5.1. Развитие теории управления пастбищными угодьями

Теоретические споры о том, каково взаимоотношение между видами прав собственности на землю и рациональным использованием земельных ресурсов, продолжаются уже несколько десятилетий. Дискуссия на эту тему приобрела особую остроту после публикации в 1968 г. широко известной статьи Гаретта Хардина «Трагедия общественного»[198]. Рассуждая о проблеме перенаселения, он обращается к общедоступному пастбищу как примеру торжества эгоистичного поведения индивидуума, старающегося максимизировать собственную выгоду, даже если это ведет к разрушению коллективно используемого ресурса. Будучи рациональным, по мнению Хардина, каждый индивид стремится к максимизации собственной выгоды, а значит, каждый рационально мыслящий владелец скота увеличивает свою прибыль за счет прироста стада. В глазах рационального индивида, считает Хардин, собственная выгода перевешивает отрицательное воздействие увеличивающегося стада на общественное пастбище, что в результате ведет к его деградации. Трагедия выпасов общего пользования в рассматриваемой теории представлена как конфликт между свободой выбора каждого пользователя и ограничениями экосистемы, в результате которого индивидуальная свобода ведет к разрушению общественного ресурса.

По мнению Хардина и его многочисленных сторонников, пользователи общественного пастбища не заинтересованы в сохранении ресурса. Поскольку ресурс используется многими, отдача от вложения финансовых средств, усилий или времени принадлежит всем пользователям безраздельно и ее индивидуализация невозможна. Хардин и его сторонники считают, что любые индивидуальные вложения с точки зрения индивидуума рассматриваются в такой ситуации как нерациональные, что позволяет сделать вывод о высокой вероятности истощения ресурса. Осознание истощаемости ресурса делает рациональным в отношении общественного ресурса индивидуальное поведение, имеющее своей целью скорейшее его использование. Таким образом, по мнению Хардина, коллективное пользование ресурсами представлено моделью, которую можно кратко описать следующим образом: все стараются максимизировать использование ресурса для собственного блага, но никто не вкладывает усилия в поддержание его устойчивости. Хардин считает проблему несоответствия индивидуальных и общественных интересов неразрешимой и предлагает отказаться от права коллективного пользования как института в пользу частной собственности или контроля государства.

Дальнейшее развитие идей Хардина постулировало частную собственность и регулирование доступа к ресурсам на основе квот, ограничивающих извлечение ресурсов во времени и фиксирующих их количество в рамках государственной собственности, как единственные инструменты, способные предотвратить полное истощение ресурсов. Институт частной собственности, по мнению сторонников этой идеи, позволяет исключить рациональную с точки зрения индивидуума, но губительную для общественного ресурса модель поведения, известную в английском языке под названием «free riding» (поведение, нацеленное на бесплатное потребление благ, оплачиваемых за счет других членов коллектива/общества, или «поведение безбилетника»). В отличие от пользователя общественной собственностью частный собственник должен быть заинтересован в сохранении и улучшении ресурса, поскольку уверен в том, что он является единственным приобретателем всех материальных благ, создаваемых в результате использования ресурса, в нашем случае земельного участка. Такая заинтересованность, в свою очередь, поощряет инвестиции в устойчивое и эффективное использование ресурса, в частности в поддержание и повышение плодородия почв. Экономическая эффективность также обеспечивается желанием собственника максимизировать прибыль, в том числе за счет свободы выбора наиболее оптимального варианта.

Например, отмечает Дж. Ачесон, собственник земельного участка сельскохозяйственного назначения имеет возможность не только самостоятельно производить сельскохозяйственную продукцию, но также передавать землю в пользование другому производителю на условиях аренды или издольщины[199], может продать землю, если это наиболее выгодный для него вариант[200].

Пользователи общественного ресурса не имеют такого широкого спектра решений, их единственная возможность – это получить как можно больше дохода, предварив полное истощение ресурса иными пользователями. Кроме того, сторонники института частной собственности обосновывают положение о том, что частная собственность способствует более эффективному использованию капитала и снижению транзакционных издержек. Устойчивость ресурсов, находящихся в государственной собственности, по их мнению, возможно обеспечить за счет институционального регулирования, ограничивающего пользование ресурсом во времени, пространстве и по объему или количеству.

