1. Возникновение представлений о национальном обществе в эпоху французского Просвещения

1. Возникновение представлений о национальном обществе в эпоху французского Просвещения

Со времён образования государства Франков, столицей которого стал Париж, территория Франции на многие столетия оказалась средоточием основных противоречий католического мира. Наряду с классическим феодальным земледелием во французских землях успешно развивалось ремесленное производство, росла торговля, и возникало много средневековых городов. Средиземноморские города юга Франции вместе с портовыми городами севера Италии пережили бурный подъём торговой и хозяйственной деятельности в эпоху Крестовых походов в Палестину. Именно в этих городах появилось учение катар, первое манихейское учение в католическом мире, и зародились направленные против римской папской церкви движения средних имущественных слоёв горожан и пригородных семейных собственников земледельцев. Данные движения вызвали ответные действия папского престола и феодалов, первые кровавые, очень жестокие крестовые походы в самой Западной Европе. Однако манихейская ересь бюргеров и мелкого дворянства пустила на юге Франции глубокие корни, которые не удалось вырвать никакими мерами.

Французская Великая Смута и католическая народная революция, главной героиней которой стала Жана Д`Арк, происходили в землях центральной и северной Франции, где господствовали феодальные земледельческие отношения. В последующую эпоху национальной Реформации становление французского сословно-народного государства совершалось тоже в центральной и северной Франции, где укоренение народного социального самосознания шло посредством опоры королевской власти на сословно-представительные Генеральные Штаты. Оно привело к качественному укреплению государственной власти и позволило начать наступательную и экспансионистскую внешнюю политику. С победным завершением Столетней войны англичане были не только изгнаны на Британские острова, но и окончательно поглощена Нормандия на северо-западе страны, из-за споров о принадлежности которой и велась данная война. А затем государственная власть Франции принялась военной силой возвращать свои южные исторические земли. То, что происходило в Московской Руси в 17 веке после Великой Смуты и великорусской народной революции, ничем существенным не отличалось от хода этих процессов и событий во Франции второй половины 15 века и начала 16 века.

Проблемой народной Франции оказалось то, что в захваченных на юге землях с большим числом ремесленных городов ещё не произошло народной революции, и французское народное государство стало насильственно выстраивать там народнические социальные отношения. Среди местного населения сохранялось сильное влияние традиций родоплеменной общественной власти, особой субэтнической культуры и феодальной раздробленности. А потому местная знать, местное дворянство в ответ на внешнее насилие охотно поддержали буржуазный протестантизм: сначала лютеранство, потом кальвинизм. Больше того, они возглавили движение гугенотов, сторонников кальвинизма, не приемлющих папскую церковь и католическое вероучение, и получили действенную финансовую и военную поддержку от Англии и протестантских князей Германии. По мере того, как Великая Смута охватывала южные земли и постепенно перерастала там во вдохновляемую кальвинизмом народно-буржуазную революцию, французское народное государство погружалось в тяжелейшую и растянувшуюся на десятилетия религиозную войну народных католиков с постепенно становящимися народом гугенотами. В течение религиозной войны во Франции помимо французского земледельческого католического народа появился ещё и народ с гугенотским манихейским вероучением. Однако французское народное государство не позволило народу с гугенотским вероучением выделиться в отдельное народно-буржуазное государство, и гугеноты обособлялись в целом ряде провинций, развивали свои вооружённые силы, самостоятельную внешнюю политику, вырабатывали собственную, буржуазно-представительную власть на местах и по всей стране, по сути, создавая государство в государстве. Такое положение вещей оказало сильное воздействие на становление французского абсолютизма.

