Болгария

Болгария

Евгений Ясин (президент Фонда «Либеральная миссия»):

Мы с большим интересом ждали встречи с болгарскими коллегами. Во-первых, потому, что Болгария, как и Россия, преимущественно православная страна. А во-вторых, потому, что в ней не было, насколько знаю, того стимула двигаться в сторону НАТО и Евросоюза, который предопределил развитие стран Балтии и посткоммунистической Центральной Европы. Я имею в виду отсутствие у вас антироссийских настроений, отсутствие массовой установки на дистанцирование от СССР.

Тем не менее Болгария уже больше года в Большой Европе. И нам хотелось бы расспросить вас об особенностях вашего пути в нее. Обычно мы начинаем с реформ в экономике и социальной сфере: как они осуществлялись в Болгарии? Как происходило освоение стандартов Евросоюза? Какую роль сыграл в этом сам Евросоюз? И каковы результаты?

Экономическая и социальная политика

Пламен Грозданов (посол Болгарии в РФ):

Мы тоже очень рады этой встрече. Надеюсь, мои коллеги, приехавшие из Софии, ответят на все ваши вопросы. Я же хочу сказать несколько слов о том, какую роль в наших реформах сыграла ориентация на вступление в Евросоюз.

Интеграция в ЕС воспринималась в Болгарии как главный национальный проект, объединивший различные политические силы и общество в целом. Как проект широкомасштабной модернизации страны, предполагающий фундаментальные преобразования во всех сферах жизни. И эти преобразования не могли бы осуществиться без тесного взаимодействия и сотрудничества с Евросоюзом, без поддержки с его стороны.

Прежде всего, подготовка к вступлению в ЕС позволила обеспечить нам макроэкономическую стабильность, которая поддерживается сегодня благодаря строгой финансовой и фискальной политике правительства. Политике, ориентированной на обеспечение устойчивого экономического роста. Профицит бюджета составил у нас в 2007 году 3,8% ВВП. Рост зарплаты находится в соответствии с ростом производительности труда. Налог на прибыль с 2007 года сокращен до 10%, что является самым низким показателем среди государств – членов ЕС. А начиная с нынешнего, 2008 года, в стране введена плоская шкала подоходного налога, который тоже составляет 10%.

Все это реально сказывается на динамике нашего экономического развития. Рост ВВП составил в 2007 году около 6%. Последовательно снижается безработица – некогда огромная, в 2007-м она была уже меньше 8%. Из года в год увеличиваются прямые иностранные инвестиции – с 2005-го по 2007-й их общий объем превысил 12 миллиардов евро. При этом на приватизационные сделки приходилась лишь треть из них. Все остальные – так сказать, инвестиции в чистом виде.

Мы, разумеется, понимаем, что членство в ЕС само по себе не решит наших проблем. Их решение потребует от нас в ближайшие годы огромного труда. О масштабе этих проблем можно судить уже на основании того, что среднедушевой доход (по паритету покупательной способности) составляет сегодня в Болгарии лишь 38% от среднего по ЕС. Это очень низкий показатель. В модернизации нуждаются наши системы здравоохранения и образования, которое предстоит привести в соответствие с потребностями рынка труда. Предстоит совершенствовать и пенсионную систему, хотя основные реформы в ней осуществлены. Но предпосылки для успешного решения этих и других проблем в стране сформированы уже в ходе подготовки к вступлению в Евросоюз.

Помимо упоминавшихся мной экономических предпосылок, могу упомянуть о реформировании государственного аппарата и судебной системы, осуществленном под наблюдением Европейской комиссии, о полном реструктурировании органов полиции. В соответствие с европейскими стандартами были приведены правовые нормы: в 2006 году наш парламент работал без каникул и принял 198 законов, причем 115 из них были необходимы для вступления в ЕС. Все это создает благоприятные условия для успешного развития внутри Евросоюза.

Кроме того, вступление в него открыло перед нами дополнительные финансовые возможности: в 2007—2013 годах Болгария получит из фондов ЕС около 7 миллиардов евро. Использование этих средств поможет нам продвинуться по пути модернизации. Разумеется, если мы сумеем ими умело воспользоваться.

Евгений Ясин: Спасибо, господин посол. Мы получили определенную информацию о нынешнем состоянии болгарской экономики и ее развитии. Для полноты картины хотелось бы, однако, иметь более конкретные данные о доходах населения. Или, говоря иначе, о зарплатах и пенсиях.