С момента публикации статьи Хардина, явившейся основанием для длительного доминирования в науке и политике теоретических предположений о том, что только частная или государственная собственность способна обеспечить рациональное использование ресурсов, произошел существенный прорыв в теории управления природными ресурсами. Эмпирические исследования, с одной стороны, наглядно продемонстрировали возможность устойчивого коллективного пользования пастбищными угодьями и другими природными ресурсами; с другой стороны, показали, что земельные ресурсы, находящиеся в частной собственности, не всегда используются эффективно и характеризуются экологической устойчивостью. Контраргументы теории «трагедии общественного» или так называемой «дилеммы коллективного действия» обоснованы многочисленными теоретическими и эмпирическими исследованиями, представляющими различные школы социальных наук – от теоретиков, работающих над развитием теории игр, до социальных антропологов, рассматривающих процессы управления ресурсами с эмической точки зрения, т. е. точки зрения актора, живущего в определенном культурном контексте.

В экономике предположение Хардина о неизбежности истощения коллективно используемых ресурсов принято объяснять, исходя из так называемой «дилеммы заключенного». Классическое объяснение этой дилеммы строится на анализе поведения двух подозреваемых, задержанных полицейскими и допрашиваемых в двух разных помещениях. У каждого из подозреваемых есть выбор – вступить в сотрудничество со следствием, признавшись в содеянном, и получить меньший срок или отрицать причастность к преступлению. Выбор последнего варианта одним из правонарушителей, тем не менее, оставляет возможность для второго вступить в сотрудничество со следствием и, таким образом, уменьшить свой срок заключения. В рамках данной концепции, как и во всей теории игр, каждый актор рассматривается как существо рациональное, т. е. предполагается, что каждый преследует собственную выгоду. Рациональным с точки зрения индивидуума в данном случае представляется максимизация собственного выигрыша, неизбежно ведущая к ущемлению интересов партнера. Единственно возможное в такой ситуации равновесие – это предательство обоих участников событий. Но поведение, рациональное для каждого из подозреваемых в отдельности, в итоге приводит к тому, что оба подозреваемых подвергаются наказанию. Если бы каждый из них выбрал менее рациональный с точки зрения индивидуума вариант – не сотрудничать со следствием, оба правонарушителя избежали бы наказания. Таким образом, индивидуально рациональное поведение оказалось нерациональным для правонарушителей вместе взятых. В этом и заключается «дилемма заключенного». Именно такая модель поведения первоначально проецировалась теоретиками, работающими в рамках теории игр, на поведение пользователей пастбищными угодьями. Предполагалось, что каждый из пользователей предпочитает максимизировать собственную выгоду, т. е. увеличивает поголовье до тех пор, пока пастбище не будет истощено.

Но коллективное управление и пользование природными ресурсами членами одного сообщества существенно отличаются от сценария, представленного теорией игр для «дилеммы заключенного». Одним из основных различий между сообществом пользователей и вышеописанным сценарием является наличие в первом случае и отсутствие во втором возможности общаться, получать и распространять информацию. Именно отсутствие информации о решении других участников событий и возможности обсуждения для выработки взаимовыгодных сценариев являются стимулом эгоистичного поведения каждого из подозреваемых в вышеописанном сценарии. В случае сообщества пользователей, как правило, местные институты предусматривают механизмы распространения информации, которые, в свою очередь, способствуют развитию доверия и обеспечивают мониторинг поведения каждого из членов сообщества. Коллективная память сообщества фиксирует все положительные и отрицательные деяния пользователей, т. е. поведение, соответствующее нормам или не соответствующее нормам. Повторяемость отрицательных деяний одного из пользователей может привести к утрате доверия и социальному исключению нарушителя. Угроза утратить выгоду, получаемую за счет социальных связей с односельчанами, отмечает Рунж, играет роль инструмента, сдерживающего массовые нарушения правил[201].

