8. Социальное государство

Женщин-политиков иногда обвиняют в том, что они сознательно используют свою женственность, чтобы выдвинуться в мире, где доминируют мужчины. Фрэнсис Перкинс так и поступала, но весьма необычным образом: она старалась напоминать мужчинам их матерей. Носила простую треугольную шляпку и оттачивала свои действия, внимательно наблюдая за тем, что эффективнее всего убеждает мужчин принять ее идеи[107].

Наверное, эти идеи вполне можно назвать материнскими — или, по крайней мере, отеческими. Любой родитель стремится защитить своих детей от горестей и бед, а Перкинс полагала, что государство должно поступать так же в отношении своих граждан. В 1933 году она стала министром труда при президенте Франклине Рузвельте. США в то время были охвачены Великой депрессией: треть рабочих сидела без работы, заработки резко уменьшились. Перкинс провела реформы, которые назвали Новым курсом. Среди них было введение минимальной оплаты труда, пособий по безработице и пенсий для пожилых людей[108].

Историки скажут вам, что социальное государство придумала не Перкинс, а канцлер Германской империи Отто фон Бисмарк на полвека раньше. Но именно в эпоху Перкинс социальные государства во всем развитом мире стали приобретать узнаваемо современную форму; различия были в деталях в зависимости от места, времени и принятых мер. Для получения одних благ следовало платить взносы в государственную систему страхования, другие обеспечивало место жительства или гражданство. Одни преимущества были универсальными и обеспечивались всем независимо от доходов, а другие привязывались к материальному положению: приходилось доказывать соответствие критериям бедности.

Все социальные государства объединяет одна фундаментальная идея: ответственность за то, чтобы люди не умирали на улицах от голода, лежит не на семье, не на благотворительных организациях и не на частных страхователях, а на правительстве. У этой идеи были и противники. Ведь, в конце концов, даже материнская опека бывает чрезмерной. Любой родитель подсознательно чувствует баланс: надо защищать, но не баловать, воспитывать стойкость, а не зависимость. А раз чрезмерная родительская опека тормозит развитие личности, может быть, слишком щедрое социальное государство помешает экономическому росту?

Это опасение обоснованно. Представьте себе мать-одиночку с двумя детьми. Она может соответствовать критериям для различных пособий: на жилье, на детей, по безработице. Имеет ли она право брать у системы социальной защиты больше, чем получала бы, работая за минимальную зарплату? В 2013 году как минимум девять европейских стран ответили на этот вопрос утвердительно. Далее, этой гипотетической женщине может быть выгодно и работать, и получать пособия, однако в трех странах — Австрии, Хорватии и Дании — она платила бы почти стопроцентный налог. Таким образом, если она начнет подрабатывать и заработает немного лишних денег, она тут же потеряет их из-за сокращения пособий. Во многих других странах ставка налога для людей с низкими доходами намного превышает 50 процентов, отбивая у них всякую охоту трудиться[109]. Такая «социальная ловушка» вряд ли разумна.

Впрочем, справедливо полагать, что социальные государства могут улучшить производительность экономики. Если человек потерял работу, благодаря пособию по безработице он не станет хвататься за любое предложение: у него появляется время, чтобы поискать место, где можно оптимально использовать свои умения. Предприниматели пойдут на более серьезный риск, понимая, что банкротство не станет для них катастрофой: они по-прежнему смогут обеспечить своим детям образование и получить медицинскую помощь в случае болезни. В целом здоровые, образованные рабочие обычно более производительны. Иногда раздача благ дает неожиданный положительный эффект: когда южноафриканские бабушки начали получать пенсии, их внучки стали вырастать более здоровыми[110].

Так ускоряет социальное государство экономический рост или подавляет его? На этот вопрос не так-то легко ответить: в системе много гибких элементов, и все они влияют на рост многими способами. В конечном же счете получается ничья: позитивные и негативные эффекты уравновешиваются[111]. Социальное государство меняет не сам пирог, а то, как его делят[112], и это помогает сдерживать неравенство.

Во всяком случае, так было раньше. Данные за последние два десятилетия показывают, что сегодня социальное государство стало хуже справляться этой задачей[113].Во многих странах неравенство в 1980-х и 1990-х резко возросло и может увеличиться еще больше[114]. Кроме того, социальное государство скрипит под грузом быстро меняющегося мира. Наблюдаются демографические изменения. Сейчас после выхода на пенсию люди живут дольше. Есть изменения социальные: многие пособия появились в те времена, когда женщин в основном содержали мужчины-кормильцы, а большинство рабочих мест подразумевало многолетнее трудоустройство на полную ставку[115]. В Великобритании, например, большая часть новых рабочих мест, созданных после финансового кризиса 2008 года, принадлежит к сектору самозанятости, но трудоустроенный строитель получит «законное пособие по болезни», если на работе с ним произойдет несчастный случай, а работающий «на себя» не получит[116].