Иван Крастев (руководитель Болгарского центра либеральных стратегий): Средняя зарплата в Болгарии – около 217 евро, средняя пенсия – около 130 евро.

Евгений Ясин: Получается, что зарплата у вас в несколько раз меньше, чем в странах Балтии и Восточной Европы. И пенсия тоже меньше.

Иван Крастев: У нас и производительность труда ниже, чем у других.

Евгений Ясин: Понятно. А насколько глубоко в Болгарии социальное расслоение? Я имею в виду коэффициент Джини, а также соотношение доходов наиболее бедных и наиболее богатых групп населения.

Иван Крастев: Коэффициент Джини у нас 30,3. Соотношение доходов – примерно 1:8. Это данные за 2006 год.

Евгений Ясин: Такие цифры свидетельствуют о том, что социальное расслоение в Болгарии не очень глубокое. По этим показателям вы близки к чехам и венграм. Однако в Чехии и Венгрии, где доходы в несколько раз выше, чем в Болгарии, эти показатели свидетельствуют о формировании многочисленного и относительно зажиточного среднего класса, а у вас – о сравнительно неглубокой социальной дифференциации как следствии бедности. Так?

Иван Крастев: На сегодня это так.

Евгений Ясин: Я еще не спросил об инфляции. Какова она в Болгарии?

Иван Крастев: В последние годы – в связи с ростом мировых цен на энергоносители и зерно – она несколько увеличилась, составив в 2007 году 8,4%.

Евгений Сабуров (научный руководитель Института развития образования при Высшей школе экономики): В некоторых посткоммунистических странах, причем экономически более благополучных, чем Болгария, после их вступления в Евросоюз и открытия европейских рынков труда наблюдается массовая эмиграция. У вас, наверное, то же самое?

Иван Крастев:

Не совсем. Пики эмиграции пришлись в Болгарии на начало и середину 1990-х годов. Тогда страну покинули около миллиона человек, что было одной из главных причин уменьшения численности населения с почти 9 миллионов человек в 1985 году до примерно 7,5 миллиона к 2002-му. И в основном уезжали люди молодые, образованные, предприимчивые. А вступление в ЕС сколько-нибудь заметного оттока рабочей силы пока не вызвало. Существенно увеличилась лишь сезонная эмиграция.

Евгений Ясин: Выходит, что молодежь, которая могла и хотела уехать, уехала раньше…

Иван Крастев: Да, и это негативно сказалось на возрастной структуре населения, в котором молодежь сегодня не доминирует. В Болгарии очень высокий процент пенсионеров. И демографическая динамика у нас отрицательная.

Евгений Сабуров: У меня пока не очень совмещаются разные пласты информации, которую мы услышали. С одной стороны, те оптимистические данные об экономическом росте и притоке иностранных инвестиций, которые приводил господин посол. С другой – довольно удручающая картина в том, что касается качества жизни населения. Ведь в большинстве стран Балтии и Восточной Европы, вошедших в Евросоюз, темпы экономического роста вполне сопоставимы с вашими, а в Венгрии они даже заметно ниже. Между тем люди там живут несопоставимо лучше, их доходы значительно выше, чем в Болгарии. Чем вы это объясняете?

Иван Крастев:

Тем, что реальные реформы начались у нас намного позже, чем в других странах. Очень много времени было растрачено впустую. До 1997 года ни у одного из сменявших друг друга болгарских правительств реформаторской стратегии не было. А бывшие коммунисты, ставшие социалистами, которые пришли к власти в 1994 году, существенно отличались от экс-коммунистов польского или, скажем, венгерского образца. У них сохранялись иллюзии, что возможен некий особый болгарский вариант развития, при котором капитализм в сфере мелкого бизнеса сочетается с крупными государственными корпорациями. Предполагалось, что их эффективность может быть обеспечена за счет лучшего менеджмента.

Деян Кюранов (руководитель программы политического анализа Центра либеральных стратегий): За девять месяцев курс доллара подскочил со 100 до 1500 болгарских левов. А потом сразу и до 3000, после чего правительство социалистов рухнуло.

