Глава 11 Часы Судного дня

Глава 11

Часы Судного дня

Клифф Эснесс бродил взад-вперед по своему угловому офису в AQR, заламывая руки. Был конец ноября 2007 года. AQR опять попал в беду: нес огромные убытки.

Что случилось? После августовского коллапса фонд восстановился, сумел компенсировать почти все свои потери той сумасшедшей недели. Казалось, все прекрасно. На какое-то время он даже тешил себя мыслью, что можно будет снова поднять тему IPO. В сентябре все было хорошо, в октябре тоже.

В ноябре кошмар начался снова. Первыми приняли удар несколько алгоритмических стратегий. Маржевые требования будоражили финансовую систему всего мира. Активы, привязанные к субстандартным CDO, падали, а инвесторы поняли, что банков, владеющих «вредными» активами, гораздо больше, чем казалось. Morgan Stanley признал убытки в 7,8 миллиарда долларов. Ответственность за них в основном возлагалась на отдел Гови Хаблера. Ипотечный гигант Фредди Мэк обнародовал информацию о 2 миллиардах убытков. HSBC, один из крупнейших банков Европы, забрал активы на 41 миллиард долларов, которые он хранил в специальных инвестиционных системах — внебалансовых подразделениях, «перегонявших» высокорисковую ипотеку по трубам секьюритизации к себе на баланс. Это показывало, что кредитные рынки парализованы. Citigroup, Merrill Lynch, Bear Stearns и Lehman Brothers демонстрировали еще более заметные признаки кризиса.

AQR получал удары со всех сторон. Столь любимые Эснессом стоящие акции падали. С валютами и процентными ставками творилось что-то непонятное. Он сделал большую ставку на коммерческую недвижимость, которая обернулась против него и привела к потерям сотен миллионов долларов всего за пару недель.

Не больше трех лет назад, в золотые времена «Ночей покера» на Уолл-стрит в гостинице St. Regis кванты были одной из самых могущественных сил на рынке — уолл-стритскими королями-чудаками. Эснесс и Мюллер стояли плечом к плечу, сжимая в руках кубки победителей как символы умения сделать верный расчет, чтобы получить кучу денег. Теперь это казалось лишь вторым актом древнегреческой трехактной трагедии о высокомерии. Их убивали взбесившиеся рынки. Это было неправильно. Это было нечестно.

Эснесс сел за стол и уставился на монитор.

Еще больше красных цифр. Он откинулся назад, а потом с ревом рванул вперед и изо всех сил ударил монитор кулаком. Раздался хруст, и разбитый экран полетел на пол.

Эснесс тряхнул головой и посмотрел в окно на видневшиеся вдалеке побуревшие кроны гринвичских деревьев. Он знал, что его хедж-фонд далеко не единственный терпит крушение под конец 2007 года. Мировой финансовый кризис метастазировал, как раковая опухоль. Скоро придет срок, и птицы высокого полета, самые толковые инвестиционные компании, не избегнут удара. AQR долго считался одним из самых хитроумных, продвинутых фондов в этом бизнесе. Но с августа 2007 года стало казаться, что всему пришел конец.

Математика, теории просто не работали. Все, что придумывали в AQR, оказывалось неэффективным, когда систему накрывала новая волна делевериджа.

Часть проблемы заключалась в самом методе работы AQR. Такие ценностные инвесторы хватают акции, не пользующиеся популярностью, и предполагают, что в будущем они наберут вес, как только господин Рынок — всезнающий мудрец, названный так королем стоимости (и наставником Уоррена Баффета) Бенджамином Грэхемом, — признает Истину.

Но в ходе большого спада, который начался в 2007 году, инвесторы, ориентировавшиеся на стоимость, неоднократно ошибались. Акции продолжали падать в цене. Господин Рынок, похоже, отбыл в длительный отпуск. В их числе было много акций банков, таких как Bear Stearns и Lehman Brothers. Цена на них падала все ниже по мере того, как они теряли миллиарды на «вредных» активах. Модели, безукоризненно работавшие в прошлом, в новых беспрецедентных обстоятельствах стали бесполезными.

Схваченные за горло кванты оказались втянуты в бесконечные дискуссии о том, были ли их великолепные стратегии всего лишь иллюзией, счастливой случайностью в период невероятного роста, экономического процветания и огромного левериджа, поддерживавшего всех на плаву.

Больше всего кванты вроде Эснесса боялись того, что Юджин Фама, их гуру из Чикагского университета, все-таки был прав и рынок эффективен более чем. Они давно привыкли набрасываться на краткосрочные неэффективности, как хищные пираньи. Теперь силы, природу которых они не могли понять и которые не могли контролировать, вырвали у них здоровый кусок их собственного мяса.

Это было жуткое ощущение. Но Эснесс сохранял уверенность в себе. Он все еще не был побежден. Все вернется на круги своя. Времена правления данных, моделей, их логическое объяснение — инерция, ценность против экономического роста, решающие факторы — снова настанут. Он это точно знал.

Ноябрьское утро 2007 года было непривычно теплым для Чикаго. Кен Гриффин быстро шел по взлетному полю к своему личному самолету, который был готов к двухчасовому перелету в Нью-Йорк. Когда он уже садился в самолет, ему позвонил Джо Рассел, руководитель отдела кредитных инвестиций Citadel.

