46. S-образный изгиб
«Довольно деликатных слов, — гремела в 1858 году редакционная статья в лондонской City Press. — Воняет!»[623]
Отчасти это была метафора: политики никак не могли решить очевидную проблему. Городская система канализации перестала соответствовать потребностям растущего населения. Чтобы снизить нагрузку на протекающие, переполненные и изрыгающие взрывоопасный метан выгребные ямы, власти начали пропагандировать выведение отходов в водостоки[624]. Однако это породило другую проблему: изначально они предназначались только для дождевой воды и выходили прямо в Темзу.
Вонь стояла настоящая: река превратилась в сточную канаву. Выдающегося ученого Майкла Фарадея поездка на лодке впечатлила настолько, что он написал в Times. По его словам, воды Темзы представляли собой «мутную бледно-коричневую жидкость… у мостов осадок сбивается в такие плотные облака, что они заметны на поверхности». Запах, писал он, «очень дурной… Такой же, какой теперь выходит из люков водостоков на улицах».
В городе свирепствовала холера. Одна из вспышек этой болезни унесла жизни четырнадцати тысяч лондонцев — почти каждого сотого. Инженер-строитель Джозеф Базалгетт нарисовал план новой, закрытой канализационной системы, которая должна была отводить отходы подальше от города. Именно его проект политики под давлением приняли.
Фарадей закончил письмо призывом к «облеченным властью и ответственным людям» перестать игнорировать проблему, иначе «жаркий сезон подтвердит, насколько глупа наша беспечность»[625]. Три года спустя предсказание сбылось. В удушливо жаркое лето 1858 года Темза стала такой зловонной, что вежливо не замечать или уклончиво описывать ситуацию «деликатными словами» стало просто невозможно. Те жаркие дни прозвали Великой вонью.
Живя в городе с современным водопроводом и канализацией, сложно представить себе повседневность, пропитанную удушающими испарениями человеческих экскрементов. За это надо благодарить многих людей, но, наверное, прежде всего одного удивительного человека, Александра Камминга. Этот лондонский часовщик, живший за век до Великой вони, прославился как искусный механик и член комиссии по присуждению Награды за долготу, которая подтолкнула Джона Гаррисона разработать лучшее в мире устройство для измерения времени. Король Георг III поручил Каммингу создать точный прибор для записи атмосферного давления, а еще он изготовил первое устройство для получения микротомов — сверхтонких полос дерева для анализа под микроскопом.
Изобретение Камминга, изменившее мир, совершенно не связано с точной инженерией. Это просто изогнутый кусок трубы.
В 1775 году Камминг запатентовал S-образный изгиб, а такого элемента как раз не хватало, чтобы создать унитаз со сливом, а с ним знакомую нам общественную канализацию. До этого сливные унитазы издавали неприятный запах: труба, соединяющая унитаз с канализацией, уносила мочу и фекалии, но по ней же поднимались испарения из канализации, так как там не было герметичной заслонки.
Камминг предложил простейшее решение — согнуть трубу. В образовавшемся углублении скапливается вода, не давая запаху подниматься вверх. При сливе она пополняется. Хотя сейчас от S-образного изгиба, как по алфавиту, перешли к U-образному, идея прежняя. Изобретение Камминга оказалось почти совершенным. Тем не менее популярность оно завоевывало медленно.
К 1851 году такие унитазы были в Лондоне настолько большой диковинкой, что их демонстрация на Большой выставке в Хрустальном дворце вызвала ажиотаж[626]. Сотни тысяч лондонцев выстраивались в очереди, чтобы справить нужду, попутно изумляясь чудесам современной сантехники, а английский язык обогатился устойчивым выражением для описания такого дела — to spend a penny («потратить пенни»). Ровно столько стоило воспользоваться новомодным удобством.
Большая выставка дала лондонцам представление о том, что общественная канализация может быть чистой и без запаха. Несомненно, это только усилило повсеместное недовольство политиками, которые затягивали поиск средств для финансирования системы, спроектированной Базалгеттом. Его план не был идеален. В то время ошибочно полагали, что болезни вызывает запах, поэтому Базалгетт исходил из того, что достаточно просто откачивать стоки в Темзу ниже по течению. Такой способ действительно во многом помог справиться с причиной холеры — заражением питьевой воды, но не спасал, если кто-то хотел съесть пойманную в устье рыбу или искупаться на близлежащем пляже. Города, которые в настоящее время переживают взрывной рост населения и сопутствующую нагрузку на инфраструктуру, намного лучше подготовлены к проблеме, чем Лондон 1850-х годов.