Иван Крастев:

И этот экономический коллапс (он, кстати, как раз и сопровождался второй волной массовой эмиграции) стал тем рубежом, после которого «особый путь» никто уже в Болгарии не искал. Гиперинфляция – это, как показал наш опыт, самый большой друг либеральных реформ. Она создает либеральный консенсус в политическом классе, потому что такой консенсус возникает в обществе. После этого остались в прошлом и иллюзии наших социалистов. И сегодня мы видим, как правительство, возглавляемое представителем социалистической партии, проводит те самые либеральные реформы в налоговой сфере, о которых упоминал господин посол.

Но тогда же, в 1997-м, наш политический класс вынужден был повернуться лицом к Евросоюзу и начать прислушиваться к его рекомендациям. Прежде всего – относительно сдерживания денежной массы. А потом – тоже под давлением Брюсселя – начались институциональные реформы, началась наша подготовка к вступлению в ЕС.

Деян Кюранов: По инерции наши политики какое-то время в ответ на рекомендации международных организаций что-то продолжали говорить о суверенитете и опасности его утраты. Речь шла, в частности, о создании валютного совета, в котором предусматривалось присутствие представителей МВФ и который должен был ограничивать болгарское правительство в печатании денег. Но выбора не было, и суверенитетом пришлось поступиться. Эксперты МВФ получили право решающего голоса при составлении национального бюджета и контроля над его исполнением. Теперь, впрочем, о тогдашних сомнениях и опасениях никто уже не вспоминает.

Евгений Ясин: Было ли ваше запаздывание с реформами связано как-то с состоянием вашего образованного класса? Существовала ли в болгарском обществе на выходе из коммунистической эпохи если и не политическая, то хотя бы интеллектуальная элита, готовая и способная проводить преобразования?

Иван Крастев: Ничего похожего на польскую «Солидарность» у нас не было. Я имею в виду не только низовое, но и элитное крыло этого движения. Контрэлита в коммунистической Болгарии не возникла – не только политическая, но и интеллектуальная. Более того, она очень медленно формировалась и после 1985 года, когда в СССР начались перемены. Мы больше обсуждали то, что происходило в Советском Союзе, чем те реформы, которые предстояло осуществлять в Болгарии.

Веселин Иванов (советник посланник посольства Болгарии в РФ): У нас даже диссидентство было не совсем настоящее, что ли. Не такое, как в других коммунистических странах. С 1986 по 1990 год я работал в Венгрии и могу сравнивать.

Деян Кюранов:

Действительно, сопротивление коммунистическому режиму было в Болгарии очень слабым и началось очень поздно, только во второй половине 1980-х. Были, конечно, отдельные диссиденты, и один из них, Желю Желев, стал впоследствии нашим первым президентом. Но реально они ни на что не влияли и импульса для организованного сопротивления не дали.

Евгений Ясин: Своими вопросами я, кажется, увел разговор в сторону от обсуждаемой темы. Давайте вернемся к экономике.

Евгений Сабуров: Я все же хочу понять, что происходило у вас в то время, которое Иван Крастев назвал потерянным. Наверное, что-то происходило и тогда, в первой половине 1990-х. Я имею в виду освобождение цен, приватизацию…

Иван Крастев:

Происходило движение, но не к той цели, которую ставили перед собой страны Балтии и Восточной Европы. Наши политики изначально не ориентировались на интеграцию в европейское сообщество. Они, повторяю, искали «болгарский путь».

Евгений Сабуров: У венгров долг был значительно больше. И они, чтобы выплатить его, пошли на продажу своего энергетического сектора.

Иван Крастев: А болгарское правительство просто отказалось платить, что вызвало соответствующее отношение к нам в Европе. Болгария стала выглядеть в ее глазах ненадежным партнером.

Евгений Ясин: Но то правительство, насколько помню, продержалось недолго. В 1990-м в Болгарии прошли первые свободные выборы…

Деян Кюранов:

Да, и на них победили бывшие коммунисты, объявившие себя социалистами. Они, правда, вскоре были сметены массовыми выступлениями. В 1992 году новые выборы выиграл Союз демократических сил (СДС) – оппозиционное политическое объединение правоцентристской ориентации. Однако реформаторов вроде Лешека Бальцеровича или Вацлава Клауса не нашлось и в нем. И управленцами лидеры и активисты Союза оказались никудышными, не говоря уже о том, что обнаружили сильные коррупционные аппетиты.

Евгений Сабуров: Когда у вас были освобождены цены?

Иван Крастев: В январе 1991-го.

Евгений Сабуров: А приватизация? Я знаю, что были болгарские ваучеры.