В истории Франции религиозные войны католиков с гугенотами, которые охватили страну во второй половине 16-го века, были одновременно борьбой земледельческого католического французского народа, населяющего центральные области страны, за сохранение сословно-представительного народного государства. Папская церковь в это время стремилась привести французский народный католицизм в соответствие с папским имперским католицизмом для установления сословного господства католической церкви во всей Западной Европе. В этом цели патриарха Никона в Московской Руси 17 века была похожими на цели итальянских кардиналов при дворе Екатерины Медичи во Франции 16 века. Как и в Московской Руси второй половины 17 века, такая политика порождала во Франции 16 века обострение противоречий религиозных расколов. Эта политика приведения догматики и обрядности католической церкви во Франции в соответствие с единообразными требованиями римского папского престола вызвала недовольство, как гугенотов, так и французского сословного дворянства. Недовольство французского дворянства накапливалось и, наконец, переросло в борьбу за государственную власть и самостоятельность страны с сословием католических священников. Если в России подобная борьба привела к лишению Никона патриаршего сана, а русскую православную церковь поставила в полную зависимость от царской власти, которая в конечном итоге упразднила патриаршество, заменив его Священным Синодом, а представления о православной империи представлениями о самодержавной военно-административной империи. То во Франции её следствием явилось вынужденное согласие папского римского престола на избрание кардиналом поневоле ставшего епископом французского дворянина Ришелье, который яростно защищал интересы церкви, однако подчинял их интересам государства. Ришелье возглавил правительство и совершил в стране преобразования, подобные тем, какие позднее, в Московской Руси совершал Пётр Великий. Ришелье завершил поворот государственной власти Франции к выстраиванию королевского абсолютизма и становлению сословной дворянской демократии. Именно при нём окончательно перестали созываться сословно-представительные Генеральные штаты, что было внешним выражением отмирания французского народного государства. Народное государство выполнило свою задачу. Оно уничтожило основания для поддержки феодальной раздробленности снизу: ибо в католическом народном сознании, как и в православном, в согласии со средневековым христианским мировоззрением было место только для одного царя, только для единственного феодального правителя с правом родового наследования власти над всей территорией страны.

В борьбе за становление королевского абсолютизма Ришелье столкнулся не только со сторонниками сохранения французского народного государства, но и с гугенотами. Среди гугенотов к этому времени завершалась народно-буржуазная Реформация, они необратимо становились народом, имели сильных сторонников в городах и мощный военный потенциал. Красному кардиналу Ришелье своей целеустремлённой решительностью и беспощадной жестокостью удалось сокрушить военное сопротивление гугенотов. Но он признал их права и закрепил с ними договорные отношения на условиях общего подчинения французским государственным отношениям и французским государственным интересам. Ришелье стал использовать хозяйственные способности гугенотов для получения с них денежных налогов, чтобы с одной стороны, активно снабжать деньгами всех участников Тридцатилетней войны, выступающих непримиримыми противниками враждебного Франции дома Габсбургов и особенно Габсбургов Испании. А с другой стороны, чтобы удерживать Францию от участия в этой войне до поры, когда воюющие страны истощат свои ресурсы. Благодаря политике Ришелье, Франция после Вестфальского мирного договора 1648 года оказалась главной победительницей и превратилась в самую сильную и влиятельную державу Западной Европы. А приобретя европейское могущество, Франция короля Людовика XIV смогла сосредоточиться на окончательном повороте к всеохватному абсолютизму, который толкал страну к превращению в главное земледельческое чиновно-бюрократическое государство Западной Европы.

