Глава 6. Установление режима радикального национализма в России есть лишь вопрос времени и обстоятельств

Глава 6.

Установление режима радикального национализма в России есть лишь вопрос времени и обстоятельств

Итак, подведем обобщающие итоги, попытаемся проследить закономерности.

Всякая буржуазная революция, всегда и везде, сама не желая того, разрушает не только прежнее государство, но и единый государственный рынок товаропроизводителей. На волне Декларации прав человека, лозунгов: Свобода, Равенство, Братство и им подобных, — происходит деградация государственной машины, а с ней и всего порядка, ибо общественный порядок как таковой исчезает, его больше нет. Феодальное государство как таковое гибнет и постепенно отмирает, а “оголтелая” чистка бюрократической машины от кадров старого режима порождает вакуум власти, который заполняется всяким истеричным сбродом. Государственная политика заменяется политиканствующей грызней самых разных группировок с абстрактными целями и бестолковыми идеалами, свидетельствующими лишь о низком интеллектуальном уровне тех, кто с ними носится. Реальной базы власти, экономической, по сути нет, ибо экономика разваливается вместе с разрушением государственного рынка и порядка. Разделение власти в представительных органах на исполнительную и законодательную весьма условно из-за отсутствия опять-таки экономической базы власти. Представительные органы в это время напоминают шумный базар, на котором идет бессмысленная и беспощадная грызня всех со всеми, плетутся мелочные интриги больших амбиций политических ничтожеств, — представительные органы становятся малопривлекательным местом.

Реальная власть зарождается на бесконтрольном рынке. Хаос и ничем не сдерживаемый бандитизм, откровенная торговля моральными и нравственными ценностями, беззастенчивая коррупция чиновников и бюрократов порождают атмосферу хронической нестабильности, питательную почву безудержной спекуляции и практически ненаказуемого воровства государственной собственности. В такой атмосфере торгово-спекулятивный и ростовщический капиталы растут как на дрожжах, жируют, и им никакая власть не нужна. В ход идут любые взятки, чтобы устранить власть, сделать ее пассивной созерцательницей, а то и помощницей. Вовлечение бюрократии, чиновничества всех уровней, большей части депутатов представительных органов в торгово-спекулятивные и воровские операции принимает размах и характер стихийного бедствия, остановить которое не может никто и ничто. Так зарождается эта “власть” безвластия, которой не нужны ни государство, ни армия, ни общество, ни наука, ни культура, — ей нужен только покорный потребитель.

Очевидно, что подавляющее большинство выплывающих в таких условиях на поверхность “фирмачей”, “коммерсантов” и “финансистов”, “биржевиков” и дорвавшихся до власти радетелей буржуазных свобод в здоровом обществе называют просто сволочью. В основной массе люди эти без морали и принципов, без идеалов и общественных идей, асоциальные по всем меркам, деятели и дельцы космополитического склада мировоззрения, без культуры и цивилизационной принадлежности. Но именно в их среде вызревает инстинкт коммерческого интереса, объединяющий их в партийнообразные группировки со все более осознанными требованиями к власти. Этот интерес и начинает зарождать подлинную власть и зачатки буржуазно-государственного порядка.

Интерес этот политически неопытен, а потому нагл и требователен до безрассудства. Он начинает душить и убирать прочь с пути всех противников. Инстинкт подсказывает ему, что самый опасный враг — промышленная буржуазия. И пока она слаба и бессильна, он стремится разрушить основу ее экономической и политической самостоятельности, товарное производство, вплоть до разрушения оборонного, военного производства; он любыми мерами стремится прибрать ее к рукам, подчинить своим задачам и целям, чтобы без помех все превращать в источник роста спекулятивно-коммерческого капитала. Из этого вытекает его оголтелая компания с требованием структурной перестройки промышленности. И он добивается такой перестройки!

Ради утверждения своего господства, когда он еще грабит только собственный народ, внутренний рынок, он готов вообще разрушить производство как таковое, искренне готов превратить страну в сырьевой придаток других, более эффективных экономических структур, более сильных промышленных государств. Не потому что он выполняет чье-то злонамеренное внешнее задание, а только потому, что это обеспечивает ему максимальный объем торгово-спекулятивных посреднических операций! На этом этапе он захватывает, либо устанавливает финансовый контроль над средствами массовой информации и “отупляет” дух страны навязыванием ей самых примитивных стереотипов общества буржуазного потребления, так как это позволяет покупать “там” дешевый и даже бросовый ширпотреб, а продавать его “здесь” втридорога. Порнография нужна ему для тех же целей. На этом этапе он грабит собственную страну безудержно и беспощадно.

