Политика и философия

Особо не тыча этого никому в глаза, политики вполне оседлали теорию Фридмана. Все центральные банки строят свою политику по его теории. С помощью его идей о взаимосвязи между инфляцией, валютной стабильностью, ценой денег в виде кредита и экономическим ростом Центробанк России сумел не допустить крушения нашей экономики в 2014-2015 годах.

В 2014 году в Россию пришел кризис, потому что на фоне резко подешевевшей нефти — главного источника наполнения бюджета — западные санкции внезапно перекрыли приток капитала в страну. Они формально касались только государственных структур, как известно, но по факту кислород оказался перекрыт притоку капитала вообще.

Причина в том, что у нас почти все банки государственные! Если бы у нас был один-два госбанка, остальные могли бы, как и раньше, привлекать деньги с международных рынков, и кризиса мы, возможно, не почувствовали бы. Но у нас 80% банковского рынка приходится на Сбербанк, ВТБ и ВЭБ, Газпромбанк и Россельхозбанк. Санкции перекрыли приток капитала этой пятерке — и всё, капитал в страну идти перестал. А люди как переводили деньги за границу, так и продолжали это делать — кто родственникам, кто на учебу детей. Многие переводили из-за тех самых страхов нестабильности: «Не запретят ли завтра в России доллары и не заставят ли их обменять на рубли?» В результате вот что: приток капитала в страну перекрыт, отток продолжается. Вот вам и курс доллара 65 рублей вместо прежних 30.

ЦБ и Минфин России сумели остановить обвал рубля. Жестким уменьшением госрасходов, что позволило не истратить все валютные резервы на поддержку рубля и сохранить инфляцию в приемлемых параметрах. ЦБ избежал соблазна попросту включить на полную мощность печатный станок. Конечно, удерживать инфляцию в пределах однозначных цифр было нереально, в 2014 году она достигла 17%. Но уже на следующий год снизилась до 14%, а к середине 2017-го — до 4%. Наш Центробанк прекрасно усвоил мысль Фридмана, что инфляция — самое большое наказание, ее последствия для экономики разрушительны.

При этом мы ненавидим монетаризм, как это понять? Да очень просто: на уровне политики технократам ясно, что монетаризм дает эффективные инструменты для преодоления денежных кризисов. А вот на уровне философии…

С одной стороны — лейбористы в Британии, демократы в США, социал-демократы в Германии. Они — за стабильность государственных гарантий благосостояния. С другой — тори в Британии, республиканцы в США, Христианско-демократический союз в Германии. Они — за стабильность рынка, при которой каждый может предсказуемо реализовать то, на что способен. В этом и различия, если упрощенно. Не стоит думать, что лейбористы и демократы — кейнсианцы, а тори и ХДС в Германии зачитываются Фридманом. На практике политики в каждый конкретный период предлагают народу программы «на злобу дня». Разве только «более рыночные партии» всегда отстаивают менее высокие налоги и меньшее перераспределение дохода от богатых к бедным. Это в политике. А с точки зрения философии это уже две разные системы убеждений.

Все сводится к базовым, ценностным понятиям — деньги, свобода, личная ответственность или потребность в защите… Философия Фридмана — не выживание сильнейших за счет остальных, это просто философия зрелого, самостоятельного человека. Инфантилам ее не полюбить.

Можно не соглашаться с Фридманом во многом. Спорной является его идея, что надо выдать родителям деньги на обучение детей и пусть родители сами решают, где и чему ребенку учиться в частных школах. Для многих — для моего сына, например, — неприемлема идея частной медицины, когда менее обеспеченным помогают только деньгами, чтобы те могли лечиться в конкурирующих клиниках. «Они пропьют все деньги, выданные на лечение, а потом будут подыхать на улице. Меня как гражданина это совершенно не устраивает», — заявляет сын.

