и забота находятся на первом месте, а дети становятся ответственными, самодисциплинированными и самостоятельными через заботу и уважение к другим — как в своей семье, так и в сообществе. Повиновение детей происходит из их любви и уважения к родителям и сообществу, а не из страха наказания. Существенно важно хорошее взаимопонимание. Принято интересоваться мнением детей, так как дети обязаны понять, почему их родители делают то, что делают… Дети должны научиться прежде всего сочувствию к окружающим, способности к заботе, готовности к поддержке социальных связей, что невозможно без силы, самодисциплины и самостоятельности. Когда детей уважают, лелеют и общаются с ними с рождения, они постепенно вступают со своими родителями в отношения взаимного уважения, взаимопонимания и взаимной заботы»[207].

В рамках этой модели естественно видеть правительственные шаги в направлении удовлетворения человеческих потребностей. Отсюда следует разнообразие социальных программ по всем видам проблем.

Когда эти приведенные мировоззренческие позиции прилагаются к проблеме безработицы, они определяют два типа политики.

Решение с точки зрения правых. Консерваторы считают, что занятость не тот предмет, которым правительство должно заниматься, и что решать эту проблему через какое-то время будет свободный рынок. Они спихивают с себя ответственность за безработицу.

Когда Милтона Фридмана спросили: не устарел ли в век информатизации этот подход? — он ответил — только наполовину в шутку, — что мы всегда можем создавать рабочие места психоаналитиков друг для друга, чтобы преодолеть упадок в экономике.

Практически консерваторы склонны отрицать существование любой структурной проблемы занятости. Сталкиваясь лицом к лицу с социальной напряженностью, которая косвенно является результатом безработицы, они будут заниматься не безработицей, а ее симптомами в той последовательности, в которой они проявляются. Это то же самое, что обрезать стебли сорняка, в то время как корни остаются нетронутыми. Например, вот один из правых лозунгов: рабочие места пропали, потому что иммигранты забирают их у вас, поэтому позвольте нам запретить иммиграцию. Другое решение, рекомендуемое правыми, — более жесткие уголовные законы. Как следствие, строительство тюрем стало ныне важным видом деятельности в США.

Практика, когда меньшинство обвиняют в структурных проблемах большинства, имеет очень длинную историю. У библейских евреев для этого был ритуал: выбор черного козла или овцы, «возложение на него всех грехов Израиля» и затем принесение в жертву или изгнание в дикую местность. Во все времена делались попытки применения подобных коллективных клапанов безопасности. Мы не должны забывать, до какой крайности могут дойти цивилизованные нации, начиная движение по такому пути. Достаточно вспомнить Германию, лишь пару поколений назад искавшую для решения своих проблем козла отпущения!

Строительство все большего количества тюрем представляется не вполне разумным: платить 20 тысяч долларов в год, чтобы держать какого-то человека в тюрьме пожизненно, вряд ли наиболее рентабельный метод разорвать замкнутый круг безработицы. А наиболее вероятный результат развития этого сценария — то, что уже случилось во многих странах третьего мира. Вместо помещения неопределенно большого количества людей в тюрьмы дело заканчивается тем, что меньшинство — те, кто может себе это позволить, — самостоятельно запираются в «золотых гетто». Какими бы ни были уровень роскоши и комфорта, которыми «золотые гетто» могут обеспечивать, это все равно добровольное тюремное заключение. Параллельно с этим большинство — те, кто не может позволить себе жизнь в «золотых гетто», — брошено на произвол судьбы, вынуждено самостоятельно защищать себя в гангстерских городских джунглях. Действительно ли это приемлемое решение для демократического общества?

Решение с точки зрения левых. Типичный анализ проблемы безработицы левыми представляет Джереми Рифкин[208]. Его предложение строить «социальный капитализм» включает три главных компонента:

• сокращение рабочей недели с 40-часовой до 35- или 30-часовой (стратегия, которую «проверяет на себе» Франция);

• обложение налогами новых высокотехнологичных производств;

• использование поступлений от таких налогов для оплаты ваучеров, которые могут быть выпущены для работающих в некоммерческой сфере.

Большое количество левых популистов называют в качестве причин исчезновения рабочих мест жадность мировых корпораций, процесс глобализации, скрывающийся за странными аббревиатурами (типа МВФ, ВТО, NAFTA, ЕС), и другие «заговоры». Решение логически подразумевает или сползание вниз, или противодействие этим силам.

Решения, рекомендуемые «слева», также были недавно проверены. Некоторые из остатков New Deal и Great Society в США и странах всеобщего благоденствия в Европе все еще выдают на-гора программы вроде создания рабочих мест для молодежи и т. п.