Нельзя ограбить неимущего. Очерк о первоначальном накоплении

Великолепный документально-постановочный сериал «Романтики» 2006 года писатель и сценарист Питер Акройд посвятил поэзии английского романтизма рубежа XVTTT-XTX веков. Это истории утраты иллюзий. Восхищение Уильяма Блейка сначала американской революцией 1776 года, затем Французской революцией 1789-1793 годов сменилось у поэта разочарованием и тоскливой безысходностью. На смену средневековому сословному неравенству пришли долгожданные ?galit? и libert?, но их облик оказался омерзительным: дети-трубочисты своими телами прочищают дымовые трубы, там же и гибнут. Кругом бродяги, бездомные нищие — пауперы, одним словом. Байрон сам революций не застал, но мрачный эгоизм и меланхолия его героев — это горькая усмешка над тем, как капитализм помножил на ноль идеалы тех, кто шел на баррикады за равенство и братство.

Фильм вызвал шок! Зрители забыли или не знали, откуда взялся капитал. К середине XX века рабочие стран Атлантики уже не помнили звук заводского гудка, сегодня мало кто из наемных рабочих и станок-то в глаза видел — кругом банкиры, медийщики, модельеры, дизайнеры, компьютерщики. Образованный, креативный люд. Этой рабочей силе капитал дает достаток, дома, машины, все больше делится с ней прибавочной стоимостью, сам не оставаясь при этом внакладе — подумайте о состояниях Джобса, Гейтса… И об уровне заработка занятых в Apple или Microsoft.

Фильм Акройда стал откровением, потому что мало кто открывал 24-ю главу первого тома Das Kapital. Она так и называется — «Тайна первоначального накопления», ведь большинству неведомо, что изначально капитал взялся попросту из грабежа. Другого пути не было и быть не могло.

В России все чувствуют себя ограбленными. Если есть у нас слово, которое ненавидят еще больше, чем слова «монетаризм» или «либерал», то это «приватизация». Что и у кого отобрали реформаторы 1990-х и лично господин Чубайс? Мы все были неимущими, значит, просто ничего не досталось на халяву, так получается? Ведь неимущего ограбить невозможно!

Тем не менее ощущение несправедливости жжет сердце. Люди постарше не могут простить тем годам собственную эйфорию надежд, сменившуюся тоскливым, как у Блейка, чувством безысходности. А не заставшие той поры пребывают в меланхолической апатии — прямо как Байрон.

Так вот: справедливых приватизаций не бывает! Только кажется, что где-то было по-другому. Да, Тэтчер могла продавать British Telecom на рынке с аукциона за справедливую цену. Но ни в России, ни в других восточноевропейских странах плановой экономики в начале 1990-х не было ни рынка, ни цен, ни денег, чтоб отправиться на аукцион. А приватизировать надо было не пять и не 50 предприятий. Справедливой смены одной формы собственности на другую быть не может. Но, как ни покажется странным, капитал, который появился в ходе чубайсовской приватизации, не был результатом грабежа. Грабеж надо искать совсем в другом периоде нашей истории… А приватизация 1990-х — не более чем не совсем справедливая или совсем несправедливая дележка. Так и дележек справедливых тоже не бывает!

Важнее другое, из-за чего сердце у россиян не болит. В России начала 1990-х взялись приватизировать все — так народу и пообещав. Государственные активы были не способны генерить деньги и наполнять прилавки товарами для населения. Каждому предприятию требовался хозяин. Конкретный человек или группа акционеров, которые принялись бы поднимать лежащие на боку предприятия, чистить их активы, ставить управление с головы на ноги. Иными словами, нужен был капиталист, который, получив этот первоначальный капитал, пусть и несправедливо, занялся бы накоплением уже не первоначальным, а капиталистическим.

В 1990-х государство приватизировало дай бог если половину активов. И решило, что хватит. Поэтому с первоначальным накоплением капитала ту приватизацию даже сравнивать смешно. Так, эпизод. Более того, он никак не объясняет, откуда изначально взялись активы, которые тогда решили превратить в капитал. И откуда остальное добро, которое в капитал так и не превратили. Короче, откуда у государства взялась вся его собственность? Вот где тайна! Или секрет Полишинеля. Все зависит от того, насколько пристально смотреть на «особый путь» развития периода Великого строя. И еще вопросик на сладкое: а что теперь-то должно стать с остальным, еще не приватизированным добром? Закончился ли у нас процесс первоначального накопления? Навряд ли… И это отдельная тайна.

Но сначала о том, как это было «у них». О леденящих душу историях в 24-й главе первого тома Das Kapital. Маркс и тут глядел в корень.