Проблема отсталости

Роза Люксембург понимала, что каждый цикл перенакопления сопровождается экспансией буржуазной миросистемы. Но у этой экспансии тоже есть пределы и внутренние противоречия. Доказательством тому явились две мировые войны в XX веке.

Роза Люксембург, проанализировав капитализм как открытую, расширяющуюся систему, доказала закономерность эксплуатации стран периферии странами центра. Но это означало необходимость переосмысления целого ряда идей, типичных для классического марксизма. С точки зрения ортодоксального марксизма начала XX века все страны проходят одни и те же этапы, догоняя друг друга. Просто одни отстали от других. То же самое, кстати, говорили и либералы, аргументируя этим необходимость повторения бедными странами западного опыта - гарантированный путь к успеху.

Если Англия построила тяжелую промышленность, то спустя некоторое количество лет отставшая от нее страна Зимбабве тоже должна построить тяжелую промышленность. И в итоге станет похожа на Англию. Эта схема совершенно оправдана по отношению к Западной Европе, где Франция и Германия повторили английский путь индустриализации. Правда, уже в Германии процессы пошли немножко иначе. Но уже в Австро-Венгрии механически повторить немецкий опыт не удавалось. А уж в России тем более.

Знаменитый Петр Струве, русский «легальный марксист» начала XX века, а потом идеолог правых либералов, когда писал в 1898 году манифест для Российской социал-демократической рабочей партии, вставил туда знаменитую фразу Энгельса, что ЧЕМ ДАЛЬШЕ НА ВОСТОК, ТЕМ ПОДЛЕЕ БУРЖУАЗИЯ. Объяснение этому странному фактору у Струве отсутствует. В самом деле, при чем здесь география?

Разгадку надо искать не в сфере пространства, а в сфере времени. На первый взгляд одна страна за другой проходят одни и те же фазы, только некоторые - с опозданием. Но, увы, если промышленность в Германии создается позже, чем в Англии, она не может повторить структуру британской промышленности. Существует международное разделение труда, новая промышленность должна найти свое место и глобальной экономике в рамках сложившейся структуры рынка. К тому же развиваются и технологии, появляются новые отрасли. Короче, запоздалая индустриализация не равноценна повторению истории стран, выступивших пионерами капитализма.

Другой вопрос - откуда приходит капитал. Осуществляется индустриализация на основе собственных ресурсов или надо использовать иностранный капитал? Страны центра способны не только опираться на собственные силы, но также привлечь дополнительные ресурсы за счет эксплуатации периферии - это исторический факт, в этом суть колониализма. За эти ресурсы, понятное дело, либо вообще не надо платить, либо можно платить не полную цену.

Другое дело в странах, которые не успели к первой волне буржуазной модернизации. Оборудование все дороже, технологии все сложнее. Нужны капиталы и знания, которых в стране нет.

Проблема не отсталости, она оказывается проблемой зависимости. «Отсталость», «зависимость», «слаборазвитость». Вот три термина, которые то и дело употреблялись применительно к подобным ситуациям. Если все дело в «отсталости», значит, надо просто ускорить экономический рост, пройти те же фазы, но быстрее. Теоретически это возможно: не нужно каждый раз заново изобретать паровую машину. Казалось бы, отставшие страны могут развиваться быстрее, догнать Запад. А затем - перегнать.

Россия начиная с Петра Первого боролась с отсталостью. Однако этот отчаянный бег следом за Западом, несмотря на огромные усилия и жертвы, не принес ожидаемых результатов. Хуже того. Период наиболее интенсивного развития царской России - с середины 1860-х годов по 1914 год. Но за это же время в самих западных странах происходят перемены: Англия и Франция замедляют темп, Германия и Америка вырываются вперед. По отношению к новым лидерам западного капитализма отсталость России парадоксальным образом только увеличилась. Итогом оказывается катастрофа русской армии в войне против Германской империи в 1914-1917 годах.

Объясняется это тем, что система не работает по этой логике, это не несколько параллельных дорожек, по которым можно бежать, это целостная система, в которую все включены одновременно. Только лидеры бегут по чистой дорожке.

В 1960-е годы уже не говорят об отсталых странах. Появляется тезис о слаборазвитости. Теперь становится понятно, что нужен не только экономический рост, надо достичь определенной структурной зрелости. Но какова логика и направление развития? Кто задает приоритеты? В конечном счете речь опять идет о повторении западной модели, только теперь акцент делается не на количественные показатели, а на качественные.

