Потеря веры в капитализм в американском стиле

Потеря веры в капитализм в американском стиле

В Соединенных Штатах назвать человека социалистом равносильно нанесению удара по больному месту. Фанатики со стороны правых пытались очернить Обаму и приклеить ему этикетку социалиста, в то время как левые критикуют его за чрезмерную сдержанность. Однако в большей части земного шара борьба между капитализмом и социализмом, или, по крайней мере, тем, что многие американцы считают социализмом, по — прежнему ведется достаточно активно. В большинстве стран мира люди считают, что их правительство должно играть более значительную роль в экономике по сравнению с ситуацией, сложившейся в Соединенных Штатах. В нынешнем экономическом кризисе победителей, скорее всего, не будет, зато уже есть проигравшие, и одним из наиболее пострадавших является капитализм в американском стиле, который в значительной степени потерял прежнюю поддержку. Последствия кризиса, которые могут быть ощутимы еще в течение долгого времени, скажутся и на содержании экономической и политической дискуссии, проводимой в глобальных масштабах.

Падение Берлинской стены в 1989 году ознаменовало конец коммунизма как жизнеспособной идеи. Проблемы коммунизма проявлялись на протяжении десятилетий, а после 1989 года стало трудно найти хотя бы несколько слов в его защиту. В течение какого-то времени казалось, что крах коммунизма означает уверенную победу капитализма, особенно в его американской форме. Фрэнсис Фукуяма в начале 1990–х зашел в своих выводах настолько далеко, что объявил о «конце истории» и о том, что капитализм с демократическим рынком будет заключительным этапом развития общества. Исходя из этого, он заявил, что теперь все человечество неизбежно будет двигаться только в этом направлении¹⁶. Но на самом деле историки будущего будут считать двадцатилетний отрезок, начавшийся в 1989 году, лишь коротким периодом американского триумфа.

15 сентября 2008 года, день, когда рухнул Lehman Brothers, может стать таким же символом краха рыночного фундаментализма (проповедующего идею о том, что свободные рынки могут сами по себе обеспечить экономическое процветание и рост), каким для краха коммунизма является падение Берлинской стены. Проблемы, присущие этой идеологии, были известны задолго до наступления этой даты, но после нее уже никто не мог безоговорочно выступать с ее защитой. После коллапса, охватившего крупные банки и финансовые дома, а также последующих экономических потрясений и хаотических попыток спасения период американского триумфа закончился. То же самое можно сказать и по поводу «рыночного фундаментализма». Сегодня лишь фанаты этой идеи (в том числе многие американские консерваторы и намного меньшее число сторонников этой концепции в развивающихся странах) берутся утверждать, что рынок является саморегулирующейся системой и что общество может полагаться на то, что поведение участников рынка, руководствующихся собственными интересами, обеспечит справедливость и правильную работу в этой системе, не говоря уже о том, что она будет полезна для всех. Экономические дебаты приобретают особую значимость в развивающихся странах. Хотя мы на Западе предпочитаем, как правило, об этом забывать, 190 лет назад почти 60 % мирового ВВП приходилось на Азию. Но потом, довольно неожиданно, в результате колониальной эксплуатации и несправедливых торговых соглашений в сочетании с технологической революцией в Европе и Америке развивающиеся страны остались далеко позади, итогом чего стал тот факт, что к в 1950 году на долю стран Азии приходилось менее 18 % мирового ВВП¹⁷. В середине девятнадцатого века Великобритания и Франция фактически вели войны с Китаем, чтобы заставить эту страну оставаться открытой для мировой торговли. Эти войны получили название опиумных, поскольку они были направлены на то, чтобы Китай не закрывал свои границы для поставок опиума с Запада: Запад в то время мало что мог предложить для продажи Китаю, разве только наркотики, и поэтому он хотел получить возможность продажи их на китайском рынке, несмотря на то что побочным результатом этого стало широкое распространение наркомании. Это была первая из предпринятых Западом попыток решить проблемы своего платежного баланса.