Но вот эта сволочь награбила, наворовала, развратила народ, отобрала у него, что смогла, втоптала в грязь историческое самосознание и социальную, профессиональную этику производства. Начинается массовая люмпенизация молодежи, так как заниматься производством становится невыгодно и не престижно. Бандитизм и социальное разложение разрастаются раковыми опухолями, набирают угрожающий коммерческому интересу размах. Покупательная способность населения неуклонно падает, а транспортная структура, структура добычи сырья подают признаки изношенности, тревожные признаки гигантского обвала. На горизонте появляется и маячит угроза социального взрыва с его кличем: “Грабь награбленное!” Для защиты хищнически приобретенного коммерческого капитала его владельцы осознают необходимость усиления исполнительной власти и требуют этого, выступая уже как вполне созревший к организованности класс.

Коммерческий интерес на этом этапе практически уже установил контроль над властью, ему нет противовеса, а потому власть не может вырваться из его объятий, и реальная демократия ему больше не нужна. С одной стороны, ему все же необходимы гарантии буржуазных свобод, которые позволили ему стать тем, чем он стал, и этой задаче должны служить парламент и конституция, но с другой стороны, ему нужны послушный парламент и покорная конституция. Столкновение практически обслуживающей лишь его политический интерес исполнительной власти и более демократичной власти, законодательной, представляющей гораздо более широкие слои населения страны, становится неизбежным. В этом столкновении уже побеждает не народ, побеждает сила, а сила, безусловно, на стороне торгово-спекулятивного, финансово-ростовщического капитала, у поставленной им и служащей ему верным псом бюрократии.

Парламент разгоняется и протаскивается новая конституция, которая делает исполнительную власть фактически бесконтрольной, тогда как власть законодательную контролируемой, — во всяком случае, не играющей важной политической роли. Народ действительно уходит в отставку с политической сцены. Устанавливается подлинная диктатура коммерческого интереса. Это пик единения правительственной бюрократии и торгово-спекулятивного, бандитски-воровского капитала, их трогательный медовый месяц. Однако медовый месяц кончается, и наступают суровые будни управления захваченной страной, когда больше не надо прятаться, а можно выступать с чисто буржуазным лицом, но ... и с буржуазной ответственностью. Между бюрократией и коммерческим капиталом начинают накапливаться сначала взаимные недовольства, затем ворчливое раздражение, после грызня и склоки, через пару лет приводящие к разводу.

Оказывается, что управлять страной бюрократия без принципов и морали, без патриотизма и идеалов, без чести и государственных идей, — эта бюрократия управлять страной не в состоянии! Но признать этого она никак не желает, цепляясь за власть любой ценой, вплоть до подавления любого активного недовольства посредством полицейской и военной машины. Это преступная власть, потому что она политически бездарна, бесталантна, часто элементарно неумна. Вынужденная решать государственные проблемы для защиты буржуазного класса вообще, она все чаще приходит в столкновение с космополитизмом коммерческого интереса, наступает на его “завоевания”. Ворча и огрызаясь, коммерческий интерес в лице самых крупных и самых агрессивных владельцев капиталов уступает и терпит — власть же его! — надеясь, что в целом все же ему будет лучше, чем в открытом конфликте с бюрократией. Но улучшения не происходит. Наоборот. Инфляция раскручивается виток за витком, обесценивая денежные накопления, заниматься промышленным предпринимательством дураков находится мало, а народные массы, не имеющие средств для получения доходов, нищают, их покупательская способность падает до критической для коммерции отметки, когда подступает мрачная тень множества банкротств, проблем с кредитами, всяких неплатежей, отказов от долговых обязательств и пр.