Вот в чем разница — в оценке человека. Верим мы в его разум, способность жить рационально или считаем его недоумком, за которым нужен пригляд государства, потому что сам он не способен справиться со свободой и уж тем более распорядиться своими деньгами. Тех, кому свобода дороже, чем коллективизм, — меньшинство. Начав по частям отдавать свою свободу государству, за десятилетия люди привыкли к ограничению свободы, утратили желание нести ответственность за свою жизнь, и разум начинает деградировать — мой сын уже точно разуверился в разумности человека. А Фридман бросает вызов тенденции превращать людей в инфантилов, постоянно лишая их ответственности за самих себя. Можно отрицать его взгляды, а можно над ними размышлять…

Во всех странах Атлантики господствует «смешанная экономика» и новое понятие либерализма как выравнивания доходов и однотипности дозволенных свобод. Несбыточный сон Фридмана едва ли когда-нибудь станет явью. Либералы так усердно занимаются регламентацией дозволенных свобод и мнений, так пекутся о меньшинствах и мигрантах, многодетных и одиноких — словом, обо всех, кроме тех, кто умножает общественное богатство, — что время от времени у трудяг этот явный перебор вызывает протест. Им, конечно, совершенно безразлично, кто истинный, а кто неистинный либерал, просто выводит из себя неуемная любовь к перераспределению в пользу бедных. Инстинкты толкают голосовать за рыночников вроде Рейгана или Тэтчер, героиню нашего следующего очерка, а то и просто за националистов, выступающих под флагами защиты собственного трудового народа от «пришлых». Много оттенков в том, как именно качается маятник между представлениями людей о свободе и о защите.

Спустя какое-то время избиратели в рыночниках разочаровываются, им хочется снова пожить за счет государства. Но драма в том, что для восстановления всех функций рынка, для того, чтобы низкая инфляция, снижение налогов, расширение свободы капитала дали ощутимые плоды обывателю, потребителю — таким, как мы с вами, — для этого нужно время! Годы последовательности, как говорил Фридман. У Тэтчер получилось быть последовательной, потому что она сумела продержаться у власти три срока. А люди нетерпеливы. И снова у власти «коллективисты».

Однако, в отличие от наших граждан, жители стран Атлантики все попробовали на собственной шкуре. Какая бы каша ни была у них в голове, они понимают, что деньги на деревьях не растут.

Достаточно вспомнить о Гайдаре и его команде. Они якобы манипулировали общественным сознанием, суля всем по «Волге» от приватизации и изобилие на прилавках по доступным ценам. Какого же низкого мнения о себе нужно быть, чтобы винить другого в том, что тот другой задурил тебе голову!

У нас просто не хватило терпения дождаться, когда осядет пена и каждый сам научится растить свои деньги на своих собственных деревьях, которые однажды начнут плодоносить. Более того, большинство — и те, кто застал 1990-е годы, и те, кто судит сегодня о них со слов родителей, — так и не поняло главного: как произошла подмена того свободного рыночного общества, которое строили Гайдар и его команда, вооружившись лучшими экономическими теориями.

Гайдара можно назвать учеником Фридмана, они много общались, Егор Тимурович многое перенял у нобелевского лауреата. Но преемники Гайдара один за другим начали идти на компромиссы: тут чуть поменяем, тут обойдемся, тут сделаем наоборот — на время. Государство стало хвататься за те функции, которые ему не по зубам, а с середины нулевых — вообще торжество государственного подхода: государство, мол, само может устанавливать законы рынка сообразно своему, государственному целеполаганию. В результате мы и имеем тот самый капитализм с нечеловеческим лицом. Ни Богу свечка, ни черту кочерга, как сказала бы моя покойная свекровь с Орловщины.

Не одни мы, русские, любим стабильность, которую якобы дает государство. Не только мы считаем ее надежнее стабильности денег и свободы. Наше отличие лишь в отсутствии опыта, который позволил бы сравнить две стабильности: как чахнет экономика, когда ее терзает государство, и как она расцветает, когда государство разжимает клещи. Не имея такого опыта, мы считаем, что он нам и не нужен, и все ищем свой «особый путь». Каждому хочется гордиться своей страной, только как гордиться тем, что умом Россию не понять?..