Citadel принадлежал солидный пакет акций крупного онлайн-брокера E*Trade Financial, который, по словам Рассела, начал терять огромные суммы. Его акции, в прошлом году уже упавшие почти на 80 %, в то понедельничное утро потеряли еще половину стоимости.

— Нам нужно сосредоточиться на этом,[142] — сказал Рассел. E*Trade взял ссуды и вложил собственные сбережения в субстандартные ипотечные кредиты, и теперь настала пора горькой расплаты. Поговаривали о банкротстве этого бывшего любимчика доткомов. Рассел считал, что Citadel должен начать скупать акции E*Trade, чтобы стабилизировать рынок.

— Начинайте, — ответил Гриффин.

На несколько дней Гриффин с командой из шестидесяти первоклассных аналитиков и консультантов из Citadel переселились в нью-йоркский центральный офис E*Trade, который находился всего в паре кварталов от нью-йоркского отделения Citadel, и корпели над их документацией. Гриффин наматывал километры на своем самолете Global Explorer, три раза за время переговоров слетав утром в Нью-Йорк, а вечером обратно в Чикаго.

29 ноября сделка была закрыта. Citadel согласился инвестировать в компанию 2,6 миллиарда долларов. Он покупал акции и облигации E*Trade на общую сумму 1,75 миллиарда с солидной ставкой 12,5 %. Он также выкупал у онлайн-брокера 3-миллиардный портфель ипотечных закладных и других ценных бумаг за казавшуюся очень выгодной цену — 800 миллионов долларов. Эти инвестиции составляли около 2,5 % портфеля Citadel.

Гриффин был уверен, что рынок слишком пессимистичен, и видел потрясающие возможности для покупки. Ему уже случалось видеть рынки, на которых продавцы в панике скидывают хорошие активы, а решительные инвесторы подбирают их. Как и AQR, Citadel во многом был инвестором, хватавшим снизившиеся в цене активы в надежде, что они снова пойдут в рост, как только дым рассеется и люди увидят Истину.

«Рынок так оценивает активы, как будто ситуация непременно ухудшится, — написал Гриффин в Wall Street Journal вскоре после заключения сделки. — Но, скорее всего, экономика застопорится еще на два-три квартала, а потом опять пойдет в рост».

Сделка по E*Trade была самой крупной в карьере Гриффина. Новый удачный ход сделал фонд героем газетных заголовков после сделки по Amaranth в 2006 году и спасения Sowood в июле. А кроме того, жена, Энн Диас Гриффин, в декабре должна была родить первого наследника династии Гриффинов.

И все же Гриффин не проявлял особого беспокойства. Голубоглазый миллиардер, казалось, несся вперед на всех парусах. Скорость заключения сделки по E*Trade вызвала зависть у соперников, которым не хватало ума и решительности — не говоря о капитале, — чтобы провернуть нечто подобное. Гриффин перешел в высшую лигу инвесторов, которые могли себе позволить запросто отдать миллиарды долларов, чтобы воспользоваться положением компаний на грани банкротства, готовых на все: например, продать по любой цене, лишь бы выжить.

Тем временем мощный высокочастотный механизм Citadel, фонд Tactical Trading, которым управлял русский математический гений Михаил Малышев, приносил прибыли, несмотря на потрясения, постигшие квантов в августе. Он должен был заработать в общей сложности 892 миллиона долларов за 2007 год, а в следующем году и того больше. Citadel Derivatives Group, группа по торговле опционами, которой заправлял Мэтью Андресен, тоже получала неплохую прибыль и стала крупнейшим опционным маркет-мейкером в мире. Гриффин, которому принадлежали крупные доли каждого из этих бизнесов, решил вывести Tactical и группу по деривативам из хедж-фонда. Этот шаг позволит диверсифицировать направления деятельности Citadel перед IPO.

Это также помогло Гриффину отхватить еще больший кусок Tactical, который становился одной из самых стабильно прибыльных систем фонда, а может, и всего мира. Инвесторам дали возможность размещать средства в Tactical, но только в дополнение к уже существующим вложениям. Около 60 % из них воспользовались предложением Гриффина. Оставшаяся часть прибылей фонда доставалась большим шишкам из Citadel — в основном Гриффину.

В ноябре на ежегодном общем собрании сотрудников Citadel в зале Чикагского симфонического оркестра Гриффин был на высоте. Citadel управлял активами почти на 20 миллиардов долларов. В 2007 году он превзошел всех конкурентов, заработав 32 %, несмотря на августовский кризис. Неделю назад компания заключила сделку с E*Trade, а сделка по Sowood приносила отличные результаты. Citadel стал крупнейшим электронным маркет-мейкером по акциям и опционам в мире.

Обращаясь к своим бойцам — всего их было около 400 человек, — Гриффин напоминал футбольного тренера на взводе, готовящего команду к главной игре их жизни. Перечислив достижения компании, Гриффин «включил руководителя». «Успех никогда не измеряется хоум-ранами, — сказал он, — мы добились результатов благодаря синглам и даблам.[143] Именно они позволят нам подняться выше. Лучшие времена впереди. Да, будут трудности, но для людей, которые умеют выполнять свою работу, трудности означают возможности. Если к этому вы и стремитесь, то вы попали по адресу».