Сказывается и глобализация: социальные государства сформировались в те времена, когда работодатели были привязаны к одному месту и не так легко, как сегодняшние вольные многонациональные компании, могли переместиться в юрисдикцию с менее обременительными правилами и налогами. Мобильность труда вызывает головную боль. Гневные репортажи о том, что иммигранты претендуют на пособия, видимо, подтолкнули Великобританию к выходу из Европейского союза[117].

Размышляя о том, как спасти социальное государство и стоит ли это делать, не следует забывать, что оно сформировало современную экономику во многом благодаря тому, что остудило пыл сторонников более радикальных перемен.

Отто фон Бисмарк вовсе не был социальным реформатором вроде Фрэнсис Перкинс. Он опасался того, что народ обратится к революционным идеям Карла Маркса и Фридриха Энгельса[118], и хотел застраховаться от этого. Он надеялся, что социальные пособия будут щедрыми ровно настолько, чтобы массы успокоились. Это проверенная временем политическая тактика. Когда римский император Траян бесплатно распределял зерно, поэт Ювенал ворчал, что граждан покупают «хлебом и зрелищами». Во многом то же самое можно сказать об итальянском социальном государстве, которое возникло в 1930-х годах благодаря тому, что фашист Муссолини пытался подорвать привлекательность своих противников-социалистов[119].

В Америке Новый курс атаковали и слева, и справа. Губернатор Луизианы популист Хьюи Лонг возмущался, что Перкинс пошла недостаточно далеко: он готовился участвовать в президентских выборах под лозунгом «Разделим наше богатство» и обещал конфисковать состояния толстосумов. Его застрелили, поэтому его политика так и не прошла проверку. В начале XXI века нам кажется, что такие политические бури остались далеко в прошлом, но сегодня неприкрытый популизм возвращается во многие страны западного мира.

Наверное, не стоит этому удивляться. Как мы уже видели, технологические изменения всегда порождали победителей и побежденных, а последние могут заняться политикой, если недовольны положением дел. Во многих отраслях цифровые технологии действуют как современные граммофоны, расширяя пропасть между верхней десятой долей процента и всеми остальными. Благодаря мощным поисковым системам и отзывам новые платформы открывают фрилансерам доступ к новым рынкам. Или они не фрилансеры? Один из насущных споров этой эпохи — до какой степени водителей Uber и добровольных помощников на TaskRabbit следует считать сотрудниками, ведь во многих странах этот статус открывает доступ к некоторым благам социального государства.

Из-за масштабной международной миграции социальное государство колеблется. Все вроде бы понимают, что общество должно заботиться о своих беднейших членах, но то, что эти люди — мигранты, вызывает совсем другие чувства. Однако мощные механизмы — социальное государство и паспортный контроль — нередко плохо скоординированы. Первое в идеале должно тесно переплетаться со вторым, но обычно так не получается.

А главный вопрос — смогут ли роботы и искусственный интеллект в долгосрочной перспективе полностью лишить работы большую массу людей? Если в будущем человеческий труд перестанет быть нужным, это прекрасная новость: нас ждет рай со слугами-роботами. Однако в основе экономики всегда лежала идея, что люди обеспечивают себя, продавая свой труд. Если вследствие роботизации это окажется невозможным, общества просто распадутся, и в этом случае поможет лишь возврат к социальному государству.

Не все экономисты согласны с тем, что стоит сегодня переживать по этому поводу. Те же, кто разделяет такую точку зрения, вспоминают об универсальном базовом доходе, о котором писал еще в 1516 году Томас Мор в своем сочинении «Утопия»[120]. Идея и правда кажется утопической, фантастически нереальной. Разве можно всерьез представить мир, в котором каждый регулярно и без лишних вопросов получает деньги на удовлетворение базовых потребностей?

Некоторые данные говорят о том, что такой вариант развития событий стоит рассмотреть. В 1970-х годах его опробовали в канадском городке Дофин. Много лет тысячи жителей каждый месяц получали чек на определенную сумму. Оказалось, гарантированный доход повлек за собой любопытные эффекты: школу бросали меньше подростков, меньше людей стали попадать в больницы с психическими заболеваниями, и почти никто не отказывался от работы[121].

Сегодня проводятся новые эксперименты с целью проверки, везде ли произойдет то же самое[122]. Конечно, это баснословно дорого. Если представить, что каждому взрослому американцу надо дать, скажем, 12 тысяч долларов в год, на это ушло бы 70 процентов всего федерального бюджета[123]. Невероятно радикальный шаг! Но ведь такие вещи иногда случаются, и довольно быстро. В 1920-х годах ни один штат США не гарантировал пенсии по достижении определенного возраста, а к 1935 году Фрэнсис Перкинс ввела их по всей стране[124].