Иван Крастев: До кризиса 1997 года приватизация проводилась в очень ограниченных масштабах. Во-первых, была возвращена собственность бывшим владельцам, экспроприированная у них при коммунистах. Во-вторых, действительно была массовая ваучерная приватизация небольших и средних предприятий – как правило, заведомо неперспективных. Эффективный собственник в результате этой приватизации не появлялся.

Веселин Иванов:

И население от нее фактически ничего не получило. Ваучер был платный, стоил 25 левов, и его мог купить любой взрослый гражданин Болгарии не старше 80 лет. Кто хотел, покупал. Я, например, приобрел ваучер, моя жена и дочь – тоже. Сейчас они где-то лежат, никому не нужные. Кто-то, конечно, эту бумагу продал, кто-то обменял на акции предприятий, но чтобы люди получали дивиденды – я такого не слышал.

Евгений Сабуров: Означает ли это, что в процессе реституции был решен вопрос о собственности на землю?

Йонко Грозев (руководитель программы юридического анализа Центра либеральных стратегий):

Нет, не означает. Дело в том, что большинство крестьян получило в начале 1990-х небольшие земельные участки. При этом рынок земли не возникал и возникнуть не мог, так как не был обеспечен институционально.

Георгий Сатаров (президент Фонда «Индем»):

Насколько я понял, главная ваша проблема в 1990-е годы заключалась в том, что рыночная экономика функционировала при отсутствии соответствующих ей институтов. Но для нас это неразрешимая проблема и поныне. Мы сплошь и рядом сталкиваемся с тем, что институты, импортируемые с Запада, не работают в России так, как они работают на Западе. Накладываясь на нашу социальную ткань, они деформируются, превращаясь в нечто такое, что ничего общего с оригиналом не имеет.

Йонко Грозев:

Наш опыт показывает, что для европеизации институтов необходим широкий общественный консенсус. Политический класс и население должны осознать это как приоритетную общенациональную цель. До 1997 года ее в Болгарии не было. Потом, под влиянием урока, преподнесенного кризисом, она появилась. Но без давления со стороны Брюсселя и консенсуса относительно необходимости следовать его рекомендациям мы бы трансформацию институтов вряд ли осуществили. Ведь и при наличии такого давления нам до сих пор удалось не все.

Евгений Ясин: Мне пока не все ясно насчет вашей приватизации. Первые восемь лет, предшествовавшие экономической катастрофе 1997 года, она, как я понял, осуществлялась в Болгарии в умеренных дозах, а основная ставка делалась на государственный сектор. А что было потом?

Иван Крастев: Потом очень быстро, в течение двух лет, было приватизировано около 60% государственной собственности. Сначала осуществили так называемую менеджерскую приватизацию туристического и гостиничного комплексов, что вызвало, мягко говоря, неоднозначную реакцию в обществе: фактически собственность передавалась управленческому аппарату этих комплексов. А затем началась настоящая приватизация, когда предприятия стали выставляться на торги.

Евгений Ясин: Иностранный капитал на торги допускался?

Иван Крастев: Да, и во многих случаях наши предприятия покупались именно иностранцами. Европейцам и американцам принадлежит сегодня 95—96% нашего банковского сектора, более 90% страховых компаний. Были проданы важнейшие инфраструктурные предприятия, в том числе – 40% болгарской телекоммуникационной компании. Готовится продажа нашего морского флота. Мы заинтересованы не только в бюджетных поступлениях от приватизации, но и в стратегических инвесторах, каковыми являются представители крупного западного капитала. Поэтому мы охотно продаем им то, что они готовы купить.

Евгений Сабуров: Каков был у вас экономический спад и к какому времени удалось восстановить объемы производства?

Иван Крастев: С 1989 по 1997 год мы потеряли около 50% ВВП. А восстановление произошло к 2005 году.

Деян Кюранов: Но экономический рост наметился уже в 1998-м.

Иван Крастев:

Да, и с тех пор он составлял в среднем 5,2% в год. Притом заметьте, что своих энергетических ресурсов у нас нет, мы их вынуждены покупать, причем по растущим ценам. И если мы до сих пор отстаем по основным экономическим показателям от других стран Евросоюза, то прежде всего потому, что дольше других были подвержены иллюзиям относительно возможности особого болгарского пути. За эти иллюзии пришлось дорого заплатить.