Зал кричал и аплодировал. Гриффин мог быть жестким руководителем с неизлечимой манией величия, но он был победителем. Благодаря ему все собравшиеся стали сказочно богаты. Citadel, казалось, стоит на пороге чуда. Спад в экономике из-за коллапса рынка недвижимости не мог продолжаться долго. Гриффин считал, что небольшой сбой — неизбежный атрибут роста мировой экономики. Ему действительно казалось, что он уже видит свет в конце туннеля. До хороших времен было уже рукой подать.

Есть на Уолл-стрит старая присказка по этому поводу: свет в конце туннеля — огни приближающегося поезда. И Кен Гриффин шел ему навстречу.

«Черрррт!»

Клифф Эснесс выскочил из-за карточного стола, схватил первую попавшуюся под руку лампу и запустил ею в стену. Все еще трясясь от ярости, он подошел к широкому гостиничному окну. Был конец 2007 года, над Нью-Йорком кружился легкий снежок. В окнах фешенебельных апартаментов через дорогу мерцали рождественские фонарики.

— Да что с тобой такое? — спросил Питер Мюллер, с удивлением глядя на него со своего места за столом.

Ну вот, опять. Эснесс проиграл очередную руку. Не повезло. Но почему же его это так задевало? Откуда эти вспышки гнева?

Хедж-фонд Эснесса зарабатывал благодаря математике, хладнокровной рациональности, которые устраняют человеческий фактор в торговле. Но как только фишки ложились на сукно игорного стола, Эснесс терял невозмутимость.

Нейл Крисс покачал головой.

— Клифф, ты ведь на работе за минуту зарабатываешь и теряешь больше, — сказал он. — Смотри на это как-то иначе.

Почему Эснесс всегда так близко к сердцу принимал проигрыш? Почему он так сердился? У него всю жизнь был взрывной характер, он терпеть не мог проигрывать, особенно другим квантам.

— Проехали, — сказал он и, тяжело дыша, вернулся на свое место за столом.

За этот год Эснесс стал еще более нервным. Казалось, ставки растут. Они запросто могли достигать пятизначных чисел, а то и больше. Не то чтобы Эснесс не мог себе этого позволить. Он был самым богатым парнем в компании. Но казалось, что его капиталы утекают с каждым днем, пока AQR теряет деньги. А удача в покере у Эснесса как будто была прямо пропорциональна P&L фонда: она исчезла, как только фонд пополз вниз. Он думал, что ему не везет. Одна неудача притягивает другую. Это сводило с ума.

Игры квантов в покер были жестокими марафонами, продолжающимися до трех, четырех утра. Не то чтобы Эснесс всегда оставался до последнего. Дома в гринвичском особняке его ждали две пары близнецов, родившиеся подряд в 2003 и 2004 годах. Он любил называть рождение своих детей «серьезным сбоем систем контроля над риском», намекая, что со вспомогательными репродуктивными технологиями они с женой явно переусердствовали.

Похоже, что при игре в покер контролировать риск тоже было невозможно. По крайней мере так могло показаться стороннему наблюдателю. Взнос за участие составлял 10 тысяч долларов.

В некоторых партиях с участием самых сильных игроков, таких как Мюллер и Крисс, взнос мог вырасти до 50 тысяч «зеленых».

Ясное дело, игроки не швыряли все фишки на стол, до того как разыграть первую руку. Они могли рассовать фишки по карманам и держать их всю ночь. По крайней мере до тех пор, пока не начнет везти. Но кому было до этого дело? 50 тысяч были для них все равно что бумажки для игры в «Монополию». Важно было только одно: кто победит. И хотя победители иногда получали шестизначные суммы, это ничего не меняло в их жизни.

Но Эснесс не выигрывал. Он проигрывал. В точности как AQR.

— Раскошеливайся, — сказал Мюллер, раздавая следующую руку.

Эснесс вытащил из кармана пригоршню фишек и швырнул их в центр стола. Он наблюдал, как фишки рассыпаются по столу. Затем взглянул на Мюллера, который безучастно смотрел на свои карты. Он не понимал, как Мюллер может оставаться таким спокойным. В августе он за считаные дни потерял больше полумиллиарда, а вел себя так, будто провел день на гавайском пляже. Но ведь AQR потерял еще больше, гораздо больше. Конечно, потом многое удалось отыграть, но скорость, с которой тогда рушился рынок, пугала. А теперь, когда кредитный кризис усилился, AQR столкнулся с еще большими убытками.

Посмотрев на свои карты, Эснесс вздрогнул. Ничего.

Он пока был не готов сдаться. AQR традиционно устраивал рождественскую вечеринку в Nobu 57 — пафосном японском ресторане в манхэттенском Мидтауне. Но казалось, что раньше трава была зеленее. Супруги и гости уже не допускались, в отличие от предыдущих лет. Измученные стрессом гринвичские кванты ушли в загул, саке и японское пиво лилось рекой. «Какая-то попойка», — заметил один из участников.

Был и еще один страх, преследовавший квантов: боязнь системного риска. Коллапс августа 2007 года показал, что они не всегда влияют на рынок положительно, как им казалось раньше. Как и в случае с тонкой паутиной, разрыв в одной из сфер финансовой системы, в данном случае высокорисковой ипотеке, мог вызвать сбой в другой части — или даже разрушить всю сеть. Видимо, рынок был сложнее и запутаннее, чем они думали.

