Ученый, ставший политиком

Сын мелкого торговца из Баварии, Людвиг Эрхард не мог иметь ни особых связей, ни доступа в истеблишмент. В отличие от Джона Кейнса, ему на роду было написано быть обычным. Он им и был… Мальчишкой попал на фронт в Первую мировую, был тяжело ранен и выжил чудом, перенеся семь сложнейших операций. После войны поступил в Нюрнбергский коммерческий колледж, затем работал в какой-то торговой конторе. Один брат умер в раннем детстве, другой пропал без вести на фронте. Зато старшая сестра Роза удачно вышла замуж за влиятельного человека — крупного промышленника Карла Гута. Людвиг Эрхард и понятия не имел тогда, какую роль замужество сестры сыграет в его судьбе.

Зато он быстро понял, что работа коммерсанта — не для него, и отправился в Университет Франкфурта. Там его учителем становится Франц Оппенгеймер, выдающийся немецкий социолог и экономист, с которым Эрхард был очень близок, пока Оппенгеймеру не пришлось эмигрировать в США, спасаясь от нацистов.

Тома написаны о том, какое именно влияние оказали на Эрхарда взгляды его учителя. Оппенгеймер видел в государстве не благо, а зло — в отличие от Кейнса, чьи взгляды в 1930-е годы разделяло большинство западного общества. Для Оппенгеймера государство — инструмент насилия. Более того, у него монополия на насилие, люди ему дали право начинать войны, наказывать за преступления, охранять частную собственность. У государства есть масса и других, часто совершенно лишних прав, которыми оно неизбежно злоупотребляет, отчего и становится злом.

Оппенгеймер размышлял об обществе с равными правами всех на частную собственность, в котором государство охраняло бы эти права, не вмешиваясь в экономику. Его главная книга «Государство», написанная еще в 1919 году, — философский труд, интеллектуальный поиск, призванный побудить людей думать и определять свои ценности. Ведь в конечном итоге жизненный выбор определяют не столько рациональные соображения, сколько именно ценности. Они не требуют доказательства, это предмет внутренних убеждений, но они всегда — явно или неявно — присутствуют в любой общественной теории и, уж конечно, в суждениях людей. Книга «Государство» стала крайне популярной, и, как всегда, каждый делал из нее собственные выводы. Например, Че Гевара то и дело ссылался на Оппенгеймера — нравилось ему, что буржуазный философ считает государство насилием. Прекрасное дополнение к «марксизму». У Гевары в ход шло все, что оправдывало его собственную страсть к насилию и диктаторству, приукрашенную флером революционной романтики.

Эрхард работал при университете, занимаясь чистой наукой, пока в 1942 году в его жизнь не вмешался муж сестры Карл Гут. В Третьем рейхе Гут занял пост исполнительного директора Reichindustrie — Имперской группы промышленности. А ее руководители, крупные промышленники, были людьми дальновидными.

Они организовали небольшой научный центр для анализа экономики страны и определения контуров новой политики страны на случай поражения Германии в войне. Во главе него и поставили Эрхарда. Анализируя экономическую политику нацистов, тот увидел поразительную нерациональность командно-административного хозяйства страны и его поразительное сходство с экономикой СССР. В фашистской Германии, в отличие от СССР, оставалась частная собственность, но промышленники могли работать только по заказам государства, которое распределяло средства, устанавливало цены, диктовало ассортимент продукции для каждого концерна, оставляя крупным корпорациям весьма и весьма солидную прибыль. Кстати, за схожесть многих мер «Нового курса» с таким устройством FDR и упрекали в том, что он строит фашистскую Америку.

Вовсе не средний класс мелких буржуа и лавочников стал в нацистской Германии опорой режима, как принято считать. Их-то быстро списали со счетов. Опорой нацистского режима стал именно крупный корпоративный капитал. Партийные бонзы, крупнейший бизнес и генералы образовали треугольник экономической власти в стране. Государственно-монополистический капитализм заменил рынок детальными планами, которые были подчинены одной задаче — подготовке к войне.

Эрхард копался в фактах, цифрах, поражаясь неэффективности системы. В планах, разработанных людьми, всегда есть ошибки и предвзятые допущения. Директивные поставки всегда сопряжены с потерями: в одних местах — простои, в других — затоваривание. Человек не может превзойти рынок в эффективности распределения денег, труда и товаров, а скованный директивами капитал не способен следовать своим естественным законам. Годы работы в аналитическом центре на всю жизнь сделали Эрхарда убежденным сторонником свободы конкуренции и торговли.

