Субъективистский подход

Хотя сегодня субъективно-идеалистическое направление и находится в упадке, в официальной учебной литературе оно еще преобладает, по крайней мере в Италии.

В соответствии с этим подходом политическая экономия представляет собой науку о человеческой деятельности, определяемой ограниченностью ресурсов (редкостью благ) и неограниченностью потребностей, удовлетворение которых является целью этой человеческой деятельности. Экономика становится, таким образом, теорией выбора, осуществляемого хозяйствующим субъектом из различных вариантов.

Это определение экономики — возможно и не в точно такой формулировке, но такое же по смыслу — встречается в учебниках Папи, Фанно, Аморозо, Брешиан-Туррони, а также в учебниках более современных и более подверженных новым веяниям авторов, таких, как Ди Феницио и Вито, и в более доступной и современной форме у Грациани. Оно получило наиболее полное толкование в известной книге Роббинса о природе и значении экономической науки.[6]

При таком подходе в качестве исходного пункта анализа экономических фактов берется «хозяйствующий субъект», воздействующий своим выбором на окружающий мир. Без сомнения, это — идеалистический подход, поскольку такой «хозяйствующий субъект» в окружающем мире находит лишь ограничения своей деятельности, но абсолютно независим от этого мира. Следовательно, положение этого субъекта в пространстве и во времени не определено, он неизменен, свободен и суверенен в рамках выдвинутой гипотезы. Таким образом, рассматривается поведение этого субъекта как производителя или как потребителя в различных гипотетических ситуациях, а существующая система дана в качестве исходного пункта. Иногда не только социальная система, но даже система цен берется в качестве не конечного, а исходного пункта.

У этих авторов субъективистский подход играет существенную роль в научном построении. Для них, по сути дела, сохраняют значение давнее утверждение Бем-Баверка: «Экономическая наука, которая не развивает теорию субъективной стоимости, висит в воздухе» и соответствующий тезис Моргенштерна: «Должно существовать общее согласие, вытекающее из редкости благ. Только при этом может возникнуть стоимость. Условие прямой связи с субъектом не может быть нарушено».

Субъективистская теория стоимости получила развитие. Она возникла в тесной связи с предпосылками теории полезности благ. Джевонс, профессор логики и политической экономии в колледже Оуэна в Манчестере, утверждал, что «стоимость всецело зависит от полезности», и прямо ссылался на Бентама. В это же время Менгер и австрийские теоретики развивали теорию школы «предельной полезности» несколько отклоняясь от философского подхода, понимали полезность, во всяком случае рациональность поведения человека, в гедонистическом смысле. В этот период было создано и понятие «гомоэкономикуса». Затем возникло стремление связать этот «гедонистический» смысл с поведением хозяйствующего субъекта, используя иногда и другие термины (например, «желанность вещи» у Парето). Признавалась возможность различных комбинаций («кривых безразличия») для создания в конечном счете «теории выбора» независимо от того, что служило психологической основой такого выбора и какие использовались термины, — просто он определялся как «факт элементарного опыта» (у Роббинса) или «обнаруженные предпочтения».

Даже с учетом последующей эволюции и трансформации идеологической базой подобного подхода оставался субъективный идеализм: и в паретианской формулировке общей взаимозависимости, и в более поздней неопозитивистской трактовке.

В самом деле, в этом подходе существенно то, что субъекту экономической деятельности приписывается недифференцированное и суверенное «я», рассматриваемое вне и над социальной средой, в которой он живет. И эта концепция сохраняется, несмотря на все эволюции, которые претерпела субъективистская теория. Таким образом, было создано недифференцированное понятие хозяйствующего субъекта, которое имеет чисто формальные связи с более широкими экономическими категориями, такими, как заработная плата, прибыль, производство, потребление.

Фактически из этой концепции вытекает равенство положения «предпринимателя» и «рабочего» и даже безработного в сфере «потребления». В сфере же производства все превращается в «факторы производства», которые хозяйствующий субъект, выступающий в роли предпринимателя, избирает в соответствии с законом заменяемости одного фактора другим.

Посмотрим, как на этой идеологической основе была построена экономическая теория, исходящая из понятий «количества» и «предельности».

Что касается нас, итальянцев, то в девятисотых годах происходили оживленные дискуссии по вопросам методологии субъективизма; большой вклад в философское толкование экономических понятий внес Кроче.[7]

Кроче, как известно, установил четкое различие между философией и другими науками, между понятием чистым и понятием эмпирическим, или псевдопонятием. Для Кроче все науки представляли собой не что иное, как сооружения из псевдопонятий, или эмпирических и представительствующих понятий. Даже если они «и не являются только так называемой эмпирической стадией соответствующих философских дисциплин, они остаются и всегда будут оставаться рядом с этими дисциплинами, потому что и те и другие выполняют функции не заменяемые и не могут воспринять их друг от друга».