Эндрю Лоу, профессор финансов из MIT, и его студент Амир Хандани опубликовали объемное исследование обвала октября 2007 года под названием «Что случилось с квантами?». Они, сами того не ведая, запустили «Часы Судного дня»[144] для мировой финансовой системы. В августе 2007 года стрелка приблизилась к полуночи. Возможно, ситуация была ближе к финансовому Армагеддону, чем когда-либо с момента краха Long-Term Capital в 1998 году.

«Если бы нам нужно было разработать “Часы Судного дня” для влияния хедж-фондов на мировую финансовую систему, — писали они, — и на этих часах в августе 1998 года до полуночи оставалось бы 5 минут и 15 минут в январе 1999 года, то наша сегодняшняя ситуация в плане системного риска в индустрии хедж-фондов была бы в районе 23:51. На данный момент рынки вроде бы стабилизировались, но часы тикают».

Одной из главных проблем, по мнению Лоу и Хандани, было то, что в системе все переплетено, как в паутине, и взаимозависимо. «Причины явно кроются не в секторе длинных/коротких позиций, а, скорее всего, в совершенно отдельном наборе рынков и инструментов. Значит, системный риск индустрии хедж-фондов за последние годы существенно возрос».

Были опасения по поводу того, что произойдет, если алгоритмические фонды, которые стали центральным звеном рыночной цепи, распределяющие риск со скоростью света, будут вынуждены закрыться из-за экстремальной волатильности рынков. «Хедж-фонды могут в любой момент решить изъять ликвидность, — писали они. — Если такая ситуация редка и случайна, она положительно влияет на рынок. Но скоординированное изъятие ликвидности группой хедж-фондов может иметь катастрофические последствия для финансовой системы, особенно в неудачное время и в неудачном секторе».

Такого не должно было случиться. Кванты всегда считали себя финансовыми докторами, смазывающими перегруженные сочленения Денежной сети. А теперь вдруг выяснилось, что они стали причиной системного риска — подтолкнули мир ближе к Судному дню. Сидя за покерным столом и держа перед собой очередную бесполезную руку карт, Эснесс закрыл глаза и мысленно перенесся в те времена, когда он был одним из лучших студентов Чикагского университета.

Где же он свернул с верного пути?

Был один на редкость занудный квант,[145] который уже много лет предсказывал крах финансовой системы: Нассим Талеб, бывший трейдер из хедж-фонда и автор книг, накинувшийся на Питера Мюллера на свадьбе Нейла Крисса несколько лет назад. В январе 2008 года Талеб приехал в офис AQR в Гринвиче, чтобы выступить с лекцией. Аарон Браун попросил его разъяснить свои теории по поводу того, почему алгоритмические модели прекрасно работают в физическом мире, но становятся опасными в мире финансов (Браун не был с этим согласен).

Послушать Талеба собралось немного народу. Уставший Эснесс отказался. Аарон Браун был давнишним другом Талеба — Талеб когда-то писал аннотацию к его книге «Каменное лицо Уолл-стрит». Ему было интересно послушать, что скажет Талеб, даже если сам был не согласен с ним.

— Эй, Нассим, как дела?

— Неплохо, дружище, — сказал Талеб, поглаживая бороду. — Я слышал, у вас были тяжелые времена.

— Ты не поверишь! — ответил Браун. — Хотя нет. Может, как раз ты и поверишь. Я бы сказал, что мы видели самого черного лебедя на свете. Но сейчас вроде бы все успокаивается.

Талеб быстро настроил свою презентацию и начал рассказывать. На одном из первых слайдов была вырезка из Wall Street Journal от 11 августа, в ней Ротман описывал постигший квантов коллапс.

«Мэтью Ротман привык работать с людьми, гордящимися своей рассудительностью, — говорилось в статье. — В конце концов, он квант, один из множества докторов наук на Уолл-стрит, которые при выборе трейдинговых позиций используют сухую математику. Но на этой неделе он запаниковал».

Слайд был озаглавлен «Обманчивость вероятности». Ротман описал коллапс как нечто, что по прогнозам моделей могло случиться один раз в десять тысяч лет. Однако это происходило по нескольку раз в день семь дней подряд. Для Талеба это означало, что модели ошибочны.

— Эти так называемые финансовые инженеры каждые несколько лет переживают события, которые по законам вероятности могут случиться однажды в истории человечества, — сказал он собравшимся (сплошь финансовым инженерам, ясное дело). — Тут что-то не так. Вы понимаете, о чем я?

На другом слайде был изображен огромный человек, сидящий в правой чаше весов, перевешивающей левую, откуда вываливаются маленькие человечки. Наверху было написано: «Две области: 1 — мягкая “усредненная” (Гаусс и т. п.); 2 — дикая “экстремистская”».

Этот слайд пояснял точку зрения Талеба на экстремальные события на рынке и показывал, почему математика, использовавшаяся в физическом мире (благодаря ей человек полетел на Луну, самолеты стали преодолевать океан, а микроволновая печь разогревала сэндвичи), неприменима в мире финансов. По его мнению, физический мир — «усредненный». Колоколообразные кривые идеально подходят для измерения роста и веса людей. Если вы измерите тысячу человек, следующее измерение вряд ли повлияет на средний показатель. А в финансах маленькое отклонение в цене может изменить все.