Осенью 1945 года союзники назначили его министром экономики Баварии. Всего за 14 месяцев он восстановил там частную собственность, создал основные земельные институты — кадастр, реестр, технические службы, запустил свободную куплю-продажу земли… Но эта рутинная работа его тяготит, не хватает простора для реализации планов, которые он вынашивал в секретном центре. «…Чтобы начать серьезную экономическую политику, нужна возможность проводить ее на территории всей Германии, имея при этом в виду, что конечной целью является интеграция Германии в экономику Европы и всего свободного мира»[69], — написал он двенадцать лет спустя.

С середины 1930-х основой экономики Германии было исключительно производство вооружения и необходимого для него металла и топлива. Не для рынка, ведь все потребляло государство. А значит, главным источником финансирования мог быть только печатный станок. Десять лет такого хозяйства — и полная разруха, тем более что война уничтожила транспортную систему страны начисто. Экономика мертва, распределительная система стала не нужна — распределять уже нечего. За рейхсмарки никто ничего не продает, население в городах пытается кормиться с собственных огородов, как ленинградцы в блокаду. Ездят по деревням, выменивая одежду и городскую утварь на еду.

Союзники собирались и дальше выжимать все возможное из сложившейся системы. Со временем стоит подумать, какие производства поддерживать для умеренного роста производства, но пока задача — не допустить массового голода. В стране все по карточкам, зарплаты фиксированные, платят их в рейхсмарках, которые ничего не стоят. Да и сами немцы ждут от властей только справедливого распределения продуктов, не помышляя о большем. Ведь они — побежденная нация, изгои без будущего.

Осенью 1946 года между четырьмя странами-победительницами начал назревать неизбежный раздрай. СССР останавливает поставки продовольствия из своей зоны в три западные. В ответ генерал Люсиус Клей, глава администрации американской зоны, останавливает поставки оборудования с заводов Рура в восточную часть. Штаты и Великобритания объединяют свои зоны в одну, назвав ее Бизонией. Франция, которая контролирует часть юго-западных земель, пока отказывается к ним присоединиться, отчего кризис управления четырехзональной страной только нарастает.

Эрхарда назначают начальником управления экономики Бизонии. Это не та должность, где можно принимать решения, но он уже задался целью обеспечить перезапуск всей экономики Западной Германии. Первый шаг — срочная денежная реформа. «Глупости, — сказали власти Бизонии, — новые деньги тут же обесценятся, как и старые, раз производство разрушено». Это действительно был реальный риск, но и единственный шанс реанимировать убитый рынок — за фантики никто работать не будет. Сначала деньги, потом, может быть, все остальное. Но никак не наоборот.

После войны многим странам приходится проводить денежную реформу. Нехватка товаров рождает дикую инфляцию, на ценниках каждый день растут нули. Задача реформы — убрать «навес» денег, привести их объем в соответствие с товарной массой, чтобы цены стали регулятором производства. Формально все сводится к простой деноминации: например, в 1947 и 1961 годах в СССР поменяли деньги на новые купюры в отношении 1:10, а в 1998 году — в отношении 1:1000. И тем не менее практически всегда по новому номиналу меняются лишь зарплаты и часть вкладов, не превышающих установленный минимум. Другая часть сбережений при пересчете в новые деньги уменьшается, скажем, на четверть или на треть. А сбережения, превышающие и второй предел, уменьшаются вполовину, а то и в разы. Так что денежная реформа — конфискационная, болезненная мера.

Это все понимали, оттого оккупационные власти и сопротивлялись. Но Эрхарду нужно было создать новые пропорции экономики, дать населению стимул трудиться, а капиталистам — производить и вкладывать. Он требовал еще и снижения налогов, чтобы стимулировать вложения. Немедленно, одновременно с обменом денег. Об этом союзники и слышать не хотели, опасаясь, что не справятся с бюджетным дефицитом. А просить вливаний в экономику Германии у правительств своих стран? Чтобы победители платили побежденному?

Эрхард настаивал на полном демонтаже «обанкротившейся, коррумпированной системы централизованного хозяйства, основанной на принуждении». Нужен узаконенный свободный порядок, основанный на добросовестной конкуренции, частной инициативе и индивидуальной ответственности[70]. У него в голове уже сложился весь комплекс реформ.

Власти Бизонии сомневались, все еще делая ставку на «управление дефицитом». Они опасались, что отмена контроля над ценами и обмен денег могут «так ограничить спрос, что принудительная экономика станет бесполезной»[71], а рыночные механизмы сметут остатки порядка и выйдут из-под контроля. Эрхарду приходилось каждый день выдерживать битвы с военными властями в атмосфере военного времени, когда неповиновение в лучшем случае могло повлечь отстранение от должности.