Влияние информации на решение рационального актора и ее способность изменить решение, принятое вслепую, т. е. вне информационного потока, впервые в теории игр было доказано Джоном Нэшем еще в 1950-х гг. («равновесие Нэша»)[202]. Но теория Нэша не нашла распространения в теоретических обоснованиях коллективных действий пользователей природных ресурсов. Исследования других теоретиков, в частности М. Олсона, впоследствии также отразили влияние информации на поведение рационального индивидуума[203]. Но в контексте природопользования этот фактор начинает всерьез рассматриваться только в 1980–1990-х гг.

Современные исследования, развивающие теорию коллективного действия, предлагают учитывать при анализе поведения не только экономические затраты и выгоду, рассматриваемые в классической теории игр, но и этические и моральные принципы. Например, Роберт Франк возражает против устоявшейся в экономической теории и эволюционной психологии позиции о том, что соблюдение собственных интересов экономического агента обязательно предполагает ущемление интересов других[204]. По его мнению, индивиду, преследующему сугубо корыстные интересы, часто не удается овладеть ресурсами и сохранить приобретенное (т. е. достичь своей цели). Франк утверждает, что большинство людей принимают решения в соответствии как с эгоистичными, так и альтруистичными мотивами, которые могут быть представлены в различных пропорциях. Часто актор принимает решение соответствовать нормам, даже если не существует институционального механизма принуждения и контроля. Такое поведение возможно вследствие того, что он или она чувствуют дискомфорт, нарушая нормы поведения. Цена социального дискомфорта часто оказывается выше, нежели выгода от асоциального поведения. «С точки зрения теории эволюции, homo economicus, – пишет Франк, – не могут превалировать в популяции, а соответственно поведенческие исследования не должны выбирать такую модель поведения как основную»[205].

Однозначность стремления всех к использованию общественных ресурсов без вложения собственных усилий на их поддержание была также пересмотрена Э. Остром и ее соавторами, которые утверждают, что эгоистичное поведение, направленное на максимизацию собственной выгоды, свойственно далеко не всем[206]. Определенной категории любого общества свойственна инициативность. Часть акторов этой категории готовы вкладывать усилия и время в поддержание общественных ресурсов в надежде на обратную связь со стороны других пользователей. Другая часть – наиболее малочисленная – состоит из альтруистов, которые всегда стремятся приносить пользу обществу. Кроме того, отдельная категория соглашается включиться в процесс, направленный на поддержание ресурса, если их усилия не эксплуатируются теми, кто ищет возможность использовать общественное благо, не вкладывая усилий в его поддержание. Соотношение пользователей различных категорий в той или иной группе, совместно использующей природные ресурсы, закладывает условия для развития и более или менее эффективного действия институтов, регулирующих природопользование.

В рамках междисциплинарного подхода на основе анализа коллективного природопользования местных сообществ в различных странах мира Остром сформулировала свой основной вывод о том, что успешный опыт местных сообществ, преодолевших «дилемму коллективного действия», столь же распространен, как и неудачный опыт[207]. Остром отмечает, что институты, регулирующие коллективное использование ресурсов, существуют со времен появления аграрного производства, а успешная практика совместного природопользования обоснована набором характеристик местного сообщества[208]. Для преодоления «дилеммы коллективного действия», по мнению Остром, необходимы следующие условия:

• сообщество, использующее ресурс, должно иметь четко определенные границы;

• правила, регулирующие коллективное использование ресурсов, должны соответствовать местным нуждам и условиям;

• абсолютное большинство пользователей, чьи интересы затрагивают правила коллективного пользования, должны иметь возможность участвовать в процессе их модификации;

• права членов сообщества, в том числе право вырабатывать собственные правила природопользования, должны уважаться внешними игроками, включая государственную власть;

• в сообществе должны существовать внутренняя система мониторинга поведения его членов, система санкций для нарушителей, а также доступный каждому низкозатратный механизм разрешения конфликтов[209].

Низкозатратность институтов, регулирующих коллективное использование природных ресурсов, – один из важнейших факторов, влияющих на возможность сообщества поддерживать их устойчивость. Затраты на формирование и функционирование институтов управления зависят от наличия таких характеристик сообщества, как взаимное доверие, наличие организационного опыта у членов сообщества, наличие лидеров и понимания пользователями, как функционирует экосистема и каковы возможные последствия их действий друг для друга и для состояния используемого ресурса[210].