Единственное, что может спасти коммерческий класс, каким он сложился, — прорыв на рынки других, менее развитых стран. (Так как прорваться на рынки более развитых стран не удается — в более развитые страны можно идти лишь с конкурентоспособной национальной продукцией, а таковой нет, и не предвидится.) Однако в менее развитых странах собственная торгово-спекулятивная среда, которую защищает собственная бюрократия, собственное государство. Значит, чтобы навязать им свои интересы, нужна армия, нужно самосознание державы, — больше того, нужна талантливая и сильная армия, нужна решительная внешняя политика.

Бюрократия диктатуры коммерческого интереса понимает это, но и боится этого, потому что талантливая и организованная дисциплиной армия вряд ли будет столь же покорной, как деморализованный народ, вряд ли будет терпеть мелочную опеку со стороны бездарной, коррумпированной клики, которую в глубине души презирает. Кроме того, у армии неизбежны слишком тесные отношения с промышленниками, которые должны поставлять ей качественное оружие, что сближает армию с промышленным интересом как таковым, с его вызревающими политическими требованиями свержения диктатуры коммерческого интереса. Тревожные опасения становятся головной болью режима воплощения этой диктатуры. Кликой власти проводится политика балансирования, когда нет доверия ни к кому, везде видятся покушения на власть, и справа и слева, и спереди и сзади.

В конечном счете, растущая неспособность бюрократической клики диктатуры коммерческого капитала управлять страной, решать ее самые простые проблемы становится очевидной для всех слоев, классов, а самое главное, для класса буржуазии. Вопрос о смене режима переходит из плоскости желательного в плоскость неизбежно необходимого, становится лишь вопросом времени и обстоятельств. И новый режим, призванный подавить господство коммерческого интереса, с неизбежностью оказывается диктатурой промышленного политического интереса.

В чем же принципиальное отличие режима авторитарного утверждения в политике промышленного интереса от режима диктатуры интереса коммерческого, почему диктатуре коммерческого капитала не удается найти компромиссов с силами, стремящимися совершить ее политическое свержение? Почему каждый из этих интересов всегда вынужден вести ожесточенную борьбу за подчинение другого?

Понять это возможно только получив ответ на вопрос: что обеспечивает эффективность промышленного производства, его выживаемость в конкурентной борьбе на мировых рынках? Порядок, порядок и еще раз порядок: на производстве, в транспортной системе, в обществе, в государстве, в семье, в международных отношениях. Бандитизм, терроризм и коррупция мешают такому порядку, — значит, неизбежно их полное уничтожение. Разрушают порядок низкий уровень общей культуры, в первую очередь, зависящей от уровня национальной культуры, национального самосознания, общественного сознания? Значит, требуется политика развития национальной культуры, борьба с инородными влияниями. Проституция, порнография, пьянство разлагают общественную дисциплину, культуру семейной жизни, что отражается на качестве производства? Значит, с ними нечего цацкаться, их надо законодательно, через формирование общественного мнения, через полицейскую машину подавлять и искоренять. Алкоголизм и наркомания влияют на производительность труда, культуру производства и ведут к подмене общественных ценностей? Следовательно, эти пороки должны быть поставлены вне закона, а носители их, если они не поддаются исправлению, должны уничтожаться. И чем сложнее структура производства, чем больше его зависимость от множества звеньев в технологических цепочках, чем выше технологический уровень промышленной структуры, тем жестче должны быть требования к качеству человека и общества, к качеству социальной культуры общественного сознания. Дикое, культурно и нравственно отсталое общество просто не в состоянии развивать современное производство! Не в состоянии!

Трагедия Чернобыля, множества других не столь известных катастроф, происходящих в России, есть в первую голову трагедия нашей культурной отсталости, нравственной и моральной неустойчивости! В таком диком по качеству обществе, каким является наше, каким его создал коммунистический режим, невозможно ни созидать наукоемкую технику, ни доверять ее без содрогания пользователям, потому что она представляет потенциальную опасность при безответственном управлении. Но такая проблема встала перед всеми странами, в которых происходили буржуазные революции. И чем сложнее был уровень мирового производства, тем обостреннее вставали проблемы качества народа, личности, соответствия культуры молодой буржуазной нации требованиям промышленного производства, промышленного прогресса, требованиям конкурентоспособности производимой товарной продукции на внутреннем и внешнем рынках.