Этот мир Талеб называет «экстремистским». В качестве примера можно привести распределение доходов (об этом говорил Бенуа Мандельброт пятьюдесятью главами раньше). В среднем распределение будет нормальным. Но что произойдет, если в выборку попадет Билл Гейтс, самый богатый человек в мире? Распределение неожиданно изменится. Рыночные цены тоже могут меняться быстро, непредсказуемо и существенно. Талеб говорил еще полчаса. Он рассказывал немногочисленным слушателям о толстых хвостах. Неопределенность. Случайность. Но он видел, что аудитория устала. Ей не нужны были рассказы о черных лебедях. Они уже видели одного и были в ужасе.

И все же мало кто верил, что спад может усилиться. Год необъяснимой волатильности только начинался. В январе выяснилось, что в Soci?t? G?n?rale, крупном французском банке, неконтролируемый трейдер 31 года от роду потерял 7,2 миллиарда долларов на сложных сделках с деривативами. Жером Кервиль использовал фьючерсные контракты, привязанные к европейским индексам курса акций, чтобы создать невероятные позиции стоимостью 73 миллиарда долларов, которые по сути были односторонними ставками на то, что рынок вырастет. Когда банк обнаружил сделки, которые Кервиль замаскировал, взломав компьютерную систему контроля рисков, он решил закрыть эти позиции, тем самым спровоцировав невероятный сброс на мировом рынке. В ответ на это Федеральный резерв, который ничего не знал о сделках Soci?t? G?n?rale, урезал краткосрочную процентную ставку на три четверти пункта. Это напугало инвесторов, потому что попахивало паникой.

И все же, даже когда система висела на волоске, многие умнейшие инвесторы не замечали приближавшегося разрушительного цунами. Крах Bear Stearns в марте был звоночком.

Часы Судного дня тикали.

Около 13:00 13 марта 2008 года Джимми Кейн в Детройте за карточным столом продумывал свою стратегию. 74-летний председатель совета директоров Bear Stearns, четвертый из 130 игроков в рейтинге категории IMP Pairs[146] Североамериканского чемпионата по бриджу, был сосредоточен исключительно на своих картах.

Кейн обожал бридж. Родился председатель совета директоров Bear Stearns в неплодородном чикагском районе Саут-Сайд. Он не мог допустить, чтобы проблемы банка помешали ему участвовать в самом важном турнире года.

В это же время в штаб-квартире Bear на Мэдисон-авеню в Нью-Йорке сорок представителей высшего руководства банка собрались в обеденном зале на тринадцатом этаже, чтобы разработать стратегию.

Все знали, что приближается беда. Анемичные цены на акции Bear более чем красноречиво об этом свидетельствовали. Но никто не знал наверняка, насколько плохи дела. Около 12:45 СЕО банка Алан Шварц сообщил коллегам, что все в порядке.

Никто ему не поверил. Bear Stearns, банк, основанный в 1923 году, был на грани коллапса, паникующие клиенты забирали свои деньги. Сотрудники банка поняли, что дело серьезно, когда один из самых ценных клиентов в первой половине марта единовременно отозвал больше 5 миллиардов долларов. Это был Renaissance Technologies. Затем другой ключевой клиент отозвал свои 5 миллиардов: D. E. Shaw.

Кванты убивали Bear Stearns.

Бывшие сотрудники банка до сих пор верят, что это было безжалостное групповое нападение. В последнюю неделю существования банка как открытой компании на его счетах оставалось 18 миллиардов долларов. Но как только запахло жареным, пугливые клиенты не захотели ждать, что будет дальше. Они боялись, что банк рухнет раньше, чем они успеют вернуть свои деньги. Рисковать не стоило. Были другие инвестиционные банки, которые с распростертыми объятиями ждали их капиталов, например Lehman Brothers.

К субботе 15 марта 2008 года с Bear Stearns было фактически покончено.

Федеральный резерв, представители министерства финансов и банкиры из J. P. Morgan кружили по его помещениям в манхэттенском Мидтауне, как стервятники над трупом. Руководители Bear были вне себя. Они оборвали телефоны, пытаясь найти хоть какой-то путь к спасению. Ничего не помогало. В воскресенье Кейн и остальные члены совета директоров согласились продать 85-летний банк компании J. P. Morgan по 2 доллара за акцию. Через неделю сделку раскачали до 10 долларов за акцию.

На какое-то время оптимистичные инвесторы поверили, что гибель Bear обозначила конец кредитного кризиса. Рынок акций взлетел до небес. Система пережила момент кризиса и вышла из него, фактически не пострадав.

По крайней мере так казалось.

Дик Фалд устраивал классическое представление.[147] CEO банка Lehman Brothers, прозванный Гориллой за хищный взгляд из-под тяжелых бровей, нечленораздельный рык и приступы неистовой ярости, на протяжении уже более получаса разглагольствовал перед полным конференц-залом управляющих директоров. Фалд орал. Вскакивал и снова садился. Тряс в воздухе кулаками. Был июнь 2008 года. Акции Lehman лихорадило в течение всего года, так как инвесторов пугал неустойчивый баланс банка. Дела ухудшились. Компания только что понесла за квартал 2,8 миллиарда долларов убытков, 3,7 миллиарда долларов потеряла за счет падения цен на «вредные» активы, такие как вложения в ипотеку и коммерческую недвижимость. В первый раз банк нес убытки по итогам квартала с 1994 года, когда он был отделен от American Express.

Несмотря на это, Фалд и его команда на публике сохраняли хорошую мину, утверждая, что все в порядке. Но все было совсем не в порядке.

