Разделенный дом

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Разделенный дом

В столице политическая борьба тоже требовала от него быстрой и остроумной реакции. Противник как-то раз попытался принизить Линкольна, напомнив слушателям, что тот какое-то время был бакалейщиком и торговал виски. «Разница между нами лишь в том, — прозвучал ответ, что мы стояли по разные стороны прилавка: один продавал, другой выпивал».

Но главным в Вашингтоне были уже не мелкие стычки подобного рода, а то, что политика вращалась вокруг проблем, существенно отличавшихся от забот, которые беспокоили отдаленную иллинойскую глубинку. Здесь на первый план выходили вопросы противостояния Севера и Юга.

Сегодня нам порой кажется, что американская нация сложилась еще в XVIII веке в период Войны за независимость. Но и великие отцы-основатели, и героика сражений, и принятие конституции, и многое другое есть элементы позднейшего мифа, основанного, правда, на вполне жизненных реалиях. Просто наделе все обстояло гораздо сложнее, чем представляется задним числом. Колонии в ходе революционных действий освободились от власти английской короны, но еще не приобрели автоматически собственной идентичности.

На протяжении десятилетий, прошедших с момента войны за независимость, Север и Юг развивались принципиально различными путями. И наконец настал момент, когда накопленные различия привели южан к выводу о том, что им трудно находиться в одном Союзе с северянами.

Дело здесь было не только в рабстве, хотя в конечном счете именно оно лежало в основе принципиально иного пути развития Юга. Сам образ жизни двух частей Америки принципиально различался. Живой, динамичный, шумный и грязный Север, где каждый отвечал сам за себя — за свое богатство или нищету, за свой успех или прозябание, — противостоял патриархальному, тихому, меланхоличному Югу, где ничего не происходило, где жизнь из поколения в поколение воспроизводилась с абсолютной неизменностью. Жители каждой части страны считали именно свой образ жизни единственно для себя подходящим, а потому все больше расходились во взглядах на мир со своими, казалось бы, соотечественниками.

Это сейчас нам представляется, что северяне олицетворяли собой абсолютный прогресс, тогда как южане цеплялись за убогое прошлое. Но у самих южан существовала стройная, оправдывающая рабство теория, не сильно в своей основе отличающаяся от теорий любых консерваторов, любых противников реформ (в том числе и современных российских).

Юг теоретикам рабовладения представлялся патриархальной идиллией, в которой умные и добрые белые люди заботятся о не вполне еще созревших для самостоятельной жизни черных. Если и наказывают их изредка, то поделом — чтоб научить уму-разуму. В такой ситуации отпустить рабов на волю невозможно, как невозможно выкинуть из отчего дома несовершеннолетнего малыша — пропадет ведь один, сожрет его жестокий мир, к которому бедняга не приучен.

Чернокожие рабы порой и вправду были как дети. Сам Линкольн любил рассказывать такой анекдот. Группа негров увидела человека, спускавшегося с неба на воздушном шаре. Все в страхе разбежались. Лишь один мудрый старик подошел к «небожителю» и спросил: «Как поживаете, масса Иисус? Что поделывает Ваш папа?»… Ну как, скажите на милость, дать свободу такому народу?

Несмотря на консерватизм, позиция южан выглядела в определенном смысле более либеральной, чем позиция их северных соседей. Ведь аболиционисты (сторонники отмены рабства) настаивали на том, что государство своей силой должно навести порядок на Юге. Южане же предлагали властям не вмешиваться в патриархальные отношения, которые прекрасно поддерживаются без всякой указки со стороны Вашингтона.

Плантационное хозяйство было экономически эффективно. Оно снабжало недорогим хлопком как североамериканскую, так и европейскую промышленность. Плантаторы были убежденными фритредерами, поскольку любые таможенные пошлины, с одной стороны, подрывали их конкурентные позиции, а с другой—удорожали импортные товары, в которых так нуждался чисто аграрный Юг. Северяне же, кстати сказать, настаивали на протекционистских ограничениях, поскольку боялись конкуренции со стороны ушлых и высокоэффективных англичан.

Ну и кто же во всей этой истории прогрессивнее? Либеральные южане, заботящиеся о будущем своих рабов, или северные этатисты, готовые ввергнуть не приспособленных к жизни негров во все ужасы борьбы за кусок хлеба? Где кроется истина: в «Хижине дяди Тома» или в «Унесенных ветром»?

У принципиальных противников рабства имелся, естественно, главный аргумент. Как бы тяжело ни жилось рабочим на Севере, они все же были свободны. Нельзя ведь отнимать у человека право выбиться в люди, нельзя лишать его права обладать имуществом. Сам Линкольн отмечал, что родился в бедности, был наемным рабочим, а затем достиг-таки известных высот.

Но на это аболиционисты получали логичный ответ. Если вы так цените права человека, если вы так уважаете собственность, то как можно разом отнимать у плантаторов их честно нажитое многомиллионное добро. Ведь рабы — это имущество. Если сегодня отнять их, то завтра можно отнять землю, дома, заводы и фабрики, банковские сбережения и даже последнюю рубашку. Получается, что аболиционисты, отстаивая свободу для одной части населения (для негров), подрывают основы свободы всего американского народа.

Чем подрывать основы, не лучше ли обеспечить обществу рабочую силу, более дешевую, нежели рабы? Когда она появится, рабство перестанет быть нужным.

Во всем этом переплетении политических страстей пришлось разбираться Линкольну, когда он стал конгрессменом. И надо сказать, что на аболиционистских позициях этот человек поначалу не стоял. Он выступал за запрет на ввоз новых рабов и за предоставление свободы детям рабынь. В такой ситуации рабство со временем исчезло бы само собой. Иначе говоря, Линкольн не поддерживал шокотерапию. Он был сторонником постепенных преобразований.

Возможно, именно это сделало его подходящим кандидатом в президенты от возникшей в 1854 г. республиканской партии. Популярен, деловит, остроумен… и в то же время далек от крайностей. Сложись ситуация по-другому, и мы не связывали бы сегодня имя Линкольна с отменой рабства. Однако могли ли на практике дела пойти как-нибудь иначе?

В 1860 г. Линкольн стал президентом. Стал он им, сказав историческую фразу: «Дом разделенный выстоять не может». Не могла, по его мнению, выстоять страна, частично рабовладельческая, частично свободная. Далекий от экстремизма, Линкольн ставил все же вопрос ребром, и неудивительно то, что почти сразу же после его избрания южные штаты стали отделяться от Союза, формируя свою собственную конфедерацию.

Южане хотели решительно расставить все точки над i, а потому нагнетали обстановку, не дожидаясь действий со стороны Севера. Газеты писали о стремлении северян поднять восстание рабов, о подстрекательстве на грабежи, поджоги, насилия, убийства. Противная сторона не осталась в долгу и начала раскручивать свою пропаганду. Столкновение оказалось неизбежным.