На смену концепции слаборазвитости приходит тезис о зависимости. Тут мы уже приближаемся к разгадке ребуса. Центр, который контролирует капитал, выступает источником инвестиций, новых технологий, соответственно, определяет и параметры развития зависимых стран. Там строят предприятия, которые не нужны местному населению, но в них нуждаются иностранные инвесторы, и они соответствуют уже сложившемуся разделению труда (иными словами закрепляют сложившиеся отношения).

Политической независимости для успешного развития недостаточно, нужна независимость экономическая. Но как ее достичь? В 1950-1960-е годы казалось, что все решит политическая деколонизация. Колонизаторы уходили, причем нередко без серьезной борьбы. Деколонизация в значительной мере стимулировалась самими колониальными державами, а отчасти американцами, которые хотели вытеснить, старые колониальные державы и занять их место. Бывшие колонии стали независимыми странами «третьего мира» (в отличие от западного «первого мира» и коммунистическою «второго мира»).

Часто сами колониальные державы форсировали деколонизацию. Классический пример - это деколонизация Брунея, когда местный султан умолял британцев не уходить, но они навязали ему независимость. Потом был долгий, неприличный торг, когда султан упрашивал оставить хотя бы часть колониальной администрации, но англичане стояли на своем: будет полная независимость, и никаких компромиссов.

Примитивные методы военно-административной эксплуатации колоний ушли в прошлое, к тому же они оказались неэффективными. Это стало очевидным во времена королевы Виктории. Когда, подавив восстание сипаев, британцы оставили под своей властью Индийскую империю, было решено, что Индия не будет платить ни пенни в бюджет Великобритании. Другое дело, что английские компании, которые работали в Индии, отправляли налоги в Лондон.

Эксплуатация осуществлялась не через структуры колониальной администрации, а через экономические каналы.

В 1970-е годы многие писали про так называемый «неэквивалентный обмен», о ножницах цен. Страны, продающие сырье, находятся в менее выгодном положении, чем те, кто продает продукцию обрабатывающей промышленности.

Те, кто контролирует технологию, обладает более передовыми производствами, навязывает свои условия игры на рынке. Мало того что в цену готовой продукции включена цена на сырье, но еще существует разрыв между сложными и более простыми производствами.

Существуют, однако, некоторые виды стратегического сырья, которые дают определенные козыри тем, кто их контролирует. Вспомним нефтяной шок 1973 года. Тогда многие считали, что можно использовать нефть как оружие «третьего мира». Ножницы цен теперь сработали не в пользу Запада. Кончилось это всего лишь очередным кризисом перенакопления, новой долговой зависимостью, в которую попали многие страны «третьего мира», и крахом СССР. Для Запада экономический цикл, начавшийся с нефтяного кризиса завершился победой в «холодной войне».

Другая стратегия преодоления зависимости была связана с «импортозаменяющей индустриализацией». С конца 1960-х годов в странах «третьего мира» бурно развивается промышленность. Местное сырье можно не вывозить, а обрабатывать в собственной стране. Импорт иностранных промышленных товаров надо сокращать и перенимать индустриальные технологии. Короче, преодолевать зависимость на уровне производства.

На первых порах это имело успех. Повысился уровень жизни, была достигнута определенная независимость по отношению к бывшим метрополиям. Но, странным образом, это движение угасает к началу 1980-х годов. Через 10-15 лет после начала импортозамещающей индустриализации многие страны обнаружили себя в такой же зависимости, как и раньше. Разрыв между Западом и «третьим миром» сохранился. Изменились лишь ее формы.

Все получалось как в Евангелии от Матфея: у кого было много, тому еще прибавится, у кого было мало, у того отнимется и то, что есть.

Объясняется это обычно тем, что, пока в Восточной Европе и в странах Азии или Латинской Америки строили заводы, в США и Западной Европе началась технологическая революция, информационная эра.

Это действительно так. Но проблема не только в технологической революции.

Если бы все дело было в компьютерах и мобильных телефонах, догнать Запад не представляло бы большого труда. Больше того, внедрять информационные технологии дешевле, нежели промышленные, - компьютеры стоят дешевле, чем сложное производственное оборудование, а специалистов можно выучить за границей. Индия создала собственный высокоэффективный информационный сектор. Россия и Украина унаследовали изрядный технологический потенциал от СССР (и, кстати, несколько наших компаний по производству программного обеспечения неплохо работают на мировом рынке). Однако сектор высоких технологий не вытягивает за собой остальные сектора экономики. Более того, его собственный рост оказывается достаточно скромным. После того как Индия, Украина и Россия обнаружили, что могут вполне успешно производить продукцию, соответствующую нуждам информационной эры, они также пришли к выводу, что работать серьезно можно лишь на западных заказчиков. Писаться будут только такие программы, которые нужны Западу, и в том количестве, в котором тот заинтересован. Центры принятия стратегических решений оказались опять не в странах периферии.