Из этой концепции «автономии», низводящей науки в низшую сферу, где невозможно «диалектическое развитие», вытекает позиция скептицизма, которая затем перейдет в эмпиризм и неопозитивизм. У Кроче, во всяком случае, из нее выводится произвольный и тавтологический характер экономических законов.

Как бы то ни было тот факт, что Кроче отличал «практическую деятельность духа» от теоретической и выделял две формы практической деятельности духа, одна из которых «утилитария, или экономика», дал (хотя Кроче и отрицал это) собственно философскую основу «теории выбора» — субъективный идеализм в области экономики, в его современной форме, сублимированной и очищенной от каких-либо остатков утилитаризма в гедонистическом смысле. Кроче говорил еще в 1900 г., что если экономическое явление понимается как выбор, то это явление относится к области практической деятельности, воли. О происхождении этого подхода иногда упоминается, а часто лишь подразумевается в некоторых итальянских учебниках: он присутствует в них в скрытом виде, даже если авторы не полностью осознали его, по причине незнания или непонимания прямых его истоков.

Последствия такого подхода к научной систематизации экономических явлений станут более ясны читателям в ходе дальнейшего изложения. Однако целесообразно здесь же подвергнуть критике как философский аспект этого подхода, так и его практические выводы, т. е. его использование в развитии знаний и в практической деятельности.

На основе этого подхода фактически утверждали, что можно создать науку, которая имела бы ценность независимо от времени и какой-либо социальной формы, а также предлагали изменить старое название «политическая экономия» на «экономику» или «чистую экономию». Но уже в этом заключена логическая ошибка. На самом деле таким путем либо укореняется тавтология, лишенная конкретного смысла, либо должны быть приняты без попыток научного анализа и считаться неизменными фактические условия, при которых развертывается экономическая деятельность.

В действительности хозяйствующий субъект независимо от того, является ли он «гомоэкономикусом» первой фазы или нет, действует всегда на рынке и часто включается в группы экономических категорий даже при субъективистском подходе, хотя группировка здесь чисто формальна и не имеет такого значения, как у экономистов-классиков.[8]

С позиций экономического субъективизма определенный рынок становится предпосылкой, но именно в этом заключена ошибка: субъективизм, в частности, несклонен к поискам экономических законов. Какова бы ни была психологическая основа и логическая эволюция субъективизма в своем практическом применении он всегда исходит из теории «предельной полезности», даже там, где посредством неопозитивистской теории «обнаруженных предпочтений» субъективизм пытается устранить понятие полезности. Он основывается на двух взаимосвязанных понятиях — полезности и потребности, при этом вводится количественная определенность понятия полезности в смысле, который делает это понятие функцией количества. Из этой функции в соответствии с задачами «теории выбора» вытекают теоремы равенства предельных полезностей в отношении процесса потребления и «предельной производительности факторов производства» в отношении процесса производства.

Таким образом, с философской точки зрения эта позиция восходит к избитому теоретическому притязанию. Ведь оценка полезности товара предполагает знание его цены потребителем, возможность выбора и наличие дохода, находящегося в распоряжении потребителя.

Цена предполагает существование общества, разделение труда, возникновение денег, распределение общественного продукта. Если не рассматривать пока категории денег, оценка полезности и выбор предполагают знание наличного количества данного блага, определенное положение хозяйствующего субъекта в обществе и т. д. До того как сложилась экономическая структура и структура цен, невозможно произвести оценку полезности, оценку стоимости, выбор.

Действительно, при внимательном изучении университетских учебников, которые еще не так давно явно преобладали, обнаруживается, что в них никогда не давался анализ капиталистической системы в ее совокупности, анализ, вскрывающий в ней общие законы, т. е. законы, присущие всей системе в целом. Для субъективистского учения капиталистическая система является чем-то данным, неоспоримым исходным пунктом. Следовательно, единственным объектом экономического анализа является поведение субъекта экономики внутри этой системы производства и распределение общественного продукта. Субъективистов интересует уже не «политическая экономия», а «экономика». Естественно, что «абстрактная наука», вытекающая из такого анализа, с научной точки зрения не интересует более ни студента, ни ученого, а также мало пригодна для практических целей «ведения дел».

Студенту не нужно посещать университет для того, чтобы узнать о свободе выбора среди различных возможностей, которые ему представляются. Он прекрасно знает, что самоубийца волен выбирать способ покончить с собой, заключенный волен выбирать, будет ли он прохаживаться по камере или пребывать в неподвижности, а человек без крыши над головой сам решит, будет ли он спать под мостом или у подножия памятника Гарибальди. Он также отлично знает, что если ему предстоит выбрать один из видов деятельности, то он выберет наиболее приятную и выгодную работу. Студент и без посещения университета уяснит, что пятая ложка супа, как учат до сих пор в некоторых университетах, дает меньшее удовлетворение, чем первая, и что с пятидесятой ложкой полезность супа исчерпывает себя; студент знает также, что если пищу глотать не прожевывая, то полезность ее становится отрицательной; ему точно так же не нужно учиться тому, как истратить десять тысяч лир, лежащие у него в кармане.