Отмирание французского народного государства, его вытеснение королевским абсолютизмом создало условия для отмены в 1685 году Нантского эдикта, который позволял сосуществовать католикам и гугенотам. Попытка насильственного обращения гугенотов в католицизм привела к тому, что двести тысяч трудолюбивых горожан и земледельцев бежали в соседние протестантские государства: в Швейцарию, в Нидерланды, в Англию и в княжества Германии, – где способствовали подъёму торговли и промышленности. И всякие последующие ужесточения политики государственной власти в отношении гугенотов вызывали массовую эмиграцию средних имущественных слоёв горожан, всё более превращали страну в католическое дворянское государство. Однако в соседнем с Францией протестантском мире, в самой французской столице возрастало влияние на образ жизни, на экономические и военные отношения городского производства, городской культуры поведения, и для выживания дворянской государственной власти ей потребовалось вырваться из ограничений католического земледельческого мировосприятия. Деревенские крестьянские общины, представляя подавляющее большинство населения страны, и не могли, и не желали изменять своё католическое мировоззрение, которое указывало им путь коллективного спасения в идее земледельческого народного бытия. Поэтому дворянская государственная власть имела возможность ослабить зависимость от католического мировоззрения, гибельного для самой государственной власти, только на пути светской рационализации сознания военно-управленческого сословия, то есть самого дворянства, при постепенном вытеснении дворянским сословием из государственной власти сословия церковных священников и народного податного сословия посредством укрепления военно-чиновничьего управления. Что и происходило на самом деле. Ещё кардинал Ришелье, по своему сану подотчётный папе римскому, поднимал значение светского дворянства, как главной опоры государственной власти Франции. Считая дворянское сословие нервом государства, он тем самым уменьшал возможности папского престола влиять на короля, на королевскую внутреннюю и внешнюю политику.

Подобно тому, как это было позже в самодержавной Российской империи, французский абсолютизм, с одной стороны, был вынужден совершенствоваться под воздействием протестантизма, использовать его для развития городских производств. А с другой стороны, он позволял собирать все доходы большой западноевропейской страны в столице, создавать в ней условия не только для удовлетворения всевозможных запросов королевского двора и знати, но и для развития передовых средств усиления власти. Государственное чиновничество превращалось в главного заказчика изделий военно-промышленного производства и связанных с обслуживанием производства научных знаний, поощряло и регламентировало их развитие. От него же зависели торговля и колониальная политика на других континентах, оно посылало корабли для участия в географических открытиях. Широкие познания становились условием успешной карьеры на государственной службе. Поэтому светская образованность волей или неволей распространялась в среде столичного чиновничества, а дворянская демократия на основаниях этой образованности создавала сословное мнение и культурные запросы дворянской среды, способствуя раскрепощению в ней светского творчества, которое развивалось, как в столице, так и в других городах страны. Выдающиеся успехи были достигнуты не только в художественном творчестве Франции этого времени. Именно в абсолютистской Франции получила значительное развитие наука, появилась научная Академия, и стать членом Академии означало добиться почёта и уважения в светских кругах главных городов страны. Французская дворянская культура в течение короткого исторического времени пережила такой расцвет, что ей стала подражать знать во всех европейских государствах, а французский дворянский язык превратился в разговорный язык дипломатов и знати всей Европы. И не случайно, особое влияние всё французское имело в столь схожей с Францией Российской империи, главной державы Восточной Европы.

В 17 веке дворянское светское образование стало проникать в различные податные слои французских горожан. Среда городских разночинцев, устойчиво возрастая в численности, приобретая всё большее значение для развития экономики и для устойчивости государственной власти, и породила эпоху французского Просвещения. Главной особенностью этой эпохи, которая сделала её всемирно историческим явлением, было стремление французских образованных горожан осмыслить устройство мира, человеческую историю и государственные отношения без опоры на народное христианское мировоззрение. Приблизительно со второй трети 18 века в философских трудах знаменитых просветителей и энциклопедистов из разночинских кругов и стали складываться представления о нации, как о новом идеале общественного бытия, который не нуждался в христианском вероучении, в библейском идеале народного монархического государства. Просветители и энциклопедисты Франции находились под воздействием сохраняющих в городах значительное влияние гугенотов, а через них древнегреческого полисного рационализма. Просветители и энциклопедисты осмысливали опыт становления политически независимых городов-государств с капиталистическими интересами в Италии в эпоху Возрождения и народно-буржуазных обществ в Нидерландах и в Англии и прочувствовали приближение совершенно нового исторического времени в развитии французского общества. В передовых идеях по переустройству общественных отношений они отразили и выразили коренные материальные и социальные интересы и политические цели главных движущих сил этого нового времени. Они отметили, что в третьем буржуазно-городском сословии Франции, которое усиливало своё экономическое влияние, но не имело никаких политических прав, зарождались светские представления об окружающем мире, и представления эти отрывались от монотеистического мировоззрения народно-феодального земледельческого общества.