Несмотря на то что надежно решить проблему коллективного действия, а точнее, заставить организоваться «людей, облеченных властью и несущих ответственность», по выражению Фарадея, все равно не получается, был достигнут большой прогресс. По данным Всемирной организации здравоохранения, доля мирового населения, имеющего доступ к так называемой улучшенной санитарии, выросла с примерно четверти в 1980-х годах до примерно двух третей. Это большой шаг вперед[627]. Тем не менее два с половиной миллиарда человек по-прежнему живут без улучшенной санитарии, а само это понятие задает низкую планку: она подразумевает «гигиеничное отделение человеческих выделений от контакта с человеком», но необязательно обработку самих стоков. К системам канализации, обеспечивающим такую обработку, имеет доступ менее половины населения земного шара[628].
Экономические затраты вследствие неспособности внедрить надлежащую канализацию многочисленны и разнообразны: от лечения кишечных заболеваний до упущенных прибылей от заботящихся о гигиене туристов. В рамках Economics of Sanitation Initiative Всемирного банка попытались прикинуть общую цену. В разных африканских странах, например, отсутствие надлежащей канализации сокращает ВВП на 1–2 процента, в Индии и Бангладеш — более чем на 6 процентов, а в Камбодже — на 7 процентов[629]. Затраты быстро складываются. Страны, которые нашли должное применение S-образному изгибу Камминга, теперь намного богаче.
Трудность состоит в том, что общественную канализацию рынок обеспечивает не всегда. Оборудование туалета стоит денег, а испражняться на улице можно бесплатно. Если я поставлю унитаз, все затраты понесу я один, а пользу от чистых улиц почувствуют все. На экономическом жаргоне это называют положительным внешним эффектом, и товары, которые его производят, обычно покупают реже, чем хотелось бы обществу.
Самый вопиющий пример — «летающий туалет», популярный в знаменитых трущобах Киберы, поселения рядом с кенийской столицей Найроби. Работает эта система следующим образом. Человек посреди ночи справляет нужду в целлофановый пакет, затем раскручивает его над головой и швыряет как можно дальше. Если заменить «летающий туалет» унитазом со смывом, владелец устройства получит удобство, но можно поручиться, что покупку оценят и соседи[630].
В этом отношении такое приобретение отличается, скажем, от мобильного телефона, у которого положительных внешних эффектов не так много. Конечно, если я куплю телефон, соседям с телефонами будет легче со мной связаться, и это для них удобно. Но если бы у них был выбор, они наверняка предпочли бы, чтобы я вместо покупки телефона перестал кидаться калом. Между тем большая часть преимуществ от обладания телефоном достается мне. Представим, что я решаю, потратить деньги на телефон или отложить их на обустройство туалета. Если альтруистически сложить свою и соседскую пользу, можно решиться на туалет. Если эгоистично преследовать только собственную выгоду, выбор может пасть на телефон. Отчасти поэтому S-образная труба существует в десять раз дольше мобильных телефонов, но обладателей телефонов при этом намного больше, чем владельцев унитазов со сливом[631].
В Кибере попытки победить «летающий туалет» сосредоточились вокруг ситуативного решения — установки общественных уборных и распространения специальных пакетов, которые можно наполнить, собрать и пустить на компост[632].
Для современной канализации, конечно, одних ватерклозетов мало. Полезно подключить их к системе, а ее создание — это крупное финансовое и логистическое предприятие. Когда Базалгетт наконец получил деньги на сооружение лондонской канализации, прошло десять лет и было поднято два с половиной миллиона кубометров грунта[633]. Такой проект, вследствие неочевидности внешнего эффекта, может показаться непривлекательным частным инвесторам, поэтому он обычно требует решительности политиков, готовности налогоплательщиков и эффективных городских властей. Все это встречается нечасто. В Индии, например, согласно последней переписи 5161 город. Сколько из них успешно построило хотя бы частичную канализационную сеть? Менее 6 процентов[634].
Лондонские законодатели тоже тянули с решением, но, взявшись наконец за дело, на месте не топтались. Для того чтобы провести необходимые для воплощения плана Базалгетта законы, потребовалось всего восемнадцать дней. Как мы уже убедились на примере упрощения грузоперевозок в США, реформирования реестров собственности в Перу и предотвращения дестабилизации экономики банками, политиков нелегко заставить действовать быстро и мудро. Как же объяснить такое примечательное рвение?
Все дело в географии. Парламент расположен рядом с Темзой. Чиновники пытались оградить законодателей от Великой вони, пропитывая занавески в здании хлорной известью, чтобы скрыть запах. Но все было тщетно, и политики просто не смогли больше это терпеть. Times с ноткой мрачного удовлетворения описывала, как члены парламента выходили из расположенной в здании библиотеки и «каждый джентльмен прикрывал нос платочком»[635]. Если бы только сосредоточить политиков на деле всегда удавалось так легко!