Безнравственность Государства-Провидения
В ходу у лейбористов на рубеже 1950-1960-х был слоган: они создали «Государство-Провидение». Для Маргарет это понятие звучало полной глупостью. Как государство может лучше самих людей знать, что для них благо? Тем более что и благ-то особых не наблюдалось. Только в конце 1950-х годов, позже, чем в других победивших странах, в Британии отменили карточки. В очередях на получение социального, то есть доступного, жилья стояли миллионы людей. Причем только для того, чтобы это жилье снять! Получить не в собственность или в пожизненное владение, как в Советском Союзе, а внаем! Скудная была жизнь в Британии.
Стороннему наблюдателю могло показаться, что ничего не меняется. Вечная снобистская Англия, в которой каждый — и бедный, и богатый — проживает жизнь, как предопределено Провидением, ни на что не жалуясь. Но это была видимость. В реальности Англия — та самая страна, изучая которую Маркс открыл законы капитала, — уже четверть века пыталась отменить их действие.
Конкуренция регулируется, чтобы не допустить конкуренции нечестной. В результате все больше тормозится технический прогресс. В 1950-х, когда Маргарет Робертс учится в университете, это еще незаметно, но уже через 15 лет гордость британского автомобилестроения Jaguar, Land Rover, Bentley, Lotus примутся скупать немцы, индийцы, малайзийцы.
Профсоюзы насчитывают 14 млн человек — больше трети населения страны, даже если считать с престарелыми и младенцами. Постоянные забастовки и требования роста зарплат. При этом профсоюзы обращают свои требования не к собственникам предприятий, а почему-то к государству! А потому, что государство так себя само поставило: сочло своим долгом влезать в отношения между капиталистами и рабочими, причем, ясное дело, не на стороне капиталистов. В итоге какова «естественная цена рабочей силы» — особенно с учетом забастовок, то есть простоев и потерь, — вообще непонятно.
Лейбористы полагают, что переговоры государства с профсоюзами и есть социальное партнерство, но, простите, партнерами могут быть только равноправные субъекты — предприниматели, рабочие, служащие, «партнерство» же с государством — это игра в кошки-мышки. Правительство поднимает зарплаты, но никто не отдает себе отчета, что в такой же пропорции растут и цены. Ведь товаров больше не становится, раз все бастуют, а спрос с каждым подъемом зарплат растет. Государство уверило себя, что это чисто по Кейнсу, и особо не горюет, что инфляция уже достигает 12-13% в год.
В результате масса частных предприятий терпит убытки. Где прибавочная стоимость капиталиста? А кто его знает! Рабочим платят не по рынку, а как велело государство. А профсоюзы требуют все больше.
В ответ государство решает, что ему надо еще и предприятиями руководить. Идет ползучая национализация, причем скупаются прежде всего больные предприятия. Дело доходит до того, что в крупных госкомпаниях инвестиции в производство свыше 5 млн фунтов требуют разрешения профильного министерства, а на поддержку предприятий страны государство тратит в год по 6-8 млрд фунтов.
Какой Кейнс, сплошной социализм! Но и ничего марксистского в устройстве экономики Британии нет, как, впрочем, нет его и в экономике никакой другой страны, решившей убить свободный капитал. Маркс писал о каком-то постоянном капитале, переменном капитале, о том, как ведет себя норма прибыли. Все это забыто!
Государственная монополия и регулирование все больше смахивают на Великий строй. С одной лишь разницей — британские партии твердят о «красной заразе» и почему-то убеждены, что охраняют свободное общество. Какая свобода, если везде монополия государства, если власть на пару с профсоюзами контролирует и заработную плату, и цены? Государственные расходы растут, объем производства топчется на месте, качество товаров падает. На железных дорогах поезда ходят не по расписанию, а как получится. Государственная почта теряет почту. Государственные предприятия страны даже в нефтедобыче все больше отстают по производительности от Европы.
Чисто английская мешанина из псевдомарксистских и кейнсианских идей. Брак мышления made in Great Britain.
К окончанию университета Маргарет вполне сложилась как волевая и амбициозная личность. В поисках работы она явилась на собеседование в один из химических трестов. В кадровой службе треста об этом визите осталась запись: «Эта девушка слишком сильная личность, чтобы работать в нашей команде». Она устроилась в неприметную химическую лабораторию, где люди, их отношения, отсутствие жизненных амбиций казались ей убогими. Все вечера и выходные дни она отдавала политике.
Лейбористские обещания заботы о каждом казались Маргарет верхом лицемерия. Ее убеждения были прямо противоположны: человек должен действовать самостоятельно, это главное. Ему надо дать шанс раскрыть свои таланты, добиться успеха. Бог с ними, с лейбористами, это политические оппоненты. А вот что себе думает ее собственная Консервативная партия, Маргарет Робертс было совсем непонятно. Консерваторы шли на поводу у лейбористов, повторяли все те же идеи насчет заботы государства о каждом от колыбели до могилы, считая, что из сознания англичан эти представления не вытравить. В результате они все больше теряли собственное лицо.