И капиталист, без всяких уроков политической экономии, знает, что он должен соединить различные факторы производства таким образом, чтобы получить максимум продукта при минимальной стоимости, знает и другие подобные премудрости.

Студент хочет знать, почему у него в кармане десять, а не сто тысяч лир, почему закончив университет он ищет работу и не находит ее. Капиталист хочет знать, почему он имеет капитал именно такой величины, почему ему отказано в кредите, почему он обнаруживает перед собой промышленного гиганта, мешающего ему выбрать такой способ вложения капитала, какой он считал бы наилучшим.

Следовательно, люди хотят знать, каково их социальное положение в обществе и существуют ли объективные законы, определяющие это положение. Безработный хотел бы знать, почему в этом обществе он не находит работы; рабочий — почему в обществе, где он живет, он занимает подчиненное положение, от которого не может избавиться; а тот же самый предприниматель желал бы знать не то, как он поступает, имея перед собой рыночную цену, а как возникает эта цена, эта структура цен. Без ответа на эти вопросы наука не дает понимания действительности и до определенной степени не служит даже достижению практических целей.

Если мы будем применять принципы экономического субъективизма в соответствии с известными постулатами субъективного идеализма — стоящего над всем «я», мира в себе, не связанного с другими субъектами (напомним знаменитые слова Уикстида об «отсутствии мостов» между различными субъектами), то мы придем к невероятным утверждениям. Поистине поражает тот факт, что еще в 1933 г. Моргенштерн мог утверждать: «Если экономический субъект обладает в качестве средства производства только своим трудом, он будет трудиться до тех пор, пока его труд, или негативная полезность, представленная трудом, не станет равной позитивной полезности, представленной благом, которое ему нужно получить».[9] И это было написано в то время, когда миллионы безработных насчитывались в Германии и сотни тысяч — в Австрии (так же как сегодня сотни и сотни тысяч безработных — в Италии). Попробуйте-ка объяснить этим безработным теорию выбора!

Впрочем, попытайтесь представить себе рабочего, который, проработав 3 ч. 40 мин, заявляет: «Хватит, мои трудовые усилия равны полезности блага, которое я получаю. Значит, я могу идти». И какой студент набрался бы смелости подняться на лекции и сказать: «Дорогой профессор! Труд, который я вкладываю в то, чтобы слушать вашу лекцию, сейчас сравнялся с полезностью, получаемой мною от вашего преподавания. Следовательно, я покидаю аудиторию».

Кроме того, если мы принимаем экономическую систему за нечто данное, за точку отправления, не подлежащую обсуждению, и создаем искусственное и надуманное индивидуальное равновесие, из которого вытекает всеобщее общественное равновесие, связанное с взаимозависимостью отдельных членов общества, система не получает причинного объяснения и становится статичной. Если мы не признаем существования объективных законов экономической системы в целом, мы не можем обнаружить присущую ей долговременную динамику, т. е. не можем выявить законы, определяющие тенденцию ее развития. Действительно, при такой постановке вопроса истинная динамика системы отрицается или сводится к явлениям, чуждым экономической системе, явлениям более или менее случайным и, следовательно, ненужным, с точки зрения логического анализа. Отсюда вытекает, например у Парето, отрицание экономических кризисов или объяснение их внеэкономическими, или психологическими причинами. Впрочем, при такой постановке вопроса преобладает анализ «коротких периодов времени».

Скажем сразу же о причинах, которые привели многих экономистов к такой субъективистской позиции.

Субъективистская постановка вопроса в период относительной стабильности и прогресса капитализма, в период устойчивого рынка и золотомонетного обращения выполняла свою практическую функцию, хотя и в ограниченной мере, и обеспечивала изучение реакции потребления в связи с уже существовавшей системой цен, в общем определившейся и в достаточной степени устойчивой, а также учет изменений, происходивших в системе цен в течение короткого периода времени. На такой основе были возможны исследования, которые лучше было бы назвать анализом деятельности предприятий. Однако, с научной точки зрения, не подлежит сомнению, что такая постановка вопроса явилась шагом назад по сравнению с прошлым и вскоре показала свою несостоятельность. Действительно, политическая экономия занялась выработкой своего рода рецептов для отдельных предприятий, на каждый отдельный случай, тогда как наиболее общие понятия представляли столь широкие абстракции, что превращались в чистую тавтологию или банальность. Даже Кроче предупреждал, что эмпирические понятия, когда они достигают очень высокого уровня абстракции, становятся непригодными и для целей практической деятельности. Таким образом, он невольно признавал правоту наиболее глубокой и точной марксистской концепции исторически данной абстракции.