В чём была сущность светских представлений об окружающем мире в среде французского буржуазно-городского сословия?

Она оказывалась разной у тех, кто был связан с производственной деятельностью, с одной стороны, и у торговцев – с другой. Торговцы приморских городов западного побережья страны после Великих географических открытий ринулись, насколько им позволяла королевская власть, создавать материальные средства для ведения мировой торговли, организовывать мировую торговлю. Их сознание неизбежно вырывалось за пределы христианского видения истории и мира, так как на других континентах они сталкивались с иными религиозными воззрениями, с иными культурами и традициями государственных и общественных отношений, устройств власти. Светское образование 18 века завершало раскрепощение их мировосприятия. Без сдерживающего воздействия христианства их поведение стали в полной мере определять интересы получения наибольшей коммерческой прибыли, которые толкали торговцев к выводам, что им нужна полная свобода от всяческих ограничений любой государственной власти на перемещения товаров и коммерческих капиталов по всей планете. Целостное обоснование таких выводов мыслителями эпохи французского Просвещения завершило оформление либерального мировоззрения, которое отталкивалось от эллинистического космополитизма, от гуманизма времён упадка Римской империи и от разрозненных либеральных идей английского Просвещения и итальянского Возрождения, в наиболее целостном виде представленных гуманистами того времени. Если эллинистический космополитизм и древнеримский гуманизм, английские и итальянские идеи о либеральных ценностях порождались интересами средиземноморской торговли, средиземноморского ростовщичества, несли на себе отпечаток замкнутого на средиземноморских отношениях мировосприятия. То либерализм французского Просвещения отталкивался от тех изменений в мировосприятии и коммерческих интересах, которые в Западной Европе произвели Великие географические открытия и становление мировой торговли. Французский либерализм впервые в мировой истории стал все континенты планеты воспринимать в качестве единого рынка товарно-денежного обмена, в котором надо убрать все препятствия для товарно-денежных сделок.

В отличие от торговцев и ростовщиков, те, кто во Франции занимались развитием мануфактурного и зарождающегося заводского промышленного производства, должны были искать способы получения наибольшей прибыли от вложенных средств в эти виды хозяйственной деятельности. Расчётливая заинтересованность в достижении прибыльности капиталоёмкого производства изменяла и их воззрения на мир; они неизбежно становились рациональными прагматиками и, в той или иной степени, материалистами. Этому способствовала зависимость промышленного производства от расширения знаний и исследований учёных естественников и изобретателей, общественный престиж и влияние которых в светской дворянской Франции постоянно возрастали. Расчётливый подход к вложению средств вынуждал их на практике признать зависимость хозяйственной деятельности от культуры производственных отношений, которая создавалась данной государственной властью, была исторически обусловленной, имела непосредственную связь с судьбой данного государствообразующего этноса. И они же видели зависимость благополучия своих предприятий от государственных заказов. Их интересы так и не нашли мировоззренческого выражения в работах просветителей и энциклопедистов французского Просвещения из-за того, что основные доходы во Франции получались от труда народного общинного крестьянства с его католическим мировоззрением, а промышленное производство рассматривалось, как придаток к земледельческому производству. Однако именно на основе их интересов у просветителей и энциклопедистов возникли смутные представления о национальном обществе, как отрицающем народное общество.

