Эволюция российских банкротств

В истории российского законодательства о банкротстве был важный момент: в 2002 году первый российский закон, закон 1998 года, сменился на другой, серьезно отличающийся от прежнего. И эта смена – хороший пример того, как общественная дискуссия, ведущаяся, на первый взгляд, специалистами, привела к ухудшению института банкротства. Это произошло потому, что диагноз был поставлен неправильно. Действовавший до этого закон, закон 1998 года, называли удобным инструментом для нечестного захвата собственности. А ведь именно этот закон, как никакой другой, опирался на самые последние на тот момент достижения теории фирмы и корпоративного управления. Он защищал интересы кредиторов, то есть обеспечивал отъем собственности у задолжавших владельцев, значительно лучше, чем его последующие модификации.

Одно из ключевых – и самых спорных – изменений, внесенных в 2002 году, касалось порядка назначения внешнего управляющего. Того человека, который руководит предприятием после того, как оно, не сумев расплатиться по какому-то обязательству, оказалось банкротом. В старом законе инициатива представления кандидатур была сознательно отдана в руки кредиторов. Новый закон существенно ограничил их права. Поскольку внешний управляющий мог сильно влиять на то, кто из кредиторов получит свое в первую очередь, мотивация у изменений была все та же: эти ограничения создают дополнительные помехи тем, кто использует процедуру банкротства для отъема собственности. По старому закону судья, назначая внешнего управляющего по предложению кредиторов, лишь проверял соответствие кандидата формальным требованиям. Новый закон отнял у кредиторов преимущество в назначении управляющего.

По новому закону назначенный судом управляющий был обязан “действовать добросовестно и разумно в интересах должника, кредиторов и общества”. Старый закон требовал добросовестности и разумности только в интересах должника и кредиторов. С точки зрения защиты кредиторов – то есть именно того, что и создает стимулы для инвесторов, – эти изменения были шагом назад.

Однако что, собственно, было не так со старым законом? В 2001 году мы с Екатериной Журавской и Арианой Ламберт-Могилянской проанализировали данные, покрывающие 80 % промышленного выпуска России[58]. Ни до, ни после в нашей стране не собирали такой базы данных для изучения последствий введения закона о банкротстве. Анализ показал, что появление нового, современного закона – того самого закона 1998 года, написанного в соответствии с новейшими научными достижениями, – не привело к превращению предприятий, попавших под его действие, в более эффективные. После введения внешнего управления на этих предприятиях не наблюдалось признаков реструктуризации или хотя бы сокращения числа работников. Критики закона были отчасти правы. Однако основная причина неэффективности состояла вовсе не в излишней либеральности положений закона: значительная часть банкротств была связана с вмешательством региональных властей. На предприятиях наиболее эффективных отраслей внешнее управление вводилось в регионах, где сильны политические позиции губернатора. Менять нужно было не закон о банкротстве, защищавший права кредиторов, а систему, при которой судьи оказывались слишком зависимыми от губернаторов.