Говоря о затратах каждого отдельного актора, необходимых для его участия в общественном управлении, нельзя обойти вопрос о затратах на сбор и анализ информации. Сбор информации, необходимой для принятия эффективного решения, а также анализ этой информации требуют времени и усилий, а в некоторых случаях и иных затрат. По мнению Г. Таллока, такие затраты, с точки зрения актора, тем более оправданны, чем выше шанс повлиять на принятие решения[211]. С другой стороны, низкая доступность информации также может определить решение не вкладываться в ее приобретение. Соответственно предоставление доступной информации населению является одним из инструментов, способных повысить активность его участия в решении вопросов местного значения. Доступность информации определяется физической доступностью – временными и финансовыми затратами, требующимися для ее приобретения, и доступностью с точки зрения изложения. Если член сообщества пользователей для получения информации о своих правах должен преодолеть несколько десятков километров по бездорожью, для такого путешествия нужны существенные стимулы. Если информация изложена сложным бюрократическим языком, пользователь с невысоким образовательным уровнем не сможет принять ее к сведению и соответственно не сможет участвовать в управлении коллективными ресурсами. Таким образом, высокие затраты, необходимые для сбора и анализа информации, могут выступать как основание для социальной исключенности из процесса принятия решений[212].

Размер группы, принимающей и осуществляющей решение, по мнению многих исследователей, имеет значительное влияние на эффективность общественных институтов[213]. Когда сообщество (группа) состоит из большого количества членов, каждый из них осознает, что его личный взнос не имеет значительного влияния на результат деятельности группы в целом[214]. В такой ситуации невозможность повлиять на ход событий является антистимулом для участия в общественном управлении. В небольших группах активность возрастает, поскольку все участники хорошо знают друг друга, могут мониторить исполнение принятого решения каждым из участников, имеют более высокий шанс повлиять на принимаемые решения. Также более активное участие жителей в небольших сообществах может стимулироваться за счет уже существующих социальных связей и желания поддерживать отношения с соседями[215].

Еще один аспект, на который необходимо обратить внимание, говоря о факторах, влияющих на эффективность и рациональность пользования коллективными ресурсами, – это гетерогенность сообщества, использующего ресурс. Гетерогенность в данном случае необходимо рассматривать в широком понимании, включающем социально-экономическую стратификацию сообщества, религиозные, этнические и культурные различия и пр. Социальные и классовые различия могут осложнять процесс согласования и дальнейшего применения правил землепользования[216]. Такие проблемы, как недостаток доверия и существенное отличие культурных ценностей и восприятия норм, также затрудняют процесс совместного управления ресурсами. Но несмотря на то что социально-экономическая, культурная и иная стратификация может осложнять процесс принятия решений, установление и применение норм, гетерогенность не должна быть использована как фактор прогнозирования будущего успеха или провала местных институтов, направленных на эффективное и рациональное природопользование, считает Остром. Различия могут быть преодолены при условии наличия общих целей[217].

Итак, можно выделить следующие факторы, определяющие активность участия населения в управлении коллективными ресурсами: затраты на участие; выгоды от участия; возможные потери при отказе от участия; возможность оказать влияние на принимаемое решение и/или его выполнение; соотношение ожидаемых затрат и выгоды от принимаемого решения и его исполнения; уровень компетенции в области принимаемого решения; уровень доверия между участниками группы и способности каждого участника отстаивать свою точку зрения. Также если члены сообщества воспринимают существующие механизмы регулирования доступа к ресурсам справедливыми, их участие в поддержании ресурса и соблюдение установленных правил более вероятны[218].

Как отмечалось выше, современные обобщения эмпирического опыта использования ресурсов частными собственниками показали, что частная собственность не всегда является гарантом эффективного природопользования. Один из недостатков прав частной собственности – возможное недоиспользование ресурса, особенно крупными собственниками[219]. В современных условиях частные собственники зачастую используют землю как спекулятивный инструмент сохранения капитала. Огромные неиспользуемые частные владения сегодня отмечаются как основная проблема землепользования, например в Великобритании, Бразилии, Кении. Спекулятивное приобретение земель ограничивает площади угодий, доступных сельскохозяйственным производителям, и таким образом негативно сказывается на объемах и условиях производства. Так, четыре пятых сельскохозяйственных земель Бразилии находятся в собственности крупных латифундистов. Примерно половина из этих земель используется лишь как финансовый инструмент, т. е. на них ничего не производится[220].