Фалд созвал управляющих директоров на встречу, чтобы разрядить атмосферу и разъяснить ситуацию. Начал он с объявления: «В прошлые выходные я говорил с советом директоров». Кто-то из присутствовавших подумал, уж не хочет ли он уйти в отставку. Всего неделей раньше 62-летний CEO устроил перестановку в руководстве компании, заменив президента Джо Грегори своим давнишним партнером Гербертом «Бартом» Макдейдом. Уж не пришла ли очередь Фалду сделать харакири? Кое-кто из присутствующих очень на это надеялся.

— Я заявил, — сказал Фалд, — что в этом году отказываюсь от премии.

В комнате раздался вздох отчаяния. Фалд быстро перешел к цифрам, расписывая, как силен был Lehman и как прочен его баланс. Он говорил, как они сокрушат тех, кто играет на понижение и загоняет акции Lehman в яму.

Кто-то поднял руку. «Мы тебя услышали, Дик. Но разговоры — это одно. Действия громче слов. Когда ты собираешься купить миллион акций?»

Фалд за словом в карман не полез: «Как только Кэти продаст что-нибудь из картин».

Фалд говорил о своей жене Кэти Фалд, собиравшей коллекцию дорогих предметов искусства. Он шутил? Многие засомневались. Фалд не смеялся. Привычное хмурое выражение лица. Именно в этот миг некоторые присутствующие впервые всерьез подумали, что Lehman и вправду обречен. Казалось, их CEO утратил связь с реальностью.

И когда Кэти продаст что-нибудь из картин?

Раздался вопль,[148] удар, а потом звук бьющегося и падающего на пол стекла. Исследователи и трейдеры AQR подпрыгнули в своих креслах и, оторвав взгляд от мониторов, уставились вверх, в сторону офиса Джона Лью, откуда шел неожиданный звук, нарушивший обычную спокойную атмосферу офиса (тихий гул компьютеров и стук пальцев по клавиатуре).

Сквозь окно они увидели своего босса Клиффа Эснесса, смотревшего вниз на них и глупо улыбавшегося. Он открыл дверь.

— Все живы, — сказал он. — Расслабьтесь.

Это была очередная вспышка гнева. Эснесс метнул в стену какой-то твердый предмет, попал прямо в висевшую в офисе Лью на стене картину в рамке и разбил стекло. С тех пор как удача отвернулась от AQR, Эснесс уже уничтожил несколько мониторов и одно кресло. Был конец лета 2008 года. Атмосфера в офисе стала напряженной. Легкие деньги остались далеко в прошлом. Им на смену пришли паранойя, страх, озабоченность. Кто-то считал, что компания утратила контроль над ситуацией, но никто не решался бросить вызов деятельному боссу. Многие жаловались, что Эснесс окружил себя подхалимами и не допускал ни малейших отклонений от четких моделей, которые когда-то сделали его баснословно богатым. «Все это обязательно вернется, — твердил он. — Когда сумасшествие закончится».

Остальные не были в этом уверены, и многих сотрудников все больше пугали приступы гнева у менеджера фонда. «С каждым днем он терял чуть больше, — вспоминал один из бывших сотрудников. — У него просто съехала крыша. Ситуация вышла из-под контроля».

Ключевой игрок покинул борт корабля. Ранее в этот год ушел Мани Мажури, один из гениев AQR, работавший в компании с 2000 года. Он устал от бесконечных упреков Эснесса и его яростных писем. Мажури был настоящим кумиром для молодых квантов. Он учился у Кена Френча в MIT в 1990-е, получил ученую степень по математике, физике и финансам и готовился стать партнером. Отличный пример того, как молодой талант может дойти до вершины в культуре, где правили ветераны Goldman. Он также был «клоуном» фонда: на Хэллоуин превращал свой офис в дом с призраками, тайно украшал рабочее место сотрудника, у которого был день рождения, воздушными шарами и смешными праздничными колпачками, а потом взламывал почту жертвы и писал от ее лица: «У меня сегодня день рождения, пожалуйста, приходите к моему столу, будем праздновать». Потом он рассылал это письмо всем сотрудникам компании, смущая асоциальных квантов.

Но игры и веселье кончились. Мажури ушел. IPO стало историей, печальным напоминанием о лучших днях. К концу лета 2008 года мало кто из квантов AQR мог представить — разве что Эснесс, — что может быть хуже.

К 9 сентября вера Дика Фалда в силы Lehman Brothers пошатнулась. В своем офисе на тридцать втором этаже здания банка в манхэттенском Мидтауне, с душем, библиотекой и невероятными видами на Гудзон, уолл-стритский магнат бесился и проклинал своих мучителей, как капитан Ахаб[149] на палубе «Пекода». В то утро появилась информация, что Korea Development Bank, благородный спаситель Lehman, решил не покупать акции. И, что еще хуже, соуправляющий инвестиционным подразделением J. P. Morgan Стивен Блэк позвонил Фалду и сказал ему, что Morgan нужны 5 миллиардов долларов — в качестве обеспечения кредита и деньгами. Lehman предъявили маржевое требование. Это был нож в спину.

Акции Lehman находились в свободном падении, они уже потеряли 40 %.

— Нам нужно действовать быстро, чтобы финансовое цунами не смыло нас с лица земли, — сказал Фалд своим подчиненным с маниакальной ноткой в голосе.