Колониализм оставил после себя в развивающихся странах разное наследие, но одним из очевидных результатов было сложившееся у местного населения мнение о том, что их жестоко эксплуатировали. Для многих вновь появившихся лидеров марксистская теория стала объяснением пережитого их странами горького опыта: в ней заявлялось, что фактически основой капиталистической системы является эксплуатация. Политическая независимость, которую после Второй мировой войны получили множество колоний, не привела к прекращению экономического колониализма. Было совершенно очевидно, что в некоторых регионах, например в Африке, эксплуатация сохраняется в виде грабительской добычи природных ресурсов и варварского истребления окружающей среды, за что местному населению платились жалкие гроши. В других местах ситуация была более сложной. Во многих частях мира глобальные институты, такие как Международный валютный фонд и Всемирный банк, стали рассматриваться как инструменты постколониального контроля со стороны Запада. Эти институты активно проталкивали идею рыночного фундаментализма (в виде «неолиберализма», как его часто называли), которую американцы идеализировали и описывали как господство «свободных и беспрепятственно действующих рынков». Они настаивали на дерегулировании финансового сектора, проведении приватизации и либерализации торговли.

Всемирный банк и МВФ заявляли, что вся их деятельность осуществляется в интересах развивающихся стран. Их поддерживали команды выступавших за свободный рынок экономистов, многие из которых вышли из стен цитадели свободной рыночной экономики, из Чикагского университета. Но, в конечном счете, программы, разработанные «чикагскими мальчиками», как их иногда называют, не принесли обещанных результатов. Доходы остались на прежнем уровне. Там же, где отмечался рост благосостояния, все богатства доставались лишь кучке людей из высших слоев общества. Экономические кризисы в отдельных странах стали случаться все чаще: только за последние 30 лет произошло более 100 кризисов¹⁸.

Неудивительно, что жители развивающихся стран все меньше и меньше верили в то, что помощь, предоставляемая им Западом, была проявлением альтруизма. Они начали подозревать, что риторика свободного рынка, которую в обобщенном виде называют «Вашингтонским консенсусом», на самом деле была лишь прикрытием для достижения прежних коммерческих интересов. А лицемерие Запада лишь усиливало эти подозрения. Европа и Америка не открыли свои рынки для сельскохозяйственной продукции из стран третьего мира, которая зачастую была единственным видом товаров, которые эти бедные государства могли предложить на международном рынке. Вместо этого они заставили развивающиеся страны отменить субсидии, предназначенные для создания новых отраслей промышленности, хотя в то же самое время они предоставляли огромные субсидии своим фермерам¹⁹.

Идеология свободного рынка оказалась лишь предлогом для применения новых форм эксплуатации. «Приватизация» означала, что иностранцы могут купить шахты и нефтяные месторождения в развивающихся странах по низким ценам. Она также означала, что они могли получать более высокую прибыль от монополий и квазимонополий, например, действующих в области телекоммуникаций. Идея «либерализации рынков финансов и капитала» на самом деле означала, что иностранные банки могут получить высокую доходность по своим кредитам, а когда качество кредитов ухудшилось, МВФ побудило провести социализацию потерь, то есть были предприняты все меры для того, чтобы переложить обязательства по кредитам иностранных банков на все население. Тогда, по крайней мере, в Восточной Азии после кризиса 1997 года, те же самые иностранные банки заработали дополнительную прибыль за счет распродаж по сниженным ценам, на которые МВФ заставил пойти страны, нуждавшиеся в деньгах. Либерализация торговли также означала и то, что иностранные компании могли уничтожать зарождающиеся отрасли промышленности и подавлять развитие предпринимательских талантов. Хотя капитал мог свободно перетекать из одной страны в другую, трудовые ресурсы не могли перемещаться подобным образом, если, конечно, не учитывать отдельных, наиболее талантливых людей, многие из которых нашли хорошую работу на глобальных рынках²⁰.

Конечно, имелись и исключения. В Азии некоторые государственные руководители сопротивлялись реализации положений Вашингтонского консенсуса. Они вводили ограничения на перемещение капитала. Азиатские гиганты, Китай и Индия, управляли национальными экономиками по своему и благодаря этому добились их небывалого роста. Однако в других странах, особенно в тех, где доминировали Всемирный банк и МВФ, положительные результаты фактически не были достигнуты.