Максимизация прибыли и рациональное использование ресурса – также не всегда положительно коррелирующиеся факторы. Так, Ачесон отмечает, что при негативных внешних условиях частный собственник может максимизировать прибыль за счет истощения ресурса. Например, если процент по банковскому кредиту превышает доходность от инвестирования кредитных средств в повышение плодородия почв, особенно при прочих негативных переменных, экономически оправданным поведением собственника может быть максимальная эксплуатация участка в течение короткого периода времени, не предусматривающая мероприятий по восстановлению плодородия почв с последующим инвестированием в более доходную отрасль[221]. Экономическая эффективность сохранения ресурса за счет рационального землепользования, требующего дополнительных инвестиций, также ограничена фактором времени. Инвестиции, результаты которых отложены во времени более чем на три-четыре десятилетия (т. е., возможно, будут использованы другими пользователями), маловероятны. Лишь владельцы небольших семейных бизнесов с большей вероятностью могут быть склонны к таким инвестициям, проявляя заботу о собственных детях и внуках – потенциальных владельцах семейного надела[222]. Экономическое давление также может стимулировать собственника заботиться не о долгосрочной устойчивости ресурса, а об удовлетворении текущих потребностей. Если в нестабильной экономической ситуации нерациональное пользование, по мнению собственника, может позволить увеличить прибыль в ближайшей перспективе и таким образом позволит сохранить бизнес, то именно такая стратегия собственника наиболее вероятна[223].

Таким образом, право частной собственности само по себе не гарантирует рационального использования ресурса. Только совокупность экономических стимулов и социальных институтов, регулирующих пользование, как частных так и коллективных собственников, может обеспечить эффективное и рациональное пользование земельными ресурсами. При этом необходимо учитывать, что социальные регуляторы – это не только законы и подзаконные акты, но и локальные культурные традиции, и социальные обязательства пользователей. Проанализировав более 5 тыс. сообществ, совместно использующих ресурсы, Остром пришла к выводу, что эффективные институты, регулирующие природопользование, могут быть и неформальными, и формализованными[224]. К первым можно отнести устные нормы, передающиеся из поколения в поколение. Обязательность выполнения таких правил зачастую обеспечивается религиозными нормами, например через понятие о греховных деяниях. Вторые представлены сводом письменных правил. Пример такого регулирования в рамках сельского сообщества Тёрбел в Швейцарии будет рассмотрен ниже.

Частная собственность на землю представляется оправданной в случае наделов, предназначенных для растениеводства, но оказывается не всегда эффективной в случае скотоводства, основанного на пастбищном содержании скота. Исходя из анализа практики землепользования в различных странах в разные периоды новой и новейшей истории, можно говорить о превалировании индивидуального пользования земледельческими наделами, за исключением коллективных хозяйств социалистического типа. Даже в тех случаях, когда сохраняются условия, отличные от ставшей на современном этапе классической модели частной собственности на землю, индивидуализация пользования земледельцев осуществляется за счет аренды, субаренды, вассальных отношений и пр. Права пользования пастбищными угодьями также могут быть индивидуальными, включая права частной собственности на выгоны. Например, институт частной собственности на пастбища широко распространен в США. Но чаще экономически и экологически оправданным оказывается коллективное пользование пастбищными ресурсами. Эффективность коллективного использования пастбищных ресурсов прежде всего актуальна для мелких и средних сельхозпроизводителей, а также производителей, населяющих определенные природно-климатические зоны. Например, климатические зоны, характеризующиеся засушливостью, резкими сезонными перепадами температур и количества осадков, либо природные комплексы с резкими зональными переходами температурного режима, характеристик почвы и количества осадков, Пример – горные районы, где подобные колебания определяются высотой над уровнем моря.