Но было слишком поздно. Компания, в которую Фалд пришел в 1969 году, уже попала в смертельный водоворот. После выходных, 13 сентября 2008 года, судьба Lehman была решена группой избранных в неприступной крепости Федерального резерва на Либерти-стрит в манхэттенском Даунтауне.

Фалд даже при этом не присутствовал. За одним столом с министром финансов Поулсоном и президентом нью-йоркского Федерального резервного банка Тимом Гейсером, будущим министром финансов при президенте Обаме, сидели Герберт Макдейд и Алекс Кирн, эксперт по ценным бумагам с фиксированным доходом.

Фалд постоянно звонил во время встречи, придумывая новые сделки. «А если так? А как насчет этого?» Ничто не помогало. Лондонский банк-гигант Barclays под командованием Боба Даймонда подумывал о том, чтобы подкинуть Lehman немного деньжат, при условии, что Федеральный резерв подстрахует эту сделку, как когда-то для Bear. Поулсон отказал.

Трейдеры по деривативам, обезумевшие от развала одного из крупнейших в мире банков, собрались вечером в субботу в нью-йоркском офисе Федерального резерва. Они стремились создать план урегулирования сделок в случае краха Lehman. Среди трейдеров был Боаз Вайнштейн. Deutsche Bank проводил много сделок через Lehman, и Вайнштейн был обеспокоен тем, как коллапс Lehman повлияет на его позиции. Он казался спокойным и расслабленным, на лице — непроницаемое выражение, как и всегда. Но он был очень взволнован, понимая, что, возможно, столкнулся с самым серьезным испытанием в своей карьере.

В воскресенье утром консорциум банкиров быстренько сварганил сделку, которая могла бы подстраховать выкуп Lehman банком Barclays. Но план провалился. Власти Великобритании струсили и не подписали контракт. Для Lehman это означало конец света. В воскресенье вечером Макдейд вернулся в штаб-квартиру банка и передал Фалду плохие новости. Lehman придется объявить о банкротстве.

«Меня сейчас вырвет»,[150] — простонал Фалд.

В то воскресенье Мэтью Ротман, квант из Lehman, был вне себя от ярости. Его банк шел ко дну. А боссы все равно отправляли его в Европу на конференции для квантов — Лондон, Париж, Милан, Франкфурт и Цюрих. Идиоты.

Он проверил свое расписание. Завтра он должен выступать со вступительным словом на конференции, организованной Lehman в Лондоне. На прошлой неделе он написал письмо европейским коллегам: «Мы на грани банкротства; велик шанс, что к этому моменту нас просто уже не будет». Ответ звучал так: «Ты с ума сошел».

Рави Мату завалили жалобами на его подчиненного Ротмана. Он не командный игрок. Он психопат. Ясно, что Lehman Brothers не объявит себя банкротом!

Ротман никому не верил. Он хотел иметь возможность помочь своей команде, если что-нибудь случится. Как командир взвода в окопе, он не желал бросать солдат перед боем. И видел, что надвигается буря. Поэтому он придумал компромиссный вариант: полететь ночным рейсом в Лондон на конференцию в понедельник, а оттуда сразу же обратно в аэропорт Хитроу и опять же ночным рейсом в Нью-Йорк. Это будет тяжело, но он хотя бы будет рядом, если что-то случится.

В воскресенье вечером он на такси приехал из Монклера, где жил, в аэропорт имени Джона Кеннеди. Всю дорогу он заглядывал в смартфон: нет ли новостей или писем от коллег в Lehman.

В аэропорту, уже регистрируясь на рейс, он отправил последнее письмо Рави: «Ты все еще хочешь, чтобы я ехал?» И в тот момент, когда Ротман уже собирался пройти контроль безопасности, пришел ответ. «Отменяй поездку». Сначала Ротман почувствовал облегчение. А потом его как током ударило: Lehman шел ко дну. Онемевший от осознания происходящего, он взял такси и приехал обратно в Монклер. Там он сел в минивэн жены, оставив дома свою Honda Civic 1996 года. Ему нужно было много места. Для коробок.

В тот вечер в офис Lehman в Нью-Йорке съехались почти все сотрудники. Вдоль Седьмой авеню выстроились длинные ряды камер и новостных бригад. Ходили слухи, что в полночь банк закроет двери. Времени оставалось мало.

В здании было довольно спокойно. Сотрудники паковали вещи. Это была фантастическая картина, чем-то напоминавшая бдение над усопшим. Пронесся слух: сейчас отключат компьютерные системы. Все бросились рассылать прощальные письма, прикладывая личные адреса электронной почты, чтобы потом можно было связаться. «Было здорово работать с вами», и все такое прочее. Ротман отправил письмо, собрал вещи и отнес их в фургон своей жены.

На следующее утро на Уолл-стрит воцарился хаос. Lehman объявил о банкротстве. Merrill Lynch исчез в недрах Bank of America. American International Group, крупнейшая страховая компания в мире, была на грани краха. За пределами офиса Lehman толпы людей с камерами, как стервятники, набрасывались на каждого несчастного, нагруженного коробками сотрудника, выходившего из здания. На крышах микроавтобусов, припаркованных по западной стороне Седьмой авеню у подножия ярко освещенного небоскреба Lehman, торчали спутниковые антенны.