Идеологические дебаты продолжались повсеместно. Даже в странах, не испытывающих особых экономических проблем, не только среди широких слоев населения, но и среди образованных и влиятельных людей бытует убеждение в том, что действующие правила не являются справедливыми. Эти люди считают, что они добились высоких результатов не благодаря, а вопреки этим несправедливым правилам, и сочувствуют своим друзьям из других развивающихся стран, в которых экономическая ситуация выглядит гораздо хуже.

Для критиков американского капитализма из стран третьего мира реакция Америки на текущий экономический кризис стала очередной демонстрацией существования двойных стандартов. Во времена кризиса в Восточной Азии, который случился десять лет назад, Америка и МВФ потребовали, чтобы пострадавшие страны сократили свой государственный дефицит и сделали бы это за счет снижения расходов, даже если это вело к усилению эпидемии СПИДа в Таиланде, к сокращению субсидий на продовольствие для голодающих в Индонезии или к нехватке государственных школ в Пакистане, что заставило родителей отправлять своих детей в медресе, где их воспитывали в духе исламского фундаментализма. Америка и МВФ заставили пострадавшие страны повышать процентные ставки, в некоторых случаях (например, в Индонезии) сверх 50 %. Они читали индонезийцам лекции о том, что необходимо проводить жесткую политику в отношении банков, и требовали, чтобы правительство не оказывало помощь этим финансовым институтам. В противном случае, заявляли они, возникнет ужасный прецедент и произойдет недопустимое вмешательство в плавный ход механизмов свободного рынка.

Контраст между тем, как власти отреагировали на кризис в Восточной Азии, и их реакцией на американский кризис, очевиден и не остался незамеченным. Чтобы вытащить Америку из ямы, в которую она угодила, страна пошла на масштабное повышение расходов и на гигантский рост дефицита бюджета, а вот процентные ставки в этот период времени были снижены до нуля. Банки спасали активно и повсеместно. Некоторые из тех же самых чиновников из Вашингтона, которые занимались тушением восточноазиатского кризиса, теперь участвуют в разработке спасательных мер, направленных на исправление ситуации, возникшей после имплозии американского пузыря. Почему, спрашивают люди из стран третьего мира, для себя Соединенные Штаты прописывают совсем другое лекарство, чем для других?

Речь сейчас идет не только о двойных стандартах. Поскольку развитые страны последовательно руководствовались в своих действиях положения ми контрциклической денежно-кредитной и фискальной политики (как они делали это и в этот кризис), а развивающиеся страны вынуждены следовать проциклической политике (урезания расходов, повышения налогов и процентных ставок), масштабы колебаний в развивающихся странах оказались большими, чем они были бы без проведения соответствующей политики, а в развитых странах — меньшими. Это повышает стоимость капитала для развивающихся стран по сравнению со ставками, под которые кредитуются развитые страны, и это еще больше увеличивает преимущество последних над первыми²¹.

Многие люди в развивающихся странах все еще находятся под воздействием того внушения, которому они подвергались на протяжении многих лет: берите пример с американских учреждений, следуйте американской политике, участвуйте в дерегулировании, откройте свои рынки американским банкам, чтобы они могли обучить вас хорошим приемам банковской деятельности, и это не случайно, продавайте свои фирмы и банки американцам, особенно по заниженным ценам во время кризисов. Им говорили, что все эти процессы будут болезненными, но в итоге, как им было обещано, они окажутся в лучшей позиции. Америка отправляла своих министров финансов (представителей обеих партий) по всей планете в качестве проповедников своей религии. Многие представители разных развивающихся стран испытывали к этим людям доверие по той причине, что они видели, с какой легкостью американские финансовые лидеры переходили с Уоллстрит в Вашингтон и обратно, в результате чего складывалось впечатление, что они сумели объединить в своих руках и политическую, и финансовую власть. Американские финансовые лидеры были правы, когда считали, что то, что хорошо для Америки или для мира в целом, было хорошо и для финансовых рынков, но они ошибались, когда думали, что верно и обратное, а именно, что то, что хорошо для Уолл-стрит, хорошо для Америки и всего остального мира.