На основе исследования землепользования в Швейцарских Альпах Р. Неттин предположил, что коллективные и частные права собственности в горной экосистеме определяются прежде всего характеристиками землепользования, осуществляемого на конкретном участке, которое, в свою очередь, формируется под влиянием природно-климатических факторов, таких как температурный режим, градус горного склона, освещенность и пр.[225] Такие характеристики, как стоимость произведенной продукции на гектар, частота использования ресурса, возможность интенсификации и улучшений, размер земельного участка, требуемого для эффективного производства, затраты труда и капитала на поддержание ресурса, по мнению Неттина, определяют наиболее оптимальный вид прав собственности на данный участок (табл. 5.1). Если ресурс используется сезонно, имеет низкий потенциал для повышения плодородия за счет ирригации и иных технологичных методов, занимает большую территорию при низкой стоимости произведенной продукции на гектар, совместное использование ресурса мелкими и средними производителями более экономически оправдано по сравнению с индивидуальным[226].

Таблица 5.1. Соотношение характеристик землепользования и земельных отношений

Источник: Netting R. Balancing on an Alp: ecological change and continuity in a Swiss mountaiN Cambridge: Cambridge University Press, 1981. Р. 69.

По мнению Р. Бенке, использование частных ранчо оказалось более успешным в регионах с низкой плотностью населения, поскольку в таких условиях возможно выделение больших земельных участков каждому землепользователю. В густонаселенных районах выделение отдельным пользователям значимых пастбищных участков приведет к социальной асимметрии и может иметь негативные последствия[227], а в результате равного распределения земель произойдет чрезмерная фрагментация пастбищных угодий и как следствие – снижение экономической эффективности животноводства.

Исследователи, рассматривающие взаимоотношение климатического фактора и землепользования, также приходят к выводу о том, что классическая модель закрепления прав пользования или собственности на пастбища с четко определенными границами участков неприемлема в определенных экологических условиях, например, характеризуемых скачкообразными межгодовыми колебаниями осадков. Влияние таких колебаний в скотоводческих обществах обычно снижается за счет расширения территории, используемой для выпаса скота в периоды засухи[228]. Четко определенные границы индивидуальных выпасов лишают животноводов такой возможности, что ведет к падежу скота.

Именно экологическая составляющая, считают Р. Бенке и Я. Скунз, определяет кочевой способ производства в климатических условиях, характеризующихся засушливостью и высоким межгодовым колебанием осадков[229]. По утверждению этих авторов, экономические потери от ограничения мобильности скота в таких природных условиях будут более значительны по сравнению с экосистемой, не подверженной значительным сезонным или межгодовым колебаниям. Если стадо содержится на одном пастбище то количество скота должно быть ограничено на уровне обеспеченности кормовыми ресурсами в данном месте в самый неблагоприятный сезон. Чем выше колебания продуктивности пастбищной экосистемы, тем значительнее необходимое снижение поголовья. Таким образом, в условиях, характеризующихся значительными колебаниями, содержание скота на одном выгоне не позволит эффективно использовать ресурсы, имеющиеся в изобилии в благоприятный период. Расчеты авторов показывают, что в таких условиях использование трех сезонных пастбищ позволяет увеличить количество скота как минимум вдвое. Мобильность стада в этом случае – это метод адаптации к конкретным условиям, позволяющий рассредоточить стада на большей территории или использовать наиболее благоприятные экологические ниши. В этой связи Бенке и Скунз считают необходимым разработать новые подходы к закреплению прав кочевых скотоводов на землю. Эти подходы должны учитывать значение для социально-экономического развития скотоводческих сообществ пастбищных ресурсов, используемых сезонно или в случае необходимости, обоснованной влиянием погодных условий[230]. Многочисленные эмпирические исследования демонстрируют отрицательное влияние на экосистему в результате индивидуализации пастбищных угодий во Внутренней Монголии[231]. Согласно данным, представленным этими исследованиями, индивидуализация пользования пастбищами в указанном регионе Китая привела к снижению мобильности скотоводов и оказала негативный эффект на состояние растительного и почвенного покрова. В то же время нужно отметить, что исследователи, оценивавшие результаты индивидуализации пастбищных угодий в Тибете, наряду с отрицательными последствиями отмечают, что отношение к индивидуально используемым пастбищам демонстрирует более ответственное отношение по сравнению с коллективными. Но исследователи в данном случае указывают, что они не имеют достаточно оснований для однозначного вывода по этому вопросу[232].