Потребность в политическом самосознании и у коммерсантов, и у предпринимателей, связанных с мануфактурными и промышленными производительными силами, росла по мере первоначального накопления капитала и скупки ими собственности у главных собственников королевского абсолютизма: у аристократии и дворянства. Они ужесточали борьбу с правящим дворянским сословием за свои интересы получения наибольшей капиталистической прибыли, для чего им было необходимо избавиться от регламентации своей деятельности чиновничеством, заменить идущее сверху, от королевской власти вмешательство чиновников господством городских рыночных отношений. Феодальные правящие сословия дворянства и церкви вынуждены были уступать. Королевский абсолютизм был удобен и выгоден для сбора налогов с земледельцев, но становился препятствием для роста прибыльности городского производства и межконтинентальной торговли. Пока налоги с земледельцев были большими, позволяли за счёт них покрывать издержки регламентации мануфактурного и промышленного производства правительственными заказами, собственники городского производства смирялись с таким положением дел. Однако рост самого городского производства во второй половине 18 века сделал невозможным продолжение подобных хозяйственных отношений.

Старые хозяйственные отношения были экстенсивными, поддерживались увеличением налогообложения крестьянства, его предельной эксплуатацией и со стороны королевской государственной власти и со стороны местной аристократии и дворянства, владеющих землями и прикреплёнными к ним крестьянами. Когда дальнейшее увеличение налогообложения крестьян стало подрывать само земледельческое производство, привело к сокращению сумм получаемых налогов, тогда мануфактурное и промышленное производство стало переживать углубляющийся кризис, выход из которого оказывался возможным единственно через переход к рыночным, интенсивным производственным отношениям на основе рынка труда, только и позволяющим уменьшать себестоимость товарных изделий. Для перехода к рыночным производственным отношениям необходимо было раскрепостить, избавить от бюрократического регламентирования рынок наёмного труда и торговлю, что подрывало устои королевского абсолютизма. Этого не желали господствующее сословие дворянства и католическая церковь, которые в условиях абсолютной монархии, то есть в условиях абсолютной победы над народным податным сословием земледельцев, победы, обеспеченной безмерным раздутием бюрократического аппарата управления, добились для себя и узаконили множество привилегий. Больше того, несмотря на уменьшение собираемых налогов, они требовали всё новых и новых привилегий, используя феодально-бюрократическое государственное насилие в своих корыстных интересах, в том числе привилегий на произвол в отношении буржуазных собственников, что обосновывалось традиционным произволом по отношению к гугенотам.

В последние десятилетия королевского абсолютизма хозяйственный кризис во Франции стал очевидным и непрерывно углублялся. Крестьянские народные массы, сохраняющие традиции родоплеменных общественных отношений в земледельческих общинах, были объединены и организованны в народ католическим мировоззрением и не знали другого мировоззрения. Поэтому в условиях хозяйственного кризиса они выступали не против феодальных отношений как таковых, а против сложившегося при абсолютизме содержания этих отношений. Они хотели возвращения к народно-феодальным общественным отношениям, которые имели место в эпоху народной Реформации. В ту эпоху, когда христианская католическая этика и власть позволяли через сословно-представительное собрание, то есть через Генеральные Штаты, согласовывать интересы податных земледельческого и городского сословий, с одной стороны, и сословий феодальных землевладельцев ? с другой. Крестьянству хотелось возвращения времени, когда представляющие городскую буржуазию слои ремесленников и местных торговцев небольших городов были выходцами из крестьянской среды, сохраняли с нею непосредственную связь, Тогда, объединяемые и организуемые на местном уровне традициями родоплеменных общественных отношений, крестьянские податные массы были более влиятельны, чем горожане, и определяли общую позицию всего податного сословия народного государства, даже несмотря на то, что сами не были представлены в Генеральных Штатах. Иначе говоря, они хотели восстановить народное феодальное государство, каким оно в сказочном виде осталось в памяти крестьянства с эпохи народной Реформации.

Городская буржуазия поддерживала идею возрождения сословно-представительного собрания, как способа решения спорных вопросов по налогообложению с господствующими привилегированными сословиями, надеясь превратить такое собрание в законодательное. Однако её положение коренным образом изменилось с эпохи народной Реформации, и она уже не представляла себя подголоском крестьянских народных масс в вопросе о существе государственных отношений. Ей уже была чужда мечта о возврате к народному государству, к народно-феодальным общественным отношениям, она не желала возрождения прошлого, но наоборот, ставила передовые экономические задачи, опиралась на свои собственные стратегические интересы укрепления рыночных капиталистических методов хозяйствования и приобретения необходимой этому собственности у правящих феодальных сословий. Именно эти настроения выразили передовые мыслители французского Просвещения, связанные с городской буржуазией своими происхождением и жизненными связями, когда создавали системы взглядов и умозрительные мифы о новых идеальных общественных и политических отношениях. На основаниях этих взглядов и мифов постепенно рождалась политическая самоорганизация буржуазии во всей стране.