По современному фасаду здания с тремя уровнями огромных цифровых экранов бегали разноцветные точки, обрывки каких-то изображений. Плотный мужчина в голубом костюме с галстуком в полоску, лысый и с густой белой бородой — участковый полицейский, одетый как на похоронах — защищал вход в осажденное здание.

Человек в грязном белом пиджаке и зеленой фуражке бродил туда-сюда перед входом, поглядывая на турникеты. «Капиталистический порядок рухнул, — кричал он, потрясая кулаком в сторону операторов, снимавших его. — Шайка жуликов разбежалась». Служба безопасности быстро прогнала его.

Из апартаментов на тридцать втором этаже Дик Фалд наблюдал за спектаклем. Его мировая банковская империя лежала в руинах у его ног. Чтобы защитить себя от разъяренных сотрудников, Фалд, положивший в 2007 году в свой карман 71 миллион долларов, нанял дополнительных телохранителей. Яркий портрет Фалда, висевший на стене снаружи здания, был покрыт злобными надписями маркером, ручкой, карандашом. «Их погубила жадность» — гласила одна. Другая: «Дик, мои дети говорят тебе спасибо».

Когда начались торги, рынки кредитования были парализованы. Инвесторы пытались принять коллапс Lehman и тучу, нависшую над AIG. Позже, в понедельник, рейтинговые агентства резко сократили кредит доверия AIG. Он опирался на свои рейтинги ААА, чтобы застраховать некоторые финансовые активы, включая миллиарды субстандартных облигаций. Изменение рейтинга поставило его на грань банкротства. Чтобы спасти AIG, американское правительство организовало масштабную акцию.

Виновником неприятностей было одно из подразделений под названием AIG Financial Products, более известное как AIG-FP. Оно нахватало кредитно-дефолтных свопов на 400 миллиардов долларов, многие из них были привязаны к субстандартным кредитам.

Центральный офис AIG-FP находился в Лондоне. Там он мог обойти некоторые ловушки американского банковского законодательства. У него был рейтинг AAA, поэтому бизнес был привлекателен почти для всех инвесторов — от хедж-фондов до четко регулируемых пенсионных фондов. Стерлинговый рейтинг также позволял продавать финансовые продукты по цене ниже, чем у конкурентов.

AIG-FP продал страховку на миллиардные объемы долговых ценных бумаг, которые были привязаны к обеспеченным активами CDO, напичканным чем угодно — от корпоративных долгов и высокорисковой ипотеки до автомобильных кредитов и задолженностей по кредитным картам. С таким высоким кредитным рейтингом AIG-FP не нужно было предоставлять ни цента обеспечения этих сделок. Он мог просто собирать проценты. Это была форма бесконечного левериджа, основанная на добром имени AIG. Обеспечением служил сам фонд.

Модели, измерявшие риск[151] этой конструкции, были созданы Гэри Гортоном — квантом, также преподававшим в Йельском университете. Они оценивали вероятность того, что облигации, которые AIG страхует, могут прогореть. Но не дефолты погубили AIG-FP, а маржевые требования. Если стоимость основного актива, застрахованного свопами, по какой-то причине начинала падать, гарантодатель — AIG-FP — должен был предоставить большее обеспечение, поскольку риск дефолта повышался. Именно эти требования увеличить залог и посыпались одно за другим летом 2007 года. Goldman Sachs, например, потребовал у AIG-FP дополнительные 8 миллиардов долларов на 9 миллиардов обеспечения.

Это был случай масштабного сбоя в модели. AIG поставил на нее и теперь летел в пропасть.

Тем временем поспешный исход сотрудников Lehman в воскресенье оказался преждевременным. На следующей неделе Barclays купил два подразделения Lehman: инвестиционное и подразделение по работе с рынками капитала, которое включало группу Ротмана. Но урон уже был нанесен, и правительство старалось минимизировать его.

В четверг 18 сентября председатель Федерального резерва Бен Бернанке, министр финансов Генри Поулсон и группа из шестнадцати законодателей, включая нью-йоркского сенатора Чака Шамера, сенатора из Аризоны Гарри Рейда и сенатора из Коннектикута Криса Додда, собрались за полированным конференц-столом в офисе спикера Палаты представителей Конгресса США Нэнси Пелоси. Бернанке объяснил, что кредитные рынки парализованы, и сравнил финансовую систему с артериями больного с остановившимся кровообращением.

«У пациента был сердечный приступ,[152] он может умереть, — мрачно сказал Бернанке. В комнате царила мертвая тишина. — Если мы не будем действовать быстро и решительно, может наступить депрессия». Бернанке говорил примерно 15 минут, обрисовывая финансовый Армагеддон, который мог бы разрушить мировую экономику. Денежная сеть распадалась. Выборные представители, столкнувшись с террористическими атаками и войной, оказались в замешательстве. Обычно болтливый Чак Шумер не мог найти слов. Крис Додд, чей штат получал миллиарды из налогов хедж-фондов, стал белее мела.

Вливание денег было осуществлено моментально. Правительство протянуло AIG руку помощи с 85 миллиардами долларов, которые за какие-то полгода превратились в 175 миллиардов. В следующие недели министерство финансов под управлением Хэнка Поулсона, бывшего CEO Goldman Sachs, сообщило о намерении влить 700 миллиардов долларов в финансовую систему, чтобы вернуть умирающего пациента к жизни. Но никто не знал, хватит ли этого. Часы Судного дня Энди Лоу приближались к полуночи.