Таким образом, многочисленные теоретические и практические исследования на современном этапе развития научных знаний об обществе позволяют с большой вероятностью утверждать, что права собственности не являются единственным или основным фактором, определяющим рациональность и эффективность природопользования. Коллективные и частные собственники и пользователи адаптируют свое поведение к определенным социальным, экономическим, политическим и экологическим условиям. Только целостный подход к анализу контекста, определяющего поведение, учитывающий все условия, в которых принимается то или иное решение, может заложить основу успешного прогноза результатов земельной политики. Характеристики самого ресурса, т. е. пастбищной экосистемы, механизм принятия решений на всех уровнях, имеющих отношение к землепользованию и регулированию, сущность отношений между пользователями и между пользователями и регуляторами – все это факторы, составляющие обязательные компоненты анализа земельной политики[233]. Однако бесспорным и сегодня остается положение о том, что свободный, де-факто не регулируемый доступ к ресурсу является нежелательным фактором, стимулирующим поведение, направленное на максимизацию пользователем собственной выгоды за счет истощения ресурса. Но нерегулируемый доступ к ресурсам едва ли возможен в традиционных системах землепользования, развивающихся эволюционным путем в русле хозяйственной логики, присущей той или иной экологической нище. Нерегулируемое пользование ресурсами, как правило, возникает в периоды слома устоявшихся институтов, в частности во времена реформ, революций, войн и прочих социальных скачков.

Сегодня в общественных науках признается, что предложение Хардина отказаться от коллективного использования ресурсов основывалось на его неспособности разграничить ресурсы, доступные для всех, и ресурсы, контролируемые группой пользователей, и как результат – неспособности учесть важную роль институтов, регулирующих использование общественных ресурсов членами групп пользователей и способных предотвратить использование ресурса посторонними. Свою ошибку признал и сам Хардин в статье, опубликованной через 30 лет после появления «Трагедии общественного»[234]. Гипотетическое пастбище, использованное им в качестве метафоры эгоистичного поведения, было извлечено из культурного, исторического, экологического и даже экономического контекста. Наполнение теории Хардина эмпирическим материалом зачастую приводит к отрицанию предложенной модели.

Поскольку коллективные права собственности или пользования, как правило, требуют более сложных, нежели в случае индивидуальных прав, институциональных регуляторов поведения каждого пользователя, в данной главе мы обращаемся к международному опыту регулирования коллективного использования пастбищных угодий. Вниманию читателей предлагается анализ двух действующих моделей управления коллективным пользованием пастбищными угодьями. Представленная ниже швейцарская модель осуществляется в рамках коллективной собственности сельских сообществ на пастбища. Модель, практикуемая в США, направлена на управление землями, находящимися в государственной собственности.

Первая модель была выработана эволюционным путем в течение многих столетий в условиях деполитизированного государственного устройства. Подобные условия развития этой модели позволяют надеяться, что в ее основе заложена логика социально-экономического развития, хорошо адаптированного к местным экологическим условиям. Подробное рассмотрение этой модели, по нашему мнению, позволит наглядно продемонстрировать экономические и экологические предпосылки, лежащие в основе коллективной собственности местного сообщества на пастбищные ресурсы. Также эта модель позволяет учитывать особенности развития землепользования в условиях горного ландшафта, который накладывает серьезные ограничения на землепользование в силу крутизны склонов, ограниченных условий для ирригации, контраста температурного режима, освещенности склонов.

Землепользование в горных районах формируется в зависимости от природных условий, в свою очередь зависящих от ландшафта, и очень часто характеризуется «лоскутностью» наделов, пригодных для того или иного вида землепользования. В то же время значительные различия природных и климатических условий на разных высотах и склонах различной освещенности определяют сезонность землепользования.

Вторая модель – управление пастбищными угодьями в условиях государственной собственности на эти ресурсы в США – основана на достижениях современной науки. В ее основе лежат расчеты максимально возможной пастбищной нагрузки, научно обоснованного мониторинга окружающей среды и современные модели менеджмента. Обе модели имеют свои положительные стороны и ограничения, рассматриваемые ниже.