Установление гражданского равенства всех перед законом, свобода выражения социальных интересов, упрощение прав приобретать и распоряжаться любой собственностью в соответствии с рыночным спросом и предложением, в том числе собственностью на идеи, ? такие требования становились краеугольными в представлениях лучших мыслителей французского Просвещения о новом идеальном обществе. Но осуществление таких представлений самым непосредственным образом отрицало феодальные отношения королевского абсолютизма, приспособленные для отстаивания прав на привилегии со стороны относительно малочисленного класса владельцев земельной собственности и государственного чиновничества. Оно отрицало бы всё устройство государственной власти, как власти вызывающе феодальной, защищающей только интересы абсолютного меньшинства наследственных потомков некогда поделивших землю страны феодалов, дворянства и церкви. Иначе говоря, осуществления таких представлений нельзя было добиться без революционного низвержения существующей государственной власти. А единственным средством низвержения государственной власти королевского абсолютизма было пробуждение родоплеменных традиций общественной власти французского этноса, что неосознанно чувствовали мыслители Просвещения. Использовать это пробуждение бессознательного возмущения в среде связанных с производством низов можно было только поиском нового идеала общественного устройства, который бы лучше учитывал кровные интересы родоплеменной общественной власти в новых исторических обстоятельствах, чем народный католический идеал.

В царящей обстановке произвола власти привилегированных сословий, гнетущего и возмущающего буржуазный здравый смысл и раскрепощённый научными познаниями светский разум, неприемлемого для практического и философского рационализма городских слоёв населения, передовые мыслители горожан требовали уничтожения прежнего государства. Они хотели создания нового государства с разумным конституционным управлением государственными отношениями и с такой властью, которая упорядочивала бы гражданское общество в совокупных интересах всех граждан этого общества.

Никакого сокрытия и оправдания привилегий абсолютного меньшинства, вот что отвечало коренным интересам буржуазного податного сословия и нашло отражение в главных политических идеях всех мыслителей французского Просвещения. А раз привилегии оправдываются религиозным идеологическим насилием, религиозным идеалистическим иррационализмом, большинство французских мыслителей объявляли себя материалистами или деистами и не желали признавать и терпеть католицизм ни под каким видом. Они видели в католицизме идеологическую опору феодально-бюрократического правящего класса, рассматривая католическую церковь в качестве прямого противника в предстоящей ожесточённой и бескомпромиссной борьбе за революционное отрицание феодального государства. Отталкиваясь от традиций отрицания католического феодального государства гугенотами, они доходили до отрицания, как христианского вероучения, несущего в библейской мифологии обоснование только такого государства, так и от библейской идеи народного общества. В конечном итоге они доходили до отрицания идеалистической философии и начали разрабатывать новую, материалистическую философию, ведущую непримиримую борьбу с идеалистической философией. Иначе говоря, они заложили основания отрицания идеалистического строя, то есть целой эры в истории человечества.

Такое же отношение к монотеизму, к церкви, к религии вообще стало складываться и у возникающих политических течений, которые выражали интересы французских горожан. Но отрицание католического мировоззрения в качестве религиозного основания государственной власти, а католического священства в качестве первого сословия общественных взаимоотношений прямо означало, что новая идеальная форма общественного бытия уже не будет народом. Свободное от их воздействия общество мыслилось в идеале уже собственно буржуазным обществом, построенном на хозяйственных и политических интересах горожан, и для этого общества потребовалось новое политическое название. Такое общество вслед за мыслителями и политики стали называть нацией. О новом идеальном национальном обществе, как отрицающем христианское народное общество, грезили передовые умы Просвещения и сторонники политического действия накануне Великой буржуазной революции. Они и подготовили первую в мировой истории собственно буржуазную революцию.