В нынешнем пристальном внимании развивающихся стран к экономической системе США злорадство не является основной составляющей. На первом месте стоит реальная необходимость, требующая от них понять, с какой экономической системой им, возможно, придется столкнуться в будущем. Более того, эти страны крайне заинтересованы в быстром восстановлении Америки. Они знают не понаслышке, насколько огромны глобальные негативные последствия, возникшие из-за кризиса в США. И многие из них все больше убеждаются в том, что идеалы свободного и беспрепятственно действующего рынка, которых Америка, похоже, все еще придерживается, не являются догмами, которым стоит слепо доверять.

Даже сторонники свободной рыночной экономики к настоящее время понимают, что некоторое регулирование является желательным. Но роль государства не ограничивается только регулированием, и это начинают понимать и отдельные развивающиеся страны. Например, Тринидад принял близко к сердцу полученный урок и понял, что риски следует контролировать и что правительство должно играть более активную роль в сфере образования; они знают, что, хотя они не могут перестроить глобальную экономику, в их силах помочь своим гражданам справиться с теми рисками, с которыми они сталкиваются в настоящий момент. Даже в начальной школе детей теперь учат основным принципам управления рисками, предупреждают об опасностях хищнического кредитования и рассказывают им о подводных камнях ипотечных кредитов. В Бразилии активно продвигают идею приобретения жилья через государственное агентство, которое гарантирует предоставление таких ипотечных кредитов, которые граждане действительно способны погасить.

В конце концов, почему мы, американцы, беспокоимся о том, что мир стал разочаровываться в американской модели капитализма? Идеология, которую мы насаждали, оказалась запятнанной, но, может быть, и хорошо, что она запятнана настолько, что не подлежит никакой очистке. Разве мы не сможем выжить — и даже процветать — в том случае, если не все будут придерживаться американского курса?

Безусловно, наше влияние будет ослабевать, но на многих направлениях это уже происходит и так. Мы привыкли играть ключевую роль в управлении глобальными капиталами, поскольку другие считали, что у нас есть особый талант в управлении рисками и распределении финансовых ресурсов. Сейчас так уже никто не думает, и в Азии, на которую в настоящее время приходится значительная часть мировых сбережений, уже создают собственные финансовые центры. Мы больше не являемся главным в мире источником капитала. Три крупнейших банка в мире на сегодня — китайские; а крупнейший банк Америки опустился на пятое место в общем рейтинге.

Надо отметить и то, что затраты, вызванные кризисом, вытесняют другие потребности, и этот процесс происходит не только у нас на родине, что обсуждалось выше, но и за ее пределами. В последние годы инфраструктурные инвестиции Китая в Африку превысили общую сумму, выделяемую на эти цели Всемирным банком и African Development Bank, а вложения Америки в этом случае выглядят карликовыми. Любой человек, приезжающий в эти дни в Эфиопию и многие другие страны африканского континента, уже может увидеть преобразования, в том числе и новые дороги, объединившие в прошлом изолированные города и поселки, в результате чего создается новая экономическая география. Причем влияние Китая чувствуется не только в инфраструктуре, но и во многих экономических отраслях, например в торговле, добыче природных ресурсов, промышленности и даже в сельском хозяйстве. Столкнувшись с кризисными явлениями, африканские страны обращаются за помощью к Пекину, а не к Вашингтону. К тому же присутствие Китая в настоящее время ощущается не только в Африке, но и в Латинской Америке, Азии и Австралии, то есть везде, где есть товары или ресурсы: быстрый экономический рост Китая порождает у него ненасытный аппетит. До кризиса такое состояние способствовало росту экспорта и повышению экспортных цен, что привело к беспрецедентному росту экономики в странах Африки и многих других государствах мира. После кризиса, вероятно, этот сценарий повторится еще раз, и действительно, многие из этих стран уже выигрывают от сильного экономического роста Китая в 2009 году.

Меня беспокоит, что по мере того как все больше людей из развивающегося мира все яснее видят недостатки экономической и социальной системы Америки, они будут делать неправильные выводы о том, какая система будет служить им лучше. Лишь немногие извлекут из происходящего правильные уроки. Они поймут, что для успеха нужен режим, при котором роли рынка и правительства находятся в состоянии равновесия и где сильное государство эффективно пользуется регулированием. Они поймут и то, что власть групп с особыми интересами должна быть ограничена.