По идее консерваторы — носители классического либерализма: общество основано на свободе рынка. Но социалистический окрас послевоенного понятия «либерал» был в послевоенной Британии еще сильнее, чем в Германии и всех остальных странах Атлантики. Да, консерваторы не призывали к социализму, пытались держаться за Кейнса. Но даже его рецепты приобретали у них красноватый оттенок. Как и лейбористы, консерваторы твердили, что экономику могут поднять лишь бюджетные вложения — ведь Кейнс именно так говорил… Государственное планирование? Они только за, рынок — это сплошной хаос, посмотрите, как мощно движется вперед СССР и весь Восточный блок!
Понятно, что из этого коктейля идей последовательная экономическая политика не родится. Непонятно только, как простая девчонка Мэгги Робертс сумела это понять. Она просто не мудрствовала лукаво, а держалась принципов, однажды усвоенных. Здраво заключала, что консерваторы поют на лейбористский лад, только у них получается хуже.
Консерваторы еще помнили, что отстаивают интересы бизнеса, но видели задачу не в том, чтобы дать ему простор, а все пытались сформировать такой государственный план развития, в котором корпорации чувствовали бы себя комфортнее, чем в рамках программ лейбористов. Забыв или просто не ведая, что именно такую экономику построили нацисты в 1930-х. Даже лидер консерваторов, великий Уинстон Черчилль, вернувшись во второй раз во власть в 1951 году, не представлял, как изменить ситуацию. Нация прочно уверовала в идею управляемой экономики, и идейно противопоставить себя лейбористам казалось для тори самоубийственным.
Мэгги доказывать обратное в собственной партии не собиралась — пустая трата времени. Надо действовать. Она выдвинулась кандидатом в члены парламента от самого гиблого округа, который ей и достался лишь потому, что никто из уважающих себя партийцев-консерваторов на него не позарился. В Дартфорде, где дымили трубы двух крупнейших химических комбинатов, у консерваторов шансов не было.
У молодой, элегантно одетой женщины их тем более не было, но Маргарет была твердо намерена достучаться до сознания работяг. Она обошла все дома, зная, на сколько подорожал фунт хлеба и ростбифа, пинта молока и коробка чая. Предельно просто объясняла людям устройство общества, как сама его понимала. Все же ясно! Нельзя душить предпринимателя. Он лучше, чем государство, обеспечит рабочих продуктами по доступным ценам, ведь он всегда конкурирует с себе подобными. Инфляция — враг здоровой экономики: если растут цены, люди требуют роста зарплат. Оплачивать их, не залезая в долги, невозможно, выход один — сокращать расходы государства. «Что тут непонятного? — спрашивала Маргарет Робертс домохозяек. — Вы-то сами всегда живете по средствам».
И тогда, и позже Маргарет занимала в своей партии крайне правую позицию, но чувствовала себя превосходно: она отстаивала то, во что верила. Причем в выражениях не стеснялась — она такая же простолюдинка, как и ее избиратели, к чему политическое фиглярство. Повторяла: «Мы верим в свободу западного образа жизни. Если мы будем следовать по этому пути упорно и с верой в сердце, нам нечего бояться коммунистической России!»
В парламент она, конечно, не прошла, но даже в сугубо рабочем округе сумела подорвать лейбористское влияние. О Маргарет и «дартфордском феномене» заговорили на всех уровнях, а жители почувствовали, что благодаря этой бескомпромиссной женщине их городишко теперь нанесен на карту страны.
И через пару лет, снова баллотируясь от Дартфорда, она не получила депутатский мандат, но в отчаяние от этого впадать не собиралась. Маргарет медленно, но упорно набирала очки в своей партии. Становилась популярной. Она не читала избирателям лекции по экономике, а рубила сплеча — это нравственно, а это безнравственно. Рассуждала на уровне понятий о добре и зле.
Каждый человек обязан заботиться о себе сам. Коллективистские иллюзии не просто вредны, они безнравственны. Государство обязано поддерживать слабых, больных и старых, но все остальные должны сами искать свою дорогу к деньгам. Для этого каждому надо дать свободу развивать свои способности. А всем вместе нужна предсказуемость будущего, отсутствие инфляции, иначе кто же будет вкладывать деньги. Никто — ни в собственный бизнес, ни в сбережения.
Ни в одной стране Атлантики кризис национального сознания не был таким сильным и затяжным, как в Британии. Маргарет Робертс была терпеливым доктором и педагогом…