Однако представления о столь новом, национальном обществе оказывались ещё слишком умозрительными, не проверенными исторической практикой. Та часть мыслителей, которая, осознанно или нет, отражала в первую очередь интересы коммерческого капитала, делала упор именно на гражданские права, ставя их выше общественных, и расширяла представления об идеальном национальном обществе до некоего общемирового общества, отстаивая главный лозунг либерализма: "Свобода, равенство, братство", ? с позиции вымышленного общечеловеческого общежития. А поскольку либерализм был несравненно глубже разработан и опирался на многовековой опыт пропаганды, утвердил собственную догматику, постольку он приобретал преобладающее влияние в политической борьбе с христианским феодализмом.

Требования продвижения к идеально справедливому и разумному национальному обществу объединили большинство представителей буржуазии в созванных королём Генеральных Штатах, то есть в сословно-представительном собрании, которое должно было искать пути межсословного взаимопонимания в обстоятельствах острого хозяйственно-экономического и политического кризиса Франции 80-х годов восемнадцатого столетия. Представители городской буржуазии, объединённые и организованные нечёткими, а потому всем приемлемыми идеалами о новом обществе с рыночными свободами, отстаивали эти идеалы, видя в них единственный выход из кризиса. Но такие идеалы были неприемлемы сторонникам сохранения дворянского королевского абсолютизма, которые решение всех проблем видели в согласии буржуазии на узаконенное, а не произвольное увеличение налогообложения третьего сословия, считая уже это своей существенной уступкой, дающей право требовать ответных уступок. Противостояние сословных взглядов и интересов было по существу непримиримым и быстро завело в тупик работу Генеральных Штатов, чему способствовало крестьянство, которое своими мятежами повсеместно показывало, что оно на стороне буржуазии. Ощущая их поддержку и вдохновляемые собственным идеалом национального общества, представители буржуазии не желали идти на уступки дворянству и церковному сословию, и противоборство в Генеральных Штатах принимало вид политической войны, которая могла закончиться лишь полной победой одной стороны над другой. Но превращение представителей буржуазии в политических вождей всех недовольных привилегиями, какие отстаивали для себя феодальные сословия, указывало на то, что именно буржуазия превращалась в выразительницу главных интересов податного большинства населения страны.

В таких обстоятельствах в политическую борьбу вмешался многочисленный столичный плебс Парижа. Плебс был особым, пролетарским социальным слоем столичной жизни, который появился при французском королевском абсолютизме. Его составляли бывшие крестьяне, вытесненные обезземеливанием в города, в которых королевской властью развивалось мануфактурное и промышленное производство, и вовлечённые в это производство. Образ жизни и производственные отношения плебса-пролетариата определялись, устанавливались королевским чиновничеством, а потому недовольство своим материальным и социальным положением у него было прямо направлено против олицетворяемой чиновничеством государственной власти. У пролетарского плебса сохранялись общинные представления о христианской евангелической этике поведения, о народном патриотическом бытии. И хотя в условиях города католическое мировоззрение бывших крестьян постепенно размывалось светским мировосприятием, видение национального идеала, о котором данный слой узнал от буржуазии, в корне отличалось от буржуазного. Это видение несло в себе память о народном евангелическом мировоззрении, в котором был остро поставлен вопрос о необходимости социальной справедливости для общинных низов, и с буржуазией плебс объединяло только неприятие дворянской королевской власти и сословия католических священников. Именно у той части плебса, на сознание которой перестал воздействовать церковный католицизм, обвинения буржуазией королевского абсолютизма в ухудшении условий существования всех слоёв горожан вызвали наибольший отклик и потребность действовать, пробудили бессознательные побуждения бороться с государственной властью феодальной знати за традиции родоплеменной общественной власти.