Однако для многих других стран политические последствия будут более запутанными, противоречивыми и, возможно, очень трагичными. Бывшие коммунистические страны после тяжелого краха своей системы, сложившейся после Второй мировой войны, в большинстве своем обратились к капитализму, но некоторые из них выбрали искаженный вариант рыночной экономики. Они поменяли своего прежнего бога Карла Маркса на нового — Милтона Фридмана. Но новая религия не служит им хорошо. Многие страны при таком развитии событий, возможно, не только придут к выводу, что ничем не сдерживаемый капитализм в американском стиле оказался неудачной моделью, но и решат, что рыночная экономика как таковая не является удачным выбором. Коммунизм в прежнем своем стиле не вернется, но вот разнообразные формы чрезмерного вмешательства в деятельность рынка опять будут применяться. Но они не сработают.

При рыночном фундаментализме страдают бедные. Экономики просачивающегося вниз типа не работают. Но бедные могут пострадать еще раз, если новые режимы вновь создадут неправильный баланс, при котором вмешательство в деятельность рынков будет чрезмерным. Такая стратегия не обеспечит экономического роста, без которого невозможно будет снизить уровень бедности. Ни одна экономика не была успешной, если она в значительной степени не полагалась на рынки. Последствия такой зависимости для глобальной стабильности и безопасности Америки очевидны.

В прошлом США и представители элиты со всего мира, получившие американское образование, разделяли общие ценности, но нынешний экономический кризис подорвал доверие людей, которые в свое время выступали за капитализм в американском стиле. Те же, кто критиковал американскую модель капитализма, сейчас пополнили свой арсенал достаточным количеством весомых аргументов и смогут более активно проповедовать антирыночную философию.

Еще одной жертвой происшедшего стала вера в демократию. В развивающемся мире люди смотрят на Вашингтон и видят систему управления, позволяющую Уолл-стрит диктовать правила, которые работают на обеспечение его корыстных интересов, хотя и ставят при этом под угрозу всю мировую экономику. Видят они и то, что при наступлении часа расплаты Вашингтон обратился к Уолл-стрит и ее закадычным друзьям, призвав их заняться восстановлением системы, и все это было сделано таким образом, что Уолл-стрит получила деньги в таких количествах, о которых даже самые коррумпированные руководители в развивающихся странах никогда и не думали в самых смелых своих мечтах. Представители элиты видят, что коррупция по — американски, возможно, является более сложной: никто не передает по темным углам из рук в руки набитые деньгами коробки из-под ксерокса, но от этого она не становится менее отвратительной. Они видят продолжающееся перераспределение богатства и понимают, что это происходит за счет простых граждан. Они видят, что институты, которые пассивно наблюдали за ростом пузыря, такие как Федеральная резервная система, сейчас получают еще больше полномочий в качестве награды за свои неудачи в прошлом. Словом, они видят фундаментальную проблему, заключающуюся в фактическом отсутствии политической подотчетности в системе американской демократии. После всего увиденного им остается сделать лишь маленький шаг для того, чтобы прийти к выводу, что во всем этом есть что-то очень неправильное, и, возможно, такой же вывод они сделают и о самой демократии.

Экономика США в конечном итоге восстановится, как в какой-то степени и отношение к Америке за рубежом. Но нравится это Америке или нет, ее действия тщательно изучаются. Ее успехам подражают. Однако ее неудачи, особенно такие неудачи, как те, что привели к нынешнему кризису, неудачи, которые вызывают насмешки по поводу американского лицемерия, воспринимаются по всему миру с презрением. Демократия и рыночные силы имеют важное значение для справедливого и процветающего мира. Но «победа» либеральной демократии и сбалансированной рыночной экономики не является неизбежной. Экономический кризис, порожденный в основном (неправильным) поведением Америки, обернулся тяжелым поражением в борьбе за фундаментальные ценности, более разрушительным, чем любой удар, который мог нанести по американским ценностям чей- либо тоталитарный режим.