Осложнения “голландской болезни”

Кроме “голландской болезни” у “ресурсного проклятия” есть еще один симптом. Та самая сытая расслабленность, которая помешала советскому руководству провести экономические реформы в 1960-х и которая сказалась к середине 1980-х, когда цены на нефть и газ пошли вниз. Потому что ошибки правительств – большая опасность для ресурсных стран.

В конце 1970-х Мексика получила неожиданные сверхдоходы от нефти. “Нефть – это то, что обеспечивает нашу независимость и компенсирует наши недостатки”, – провозгласил президент. Правительство не просто начало тратить нефтедоллары. Оно стало наращивать государственный долг, рассчитывая, видимо, что цены на нефть не упадут никогда. Только в одном 1981 году госдолг вырос в 1,5 раза, с 55 до 80 миллиардов долларов. В 1982 году цены упали, пришлось объявлять дефолт по долгам, резко девальвировать песо и национализировать банки, после чего президент Портильо, закончив свой срок, вынужден был покинуть страну. Следующему главе государства пришлось проводить болезненные реформы.

С другой стороны, такого кризиса, какой случился в Мексике, не произошло в Голландии или Норвегии. Последствия изменений цен на ресурсы зависят от развития и устойчивости экономических и политических институтов. Если они достаточно развиты, как в случае Норвегии, Великобритании, Голландии, то дело ограничивается перекосом секторов и возможной стагнацией, если нет – как в Нигерии, то кончается крупным кризисом и спадом производства.

Даже без особых исследований понятно, что в Норвегии хорошие институты, а в Нигерии – плохие. А вот как оценить Россию или Венесуэлу, находящихся в середине любого рейтинга? Институты, определяющие правила игры, по которым взаимодействуют экономические субъекты, – трудноуловимая субстанция. Законы, то есть формальные институты, лишь часть реальных правил, по которым взаимодействуют субъекты экономики.

Если речь идет об обычаях и установлениях, которые не меняются десятилетиями, а то и веками – системе права, традиции доверия в бизнесе, – то не очень понятно, как на них могут влиять быстро меняющиеся цены на природные ресурсы. Если, действительно, повышение цен на нефть может что-то менять, то следы этого влияния нужно искать там, где что-то меняется быстро. Относительно быстро меняются характеристики отдельных политических институтов: конкурентность выборов, свобода прессы и другие аналогичные показатели. Колебания в уровне свободы слова и печати могут быть очень заметными. За последние тридцать лет наша страна прошла путь от полной цензуры до чуть ли не полной свободы и потом двинулась обратно, к значительному государственному вмешательству в дела прессы.

Тот же Томас Фридман в публицистической заметке “Первый закон нефтяной политики” вывел правило: чем выше цены на нефть, тем меньше свободы. Фридман не проводил сколь-нибудь серьезного анализа данных, а нарисовал очень простой график: мировые цены на нефть против индекса свободы прессы для России. Зависимость очевидная: чем выше цены на нефть, тем хуже для свободы. Политолог Майкл Росс, проведя значительно более серьезную работу с данными, выяснил, что чем меньше запасы природных ресурсов, тем выше шансы на то, что в стране установится демократический режим[73]. Это правило выполняется, даже если учесть многочисленные дополнительные факторы, включая принадлежность какой-то страны к региону, где преобладают диктатуры. В более богатых (читай: более развитых) странах отрицательное влияние и нефти, и других природных ресурсов менее заметно, чем в бедных. Ну и, наконец, помните, о чем мы говорили в главе о свободе прессы? В странах, где нет демократии и есть природные ресурсы, средства массовой информации в целом менее свободны, чем в таких же странах без ресурсов. Это мы знаем точно.