В этом и заключается причина неизбежного установления диктатуры промышленного интереса, как интереса государственного, с господством радикально националистической идеологии, расового и национального превосходства, расовой и национальной исключительности. Без такого периода диктата национализма во внутренней политике поднять качество общества на уровень, соответствующий требованиям передового мирового производства, оказывается невозможным. Вся мировая практика доказала это. Поэтому буржуазные преобразования в России не завершатся, не приведут к выходу из политического тупика до тех пор, пока буржуазная революция не перерастет в революцию национальную, начальный этап которой и есть диктатура радикального национализма. Более того, чем позже в истории происходила буржуазная революция, чем выше при этом был уровень мировых производства и технологий, тем более жестким и жестоко требовательным должен был оказаться режим радикального национализма для подготовки прорыва нации к достижению высочайшей общественной, социальной, государственной дисциплины и самодисциплины, которые немыслимы, невозможны без обостренного национального самосознания, без национальной общественной самоорганизации.

Эта задача чрезвычайно сложная. В процессе развития буржуазных революций режимы диктатуры торгово-спекулятивного интереса через приведенные ими к власти беспринципные клики настолько глубоко расшатывают мораль, нравственность, общественные идеалы, настолько отучают они от привычки к созидательному труду и от созидательной этики на общее благо страны и народа, что везде поднимался вопрос о национальном спасении. Спасении не только экономическом, но и духовном, демографическом. Лозунг о национальном спасении выдвигал промышленный политический интерес, и это не истерическая фраза автора, это факт истории каждого державного государства из тех, какие мы сейчас называем промышленно развитыми. И Кромвель, и Наполеон I, и Линкольн, и Муссолини, и Гитлер, и Тодзио, и политические деятели в других странах становились во главе режимов национального спасения для выполнения одной и той же задачи: через перерастание буржуазной революции в революцию национальную подготовить собственно буржуазное общество, буржуазно-капиталистическое государство к конкурентной борьбе национальной промышленности на мировых рынках. Без чего оказывалось невозможным сохранить государственную, политическую и экономическую независимость, вырваться из отсталости, финансовой, политической зависимости от более развитых держав, спасти нацию от деградации и демографической катастрофы, предпосылки к которой заключены в каждой собственно буржуазной революции на этапе подавляющего влияния идеологического и практического космополитизма коммерческого политического интереса.

В наименьшей мере это утверждение относится к режиму Кромвеля, которому пришлось насмерть бороться за независимость интересов молодой английской буржуазии от буржуазного капитала Нидерландов, за независимость становившейся на ноги английской буржуазно-государственной политики от политики Нидерландов. Но следующие буржуазные революции в других странах происходили на ином, более высоком уровне промышленного производства, промышленной организации, потому и политические задачи у режимов национального спасения усложнялись, для их разрешения требовались все определеннее радикально националистические режимы. Из этого можно делать важнейшее заключение, что в России предстоящий режим национального спасения будет “круче”, нежели были режимы национал-социализма в Германии или шовинистического милитаризма в Японии. Это неизбежно, ибо государство исторически великое погибнуть не может!

Очевидно, что такого порядка задачи способно решать лишь в высшей — по буржуазным меркам — степени централизованное государство. Такое государство имеет место быть только на базе чрезвычайно высокого влияния армии на политику, ибо армия по своей внутренней организации самый централизованный институт государства и видение ею общественных и политических ценностей на данном этапе совпадает с видением таковых кругами промышленного интереса, класса промышленной буржуазии. Только теснейший союз армии и политики вообще способен спасти национальную промышленность от краха, миллионы трудящихся от безработицы и голода, общество от моральной и нравственной деградации, искоренить бандитизм и терроризм, нанести удар по коррупции, а государство спасти от исторической катастрофы. Весь мировой исторический опыт показывает, что это так, что, только опираясь на институт армии, поднимая ее социальный престиж до высшего возможного в демократическом обществе положения, когда офицерский корпус становился важнейшей частью элиты страны, удавалось осуществлять требования промышленного буржуазного интереса. Лишь чрезвычайно наивные идеалисты и истеричные крикуны способны верить, что возможно избежать подобного в России и в то же время стать процветающей буржуазной, капиталистической страной.

Вообще-то говоря, видение промышленным интересом своего идеала структуры общества, внутренней и внешней политики, воплощено в наибольшей мере в современной Японии, где крупная промышленная буржуазия диктует политику стране последние полстолетия.

сентябрь 1992 г.